...Бедный Ледик, маленький червячок, маленький винтик! Знает, скажем, подполковник Струев, кто истинный убийца. А "червячок" отсиживает дни и ночи в темных зловонных камерах. Родители червячка - мать с родной кровью, отчим, естественно, с душой, в какой-то степени родственной, ибо червячок шел рядом с трехлетнего возраста. Вырос, служил, хотя мать мечтала сразу после школы видеть его в медицинском. Служба - тяжелая. Но на флоте он устроился в самодеятельности. И танцевал с какой-то Верой, племянницей адмирала. Молодая еще адмиральша... Да боже мой! Вера всегда уступит! Вера подобрала подводника... Конечно, Вера любила высоких - у Ледика метр девяносто шесть, у подводника - всего-то росточек. Но надо жить! Ледик червячок! Барахтался, барахтался, пока из самодеятельности его адмирал не вышиб. Тяжело стало служить!..
      "Червячок" ныне зависит еще не от Бога. От показаний и Веры и контр-адмиральши. Собрал показания без пяти минут капитан Васильев. Тот самый, который учился в девятом классе (подполковнику врал, что в восьмом или седьмом) с Ледиком и Ириной. Уже тогда этот Васильев был пинкертоном: проследил как девятиклассница Ирина, дочь бывшего начальника шахты, отдалась добровольно теперешнему начальнику шахты Соболеву, как там было в деталях (описываются же и стоны, и причитания, и эти "больно" и "хорошо")... И он тогда, этот ныне без пяти минут капитан, пригласил Ирину домой - интеллигентная семья, музыка и разные штучки дома, сделанные руками пэтэушников для своего директора. Васильев, не знавший никогда Бога, надеялся на себя, человека. Предложил мягкую постель - "родители уехали на три дня", сказал Ирине. "Ты же отдалась? Почему и мне нельзя?" Они там подрались из-за того, что... Одним словом, без пяти минут капитан потом несколько раз пытался исправить положение - показать себя настоящим мужчиной. Ирина уже имела Ледика, который матросил и спал то с Верой, то с контр-адмиральшей. А Васильев выпрашивал хотя бы одну ночь. Он и искал потом в дневнике у Ирины: как значится в ее связях? Нулем? Или что-то хотя бы отмечено в качестве положительного?
      "Червячок"... Такой же, как я. Мечущийся среди последних двух убийств, поводом для которых была обыкновенная похоть мужиков, и не совсем порядочное поведение женщин, познавших в период гласности опубликованные приемы секса... Кто-то пытался мне, червяку, вбить в мозги: "Не лезь со своей моралью. Ты - кто? Жалкий мужичишко, который не мог по-настоящему удовлетворить женщину. Она ушла от тебя к другому. Как шла по рукам в курортные выезды Светлана. Как шла по рукам Ирина, у которой на три года отняли партнера".
      Что же, пришла Лю. Все видящая, все понимающая. Она сказала тогда: "Все виновато у вас теперь. И все оправдываемо". Я не внял ее словам. Подумаешь! Сказано! Чего нового-то в этом? Или мы не знаем! Я, в желании обогатиться, полез под кровать за рукописью. Я же так старательно написал сто страниц об убийстве Светланы! Рукопись была вытравлена. Почему она сделала это? Да потому что я никогда в жизни до этого не обращался с такой легкостью к смерти и убийству человека. Я после всего сказал себе: ты раньше так не поступал. Ты учился у классиков. И "Хаджи-Мурат" был твоим мерилом, когда ты поднимал свой меч на убийцу и убитого. Здесь все было у тебя от Бога. Теперь же ты, после кинорынка, черного праздника взбесившегося насилия, решил судить человека направо и налево, убивая своим несовершенным судом тысячи простых людей, очень любящих жизнь и друг друга.
      ...Но - Ледик... Червячок, зависящий от исхода борьбы "воров в законе"... Один - отступник среди них. И подполковник Струев это вычислил. Потом, месяц спустя, когда остыла в сознании трагедия, что разыгралась в поселке, он обрисовал мне, что там было и как было.
      ..."Вор в законе", тот, что "положил глаз на Ирину" и предал своих, устроившись на шахте проходчиком, сумел тогда, когда я случайно натолкнулся на их кодло, уйти живым. Они сказали ему: Ирина убита ими. Это, выходит, их "подарочек" славному проходчику. Теперь любовь потухнет в его горячем сердце, заблудший сын вернется домой, в лоно другой любви и морали... Есть еще одна акция, - сказали славному проходчику, - некто Соболев, в свое время пустивший в путь по опасной стезе эту ныне покойницу. Но Соболев откупился честно, щедро заплатил за то, чтобы его больше не беспокоили. Он сделал, между прочим, все, о чем его просили. "Воры в законе" пришли тогда, когда Соболев сидел один на один с Ириной. Соболев и "продал" ее на круг. И она добровольно попробовала не сопротивляться. Соболеву она сказала:
      - Мразь!
      А одному из "воров в законе" отказала.
      "Всем, а тебе - нет". Загадка - смеялись они над славным проходчиком. - Она поступила и с ним, нашим Коленькой, - они кивнули на одного из них, - как с тобой. "Всем, а тебе - нет"...
      И это решило ее судьбу. Он дождался, когда она прошла по кругу. И ударил ее ножом. А потом заставил бить Соболева. Или он, Соболев, или его, Соболева...
      И Соболев бил ее ножом...
      Славный был проходчик, но обиженный. Сумел положить двоих и уйти. Славный был проходчик, но обойденный. Сумел найти Соболева и убить его...
      Этот славный проходчик вычислил и меня. Я знаю, я догадался параллельно со следователем Струевым и с Лю - кто убил Соболева. Я догадался потом, кто убил старуху. Это ведь она "подготовила" внучку для Соболева. Это она хотела развести его с женой и пристроить внучку "в надежные руки". Этот славный проходчик заставил "бабушку" расколоться. Он не взял ни золота, ни серебра. Убивать он ее не хотел. Просто ударил в шею. Удар не рассчитал. Она задохнулась от такого удара...
      Вера приехала вечерним поездом и пришла к подполковнику уже поздненько. Он был в кабинете один. Вера оказалась двадцатидвухлетней девицей в джинсовом одеянии. На ней была аккуратная белая кофточка, в дороге могла замараться, но она была при аккуратном галстучке. Знала ли Вера обо всем? Или только узнав о главном - смерти жены человека, которого она, видимо, любила, приехала? Почему же тогда написала такое письмо против Ледика?
      Так и знал подполковник - не писала, оказывается, никакого письма Вера. "Что вы, что вы!" Она сходила перед этим в морг, видела тело не Ирины (уже давно состоялись похороны), а ее бабушки. Неужели вы думаете, что это Ледик убил Ирину? Нет, нет и нет! Ледик не мог убить!
      Подполковник стал разъяснять: мог или не мог, но у него нет оснований и отпускать его... Он говорил с ней, как с дочерью. Правда, - подполковник устало стал рыться в бумагах, - мне думается есть одно обстоятельство... Я должен вас предупредить... Вы писали матери Леонида?
      - Она писала вначале мне. Предупреждала, чтобы я не смела... И... вот...
      - Я это знаю. Недостойная невеста?
      - Наверное, так.
      - Вы хотите пойти на свидание?
      - Да.
      - Но мать Леонида против этого.
      - Она не смеет мне отказать. Нет такого закона. Ее письмо, за которое может ухватиться следствие, я уничтожила к тому же. Ей нечего бояться. Я и не скажу, что мать везде и всюду вмешивалась, ломая его жизнь.
      - Но разве он был прав, вожжаясь... - Подполковник, произнеся это слово, закашлялся, но потом, взглянув открыто ей в глаза, продолжил, - и с вами, и с контр-адмиральшей?
      - Но ведь мать тогда вмешалась! Она развела его с Ириной преждевременно! И он почувствовал себя свободным! Он переживал, ибо любил Ирину. Он не мог потому убить ее... Я протестую, что вы держите его там, в тюрьме! Вы сломаете его!
      11. РАЗВЯЗКА
      Они его мордовали долго, чтобы он раскололся. Особенно усердствовал без пяти минут капитан. Товарищ Васильев. Прикрывал его полковник Сухонин: народ волнуется, что вы тянете с раскрытием? Сухонин тогда сказал подполковнику Струеву:
      - Саня, ну чего ты в оппозицию лезешь? Стопроцентный гад!
      Ледик в конце концов раскололся. Признал. Согласился. Он махнул на свою жизнь рукой. Чему бывать, - добавил и тот, ждавший этапа, неубийца, признанный убийцей, - того не миновать...
      - Что ты, - успокаивал, - поглядел бы, как раньше было тут! А это уже - нормально! Раньше в СИЗО попробуй не подчиниться. Тебя упекли бы туда, где Макар телят не пас. А теперь... Только пожалуйся - бьют служителей по голове... Другое дело - по-прежнему стоят над душой! И только пожалуйся! Будет страшно...
      Ледика уже ничего не страшило. Он все узнал о тех, кто ему носит передачи... И была, оказывается, правда с отчимом и его шлюхой. Ведь тогда сказал Прошин, выдавая Соболева: "Ты думаешь, другие лучше? Твой отчим хорошо шпокает мою двоюродную сеструху. Я с твоего отчима дань брал за то... Хочешь титьки по пуду - плати, падла!"
      Про мамочку рассказывал ему старший лейтенант Васильев после убийства Соболева.
      - Спали они, - визжал Васильев, перед тем, как Ледик признался в совершенном убийстве, - с этим подонком. И Ирина твоя, и мамочка. У порога он их драил. Поставит... Это кайф! Зашел и сразу за трусики... И мамочка твоя, и Ирочка становились в позу. Одну ты правильно убил. Вторая просится. Как козлы, встали на мостку и бодаются! Отчим твой и мамочка. Один депутат, вторая бюстом кабинеты открывает...
      Может, не признался бы Ледик. Однако столько навернулось грязи! Еще эта контр-адмиральша. То ли напугалась, что муж-импотент выгонит... Стала лить грязь в новых письмах следователю...
      Свидание Ледику дали, и он, конечно, не знал, что придет Вера... Вера, Вера. Почему тогда ты не остановила матросика-танцора перед тем, как пошел он от тебя к контр-адмиральше в постель? Почему ты потом вышла замуж за этого лысого моряка-подводника?
      Она стояла перед решеткой, плакала, эта Вера.
      Она шептала:
      - Я тебя не отдам смерти... Зачем ты написал: "прошу расстрелять"?
      Ледик отрешенно глядел на нее. Он все помнил. Как к начальнику дивизиона она приехала. "Племянница Вера пошла!" Говорили - литературовед. Многое он узнал от Веры. В школе Ледика учили одному, она говорила другое. Бог спас Пушкина, чтобы он стал убиенным, а не убийцей. Достоевский послал "Бесы" Александру III - пусть посмотрит... В школе учили и было неинтересно, а с Верой... С Верой - прелесть. Еще и танцует...
      Вечера с ней были удивительны, и он постепенно в нее влюблялся. Он до этого, научившись у приемного отца презирать женщин, не ставить их ни во что, постепенно понимал: женщины бывают умные, чуткие, разбираются кое в чем.
      Вера приехала, оказывается, всего на лето, осенью она уедет в свой институт. Она будет учиться вновь, и будет совсем не сладко ей без такого мальчика, как Ледик. Собственно, Ледиком он назвал себя сам. К слову пришлось. И она недоверчиво на него глядела: "Неужели взрослые родители называют тебя таким именем? Ведь от того, как тебя зовут старшие, совсем немало зависит в твоей судьбе..."
      Впервые он ее поцеловал в парке, после очередных репетиций. Он для нее старался в тот вечер. Позже она прозаично отозвалась: ей танцы - так себе, хочется научиться и все. Чтобы гореть ими, - нет времени... Он обиделся не на шутку. Он же танцевал все последнее время для нее!
      Когда случилось, что контр-адмиральша выцарапала его из-под носа у Веры? Он и сам не мог объяснить. И следователь спросил: почему же Вера, такая чуткая девушка, как он уверяет, написала в адрес прокуратуры такое письмо? С жалобами, с грязью? Он твердо ответил подполковнику:
      - Не думаю, что это писала она. Писал кто-то другой.
      ...Когда случилось самое страшное, когда позже подполковник бесстрастно смотрел на труп самого Ледика, только тогда он понял, как прав был моряк, защищая Веру. Он не мог до конца поверить в то, что она написала так, как было в письме.
      Вера, Вера... Новое письмо ее тогда лежало перед следователем. И в письме рассказывалось, кто есть Ледик. Не подлец, не изменник...
      Медленно, уверенно перелез Зуев ограду. Автомат покоился в руках. Сильных руках бывшего десантника. Он шел к ним уже чужим, врагом. Когда-то они нашли его, можно сказать, подобрали. После Афгана он долго не мог остановиться. Ему по ночам снилось все одно и то же: он ползет за трупом своего друга - тезки Коли Белого. И надо этот труп принести и показать начальству. У Коли мама-пенсионерка, отравленная на своем родном химзаводе. Мама должна получать за убитого сына. А если его не доставишь, надо проститься с выплатой. Он знал тетю Полю цветущей женщиной. А когда они с Колей уходили в армию, она провожала их с палочкой...
      Он принес Колю Белого. Но начальство стало смеяться:
      - А как ты докажешь, что это рядовой Белый?
      Лица у Коли не было. Не было ног. Не было руки. Был этот кусок груди, разорванной груди, где не имелось признаков бывшего рядового Белого.
      - Я знаю: это он, - закричал младший сержант Николай Зуев.
      - Вы здесь не орите, - сказал ему подполковник Зараев. - Мы тоже люди. Не возьмешь же и не пошлешь так...
      Зараев потом "пробивал" это все - как тело рядового Белого. И это тело все-таки не приняли. И старшина Зуев, вернувшись домой, пришел к тете Поле и не знал тогда, что ей говорить. К тому времени Зуев научился прерывать сон. И глядя матери рядового Белого в глаза, он сказал:
      - Нет, не видел я, хотя и был неподалеку... Не знаю...
      Потом те, к кому он теперь шел, легко приручили его. Зуев мог все и еще кое-что. Вначале он сидел в их офисе. Кругом была уйма проводов зеленых, белых, серых. Он приглядывал за сейфом. Еще появился один сейф. Работа была легкая. Зуев имел уже квартиру. Он думал - как афганцу. Э-ге! Куш был заплачен солидный, чтобы квартира была в центре...
      Все было у них по закону. А ему вдруг стало тошно. Когда они пили однажды, он сказал, что бы очень хотел в жизни:
      - Поставить хату Кольке Белому.
      Что в них было - так это понимали с полуслова. Он поехал к тете Поле и поставил ей дом - вместо развалюшки. А тут он взыгрался, видно, как мужик, увидев, когда возвращался к ним, к офису, деву Марию. И - сгорел. Он влюбился в эту женщину. И часто ходил потом за ней тайно и молча. Тогда решил бывший афганец Зуев: уйдет и будет жить в поселке. Поступит там на работу. Оформил с ними договор. Один из них сказал:
      - Так не бывает. Есть закон!
      Это был тот, который потом ударил ножом Ирину. Тот, который заставил потом Соболева добивать ее.
      ...Первым положил Коля Зуев этого. Потом безжалостно - за то, что молчали, когда убивали ее, его деву Марию, - всех...
      Не хватило подполковнику Струеву какого-то часа, чтобы предотвратить бойню... Коля Зуев не заставлял их стать на колени. Они были все-таки людьми. Когда-то поняли его, Колю. Протянули руки! Но он привык по приказу добивать своих, душа его уже была мертва. Она совсем похоронилась, когда подполковнику Зараеву вовсе отказали признать в принесенных им, Зуевым, останках тело Коли Белого и когда подполковник Зараев сказал ему, Зуеву:
      - Слушай, если убьют меня, ты вынеси, отруби лишь голову, переодень и втыкни какую-нибудь бумажонку, что это - Колька, твой тезка...
      Тогда душа Зуева поняла, что кругом есть люди, только для этих людей нет чистого места уже на этой земле. И она ушла из него, душа. И бездушно добивал он некогда приютивших его "воров в законе". Не надо было, конечно, за одного убивать их всех...
      Я нашел то место из дневника, который спрятал Васильев, в тот день, когда восемь трупов - в том числе труп бывшего проходчика - свезли в морг. Мне дал вырванный листок из дневника подполковник Струев.
      - Полюбуйся!
      Я читал в темной комнате, едва различая текст. Пахло приторно кровью.
      "Он, наконец, ввалился к нам. Мы были одни с дочкой. На дворе было холодно. Я зябко ежилась. Я помню, на свадьбе... Он со мной танцевал. Ледик этого не помнил. Я тогда выпила, не знаю сколько... Но я почувствовала, что он, оказывается, мужчина, а я - женщина. Меня легонько било. Какой-то озноб. И он это почувствовал. Он же не родной Л. И почему бы и нет? Я поила его чаем. У него были крупные руки, он взял мою ладонь в свою, и я снова поняла, что он не родной Л. И я замерла, и эта К-ка опять помешала. Я стояла на крыльце, он уходил в дождь, и я хотела крикнуть: идет ли он сегодня на смену?"
      - Погоди, - поднял я глаза на подполковника, - причем здесь Васильев?
      - Послушай, ты же видишь, сколько работы! - ответил он.
      - Так это же характеризует Васильева! - опять сказал я. - Не такой он и плохой... Он просто это прикрыл.
      - Для чего? - Струев встал передо мной. - По приказу? "Прикрой, он все-таки депутат!" Скажу, бардачное семейство! Горько думать, что все так ныне.
      - Но ты же не докажешь, что отчим тоже был там!
      - Не докажу. И не буду доказывать... Видишь, - он кивнул на трупы, здесь доказательство.
      - Не скажи, - замотал я головой. - Раз уж за парня взялись, то добавят. Как же это тогда выйдет? Ошибался верх, ошибался низ?
      - А я? Я - что? Не в счет? Я им кричал! Я говорил... Я и в первый раз его отпустил... Тогда, правда, нюхом почувствовал. А сейчас... Мне плевать, что он, этот морячок, признал себя виновным. Я не хочу, чтобы он сидел...
      Мне разрешили пойти с подполковником. Мы пришли в камеру. Подполковник позаботился об охране. Решили вести Ледика на кладбище. И по его настоянию. И по его просьбе. И по-человечески, что ли... Есть же и в суде нашем человеческое. Парню, сознавшемуся в убийстве - вышка. Может же быть человеческое перед вышкой? Пусть посмотрит на содеянное!
      Я шел рядом с Ледиком. Он тихо сказал мне:
      - Хотите исповеди?
      Я кивнул головой.
      - Только не для них, - он показал глазами на подполковника. - Они садисты... Так вот... Я увидел там, когда подошел к дому, Соболева и еще многих. Они делали с ней все, что она хотела... Я вначале хотел ворваться к ним... Однако это ее желание... Вечером я вернулся... Впрочем, я все рассказал Вере. Понимаете?
      По дороге к родителям, в тот вечер, когда он ушел от Ирины, что-то ему плохое виделось. Я это чувствовал. Как окоченело она лежала без движений. Он хотел вернуться, когда пришел вечером и увидел, что она лежит под куском бузины. Потом и вернулся. И он увидел, что она - мертва. Он долго сидел над ней. Примерно он помнил поселковые телефоны, ибо часто вызывал своих родителей на переговоры. И он, набрав какой-то номер и услышав старушечий голос, сообщил: там-то и там-то лежит труп.
      Потом он встал за дерево и смотрел, не придет ли тот, кто ее убивал?
      Но подъехала милиция...
      Солдаты, которые его вели, рассказывали, так как я ничего не понял. Он побежал у кладбища. Как раз проходил груженный состав вдалеке. Он свистел этому бежавшему в сторону путей парню. Солдат - один из двоих снял с плеч автомат и выстрелил. Правда, он потом говорил и повторял:
      - Я кричал: стой, стрелять буду!
      ...Лю вошла ко мне, в мою берлогу. Я еще слышал отзвуки ее каблучков. Я не мог понять, что со мной происходит. Я впервые любил женщину такой, какая она есть. Я ждал, что скажет она.
      Она тихо сказала:
      - Ледика похоронили три дня тому назад... Вера подала документы на реабилитацию. Он же не убивал Ирину.
      - Да, да... - Я шептал это. Мне тоже не хотелось, чтобы его похоронили убийцей. Он был, скорее, пострадавшим.