Кэтриона засмеялась и отступила назад.

– Ну что ж, в таком случае мы квиты.

Прежде чем он успел ответить, она повернулась и вошла в гостиницу. Ей было слышно, как отъехал экипаж. Слабость заставила ее прислониться к стене, чтобы не упасть в обморок прямо в коридоре.

«Не думай о нем! – приказывала она себе. – Немедленно отправляйся обратно в Глен-Рейлэк, к Дейрдре, Мейрид, Изабель – твоя жизнь там. Тебе придется проститься с долиной и Дуначеном, пещерой Калема и водопадом, где умер Уильям Уркхарт. Твое прошлое, твое детство – все останется позади, как и твоя невинность, подаренная мужчине. Но какое теперь это имеет значение?

Колеса, стуча, покатились по мостовой. Железо и камень терлись друг о друга, навечно унося англичанина из ее жизни. «Я не вернусь никогда», – подумала она по-гэльски.

Путешествие доставило Доминику немало мук – временами ему казалось, что это был настоящий ад. Когда экипаж подбрасывало на неровной дороге, в руке возникала жгучая боль, как будто в нее вонзались тысячи иголок. Кроме того, его снова одолевала лихорадка. Он заставлял кучеров ехать день и ночь; север все больше отдалялся, становясь простым воспоминанием.

Стэнстед и Розмари будут добираться на юг медленно и повезут вместе с сыном шотландскую няню. Временами они даже являлись ему во сне. Он видел их блуждающими в полях, среди молодых побегов и маков, напоминающих своим алым цветом о пролитой крови воинов. Иногда все трое прохаживались по бесконечному берегу с белыми ракушками. Волосы Эндрю из черных почему-то превращались в золотистые; малыш ковылял за взрослыми, то смеясь, то рыдая. Няня забирала его и уносила прочь, всегда далеко на запад, через огромный океан. Там, за горизонтом, находилась Тир-нан-Ог – «Земля молодости», где для него сохранится память о вечно юной Кэтрионе.

И все же чего-то ему удалось достигнуть. Он привел Розмари обратно к ее мужу, в то время как Генриетта ушла в небытие. Она уже не заполняла его снов.

Когда Доминик приехал в Лондон, он был еще очень слаб и даже не смог подняться в свои апартаменты без посторонней помощи. Утром он так же нетвердо стоял на ногах и все же, побрившись с большим тщанием, стал одеваться.

Слуга, подавая ему накрахмаленный шейный платок, посмотрел на него с нескрываемой озабоченностью, и Доминик повернулся к зеркалу. Оттуда на него глянул надменный лондонский денди в сверхмодном костюме, и если бы не слабые тени вокруг глаз и не свежая льняная косынка, поддерживающая правую кисть, никто и на секунду не заподозрил бы, что Доминик Уиндхэм вообще куда-то уезжал.

Выйдя на улицу, Доминик обратил внимание на запах угольного дыма, конский топот и спешащую толпу. Оказывается, прежде он многого не замечал.

Заставив себя отрешиться от всех своих немочей, он вошел в особняк герцога.

– Сейчас узнаю, сэр. – Привратник взял его визитную карточку, чопорно поклонился и скрылся наверху. Через минуту он появился снова. – Его милости нет дома, майор Уиндхэм.

– Что ж, тогда я подожду.

Доминик поудобнее расположился на хрупком золоченом стуле, стоявшем в холле, и, откинувшись на его спинку, прикрыл глаза.

– Обычная светская формальность и ничего более. Его милость чем-то занят и не желает меня видеть. Я прекрасно это понимаю, но я все равно увижу его, хочет он того или нет. Прошу передать герцогу, что у меня есть новости, которые он наверняка пожелает услышать.

Слуга повернул назад и его напудренная голова еще некоторое время белым пятном маячила в полумраке коридора.

Прошло около часа, прежде чем Доминика препроводили в кабинет Ратли, человека с желтыми козьими глазами, сидевшего за широченным письменным столом.

– Что за причина могла побудить вас явиться сюда, майор Уиндхэм? – Герцог поднял недовольный взгляд на гостя.

– Я рассчитываю на снисхождение, ваша милость, – ответил Доминик и, пройдя через комнату, опустился в кресло с красивой отделкой. Ему потребовалось немало усилий, чтобы держать спину прямо.

– Я вижу, вас доконали ваши дебоши. – Ратли сложил ладони домиком и положил подбородок на кончики пальцев. – Вы, вероятно, и сейчас пьяны, сэр?

– Напротив, я совершенно трезв!

Доминик улыбнулся. Он старался не обращать внимания на дергающую боль в правой руке.

– Вы ранены, и потому я заключаю, что вас постигло несчастье?

– Это произошло не случайно, ваша милость.

– Продолжайте, сэр. Я полагаю, что сейчас услышу интересные подробности. Значит, Джерроу Флетчер?

– Вы не ошиблись. Он пытался убить женщин и детей, прикрываясь вашим именем. Вы действительно приказали ему это?

– Господь с вами, сэр! – Ратли остался совершенно неподвижен, однако ноздри его расширились. – Откуда у вас такие предположения? Чушь!

– Я так и думал – вы не могли дать ему подобных полномочий. – Доминик внимательно посмотрел на герцога. – Трудно вообразить, чтобы столь великий человек приказал наносить людям увечье. Что касается моего ранения, у нас с мистером Флетчером старые счеты. Вы могли не знать о нашей ссоре. К счастью, теперь он мертв и потому больше не сможет поставить под сомнение вашу репутацию.

– Вы умный человек, майор Уиндхэм. – Маска спокойствия на лице герцога слегка дрогнула. – Прошу вас, расскажите мне о Флетчере.

Доминик коротко описал герцогу свои приключения; при этом он ни словом не обмолвился о Кэтрионе. Не важно, действовал Флетчер по приказу или нет, в данный момент нужно было, чтобы герцог ему поверил.

Когда он закончил, герцог поднял на него глаза.

– Итак, что теперь привело вас сюда, майор Уиндхэм?

– Вопрос касается ребенка. Ваша милость, конечно, знает, что в «Душах милосердия», где обосновалась леди Стэнстед, проживал некий мальчик. Надеюсь, вы не верите сплетням, которые распускают невежественные слуги, будто он соперник вашему внуку Томасу? Тот малыш не является кровным родственником Макнорринов и не может претендовать на шотландское наследство, смею вас заверить.

– Смеете? Неужели? – У герцога, похоже, пробудился интерес, но он скрыл его за полуприкрытыми веками. – Выходит, я ошибся, давая поручение Флетчеру навести справки?

Какое невинное оправдание! Доминик ухмыльнулся:

– О нет, ваша милость. Вы были совершенно правы. Я полагаю, вам будет приятно узнать, что сей таинственный ребенок – тоже ваш внук.

Дрожь пробежала по лицу герцога, в голосе его появились угрожающие нотки.

– Выражайтесь яснее, Уиндхэм! – сказал он после паузы.

– Мальчика зовут Эндрю. Он – законный сын вашего сына, лорда Стэнстеда, и его жены, леди Розмари. В данный момент она восстанавливает отношения с супругом и везет мальчика в Лондон.

Веки медленно поднялись, обнажив шафранные глаза. Ратли уставился на Доминика. Темно-желтый цвет заблестел, переплавляясь в чистое золото.

– Это ребенок Розмари?

– Именно так. И отцовство лорда Стэнстеда неоспоримо. Таким образом, титул Ратли надежно переходит к следующему поколению.

Герцог встал и зашагал по комнате. Он остановился у книжного шкафа и невидящим взором уставился в полки. Потрясающая сдержанность! Когда он снова повернулся к своему письменному столу, влага на щеке оставила слабую отметину на пудре.

– Вправе ли я заключить, сэр, что вы сыграли некоторую роль в этом открытии и этом примирении?

– Ваша милость может спросить об этом своего сына, когда он вернется, – сказал Доминик одному из самых великих хитрецов и эгоистов в Лондоне. – Но ваш сын везет вашего маленького внука. В этом вся соль.

– О Боже! Вот темная лошадка! Какой благодарности вы ждете от меня за эту новость? Какую ищете пользу? Откройте ваши карты, сэр!

Доминик поднялся, чтобы уйти. Это потребовало больше усилий, чем он ожидал.

– Я не прошу вас ни о какой милости, за исключением прощения для леди Стэнстед. – Доминик оперся левой рукой на спинку кресла, чувствуя, как его снова начинает лихорадить и пробуждается боль. – К слову, малыш очаровательный. Красивый, здоровый и смышленый. И сделает честь вашему дому. Конечно, у него шотландская няня, и она уже немного научила его своему варварскому языку. – Он помолчал. – Так что вам придется искоренять некоторые словечки.

– Это ни к чему, сэр. – Ратли сел, сложив руки на столе. – Навыки могут пригодиться. В поместьях его кузена говорят на этом языке. Когда Эндрю и Томас начнут вместе ездить на охоту, им будет легче понимать егерей.

Практичный старый лис! Доминик засмеялся, хотя лихорадка усилилась и у него кружилась голова.

– Охота – вещь хорошая. Но Глен-Рейлэк, конечно, достоин лучшего применения. Я думаю, вы захотите, чтобы сын вашей дочери имел солидный доход от своих поместий.

– Залог его благополучия – овцы. Это уже доказано по всему Северу. – Герцог прищурил глаза. – Я осведомлен о вашем знакомстве с мисс Кэтрионой Макноррин, кузиной Томаса. В настоящее время я позволил ей остаться в Дуначене. Не в моих привычках оставлять в нужде родственников, тем более беззащитных женщин. Не знаю, говорила ли она вам, но я предлагал ей также дом здесь, в Англии, после того как Глен-Рейлэк будет очищен.

Надо было знать Кэтриону! Ничего не сказать о таких важных вещах!

– И что же, мисс Макноррин оказалась слишком горда, чтобы принять ваши пожертвования?

– Вместо этого она прислала мне письмо со страстным призывом не трогать людей. Она отказалась бросить свой клан на произвол судьбы. Уж не думаете ли вы сочинить какую-нибудь бесполезную петицию в защиту этих дикарей? Да они будут счастливы выехать из своей глуши на лучшие земли за морями! А если мисс Макноррин решительно настроена присоединиться к ним, я не стану ей мешать. Надеюсь, вы не думаете, что новость о младенце смягчит мое сердце?

– Напротив, ваша милость. Ваши требования к шотландским поместьям Томаса совершенно справедливы. Наследство должно приносить максимально возможную прибыль. – Доминик оставил спинку кресла и, собрав силы, стал заходить с другой стороны стола, где стояло несколько бутылок: французский коньяк и набор портвейнов. – Но я думаю, вам понравится предложение выпить за здоровье маленького Эндрю?

Герцог ничего не сказал, только наблюдал за Домиником. Желтые глаза потемнели, превратившись в янтарь.

Доминик полез в карман и, вынув небольшую бутылочку, плеснул напиток в два хрустальных стакана. Аромат, отдающий торфяниками, вызвал волнующие воспоминания.

– Напиток местного производства. – Головокружение усилилось. «Господи, неужели я близок к обмороку?» – подумал Доминик и продолжил: – Они называют его «уисги-бита» – вода жизни. – Контролируя каждый шаг, он прошел к герцогу и подал ему стакан. – За Эндрю!

Виски заискрилось на свету. Доминик омыл язык гладкой жидкостью, растекающейся по венам подобно бальзаму. Он следил, как Ратли, закрыв глаза, смакует напиток с непривычным вкусом и ароматом. Дай Бог, чтобы этой дегустации оказалось достаточно!

В дверь деликатно постучали. Герцог поднял глаза. Черты его исказило обычное раздражение.

– Войдите, – сказал он.

В комнату вошел напудренный лакей.

– Ваша милость, здесь джентльмен. Ему нельзя отказывать. Дело совершенно безотлагательное. Он пришел за майором Уиндхэмом.

– За мной?

Виски ударило теплом в желудок и одновременно прочистило мозги. Доминик улыбнулся, увидев человека, протискивающегося в комнату из-за спины слуги.

– Ваша милость, тысяча извинений! – сказал мужчина, глубоко кланяясь. – Майор Уиндхэм? Милорд, я по поручению ваших близких. Прошу вас немедленно ехать со мной.

Милорд? Почему, черт побери, доверенный человек его семьи допускает такую элементарную ошибку? Доминик покачал головой. Жар, казалось, добрался до сердца, заставляя его стучать слишком часто. Узоры на турецком ковре стали расплываться. Ах какое бы это было облегчение опуститься сейчас на колени, зарыться лицом в этот ковер, привезенный из гранд-тура каким-то предком герцога, и упиваться кружащимся миром из цветной шерсти! Виски выплеснулось из стакана, и сознание окуталось торфяным дымом.

Где-то поблизости тихо щелкнула веточка. Кто-то потревожил дрок. Кэтриона подняла глаза на желтый цветок. Перед входом в пещеру Калема стоял высокий светловолосый человек в сине-зеленом килте. Мужчина смотрел на нее в упор, и сердце ее замерло. Она знала – это не мог быть он. Чтобы избавиться от наваждения, она отвела взгляд и стала считать про себя, как отсчитывала дни с момента их расставания. Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать... Дальние пики, казалось, дремлют в мечтах. Будут ли эти горы грезить вот так же вечно, даже после того, как уедут любящие их люди?

Он не мог вернуться. Ни один англичанин не отступится от своего слова, торжественно им данного. В этом отношении они действительно как шотландцы. И как она могла подумать, что он нарушит клятву и приедет к ней? Это было бы грубым попранием его чести. Это значило бы, что в нем сломалось что-то жизненно важное, фундаментальное – все то, что она в нем любила. Она не допускала и мысли, чтобы с ним могло случиться что-нибудь подобное. Поэтому надежду на его возвращение нужно оставить навсегда. Неожиданно мираж превратился в реальность, когда мужчина заговорил по-гэльски. Это оказался Алан Фрезер.

– Кэтриона Макноррин? Я с хорошими новостями. Вы не поверите!

Он сел рядом с ней. Когда лучи ударили ему в лицо, она увидела, что он широко улыбается.

– Так что вы хотите сообщить мне, Алан Фрезер? – сказала она и, зная, что ничто не доставит ему большего счастья, чем упоминание имени, преследовавшего ее все дни, добавила: – Эти хорошие новости о Доминике Уиндхэме? Вероятно, он помолвлен с какой-нибудь англичанкой?

Алан взял ее за руку и стиснул кисть.

– о, ничего подобного! Стал бы я говорить о таких вещах! Есть новость и о нем тоже, но сначала о другом. Я не хочу откладывать. Пришло письмо от Ратли, и я вижу в этом руку майора Уиндхэма. Радуйтесь, Кэтриона. Это касается вашего сокровенного желания. Герцог отдает вам – всем нам – долину!

Кэтриона всматривалась в его лицо, и ее сердце начинало биться все быстрее.

– Как это?

– Вот. Читайте.

Дрожащими руками она развернула письмо. Бумага была плотная, высшего сорта, с красной как кровь восковой печатью. К концу чтения буквы и строки стали расплываться у нее перед глазами.

– О, это не повод для слез! – воскликнула она, но не выдержала и зарыдала.

Алан неловко положил ей руки на плечи, привлекая к своей широкой груди.

– И все это провернул он, правда ведь? Иначе с чего бы Ратли изменил свою точку зрения!

– Здесь написано, что его милость считает этот вариант более прибыльным для своего внука! – Кэтриона засмеялась, глотая слезы. – Ну, Алан Фрезер, поздравляю! Партнер Ратли вкладывает капитал, а вы назначаетесь новым управляющим. Вам повезло с работой. За вами стоит английский герцог!

Алан поцеловал ее в макушку.

– Скоро нам снизят пошлины и откроют свободный рынок виски. Закон меняется. Для долины это прекрасная новость. Вместо выпаса овец начнем легально строить заводы. Кстати, наша новая винокурня должна проходить лицензирование в магистрате.

– С герцогским разрешением! Винокурня в имении сына его дочери – маленького Томаса Макноррина! Магистрат Инвернесса точно не откажет! – засмеялась она сквозь слезы.

Алан кивнул.

– Пройдет примерно год, и мы создадим новую отрасль для Россшира. Глен-Рейлэк станет центром по производству солодового виски. Наше виски прославится на все королевство. Мы привлечем рабочую силу из долины. Люди станут гнать дистиллят и выращивать на своих фермах ячмень. Никаких овец! Никаких кораблей! Ничего этого не будет, Кэтриона!

– А что вы оставите для контрабандистов, когда виски начнут продавать легально? – насмешливо поинтересовалась она.

– Я не представляю, милая! Даже не верится, что мы будем заниматься этим в пределах закона. Но что-нибудь найдется и для контрабанды. – Алан ухмыльнулся. – Соль будем возить с востока, пока сооружаются перегонные цеха.

– А почему вы думаете, что Доминик приложил к этому руку? – спросила она, хотя была уверена в этом. Ведь он наказывал ей не терять надежду! Значит, он имел в виду этот план? Так не потому ли он покинул ее так внезапно?

– Доминик Уиндхэм уехал в Англию с хорошим запасом виски. А как бы еще герцог узнал чистый вкус нашего солода? Наше виски окрашено золотистым сиянием зерна и пропитано торфяным духом холмов! Воображаю, как майор пил там за здоровье герцога!

О Боже! Кэтриона опустила лицо на колени в безумной радости, ощутив головокружение и слабость. Не терять надежду!

И эта безмолвная клятва понеслась через холмы и вернулась к ней эхом волынки. Это были звуки дудки самого Мерчада Макноррина – того, кто играл шотландцам, когда они со славой шли через Пиренеи, и кто играл Калему, когда он умирал под Ватерлоо. Сейчас этот инструмент выводил те же победные марши. Мужчины теперь могли оставаться дома, скот – пастись на своих летних пастбищах, Ачнадрочейд – строиться заново. Никому не нужно было покидать Глен-Рейлэк.

– Как ему удалось? – Кэтриона наконец очнулась. – Как объяснить такое влияние на герцога?

– О, я представляю, – сказал Алан. – Для этого надо иметь золотой язык. Впрочем, есть и другие новости. Сейчас Доминик Уиндхэм – большой человек. После такого взлета мы уже не увидим его бегущим в пледе через вереск.

Конечно. Конечно, нет. Он не станет нарушать свое слово и приходить к ней, даже теперь. Но почему Алан так говорит? Он не мог знать об их соглашении.

– Не увидим?

– У него умер брат, старший брат Джек. Скончался совершенно неожиданно от удара. Майору сообщили эту новость у Ратли, и с ним случился обморок, прямо там, на ковре. Доминик Уиндхэм – английский граф, Кэтриона. Полноправный лорд Уиндраш. Поэтому сейчас он очень богат. Кто бы мог предположить, что у герцога появится такой партнер! Прекрасный финиш, не правда ли?

Граф! Кэтриона протянула обе руки к небу, затем повернулась лицом к Алану и громко захохотала. Она буквально захлебывалась от смеха. Доминик вложил ее будущее, точно сверкающий подарок, ей в руки, а его собственная судьба тем временем не дремала и распорядилась за него.

Итак, он стал графом, со своим местом в палате лордов и соответствующими обязанностями. У него появились поместья в Англии, собственные арендаторы и слуги. На его попечении осталась овдовевшая невестка, о которой он должен заботиться. Теперешний статус прочно закреплял его в мире власти. Отныне его обязанности еще более тесными узами связывали его с Лондоном, где много театров, клубов и женщин, которые будут заманивать его в свои сети. Став лордом Уиндрашем, он, без сомнения, будет самым завидным женихом в королевстве. Какое ему теперь дело до Шотландии? Он совершил последний благородный жест. Он порядочный человек и сделал это из сочувствия к Макнорринам, у которых сожгли дома и им не оставалось ничего другого, как стать рабами в Канаде.

– Ах, Алан! Это действительно прекрасный финиш!

Светлые брови сомкнулись.

– Я знаю, вы любили его. Какая девушка не влюбилась бы в такого мужчину! – Алан встал, высокий и сильный, красивый в своем килте, и устремил взгляд к вершинам. – Но вы принадлежите этой стране, и я увижу вас в прекрасном каменном доме. Я увижу вас с мужем у камина и собственными детьми. Вы будете звать их в дом и напевать им вполголоса песни. И вокруг вас будет ваш народ. Быть наложницей у английского графа – а он имел так много любовниц – значит потерять свое лицо. Это разобьет ваше сердце, Кэтриона. Разрушит душу. Я говорю вам всю правду, несмотря на то что теперь судьба шотландцев неразрывно связана с Англией. И несмотря на то что я люблю майора как брата и как человека, который однажды спас мне жизнь.

– Расскажите, как это было, – попросила Кэтриона. Она знала, что Алан прав, но просто хотела потянуть время.

– Да, по сути, наберется не так много для рассказа. Когда борьба идет не на жизнь, а на смерть, все солдаты стоят друг за друга. Но он – англичанин, а они слишком часто старались держаться в стороне от наших полков. Шотландцев посылали вперед разве что в атаку. Я был контужен и оставлен умирать на поле боя. Враг был уже близко, когда я пришел в себя и попытался встать.

– Они стреляли?

– Залпами. И все время под одну и ту же тарабарщину: «Vive l'Empereur!»[3]. Земля сотрясалась от адского топота. Доминик Уиндхэм примчался на своей лошади под шквальным огнем, бросил меня на загривок лошади и вывез оттуда. Вокруг нас свистели пули, картечь сыпалась как град. Я не удивляюсь, что вы влюбились в такого мужчину. Он рисковал жизнью, чтобы спасти незнакомого человека. Вы можете в это поверить?

Кэтриона протянула руку и дотронулась до его руки.

– Да, Алан Фрезер, могу. Так же как верю в то, что он герой.

– Но он не вернется в Инвернесс. Нам нечего на это рассчитывать. Он не придет в Глен-Рейлэк выпить с нами. Не будет снова спать на гумне у моей матери. Добрая память – это все, что у нас останется о нем.

«Я ставлю единственное условие: когда мы расстанемся, обещайте, что никогда не будете искать меня. Никогда не станете посылать за мной. Не будете снова морочить мне голову умными словами, как вы делали это в Эдинбурге».

– Вы правы, Алан. – Подняв голову, Кэтриона рассматривала далекие вершины, поражающие своим великолепием. Слезы бежали по ее щекам, свободно и быстро. – Он не вернется. Теперь у него другой удел в отличие от нас...

Другой удел, если... Если она не сумеет найти в себе совсем иную смелость – такую, в которой не будет гордости, мешающей душе раскрыть всю боль, всю горечь потери. Но эту смелость нужно найти. В настоящее время самопожертвование – всего лишь другое название малодушия, не говоря о том, что оно обкрадывает еще одного человека.

Алан попытался ее успокоить:

– Ах, Кэтриона Макноррин, да разве может английский граф тратить время на таких, как мы? И хоть в наших венах течет кровь королей, достаточно ли этого, чтобы считать нас благородными? Нас разделяет широкий пролив – разное социальное положение, язык и культура. Вы зависите от милости Ратли, а Доминик теперь тоже граф. Если вы поедете к нему, все, что он предложит вам, будет из чувства долга или из жалости. Сможете ли вы перенести это? И зачем, когда есть шотландский парень, который любит вас! Выходите за меня замуж, родная, и дело с концом!

Следовало отдать должное Алану, его доброте и порядочности. Но Кэтриона приняла решение, хотя тем самым отдавала себя в руки англичанину, которого они оба любили. Чего бы ей это ни стоило, она должна поехать к нему.

Кэтриона улыбнулась и протянула Алану руку за то, что он только что подсказал ей решение.

– И вы делаете мне предложение, зная, что я люблю другого? И несмотря на вашу любовь к нему? Тогда здесь не обойтись без еще одной сделки. На этот раз между вами и мной. Подождем, – добавила она по-гэльски. – Как бы ни была длинна песня, у нее всегда есть конец.