Город, который сошел с ума (сборник)

– Ах, вот как… – задумался Виктор, но думать не было сил, и он, отдав бычок подвернувшемуся хронику, побрёл спать.

Утро настало несколько необычно – сначала оглушительно взорвалось во дворе, посыпались выбитые взрывной волной стёкла, и только потом разнёсся визг санитарки. Виктор вскочил и увидел, что визжит санитарка не зря – всё её лицо изрезано осколками стекла. Больные теснились к окнам. Виктор тоже подошёл к окну, отжав несколько луноходов. По двору больницы кружили два бронетранспортёра. В пролом бетонного забора вваливался танк. Одуванчиками парили парашютисты.

Подбежал восторженный Лёня:

– Ну, блин, мы им сейчас покажем, как Родину любить! Ты, полковник, постой, а я побегу снова пуговицы нашивать. Кокарду бы только прибить, кокарду…

Лёня исчез, а в отделении появился озабоченный Афанасий Петрович.

– Одно беспокойство от вас, больной Катин, – сделал вывод Афанасий Петрович и погрустнел – С прекрасным врачом и милой женщиной не смогли найти общий язык. Надо бы вас проучить, как следует, но мы поступим иначе. Идите на склад, вот с Марьей Ивановной, – и он кивнул в сторону санитарки, – получите одежду, потом ко мне за документами, – и чтобы духу вашего тут не было. Я написал, что вы здоровы – пусть ваше ведомство само с вами разбирается, – и Афанасий Петрович привычно улыбнулся правой стороной лица.

Виктор, пошатываясь от слабости тихонько шёл к автобусной остановке. Шёл и не верил, что он свободен, что кошмар лечения неизвестно чего позади. На углу Виктора обогнал военный джип. Из машины выскочил солдат в камуфляжной форме и, подбежав к Виктору, протянул ему какой-то предмет:

– Приказано передать мобильное средство связи, господин полковник, – по-русски сказал солдат, – Чтобы в следующий раз не было неудобств. Солдат козырнул и исчез в машине. Джип в свою очередь, рявкнув мотором, исчез за углом.

Виктор посмотрел на средство связи – это была плохо оструганная дощечка с номерами нарисованными фломастером. Виктор вздохнул, и ускоряя шаг, опустил дощечку в мусорную корзину…

– Вот так вот, – говорил Афанасий Петрович сурово. – Вот так вот вы неосмотрительно поступили, Иродиада Николаевна. Думали небось оттянуться на мальчишке, а он – на тебе, – оказался настоящим. Впредь будьте поосторожней.

– Да… – мечтательно протянула Иродиада Николаевна, – настоящий был полковник…

Детектив

Это уже был конец лета. Точно! То ли конец июля, то ли начало августа. Погоды стояли такие, что на тополях начали обгорать по краям листья, а кое-где даже скручиваться охристыми трубочками. Когда я вышел на улицу людей посмотреть, себя показать, меня уже ждали два друга – соседа. Виталий Константинович, начальник отдела кадров местного пивзавода, и Григорий Евстигнеевич, слесарь, но добрейшей души человек.

Виталий Константинович был сух и высок ростом. Он стеснялся своего роста, и оттого, что втягивал голову в плечи, напоминал экзотическую птицу марабу.

Григорий Евстигнеевич, напротив был кругл, румян и пребывал постоянно в хорошем настроении. А это редчайшее качество в наши суровые времена. Нужно сказать, что некоторые соседи объясняли хорошее настроение Григория Евстигнеевича тем, что он, дескать, постоянно под мухой.

Но это бессовестная клевета и гнусные домыслы. Хорошее настроение Григория Евстигнеевича объяснялось тучным телосложением и тем, что человек он был хороший.

Виталий Константинович тоже был хороший человек, но телосложение у него было не то – не тянул Виталий Константинович на румяного добряка-хохотунчика. Не тянул.

Что касаемо моей внешности и характера – об этом я деликатно умолчу. Пусть люди скажут – им со стороны виднее.

Да! Совсем забыл сказать, что тот день был выходным!

Забыл, а это очень важно отметить, что день был выходной и мы не нарушали трудовой дисциплины. Мы вообще ничего не нарушали и нарушить не могли, потому что люди мы приличные. Другие, посмотришь, чуть что – так сразу нарушать что попало. А мы – нет. Мы люди другого сорта. Нам нарушать – воспитание не позволяет. И высокие моральные принципы.

Но – о принципах в следующий раз. А сейчас я продолжу, если позволите.

– Привет, Петрович! – вразнобой поздоровались соседушки с лавочки, стоящей в тени под старым клёном.

– Привет, привет! И утром два привета! – удачно пошутил я в ответ и тоже уселся на лавку.

Немного помолчали. Закурили. Закурили каждый свои. Не из жадности, а потому что Виталий Константинович курил Приму, Григорий Евстигнеевич Беломор, а я Бонд. Я с фильтром курю, потому что берегу здоровье. Можно было бы курить и что подешевле, поэкономить немножко. Но здоровье дороже. Его за деньги не купишь – это тебе и любой мальчишка скажет.

Я хочу отметить, что на этой лавочке мы собираемся уже много лет. Каждый выходной. И прекрасно проводим время. Это потому что мы люди тихие, я бы сказал, интеллигентные. Обсуждаем то, да сё. Дискуссируем. Но всё чинно – благородно. Ни тебе мата, ни тебе других оскорбительных слов. А о мордобое и речи быть не может. Такие мы люди. Вот возьмите хоть Валентина Константиновича. Тонкий человек! К кому ни зайдёт – первым делом спрашивает, где он может руки помыть. И называет всех не товарищи, или граждане или ещё как-нибудь, а благороднейшим образом – Сударь! Сударыня! Правда, нарывается иногда, но надо отдать ему должное, на хамов и грубиянов не обращает ровно никакого внимания.

Да! Совсем забыл! Для полноты картины и информации следует добавить, что и Виталий Константинович и Дмитрий Евстигнеевич женаты, имеют и детей и внуков, а Дмитрий Евстигнеевич ещё и кота и канареек. А я старый холостяк. Правда за хозяйством у меня присматривает Маргарита Павловна. Очень душевная и симпатичная женщина. Она и живёт у меня – ну не мотаться же через весь город, если полы понадобится вымыть.

К дому напротив подъехала машина скорой помощи. Из машины вылез недовольный мужик с деревянным чемоданчиком, выкрашенным в зелёное, посмотрел на бумажку в руке и вошёл в подъезд.

Да, – задумчиво произнёс Григорий Евстигнеевич и сплюнул под ноги для убедительности.

Да… что уж говорить, судари мои, – поддержал разговор Виталий Константинович. Он уже докурил свою сигарету и начал выковыривать окурок из мундштука.

Я решил перевести беседу в другое русло.

– Детектив вчера вечером смотрели?

Друзья повернули ко мне головы. И Григорий Евстигнеевич сказал:

– А чего там смотреть? Там смотреть нечего. Там брехня одна. В жизни всё не так. В жизни – вот если бы я надумал что украсть – меня бы ни одна сволочь не поймала.

– А чего же Вы тогда, сударь, не воруете? – проявил интерес Виталий Константинович – А я Вам скажу, почему Вы не воруете. Вы не воруете только потому, что боитесь наказания! И Виталий Константинович назидательно потряс в воздухе узловатым указательным пальцем.

– Ни хрена я не боюсь, – парировал Григорий Евстигнеевич. Срал я на ихние наказания дриснёй. Я не ворую потому, что у нас на заводе украсть нечего. Всё до меня прибрали.

– Эх, господа, господа! Не будем о сложном. Лучше составим план. – И я вынул из кармана блестящую монетку достоинством в один лат. Подержал на ладони, полюбовался и положил на скамейку рядом с собой.

– Поедем на парапет, – горячо поддержал меня Григорий Евстигнеевич. – Там вчера у Люси по пятьдесят сантимов была.

Григорий Евстигнеевич говорил слова поддержки, а сам, вынув горсть мелочи старательно отсчитывал свою долю и выкладывал монетки столбиком рядышком с моим латовиком.

– Побойтесь Бога, сударь! – пристыдил Григория Евстигнеевича Виталий Константинович – Там же крутка! И Виталий Константинович сделал такое лицо, будто ему что-то омерзительное показали.

Поморщился, поморщился, попрезирал нас – но свою долю выложил. Понимал, что в магазине та же крутка, только в три раза дороже.

– Тогда погнали. А то тут сидючи ничего не высидим, – подвёл итог Григорий Евстигнеевич, сгрёб своей лапой деньги и поднялся.

Мы за ним.

Мы вскочили в подошедший трамвайчик и покатили в вожделенному рынку с экзотическим названием «Парапет». Там, на асфальтированной площадке возле продуктового магазина были сооружены прилавки из тарных ящиков и народ кишмя кишел. Там можно было купить всё. От дешёвых белорусских консервов до импортных турецких кофточек китайского пошива. Отдельной стайкой держались накрашенные девки. Они едва стояли на ногах от выпитого и сверхурочной работы. За девками приглядывал качок с рябым лицом. О таких раньше говаривали, что у него на лице чёрт горох молотил. Но, похоже, рябины не умаляли, а наоборот повышали его авторитет среди подопечных.

Крутку, то бишь разведённый спирт, давали только из под прилавка и исключительно хорошим людям и по рекомендации.

Мы весёлой тройкой подкатили к Люсе и Григорий Евстигнеевич нашептал ей в ухо нечто. При этом он впихнул в Люсину ладошку заранее приготовленные деньги. Люся постреляла глазами по сторонам, потом взяла у Григория Евстигнеевича старенький школьный портфельчик и, нагнувшись под свой прилавок, поколдовала над этим портфельчиком немного. Поколдовав, довольная вручила его Григорию Евстигнеевичу и пожелала здравствовать.

После этой ответственной процедуры мы зашли в магазин. Взяли хлебца, литровую бутыль польского лимонада и копчёной салаки.

Оставалось решить – куда податься.

– Может ко мне пойдём? – предложил Виталий Константинович, – Сядем, как люди. Руки вымоем.

Мы представили себе супругу Виталия Константиновича, маленькую, деловую и ядовитую, как сушёный мухомор, и Григорий Евстигнеевич сказал – А чего бы нам не сесть на свежем воздухе, в тенёчке? Смотри, погода какая! Птички чирикают, цветочки расцветают махровым цветом. Лепота!

И мы поехали в парк имени Ленинского комсомола.

Собственно говоря, ни Ленинский, ни какой другой комсомол к этому парку отношения не имели и иметь не могли. Разбил этот парк бывший городской голова, решивший однажды сделать доброе дело. Чтобы потомки помнили.

Ну, пару поколений, может, и помнили, а, когда красные войска вошли, забыли начисто. Даже забыли, что это парк. И в самом центре у фонтана устроили братское кладбище, чтобы горожанам было приятней прогуливаться. А потом городскому архитектору бзик зашёл – разбить вокруг могил английский ландшафт. Сначала взялись рьяно. Повырубали всё, на что денег хватило, а потом и деньги кончились и умный архитектор куда-то запропал. Говаривали, что на лодке в Швецию сбежал. Если не врут, то за шведские парки я спокоен. Через несколько лет ретивые комсомольцы на субботнике сумели выкрасить скамейки любимой в народе зелёной краской, и водрузили у входа трёхметровую бетонную вывеску с орденами комсомола. Потом тоже то ли у них тоже деньги кончились, то ли сумели уже отчитаться перед начальством. И бросили это гиблое дело. А потом настала Республика. Ордена посбивали, пацаны поломали то, что было в их силах. И к парку стали прибиваться любители свежего воздуха вроде нас.

Мы вышли из трамвая и дружно пошли на вожделенную природу. Со стороны на нас глянуть – картина Айвазовского. Впереди Виталий Константинович всем телом наклонившийся вперёд и напоминавший бурлака на Волге с картины… как там его? – классика, одним словом.

Следом катился колобком Григорий Евстигнеевич в спортивных рейтузах с пузырями на коленках и голубенькой майке.

А там уж и я. Не берусь говорить, как я выглядел – самому себе похвалы воздавать – это нескромно.

Но, думаю, не менее достойно, чем мои друзья.

Парк нас встретил долгожданной прохладой. Мы устроились в густой тени дубов у фонтана. Там было хорошо. Ветерок время от времени швырял фонтанную пыль в лицо, и от этого становилось приятно и поднималось настроение.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.