Сначала из ночи приковылял Ото, вопя, что ему нужен кучер, а за ним по пятам шли собаки. Едва коляска была готова, магистр ложи Лиги Карла-Франца покинул их, не сказав Женевьеве ни слова на прощание, трясясь рядом со своими наспех собранными чемоданами.
      Потом, сразу после рассвета, вернулись остальные. Рудигер и Доремус поддерживали Магнуса.
      - Держись от него подальше, кровопийца, - предупредил ее Доремус, когда она подошла помочь.
      Магнус, едва пришедший в себя, легонько мотнул в его сторону головой.
      Граф оттолкнул своих спутников, и Женевьева приняла тяжесть Магнуса на свои руки. Для нее это был пустяк.
      Она уложила его на диванные подушки в обеденном зале и разорвала одежду вокруг раны.
      - Глубокая, - сообщила она, - но чистая. И ничего не сломано и не задето. Ему повезло.
      За свои годы она успела научиться врачеванию, как и многому другому. Бальфус порвал скатерть на бинты. Магнус, то теряющий сознание, то приходящий в себя, вздрагивал, когда она туго бинтовала его. Немного крови просочилось сквозь повязку.
      - Рана должна затянуться, - сказала она остальным.
      Доремус не отходил от Непобедимого, но Рудигер не слишком интересовался, выживет ли граф.
      - Нам скоро пора идти, - объявил он. - Самка все еще где-то тут.
      Женевьева не могла понять человека, которого должна была убить. Его лучший друг тяжело ранен, а он думает только о погоне за единорогом.
      - Он будет отмщен, - объяснил он, отвечая на ее невысказанный вопрос.
      - Он не умер и не нуждается в отмщении.
      Магнус лежал тихий и покорный.
      - Бальфус, - распорядился Рудигер, - будь готов выйти через полчаса. Сегодня мы вернемся с рогом.
      Бальфус отсалютовал и вышел готовить снаряжение.
      Открылась дверь, в зал забрела Анулка, глаза пустые, корсаж зашнурован кое-как, волосы торчат крысиными хвостиками.
      - Ты, - сказал Рудигер. - Присмотри за графом Магнусом.
      Служанка явно не поняла. Ее губы и подбородок были синими от дурманящего сока.
      - Вампирша, - продолжал Рудигер. - Ты пойдешь с нами.
      В этот миг Женевьева решила, что, Тибальт или не Тибальт, а она убьет графа фон Унхеймлиха. Она знала, что на его руках кровь. Он, должно быть, убил свою подругу. И Сильвана де Кастрис была не первым «несчастным случаем на охоте» в окрестностях охотничьего домика Рудигера.
      Обессилевший Магнус смотрел на портрет покойной жены графа.
      - Серафина, - сказал он сам себе. Он был измучен, ранен и бредил.
      - Анулка, - обратилась Женевьева к служанке, пронизывая своим вампирским взглядом пелену ее грез.- Возьми немного дурманящего корня. Я знаю, у тебя есть. Размели и завари чай. Давай его графу. Ты поняла?
      Служанка испуганно кивнула. Сок дурманящего корня, изрядно разбавленный, мог помочь снять боль.
      Она предоставила Анулке заниматься Магнусом и поднялась.
      - Иди собирайся, - велел ей Рудигер. - Возможно, узнаешь кое-что новое про охоту при свете дня.
      Женевьева поклонилась и ретировалась, рысью припустив по коридору в свою комнату.
      Бальфус был уже одет в куртку и меховую безрукавку и доставал из-за алтаря Таала ножи и силки.
      - Сделаем это сегодня, - сказала она ему. Он, не оборачиваясь, кивнул. - Ты отвлечешь Доремуса, а я прикончу графа. Тогда мы будем свободны от Тибальта.
      Женевьева натянула брюки и жилет. Она взяла у Бальфуса одну из шляп с перьями и упрятала под нее волосы.
      - Какой у него крючок на тебя, Бальфус? - спросила она. - Почему ты стал марионеткой Тибальта?
      Проводник повернулся к ней. За последнее время он отрастил бороду, и теперь она закрывала его щеки до самых глаз. Его грудь и плечи возле шеи густо поросли красноватой шерстью.
      - Я могу измениться, - сказал он. - Когда-нибудь.
      - А, прикосновение варп-камня. Бедный верный пес. Ну, зато после этого ты сможешь найти другого хозяина и таскать любые палки, какие захочешь.
      От этих слов Бальфусу, похоже, легче не стало.
      Они вернулись в холл, где их нетерпеливо дожидался Рудигер.
      Магнус, уже погрузившийся в грезы после чая Анулки, пытался сказать что-то, поговорить с Доремусом. Сын графа стоял подле «дяди» на коленях, пытаясь слушать, но Рудигер тянул его за собой.
      - Для этого еще будет время, - сказал граф. - Надо идти по следу, пока он не остыл.
      Женевьева пожала Магнусу руку и вслед за тремя мужчинами вышла из дому. Собаки устали, так что охотникам предстояло обойтись без них.
      Вокруг дома, там, где были сведены деревья, сияло чудесное утро. Глазам Женевьевы на солнце приходилось нелегко, но в сумраке леса будет проще.
      Граф уже размашисто шагал прочь. Он сказал Бальфусу, что они направляются к Ущелью Кхорна, чтобы там взять след самки.
      Женевьева поколебалась, оглядываясь на дом, и пошла за остальными. Угнаться за ними ей труда не составит.
      Они шли по недавно протоптанной тропке, по которой Рудигер и Доремус вели Магнуса. Женевьева оптущала на земле запах крови. При некоторых обстоятельствах нюх у нее становился острее, чем у собаки. Но она не собиралась предлагать им заменить собой Карла и Франца.
      Рудигер угрюмо торжествовал. Он тихонько напевал себе под нос охотничьи песни Леса Теней.
      Непостижимо, но сейчас Женевьеве не хотелось убивать его. Она намеревалась сломить его, унизить и напиться его крови. То, что он сказал вчера Доремусу,- правда: «Убивая, ты забираешь силу твоей жертвы». Женевьева хотела его силу.
      Рудигер изменился с того момента, как убил эту женщину. Он хотел, чтобы Женевьева была рядом с ним, и теперь постоянно дергал ее, держа при себе.
      Она заметила его интерес к своей персоне и собиралась обратить это против него. Когда Бальфус уведет Доремуса, она вонзит в него зубы и когти. Покончив с этим, она столкнет его в Ущелье Кхорна, и тело канет там навсегда.
      Они дошли до ущелья. «Это и есть место убийства», - поняла она. Женевьева заметила, как Доремус вглядывался в глубину, надеясь, что там вдруг мелькнет Сильвана.
      Рудигер был невозмутим, он опустился на колени, ища следы.
      - Вот они, - хлопнув рукой по траве, объявил он. Женевьева осмотрела след, обратив внимание на расстояние между отпечатками.
      - Она, должно быть, огромная.
      - Да,- усмехнулся Рудигер.- Старая тварь, ладоней семнадцать-восемнадцать в холке, рог длиннее моей руки.
      Она чувствовала запах его возбуждения.
      Рудигер сжал ее тонкое запястье в своей крепкой ладони. Этой слабой ручкой она могла бы сломать ему хребет.
      - Мне нужен ее рог, - заявил он.
      Граф поднялся и двинулся по следу вглубь леса. Доремус с явной неохотой шел за ним. Женевьеве показалось, что они идут знакомым путем.
      - Она не спешила. - Рудигер указал на ветку, общипанную намного выше человеческого роста. - Позавтракала здесь. Хладнокровная тварь, все время пытается одурачить нас. Она еще наделает дел.
      Граф зашагал вперед по тропе, пробитой самкой.
      Женевьева взглянула на Бальфуса, и проводник отвернулся. Она знала: на него рассчитывать нечего, но надеялась, что ей и не придется.
      - Взгляните, - Рудигер указал в ложбинку, - замечаете силуэт?
      На усыпанной листвой земле виднелся тонкий слой праха и мелкие остатки костей.
      - Это твоя вчерашняя добыча, сын, - пояснил Рудигер. - Твой подранок, должно быть, отыскал ее и рассказал про нас. Это, разумеется, война. Мы должны убить самку, Доремус, пока она не убила нас. Именно это и значит быть мужчиной.
      Даже бредни лунатиков и то бывают разумнее.
      Рудигер прошел вперед, вернулся и позвал их, понуждая перейти на бег.
      У нее было ощущение, что Доремус из последних сил терпит выходки отца. Его нетрудно будет отвлечь.
      - Идем, идем, - торопил Рудигер. Женевьева поняла наконец, что смущает ее.
      - Я помню эту тропу, - сказала она.
      - Да, да,- согласился Рудигер.- Тропа к дому. Самка сдвоила след, чтобы напасть снова. Очень умно, но нас не проведешь.
      Она ужаснулась.
      - Но, граф…
      - Старая охотничья уловка, моя дорогая. Оставить подранка для приманки. Магнус научил меня ей еще в детстве.
      Рудигер рассмеялся, и Женевьева готова была броситься на него. Ее ногти удлинились, заостряясь, она полыхала гневом.
      Но граф уже исчез, умчался вперед, отбросив в азарте погони всякую осторожность.
      Бальфус встретился с ней взглядом и кивнул на раздваивающийся след. Он может увести Доремуса по ложному пути, а она покончит с графом.
      Она покачала головой.
      - Надо возвращаться домой, - объяснила она.- Граф Магнус в опасности.
      - Дядя… - начал было Доремус. - Почему?
      - Единорог знает его запах, его кровь,- объяснил Бальфус. - И захочет прикончить его.
      - И мой отец…
      - Знал? - докончила Женевьева. - Конечно знал. Пошли.
      Выведя Доремуса из полудремы, она побежала вслед за Рудигером, за единорогом.
      Лес поредел, и они были уже около замка.
      Даже отсюда она услышала вопль. Мужской вопль, исполненный горя и ярости.
      Опередив Доремуса и Бальфуса, она бежала, огибая деревья, с силой отталкиваясь от земли. Когда было нужно, она становилась быстрой, как леопард.
      И все-таки недостаточно быстрой.
      Дверь дома была открыта, перед ней, все еще крича от ярости, стоял Рудигер.
      Женевьева протиснулась мимо него и увидела, что опоздала.
      Анулка валялась у входа с зияющей раной под подбородком, подергиваясь, погруженная в свою последнюю грезу. Дальше, возле перевернутого разбитого стола, лежал граф Магнус Шеллеруп. Он был смят, как старое одеяло, сквозь глубокие дыры в груди виднелись ребра и внутренности. Должно быть, самка подбрасывала и ловила его рогом, будто ребенок, играющий в бильбоке.
      Женевьева поскользнулась в крови и упала на колени.
      Запах крови разливался в воздухе вокруг нее, и рот Женевьевы наполнился слюной. Кровь мертвецов была ей омерзительна, как протухшая еда. Она слишком много раз вынуждена была пить ее, но при этом в желудке у нее всегда все переворачивалось. Кровь Магнуса, растворенная в ее крови, взывала к ней.
      Задохнувшись, Доремус упал рядом с ней.
      - Дядя…
      Слишком поздно.
      За ее спиной Рудигер, широко шагая, уходил в лес, исполненный решимости отомстить.
      Женевьева взяла подушку и подложила под окровавленную голову Магнуса, прикрыв его шрам. Она смотрела на неизувеченную половину его лица и на Доремуса. Потом она содрогнулась, мир вокруг перевернулся и, тошнотворно перекошенный, сложился в новую картину.
      Она поняла. И знала, что должна сделать.
      Оставив Магнуса и проскочив мимо Доремуса и Бальфуса, она кинулась следом за Рудигером в лес.
      Ее клыки выскользнули из ножен.
 

      Сердце Доремуса рыдало, но слезы не шли.
      Дядя Магнус мертв, и ему уже ничем не помочь. Он смотрел на лицо старика, его шрам, с неожиданной нежностью прикрытый девушкой-вампиром. На протяжении всей его жизни Магнус был с ним, старина Непобедимый, добрый, когда его отец бывал холоден, понимающий, когда отец был безразличен, ободряющий там, где отец требовал. Непобедимый, в конце концов, оказался побежден. Но он умер быстро, от смертельных и почетных ран, не угасал от какой-нибудь болезни, истекая вонючей жидкостью из всех дыр, с затуманенным рассудком и усохшим телом.
      «Это не такая уж плохая смерть», - сказал себе Доремус. Потом посмотрел на кровь, на рваные раны и понял, что хорошей смерти не бывает.
      Бальфус ждал в сторонке. Теперь вокруг собрались все слуги, судачили, восклицали. Где они были, когда единорог убивал графа? Попрятались, спасая свои шкуры?
      Доремус последовал за отцом и вампиршей. Бальфус трусил рядом.
      «Что бы я ни думал об отце, об охоте, об убийствах, - поклялся Доремус, - я найду ту тварь, что убила моего дядю, и прикончу ее».
      Он отыщет единорога раньше Рудигера, и на этот раз это будет чистый выстрел. Потом он сожжет свой лук
      Лес поглотил их.
 

      Идущая по следу Женевьева охотилась на охотника.
      И Тибальт тут был ни при чем.
      Это ее охота.
      Она представляла, как рог самки единорога ударяется в ребра Магнуса, вонзается ему в живот, выпуская наружу кишки.
      И ей вспомнилось холодное бешенство графа Рудигера фон Унхеймлиха.
      В этот миг не нашлось бы в лесу существа более опасного, чем вампирша.
      Она всегда отделяла себя от Истинно Мертвых, тех вампиров, что убивали живых просто ради удовольствия. Она слушала, как они похваляются своими подвигами, и ощущала превосходство над этими выходцами из могил, с их гнилостным дыханием и красными глазами, со звериным оскалом на лицах, цепляющимися днем за свои гробы и подземелья, а по ночам скользящими по воле ветра в поисках нежных шей, наслаждаясь страхом, окутывающим их, будто саван.
      Она вспоминала своих знакомых: царица Каттарина, кровавый тиран, правившая столетия, ликовавшая, когда по ее телу струилась кровь ее подданных; Вьетзак с Края Мира, с полным ртом зубов, похожих на гальку с острыми как бритва краями, жующий мясо крестьянского ребенка; даже ее темный отец, щеголь Шанданьяк, утирающий с губ кровь кружевным платочком, старый и одинокий, несмотря на очаровательные внешность и манеры.
      Впервые за без малого семьсот лет Женевьева Дьедонне почувствовала справедливость красной жажды.
      Она жалела, что пощадила остальных: Тибальта, Бальфуса, Анулку, Ото. Надо было выпотрошить их и пить свежую кровь прямо из их брюха. Надо было высосать из них целое море крови.
      Рудигер бежал быстро и опережал ее.
      Она сшибала ногами попадавшиеся на пути молодые деревца, наслаждаясь треском ломающихся стволов. Птицы разлетались из своих падающих гнезд, мелкая живность кидалась врассыпную, прочь с ее дороги.
      - Стоять! - приказал голос, пробившийся сквозь ее кровавую ярость и поразивший ее в самое сердце.
      Она замерла посреди небольшой полянки. Граф Рудигер стоял едва ли в дюжине шагов от нее с поднятым луком и стрелой наготове.
      - Деревянное древко, серебряный наконечник, - объяснил он. - Будет в твоем сердце в один миг.
      Женевьева расслабилась, протянув руки и показав пустые ладони.
      - Другому я приказал бы бросить оружие. Но вряд ли могу ожидать, чтобы ты вырвала свои зубы и ногти.
      Красная ярость полыхала в ней, и лицо Рудигера виделось подернутым кровавой пеленой. Она изо всех сил пыталась взять себя в руки, смирить жажду убийства.
      - Вот это правильно, - сказал Рудигер. - Держи свой норов в узде.
      Он повел стрелой, и Женевьева, повинуясь его жесту, опустилась на землю. Она села на скрещенные ноги, подложив руки под зад.
      - Так-то лучше.
      Зубы ее съежились и скользнули обратно в десны.
      - Скажи, вампир, сколько этот серый счетовод посулил за мою голову? С какой толикой своих драгоценных монет был готов расстаться, чтобы расчистить себе путь?
      Женевьева молчала.
      - О да, мне все известно о том, зачем ты здесь. У Бальфуса собачья душа и преданность тоже. Я все знал с самого начала. Тибальту не понять, что для человека что-то может быть важнее денег.
      Когда Рудигер торжествующе умолк, он напомнил Женевьеве Морнана Тибальта, у того так же блестели глаза, когда исполнялись его планы.
      - Я бы убил его, если бы от этого был какой-нибудь прок. Но раз Бальфус даст свидетельские показания, в этом нет смысла. Наглый сын клерка вернется туда, откуда пришел, будет корпеть в какой-нибудь крохотной конторке, сражаясь за каждый кусок хлеба, за каждый затертый пфенниг.
      Сумеет ли она достать его прежде, чем он убьет ее?
      - Ты не из таких, вампир. Тибальт, должно быть, поймал тебя на каком-нибудь преступлении, чтобы сделать своим орудием.
      Позади графа Рудигера, в лесу, двигалось что-то большое. Женевьева ощущала его, чувствовала его волнение.
      - Может, заключим мир?
      Рудигер расслабился, его стрела опустилась. Женевьева кивнула, выигрывая время.
      - Смотри, - сказал Рудигер, держа лук в одной руке и стрелу в другой. - Я не причиню тебе вреда.
      Он подошел, но так, чтобы она не могла до него дотянуться.
      - Ты прелесть, Женевьева, - говорил он. - Ты напоминаешь мне…
      Он протянул руку, и его пальцы коснулись ее щеки. Она могла схватить его за руку, возможно, оторвать ее…
      - Нет, ты другая. - Он убрал руку. - Ты охотница, как самка единорога. Тебе будет хорошо со мной. После охоты существуют и другие удовольствия и награды…
      Она ощущала, как его вожделение клубится вокруг нее. Хорошо. Возможно, это ослепит его.
      - Странно думать, что ты настолько стара. Ты выглядишь такой юной, такой свежей…
      Он поднял ее и поцеловал, грубо прижимаясь языком к ее губам. Она чувствовала кровь в его слюне, и та обжигала ей рот, как перец. Она не сопротивлялась, но и не ответила ему.
      Он отпустил ее.
      - Потом мы разожжем твой пыл. Я неплохо владею не только луком.
      Рудигер выпрямился.
      - Сначала надо добыть рог. Пошли…
      Он шагнул в чащу, и она поднялась, готовая последовать за ним. Она не представляла, что еще может случиться.
      Она чувствовала запах единорога. И граф, очевидно, тоже.
 

      Они снова очутились у Ущелья Кхорна. С другой его стороны, там, откуда упала Сильвана.
      Для Доремуса это отныне место, где бродит ее дух.
      При свете дня здесь все казалось другим, чем ночью. Искрился водопад, в воде играла радуга всех мыслимых цветов и оттенков. Бальфус стоял на четвереньках, обнюхивая землю. Его спина сделалась длиннее, натянув куртку, уши заострились и сдвинулись на затылок.
      Это казалось вполне естественным. Даже Доремус чувствовал зов леса.
      Он все еще видел странные вещи. И слышал их.
      Деревья перешептывались, и падающая вода шипела и журчала, говоря с ним, напевая ему странные мелодии.
      Это завораживало.
      Ему хотелось сесть и вслушаться. Если у него хватит терпения, то, он был уверен, сумеет понять, что ему говорят.
      В нем кровь единорога.
      Бальфус уселся, отфыркиваясь и распустив слюни. Потом он прыжками понесся к лесу. Доремусу надо было бы последовать за ним, но по его телу расползалась странная усталость. Журчание воды держало его.
      Бальфус стремглав уносился прочь.
      Доремус пошел за проводником, положившись на его нюх. Бальфус взлаивал, словно гончая.
      Пожалуй, сегодня ночью он запросится на псарню к Карлу и Францу, а вампирша останется в его постели в одиночестве.
      Он отыскал Бальфуса замершим в стойке на краю поляны. Доремус прижался спиной к стволу и затаил дыхание.
      Между деревьев что-то двигалось, блестела серебристо-белая шкура.
      Доремус приготовил стрелу.
      Он пнул Бальфуса, заставляя его бежать вправо, надеясь, что он привлечет внимание самки. Если она нападет на проводника, Доремус сумеет поточнее прицелиться. Стрелять следует в шею, в глаз или в холку. Потом в ход может пойти нож, чтобы докончить дело, если его нужно будет доканчивать.
      Он предпочел бы убить ее с одного выстрела. Его отец гордился бы им.
      Самка остановилась и вскинула голову, прислушиваясь. Доремус постиг истинное родство охотника и добычи и понял ее мысли.
      Она подозревала ловушку, но взвешивала свои шансы. Достаточно ли она уверена в своих силах, чтобы атаковать в любом случае?
      Бальфус залаял, и самка ринулась на него.
      Единорог галопом вылетел из лесу и помчался по поляне, днем он выглядел больше, чем показалось Доремусу ночью. Доремус вышел из-за дерева и сделал несколько шагов, поднимая стрелу…
      Земля под копытами единорога задрожала. Нарастающий грохот перешел в пронзительный, утробный стон земли.
      Почва уходила из-под ног.
      Доремус выстрелил, но его стрела ушла вверх, скользнула между глаз единорога и уже на излете лязгнула о рог.
      Земля наклонилась, будто неустойчивый камень, и Доремус начал соскальзывать вниз. Единорог тоже лишился опоры и тихо заржал, ругаясь на своем лесном языке.
      Доремус выронил лук и принялся карабкаться по ходящей ходуном земле, пытаясь выбраться из провала.
      Самка, более тяжелая, чем он, и с копытами вместо пальцев, лишь билась и погружалась все глубже.
      Обернувшись, Доремус увидел дергающуюся голову единорога, вздрагивающий рог, и потом все исчезло, провалившись в заброшенный гномами туннель.
      Он упустил ее.
 

      Они прибежали на шум и отыскали то место, где обрушилась земля. Доремус сидел на корточках возле провала.
      - Самка там, - указал он.
      Рудигер не нуждался в пояснениях. Он полез в дыру, призывая за собой остальных.
      - Я могу видеть в темноте, - сказала Женевьева. - Вы - нет.
      Бальфус, уже наполовину изменившийся, неуклюже вытащил из кармана трутницу и свечу и теперь пытался совладать с ними. Его похожие на лапы руки не могли управиться с кремнем. Доремус забрал у него свечу и высек огонь.
      Они осторожно спустились в провал. Он был раза в два глубже человеческого роста и вел в туннель.
      - Это, наверно, магистральный ход, - сказала Женевьева. - Достаточно высокий и для нас, и для самки.
      От него ответвлялись куда меньшие боковые ходы, затянутые паутиной, куда не пролез бы ни человек, ни единорог.
      - Легкий след, - сказал Рудигер. - Просто пойдем туда, где порвана паутина.
      Из своего убежища выскочил паук размером с домашнего кота, и Бальфус заскулил.
      Рудигер поддел тварь носком сапога, и та взвизгнула, врезавшись в стену.
      Снова граф шагал впереди, а они - за ним. Все это шло и шло по кругу - охота за охотником, охотящимся за охотником, на которого охотятся. Женевьеве хотелось, чтобы это, наконец, закончилось.
      Под ногами захлюпало, туннель зарывался глубже в землю. Оставалось надеяться, что древние инженеры строили надежно. Чем ближе к поверхности, тем сильнее разрушались вещи.
      Эти штольни были заброшены со времен Сигмара. Столетиями сюда не ступала нога разумного существа.
      - Впереди свет, - сообщила Женевьева, разглядев его своим зрением.
      - Этого не может быть, - фыркнул Рудигер.
      Доремус заслонил свечу ладонью, и свет увидели все.
      - Видимо, может, - признал граф. - Мои извинения. Самка шла на свет.
      Здесь, внизу, было сыро и холодно. Вода сочилась по стенам и хлюпала под ногами.
      Путь им преградила сверкающая завеса, в ушах загремел оглушительный рев воды.
      - Мы с обратной стороны водопада! - прокричал Доремус.
      Так оно и было. Женевьева шагнула вперед и погрузила руку в студеную завесу, ловя лицом брызги.
      - Самка, должно быть, проскочила сквозь это, - заметил Рудигер.
      Это было великолепное зрелище.
      - Пошли,- проворчал граф, зажал рукой нос и бросился в воду.
      Какое-то мгновение он был еще виден, похожий на вмерзшего в лед жука. Затем поток унес его. Доремус был потрясен.
      - Там должен быть выход в ущелье, - сказала Женевьева. - Он, наверно, выберется вслед за единорогом.
      Бальфус прыгнул следом за хозяином.
      - А ты из тех, кто не любит текущей воды? - спросил Доремус.
      - Да вроде не замечала за собой.
      Тем не менее, ни один из них и шага не сделал к завесе.
      - Ты можешь слышать голос воды?
      Женевьева прислушалась, и ей показалось, что она улавливает какие-то слабые, молящие ноты в реве водопада.
      - Я сегодня весь день это слышу.
      - Они должны доноситься откуда-то поблизости.
      Женевьева огляделась. Для человека здесь было темно, как ночью. Для нее - светло, почти как днем.
      - Погаси свечу, я буду лучше видеть, - велела она. Доремус послушался.
      За водопадом каменный пол становился более ровным. Резьба на стенах изображала Сигмара, побивающего молотом гоблинов. С точки зрения искусства - посредственно, но свидетельствует об определенном энтузиазме гномов.
      Вода бормотала, пела, плакала…
      Они отыскали ее в нише, укрытую одеялами мха, с лицом бледным и тонким, почти как у эльфа.
      - Сильвана?
      Женщина не откликнулась на свое имя.
      - Она, наверно, мертва, - сказал Доремус. - Я видел, что отец выпустил две стрелы.
      Женевьева опустилась возле женщины на колени и увидела, как та изменилась. Стрелы все еще торчали в ее теле, но они дали побеги, пошли в рост. Из дерева появились зеленые ростки, оперение покрылось цветами. Ее лицо изменилось тоже, стало зеленоватым, как молодая кора, волосы видом и цветом сделались похожи на мох, тонкие руки обхватывали мягкое, рыхлое тело. Она пустила корни там, где лежала. Превратилась в частицу этой бухты. В этом месте ей хватало воды и света.
      Женевьева слышала, что эта вода особенная. Пока она глядела на Сильвану, вокруг лица женщины начали распускаться цветы.
      - Доремус, - прошептала Сильвана, и голос исходил не из запекшихся губ, а из дышащих ноздрей.- Доремус…
      Юноше не хотелось подходить к измененной женщине. Но ей нужно было что-то сказать ему.
      Ее голова поднялась, шея начала вытягиваться, будто растущая ветка.
      - Рудигер убил твою мать, - произнесла она.
      Доремус кивнул, поняв, что сказала ему Сильвана.
      Это явно уже приходило ему в голову.
      - И твоего отца тоже, - добавила Женевьева.
      Доремус широко раскрыл глаза, не понимая.
 

      - Ловко, ловко, - произнес голос позади них.
      Перед водопадом стоял Рудигер. С него капала вода, в руке сверкал нож.
      - Доремус, - сказал он, - подойди сюда. Я пришел за своей добычей.
      Доремус застыл, не зная, что делать.
      - Серафина? - спросил он. - Мама?
      - Шлюха, как все женщины, - пожал плечами Рудигер.- Тебе повезло, что, когда ты рос, она не портила тебя своей опекой и суетой.
      Женевьева медленно распрямилась. В темноте казалось, что ее глаза сверкают красным огнем.
      - Я ждал вас снаружи, но пришел лишь верный пес.
      То, что было Сильваной, съежилось, голова вжалась в зеленое ложе.
      - Вот я и вернулся. - Он помахал ножом.
      - Какое убожество, граф, - заметила Женевьева. - Где же ваше другое оружие?
      Рудигер рассмеялся, так же как в разгар погони. Он похлопал по колчану.
      - Здесь, вместе со стрелами.
      - Отец, - заговорил Доремус, - что все это значит?
      - Ты больше не должен называть меня так.
      - Это был Магнус, - объяснила Женевьева. - Я прочла это по его лицу. У тебя его лицо.
      Внезапно Доремус понял свое «дядя», понял заботу, которой всегда окружал его Магнус, понял взгляды, которые тот бросал на портрет Серафины.
      - Он был хорошим другом, и его стоило винить в измене не больше, чем этого толстого идиота сегодня ночью, - сказал Рудигер. - Я просто женился на шлюхе, вот и все.
      Женевьева подбиралась все ближе к Рудигеру, дюйм за дюймом, всякий раз, как граф переключал внимание на Доремуса. Тот не знал, кому помогать.
      - Вампир, - бросил Рудигер. - Стой, где стоишь.
      Женевьева замерла.
      - Как ты узнала, что я сделал с Магнусом? - спросил он.
      - Граф был убит рогом. Единорог пустил бы в ход и копыта тоже.
      Рудигер улыбнулся:
      - А, это наблюдательность охотника.
      Он достал из колчана трофей своего деда.
      - Такая красивая, такая умная, такая опасная, - произнес он, глядя на Женевьеву.
      Рог был еще красным от крови Магнуса.
      - Я не мог позволить ему отобрать у меня наследника, - объяснил Рудигер.- Род фон Унхеймлихов должен продолжаться, даже если кровная линия пресеклась. Честь важнее крови.
      Доремус понял, что Магнус пытался объявить себя его отцом. Когда граф был ранен, он хотел, чтобы Доремус узнал об этом, хотел, чтобы тот помнил.
      - Это грызло его изнутри, - продолжал Рудигер. - Он мог бы обьявить об этом публично, мог бы забрать тебя к себе, сделать своим наследником. Теперь этой опасности нет. Род уцелел.
      Доремус отвернулся от графа и разрыдался, оплакивая отца.
 

      Женевьева кинулась на Рудигера и столкнулась с ним, обхватив его руками, оттолкнув смертоносный рог.
      Вместе они рухнули в водяную завесу.
      Она крепко цеплялась за него, пока они погружались в глубины озера на дне Ущелья Кхорна. Здесь, под водой, было тихо, все звуки доносились приглушенно.
      Она могла оставаться под водой дольше, чем граф.
      Она могла утопить его. Но он сопротивлялся, боролся с ней.
      Под водой он был сильнее. Она почувствовала, как кончик рога царапнул ее по бедру, и серебро жгло кожу, словно в рану вгрызался хищный червь.
      Они выскочили на поверхность, и там было невыносимо шумно. Кричал Рудигер, ревела вокруг вода.
      Кругом была ее кровь.
      Рудигер нырнул, и она увидела, как мелькнули в воздухе его сапоги. Она замолотила по воде руками.
      Рудигер поднялся из воды, держа рог обеими руками, точно тяжелый меч, нацеленный в нее.
      Она ударила по воде ногами и извернулась, и рог вонзился в воду.
      Сжав кулак, она ударила Рудигера в бок, почувствовав, но не услышав, как ломаются его кости. Он взметнулся, словно раненая рыба, и снова нанес удар, зацепив ее спину. Волна боли обожгла ее, и она отшатнулась. Рог снова метнулся к ней, и она шарахнулась в сторону.