Когда-то у него было имя, но он не слышал его уже много лет. Порой ему трудно было вспомнить, как оно звучало. Даже он сам думал о себе как о Демоне Потайных Ходов. Когда в труппе Театра Варгра Бреугеля осмеливались говорить о нем, то называли его «наше привидение».
      Он обосновался в этом здании достаточно давно, чтобы узнать в нем все кратчайшие пути. Откинув защелку потайного люка, он спускался в 7-ю ложу, сначала повиснув на сильных щупальцах, потом, на последних дюймах, шлепаясь на знакомый ковер. Сегодня вечером ожидалась премьера «Странной истории доктора Зикхилла и мистера Хайды», изначально написанная кислевским драматургом В. И. Тиодоровым, а теперь адаптированная штатным гением Театра Варгра Бреугеля Детлефом Зирком.
      Демон Потайных Ходов знал древнюю мелодраму Тиодорова по более ранним переводам, и теперь ему было любопытно, как Детлефу удастся вдохнуть в нее новую жизнь. Он интересовался репетициями, особенно с участием своей протеже, Евы Савиньен, но сознательно воздерживался до этого вечера от просмотра всей пьесы. Когда после пятого действия опустится занавес, тогда призрак и решит, благословлять пьесу или проклинать.
      Его считали постоянным и бесплатным посетителем 7-й ложи и ссылались на него всякий раз, хорошо ли шла постановка или плохо. Успех «Туманного фарса» приписывали тому, что он одобрил комедию, и в серии пагубных инцидентов, что преследовали так в итоге и не возобновленный «Странный цветок» Манфреда фон Диеля, обвиняли тоже его. Некоторые мельком видели его, и очень многие считали, что видели. Театр без привидения не театр. И всегда находились старые рабочие сцены и характерные актеры, обожающие пугать историями о нем молоденьких статисток и учеников, проходивших через Театр памяти Варгра Бреугеля.
      Даже Детлеф Зирк, актер и режиссер труппы Варгра Бреугеля, порой говорил о нем с симпатией и продолжал традицию, начатую предыдущими режиссерами, оставляя ему подношения в 7-й ложе на премьере каждой постановки.
      Вообще-то с тех пор, как Детлеф вступил во владение этим зданием, дела у привидения пошли куда лучше. Когда театр принадлежал Возлюбленным Шаллии и специализировался на не слишком доходных, но поднимающих дух драмах, подношения состояли из ладана и живого козленка. Теперь, отражая более приземленный, более разумный подход, дары приняли вид большого подноса с мясом и овощами от искусного повара труппы, да еще с парой бутылок бретонского вина.
      Демон Потайных Ходов удивлялся, неужели Детлеф инстинктивно почувствовал, что по потребностям он стоит ближе к телесным существам, чем к бесплотным духам.
      Есть без рук было трудно, но за годы он приспособился к своему жабо из мышечных выростов и мог отправлять кусочки пищи с подноса в клювастый всасывающий рот даже с относительной ловкостью. Резко сократив мышцы, он откупорил первую бутылку и принялся жадно глотать прекрасное выдержанное вино из урожая, собранного, должно быть, примерно в год его рождения. Он отогнал эту мысль - его прежняя жизнь казалась теперь менее реальной, чем тот вымысел, что разворачивался перед ним каждый вечер - и поудобнее умостил свою бесформенную тушу среди сломанных кресел и подушек, приспособленных под его формы, ожидая, когда поднимется занавес. Он ощущал волнение публики, пришедшей на премьеру, и из темноты 7-й ложи видел блеск драгоценностей и шелков внизу. Премьера Детлефа Зирка послужила для альтдорфской знати поводом выйти в свет при полном параде.
      Демон Потайных Ходов слышал, что самого Императора не будет - после печального опыта в крепости Дракенфелс Карл-Франц невзлюбил театр вообще и театр Детлефа Зирка в частности, - но императорскую ложу займет принц Люйтпольд. Театр посетят многие из благороднейших и важнейших людей Империи, столь же сильно желая продемонстрировать себя, как и увидеть пьесу. Критики собрались в своем углу, щетинясь перьями, с чернильницами наготове. Богатые торговцы набились в партер, почтительно взирая на множество придворных и аристократов, оккупировавших бельэтаж, которые, в свою очередь, точно так же смотрели на приближенных Императора в абонированных ложах.
      Оркестр приветствовали громом аплодисментов, когда музыканты дирижера Феликса Хуберманна заиграли государственный гимн Империи, «Славься, Дом Вильгельма Второго». Привидение устояло перед искушением зашлепать своими отростками, изображая некое подобие аплодисментов. В императорской ложе появился будущий Император, благосклонно принимая восторги своих будущих подданных. Принц Люйтпольд был красивым мальчиком на грани превращения в красивого юношу. Его сегодняшняя спутница тоже была очаровательна, хотя, как стало известно Демону Потайных Ходов, и немолода. Женевьева Дьедонне, одетая куда более просто, нежели закутанный в парчу и кружева Люйтпольд, выглядела шестнадцатилетней девушкой, но все знали, что возлюбленной Детлефа Зирка на самом деле пошел шестьсот шестьдесят восьмой год.
      Героиня Империи, она же причина ее некоторой неловкости, казалось, чувствовала себя в высочайшем присутствии не слишком комфортно и старалась держаться в тени, покуда принц махал толпе рукой. Призрак заметил, как остро вспыхнули красным светом ее глаза, и задумался, способно ли ее ночное зрение пронзить тьму, которая сочилась из его пор, подобно чернилам осьминога.
      Если девушка-вампир и увидела его, она ничем этого не выдала. Наверно, она слишком нервничала из-за своего собственного положения, чтобы обращать на него внимание. Героиня она или нет, а положение вампира в человеческом обществе всегда шатко. Слишком многие помнят, как Кислев веками страдал под властью царицы Каттарины.
      Свиту принца составляли также Морнан Тибальт, унылый и бесцветный начальник имперской канцелярии, выдвинувшийся благодаря собственным талантам, и граф Рудигер фон Унхеймлих, жестокий и влиятельный патрон Лиги Карла-Франца, готовый до последнего вздоха защищать привилегии аристократии. Известно было, что они ненавидят друг друга лютой ненавистью; выскочка Тибальт имел наглость полагать, что способности и ум - более важные для высших чиновников качества, чем хорошие манеры, происхождение и титул, в то время как благородный охотник фон Унхеймлих утверждал, будто все, что получила Империя от начинаний Тибальта, - это бунты и потрясения в обществе. Демону Потайных Ходов подумалось, что и канцлер, и граф отнесутся к спектаклю не слишком-то внимательно, злясь на то, что долг служения Империи не позволяет им сегодня же вечером броситься врукопашную.
      Публика успокоилась, и принц уселся в свое кресло, Пора начинать. Призрак устроился поудобнее и сосредоточил внимание на поднимающемся занавесе. За красным бархатом была темнота. Хуберманн поднес к губам флейту и заиграл странную пронзительную мелодию. Потом вспыхнули огни рампы, и публика перенеслась в другой век, в другую страну.
      Действие «Доктора Зикхилла и мистера Хайды» происходило в Кислеве во времена до правления Каттарины, и речь шла о скромном жреце Шаллии, который под воздействием магического напитка превращался в совершенно другого человека, воплощение зла. В первой сцене Зикхилл спорил о добре и зле со своим братом-философом, а в то время вокруг храма сгущалась тьма, просачиваясь внутрь между величественных колонн.
      Несложно было понять, что привлекло Детлефа Зирка, постановщика и актера, в произведении Тиодорова. Двойная роль превосходила все, что актер делал прежде. А сама пьеса явилась очевидным развитием темы ужасных наклонностей, которая последнее время прослеживалась в творчестве драматурга. Даже в комедии «Туманный фарс» нашлось место для вспарывающего глотки демона и долгих разговоров о лицемерии предположительно хороших людей. Критики видели причины этих мрачных навязчивых идей Детлефа в знаменитой прерванной премьере его постановки «Дракенфелс», во время которой актер лицом к лицу встретился не со сценическим монстром, но с самим Великим Чародеем, Вечным Дракенфелсом, и победил его. Детлеф попытался решить эту проблему в «Предательстве Освальда», где исполнил роль одержимого Ласло Лёвенштейна, и теперь возвращался к болезненным для него темам двойственности, предательства и существования ужасного мира, скрывающегося под обыденностью.
      Когда брат ушел, Зикхилл заперся в часовне, хлопоча над кипящими жидкостями, из которых он составлял свое зелье. Детлеф, явно не торопя события, играл сцену в комическом ключе, словно Зикхилл был не слишком уверен в том, что делает. Судя по последним работам Детлефа, его понимание зла изменилось, он, похоже, пришел к убеждению, что это не что-то привнесенное извне, вроде Дракенфелса, узурпировавшего тело Лёвенштейна, но некая червоточина внутри, подобно предательству, вызревшему в сердце Освальда, или жестокому, развратному, злому Хайде, стремящемуся вырваться на волю из благочестивого, набожного, доброго Зикхилла.
      На сцене зелье было готово. Детлеф-Зикхилл выпил его, и жуткая мелодия Хуберманна зазвучала вновь, иллюстрируя воздействие магии. «Доктор Зикхилл и мистер Хайда» заставляли Демона Потайных Ходов думать о вещах, которые он предпочел бы забыть. Когда впервые появился Хайда, - Детлеф показал чудеса сценической магии и гримасничанья, изображая жестокое превращение,- он вспомнил свой прежний облик и порожденные Тзинчем изменения, которые медленно овладели им. В миг, когда Детлеф-Хайда душил брата Зикхилла, монстра втянуло обратно внутрь клирика, и разоблаченный Зикхилл, смирный и трясущийся, стоял перед философом, призрак потрясенно понял, что с ним такого не случится никогда. Зикхилл и Хайда могли вечно бороться друг с другом и никогда не добиться полной победы, но он был навсегда, к добру или к худу, Демоном Потайных Ходов. Ему никогда не вернуться к себе прежнему.
      Потом драма снова захватила его, и он выкарабкался из своих мыслей, покоренный тем, как Детлеф пересказал эту историю. У Тиодорова две стороны главного героя отражались через двух связанных с ним женщин: Зикхилл с его добродетельной женой и Хайда с бесстыдной уличной потаскушкой. Детлеф отказался от этого избитого клише и заменил картонные фигуры человеческими существами.
      Соня Зикхилл, которую играла Иллона Хорвата, превратилась в беспокойную, страстную женщину, которой было достаточно скучно с супругом, чтобы завести любовника, молодого казака, и которую помимо воли влекло к испорченному и опасному мистеру Хайде. В то время как Нита, проститутка, в исполнении Евы Савиньен казалась заброшенным ребенком, готовым терпеть гpyбое обращение Хайды, потому что монстр, по крайней мере, уделяет ей хоть какое-то внимание.
      Сцена убийства заставила публику ахнуть, и призрак не сомневался, что Детлеф, дабы подхлестнуть спрос на билеты, распустит слух, будто леди падали в обморок дюжинами. Возможно, Хайда Детлефа и был на сцене триумфатором, самым ужасающим воплощением чистого зла, какое призрак видел, но открытием спектакля, без сомнения, стала трагическая Нита Евы Савиньен.
      В «Туманном фарсе» Ева получила и преобразила скучнейшую из ролей - верной служанки, и это стало ее первым шансом выдвинуться на одну из главных ролей. Блестящая игра Евы заставила грудь призрака раздуться от гордости, поскольку она в настоящее время вызывала у него особый интерес.
      Заметив девушку, когда она только пришла в труппу, он использовал свое влияние, чтобы помогать ей. Триумф Евы был и его триумфом тоже. Ее Нита на самом деле затмила героиню Иллоны Хорвата, стоящую в афишах выше, и Демон Потайных Ходов гадал, не вложил ли Детлеф в эту роль, когда писал пьесу, кое-что от Женевьевы Дьедонне.
      Действие происходило в гнусном притоне за храмом Шаллии, где Хайда устроил свое логово. Хайда пытается избавиться от Ниты, он назначил здесь свидание Соне, рассчитывая, что совращение жены, которую муж все еще считает добродетельной, будет означать окончательную победу над той частью его души, которая принадлежит Зикхиллу. Повод для убийства был наиничтожнейший - пара башмаков, без которых Нита отказалась выходить на заснеженные улицы Кислева. Мало-помалу протестующая Нита все больше воспламенялась и впервые попыталась дать отпор своему жестокому покровителю. Наконец, как бы в раздумье, Хайда с такой силой ударяет девушку латной перчаткой, что кровь брызжет из ее черепа, как сок из раздавленного апельсина.
      Льется бутафорская кровь.
      И тут наступает кульминация, когда молодой кислевский казак, которого играет атлетичный и динамичный Рейнхард Жесснер, выследив Хайду после его прежних преступлений, врывается в жилище злодея в сопровождении жены и брата Зикхилла и уничтожает монстра в поединке. Демон Потайных Ходов видел дуэли Детлефа и Рейнхарда и прежде, в финале «Предательства Освальда», но теперь это стало куда более впечатляющим зрелищем. Поединок настолько отличался от сценического номера, что, демон не сомневался, между ними должна была существовать какая-то настоящая вражда. В реальной жизни Рейнхард был женат на Иллоне Хорвата, с которой Детлеф занимался любовью в трех последних постановках труппы. Кроме того, Рейнхарда начали называть главным дамским кумиром театра. Его популярность среди молодых женщин Альтдорфа все росла, в то время как у его гениального хозяина - слегка уменьшалась, хотя и не настолько, как могла бы, учитывая то, что сделали с животом Детлефа годы привычки к хорошей пище и лучшим винам.
      Детлеф и Рейнхард дрались в образах Хайды и казака, они рубились до тех пор, пока лица их не покрылись кровавыми царапинами, а декорации не превратились в руины. Удар мечом по занавеси, и глазам персонажей предстало наскоро спрятанное с глаз тело Ниты, и Соня Зикхилл без чувств упала на руки своего деверя. Зрители затаили дыхание. В оригинале Тиодорова Хайда был побежден, когда Зикхилл, наконец, сумел собраться с силами и злодей выронил меч. Пронзенный мечом казака, Хайда перед смертью вновь превращался в Зикхилла и в предсмертной речи объявлял, что получил хороший урок и смертные не должны вмешиваться в дела богов. Детлеф переделал концовку полностью. В тот самый миг, когда началось превращение, казак нанес смертельный удар, и Хайда отразил его, ударил своей смертоносной перчаткой и перебил молодому герою горло.
      В зале были потрясены тем, что их ожидания оказались обманутыми. Именно Зикхилл, не Хайда, убил любовника своей жены. Это была история не о разделении души человека на добрую и злую половины, а о зле, которое способно вытеснить даже добро. Призрак осознал, что на протяжении всего третьего действия Детлеф стирал различия между Зикхиллом и Хайдой. Теперь, в конце, они были неотличимы. Зелье уже не требовалось. Сурово прощаясь, Зикхилл отдает свой обагренный кровью меч жене, в чьей греховности убедился, и призывает ее вновь предаться сладости порока и убить брата Зикхилла. Соня, которая также не нуждается в зелье, чтобы выпустить на волю сокрытого в ней монстра, выполняет его просьбу. Теперь, когда вокруг валяются трупы, Зикхилл толкает свою жену в постель к Хайде, и занавес падает.
      Долгие мгновения зал ошеломленно молчал.
      Призраку было интересно, как отреагирует публика. Вглядываясь в темноту, он снова заметил красные огоньки глаз Женевьевы и подумал, какие же чувства скрываются за ними. «Доктора Зикхилла и мистера Хайду» едва ли возможно полюбить, но это, несомненно, был мрачный шедевр Детлефа. Никто из видевших никогда его не забудет, как бы ни хотел.
      Вспыхнули аплодисменты и переросли в шквал оваций. Демон Потайных Ходов присоединил свои хлопки к остальным.
 

      На будущего Императора спектакль произвел впечатление. Женевьева знала, что Детлефа это порадует. Кругом только и кипели горячие споры о достоинствах и недостатках «Странной истории доктора Зикхилла и мистера Хайды». Морнан Тибальт, остроносый канцлер, негромко выражал крайнее неодобрение, в то время как граф Рудигер явно все представление прозевал и теперь, насупившись, не понимал, из-за чего весь этот шум.
      Два критика, казалось, вот-вот подерутся, один провозглашал пьесу бессмертным шедевром, второй протестовал против таких гипербол.
      Гуглиэльмо Пентангели, коммерческий директор и бывший сокамерник Детлефа, был счастлив, предсказывая, что кто бы что ни думал насчет «Доктора Зикхилла и мистера Хайды», невозможно будет в следующем году рискнуть появиться в свете, не составив о спектакле мнения. А чтобы составить мнение, нужно купить билет.
      Женевьева чувствовала, что за ней, как и весь вечер, пристально наблюдают, но никто не заговаривал с ней о пьесе. Что и следовало ожидать. Она была на особом положении, связана с Детлефом, но все-таки не с его работой. Некоторые могли счесть невежливым высказывать ей свое мнение или интересоваться ее собственным. Так или иначе, она чувствовала себя странно, дистанцируясь от пьесы. Она не вполне могла ни связать ее с тем человеком, с которым делила постель - в тех нечастых случаях, когда пользовалась ею в то же время, что и он,- ни тем более понять те проблески чувств в Детлефе, которые делали его и доктором Зикхиллом, и мистером Хайдой одновременно. В последнее время внутренний мир Детлефа Зирка становился все темнее.
      В фойе Театра Варгра Бреугеля приглашенные гости выпивали и подкреплялись у буфета. Феликс дирижировал квартетом, игравшим сюиту из пьесы, а Гуглиэльмо изо всех сил старался быть обходительным с фон Унхеймлихом, который обстоятельно описывал фехтовальные ошибки кислевита в исполнении Рейнхарда. Придворный, которого Женевьева встречала раньше - у которого однажды пила кровь в своей комнате при таверне «Полумесяц», - сделал ей комплимент по поводу ее платья, и она в ответ улыбнулась ему, вспомнив его имя, но не точный титул. Даже после семи сотен лет при дворах всего Известного Мира она путалась в вопросах этикета. Актеры все еще были за кулисами, снимая грим и костюмы. Детлеф, должно быть, тоже там, просматривает свои замечания исполнителям.
      Для него каждое представление было генеральной репетицией перед идеальным, совершенным спектаклем, который мог бы каким-то волшебным образом, в конце концов, состояться, но которого никогда в действительности не бывало. Он говорил, что, как только перестанет быть неудовлетворенным своей работой, то бросит это занятие, не оттого, что достиг совершенства, а потому, что лишился рассудка.
      Едящие и пьющие люди напомнили Женевьеве о ее собственных потребностях. Сегодня ночью, когда окончится вечеринка, она будет с Детлефом. Это станет лучшим способом вместе насладиться его триумфом, слизнуть крохотные корочки со спрятанных под бородой ранок и отведать его крови, еще острой от вызванного спектаклем возбуждения. Она надеялась, что он не злоупотребит выпивкой. Слишком много вина в крови вызывает у нее головную боль.
      - Женевьева, - сказал принц Люйтпольд, - ваши зубы…
      Она почувствовала, как они остро колют ее нижнюю губу, и наклонила голову. Эмаль на зубах съежилась, и клыки скользнули назад в десны.
      - Простите, - произнесла она.
      - Ну, что вы, - едва не рассмеялся принц. - Это же не ваша вина, это ваша природа.
      Женевьева заметила, что Морнан Тибальт, не любивший ее, внимательно следит за ней, словно ждет, что она сейчас порвет горло наследнику короны и окунет лицо в бьющую фонтаном королевскую кровь. Она пробовала королевскую кровь, и та ничем не отличалась от крови пастуха коз. Со времени падения архиликтора Микаэля Хассельштейна Морнан Тибальт был ближайшим советником Императора и ревностно относился к своему положению, опасаясь каждого - не важно, насколько незначителен был человек или маловероятен его успех, - кто мог бы снискать благосклонность Дома Вильгельма Второго.
      Женевьева понимала, что амбициозного канцлера не слишком-то любят, особенно те, чьим героем был граф Рудигер: старая гвардия аристократии, выборщики и бароны. Женевьева принимала людей такими, какие они есть, но она была достаточно хорошо знакома с Великими и Достойными, чтобы не желать принимать чью-либо сторону в любых столкновениях фракций при дворе Карла-Франца I.
      - А вот и наш гений! - воскликнул принц.
      Детлеф вышел, как на сцену, преобразившись из оборванного монстра из пьесы в любезного денди, одетого с таким великолепием, насколько хватило фантазии у театрального костюмера. Расшитый камзол самым выгодным образом скрадывал его животик. Он низко поклонился принцу и поцеловал кольцо на руке мальчика.
      Люйтпольд был достаточно хорошо воспитан, чтобы смутиться, а Тибальт смотрел так, словно ожидал очередной попытки убийства. Разумеется, Детлефу и Женевьеве дозволялась такая близость к императорской особе как раз по той причине, что в замке Дракенфелс они помешали именно такой попытке. Если бы не эти комедиант и кровопийца, Империей правила бы сейчас марионетка Великого Чародея, и для всех народов мира настало бы новое Темное Время.
      Скорее всего, куда более темное.
      Принц похвалил Детлефа за спектакль, и актер-драматург отверг похвалы с непомерной скромностью. Он одновременно казался смущенным и в то же время показывал, как рад, что заслужил высочайшее одобрение своего покровителя.
      Подходили другие актеры. Рейнхарда, с повязкой на голове, куда Детлеф во время финального поединка нанес слишком сильный удар, с боков прикрывали его жена Иллона и инженю. Вокруг Евы увивались несколько ухажеров из околотеатральной публики, и Женевьева заметила у Иллоны легкий оттенок ревности. Сам принц Люйтпольд поинтересовался, нельзя ли представить ему молодую актрису. За этой Евой Савиньен нужен будет глаз да глаз.
      - Святой Ульрик, вот это был спектакль, - заявил Рейнхард, искренний как обычно, потирая рану. - Демон Потайных Ходов должен быть доволен.
      Женевьева рассмеялась его шутке. Демон Потайных Ходов был популярным в Театре Варгра Бреугеля суеверием.
      Детлефу подали вина, и вокруг него тоже собралась свита.
      - Жени, любовь моя, - он поцеловал ее в щеку, - ты чудесно выглядишь.
      Она чуть вздрогнула в его объятиях, его теплота не убедила ее. Он всегда играет роль. Такова его природа.
      - Это был просто праздник ужасов, Детлеф, - сказал принц. - Я никогда в жизни так не боялся. Ну, может быть, однажды…
      Детлеф, на миг посерьезнев, принял его слова.
      Женевьева снова подавила дрожь и почувствовала, что все остальные тоже содрогнулись. Она увидела мгновенно помрачневшие лица среди веселой компании. Детлеф, Люйтпольд, Рейнхард, Иллона, Феликс.
      Те, кто присутствовал на представлении в замке Дракенфелс, всегда будут стоять особняком от остального мира. Оно изменило их всех. И Детлефа больше других. Все они чувствовали незримые глаза, следящие за ними.
      - У нас в Альтдорфе и без того хватает ужасов,- заявил Тибальт, поглаживая корявой рукой подбородок. - Эта история с Дракенфелсом пять лет назад. Милая стычка героического Конрада с нашими зеленокожими приятелями. Тварь-убийца. Бунты, которые разжигает революционер Клозовски. Теперь эта история с Боевым Ястребом…
      Несколько горожан были недавно убиты сокольничим, который спускал на них ловчую птицу. Капитан Харальд Кляйндест, заслуженно считающийся самым упорным полицейским в городе, поклялся предать убийцу правосудию, но тот до сих пор все еще оставался на свободе, убивая всех, кого ему заблагорассудится.
      - Такое впечатление, - продолжал канцлер, - что мы по колено в крови и жестокости. Почему вы сочли необходимым добавить еще кошмаров к этому бремени?
      Детлеф минуту помолчал. Тибальт задал ему вопрос, над которым многие, должно быть, размышляли в течение всего вечера. Женевьеве не нравился этот человек, но она признавала, что на этот раз он, возможно, говорит дело.
      - Итак, Зирк, - настаивал Тибальт, забывая в пылу спора о вежливости, - зачем так подробно останавливаться на ужасах?
      В глазах Детлефа появилось выражение, которое Женевьева уже научилась распознавать. Мрачное выражение, появлявшееся всякий раз, когда он вспоминал крепость Дракенфелс. Взгляд Хайды, изменяющий лицо Зикхилла.
      - Канцлер, - произнес он, - а почему вы думаете, что у меня был выбор?
 

      На этой вершине в Серых горах некогда стоял замок. Семь его башен высились на фоне неба, будто когтистые пальцы изуродованной ладони. Это была крепость Вечного Дракенфелса, Великого Чародея. Теперь от нее осталась лишь россыпь камней, спускающаяся в долину подобно леднику, растянувшемуся на мили. Внутри сооружения разместили заряды, потом подорвали их. Цитадель Дракенфелса сотрясалась и обрушивалась часть за частью.
      Там, где когда-то была крепость, теперь остались одни развалины. Намеревались полностью уничтожить все следы хозяина замка. Камень и шифер разбить вдребезги можно, но те ужасы, что хранятся в людской памяти, не сдуешь, будто мякину.
      Все эти пять лет под развалинами оставался погребенным Анимус, разумное существо, не имеющее определенной формы. В данный момент он обитал в маске, в уплощенном овале, похожем на половинку скорлупы большого яйца, выкованном из легкого металла, такого тонкого, что он сделался почти прозрачным. У маски были черты, но нечеткие, неоформленные. Чтобы маска обрела характер, ее нужно носить.
      Анимус не знал точно, что он такое. Вечный Дракенфелс то ли изготовил его, то ли создал силой магии. Гомункулус или дух, своим существованием он был обязан Великому Чародею. Дракенфелс носил однажды эту маску, и частица его сохранилась в ней. Это и определило задачу Анимуса.
      Он остался в руинах после того, как Дракенфелс покинул этот мир, с единственной целью.
      Отомстить.
      Женевьева Дьедонне. Детлеф Зирк. Вампирша и комедиант. Те, кто погубил великий замысел. Они уничтожили Дракенфелс и теперь сами должны быть уничтожены.
      Анимус был терпелив. Время шло, но он мог подождать. Он не умрет. Он не изменится. Его нельзя отговорить. Нельзя подкупить. Он не отступится от своей цели.
      Существо ощущало некий беспорядок среди руин и знало, что это приведет его ближе к Женевьеве и Детлефу.
      Анимус не чувствовал волнения, как не чувствовал ненависти, любви, боли, удовольствия, удовлетворения, неудобства. Мир был таким, каким был, и он ничего не мог с этим поделать.
      Проходили месяцы, и беспорядок приближался к Анимусу.
      Когда они занимались любовью, Женевьева слизывала тоненькие струйки крови из старых ранок у него на горле. На протяжении лет ее зубы оставляли на нем постоянные отметины, клеймо. Детлефу приходилось носить высокие воротники, и на всех его рубашках были крохотные красные пятнышки в местах, где они соприкасались с ее укусами.
      Его голова глубоко утонула в подушке, и он глядел в потолок, зрение его то утрачивало резкость, то обретало вновь, пока она сосала его кровь. Рука его покоилась у нее на шее, под завесой белокурых волос. Они лежали чресла к чреслам, шея ко рту. Они были одним телом, одной кровью.
      Он попытался описать свой опыт в словах, в одном из сонетов, которые пока что держал в тайне, но так и не сумел точно передать всю трепетность чувств, боль и наслаждение. Его безупречный в большинстве случаев инструмент - язык - подвел его.
      Женевьева заставила его позабыть про актрис, которых он, бывало, укладывал в свою постель, и он гадал, отличаются ли для нее их отношения от коротких связей с более молодыми людьми. Их партнерство не было обычным и едва ли было удобным. Но даже когда он чувствовал сгущающуюся тьму, эта древняя девочка была тем огоньком свечи, за который он цеплялся. Со времени Дракенфелса они не расставались, делясь друг с другом секретами.
      Возбуждение захлестнуло его, и он услышал ее вздох, кровь булькала у нее в горле, острые, как ножи, зубы царапали задубевшую кожу на его шее. Они перекатились, вместе, и она цеплялась за него, когда тела их то разъединялись, то сливались воедино. Кровь была между ними и наслаждение. Он смотрел на ее улыбающееся в сумраке лицо под собой и видел, как она слизывает с губ кровь. Он почувствовал, что возбуждение его достигает кульминации, начиная со ступней, потом…
      Сердце его бухало, словно молот. Глаза Женевьевы открылись, и она задрожала, обнажив заходящие друг на друга окровавленные зубы. Он приподнялся над ней, упершись локтями, и обессиленно обмяк, стараясь не наваливаться на нее всем весом. Тела их разъединились, и Женевьева выскользнула из-под него, едва не вскарабкалась на его массивное тело сверху, прижавшись лицом к его щеке, целуя его, накрыв волосами его лицо. Он натянул на них обоих одеяло, и они уютно свернулись в теплом коконе, когда за шторами уже всходило солнце.
      На этот раз сон пришел к ним одновременно.
      Из-за спектакля, вечеринки и занятий любовью они оба бодрствовали всю ночь напролет. Детлеф был измучен, Женевьева же находилась во власти усталости, охватывающей вампиршу каждые несколько недель.
      Глаза его закрылись, и он остался в одиночестве перед потемками своей души.
      Он спал, но разум его продолжал трудиться. Ему нужно поупражняться в фехтовании, чтобы избежать несчастных случаев впредь. И надо бы придумать что-нибудь для Иллоны в противовес блестящей игре Евы. И второе действие надо немножко сократить. Комическая вставка с царским министром - просто скучное наследие Тиодорова.
      Ему снились меняющиеся лица.
      Этой ночью в Серых горах воздух был острым как бритва; вдыхая его, он чувствовал, как тот режет его легкие. Безнадежно пытаясь не сопеть, дабы не нарушать этим привычных правил этикета, Бернаби Шейдт завершал свои утренние моления богам Порядка: Солкану, Арианке и Аллюминасу. Первое, о чем он распорядился на время раскопок, было сооружение солнечных часов. Неподвижная точка в мире, тень, поворачивающаяся в точном соответствии с непоколебимым движением солнца и лун, солнечные часы представляли собой подходящий алтарь для молений ордена.
      - Мастер Шейдт, - сказал брат Джасинто, в знак почтения касаясь своего лба, - ночью был обвал. Земля просела там, где мы вчера копали.
      - Покажи.
      Служитель повел его на место. Шейдт уже привык перепрыгивать через руины, определяя, какие каменные глыбы выглядят достаточно надежными, чтобы наступать на них. Важно было не упасть. Всякий раз, стоило кому-нибудь споткнуться, как двое-трое рабочих ночью сбегали из лагеря. Местные слишком хорошо помнили Дракенфелса и боялись его возвращения. Малейшая неудача приписывалась козням неумершего духа Великого Чародея. Еще несколько таких случаев, и в экспедиции останутся лишь Шейдт и служители, которых выделил ему архиликтор. А служители копали куда хуже, чем местные жители.