Акишиев упал на еловую постель. Внутри все разрывалось, боль усиливалась с каждой минутой.
      - Ты-ка, дай мне водички, - попросил он.
      Нюша опрометью бросилась за кружкой, которая была в куче посуды там, на лужке.
      - Зачем? Ты из ладошек...
      Она, волнуясь, спешно вымыла руки и зачерпнула в большие свои ладони студеной речной воды.
      Он стал нежадно пить.
      - Пахнет-то, - сказал он, глядя на нее ласково, - снегами... Как это ты пела-то? Идут белые снеги, и я тоже уйду?
      - Где болит, Сашенька? - Она впервые так назвала его и прильнула к его тяжело поднимающейся и опускающейся груди.
      - Ничего, уже проходит... Который теперь час-то?
      - Рассветает, поди, - сказала она.
      - Вот жизнь! - он тихо улыбнулся. - Все свет и свет, ни тебе полнолуния, ни тебе темноты...
      - А полнолуние, Сашенька, теперь и есть... Ты-ка взгляни на небо-то...
      - Ага, полнолуние... Ты не обидешься на меня, что я тебе скажу? Нет?
      - Нет, - тихо прошептала она, догадываясь, о чем он ей скажет.
      - Ты самая красивая девушка, Нюша... Но согрешил я... Согрешил с Клавкой... Совесть меня мучает...
      Она замерла, напружинилась вся.
      - Клавка-то растерялась... Растерялась... И вдумчивая, и мучает ее что-то, а я-то и вовсе болезненно сознаю, что теперь-то нельзя ничего переиначить... Нельзя...
      Она не отвечала ему, в душе тяжело что-то билось, и она не понимала, как надо поступать ей.
      - Вот и вся мудрость... Самая ты красивая девушка, а совесть меня мучает... Это все-то не придумаешь и не пропоешь, как в песнях, это все потому, что в обратную сторону не повернешь... Почитай мне что-нибудь... легче, глядишь, будет!
      Мокрушин, вернувшись к ним, увидел их рядом, - она над ним плакала. Мокрушин поднял ее, вынес на берег, затем бережно выносил и Санькино обессиленное тело. "Что же ты так-то? - шептал он. - Чего же так, выходит-то? - он говорил сам с собой. - Ну, ничего! - Сам себе и отвечал. - Потерпи! Мы тебя к Михалычу, на кордон, там и доктор... Там и бабка его травкой отпоит..."
      Нюша шла за ними следом и все ревела, до самого кордона.
      20
      Наконец, все выяснилось. Лишь Клавка не сдавалась, настаивала на суде, грозилась сама дать десять лет, не меньше. Но отпущенная и никем уже не задерживаемая, Нюша уезжала на той самой Мошке, на которой приехал в поселок Саша Акишиев.
      "Саша, Саша! - повторяла про себя, когда Мошка закачалась на волне. Да умерла бы я - не отравила, Саша! Родной мой! Кто же доглядит тебя?"
      - Хорошо, что уехала, - сказал следователь. - Сидит таких понапрасну много.