Йонен Вильгельм
Ночные эскадрильи люфтваффе. Записки немецкого летчика
Глава 1.
Первая ночная победа
9 апреля 1940 года в 5.15 утра немецкие войска вторглись в Данию и Норвегию. Гитлер решил опередить британцев и обезопасить северный фланг, и потому эскадрильи люфтваффе, дислоцированные в Дании, получили приказ прикрыть передвижение войск, предназначенных для вторжения в Норвегию. Британцы пытались сорвать эту операцию непрерывными круглосуточными авианалетами.
Майор Фальк командовал крылом
знаменитых истребителей «Мессершмитт-110», базировавшихся в Ольборге. Эти высокоскоростные маневренные истребители, оснащенные двумя моторами фирмы «Даймлер-Бенц», господствовали в воздушном пространстве Европы вплоть до английского побережья. В дневных боях истребители «Ме-110» успешно сражались над Ла-Маншем со скоростными британскими бомбардировщиками «веллингтон» и «бристол-бленхейм»; однако британцы атаковали важные военные объекты в Дании не только днем, но и ночью. В ночных рейдах над Северным морем они продемонстрировали такое мастерство, что руководители люфтваффе не могли не принимать их всерьез. Что можно было противопоставить этим ночным налетам? Как часто случалось во Второй мировой войне, пилоты сами проявили инициативу. Майор Фальк отобрал лучших летчиков-асов и предложил им светлыми лунными ночами сбивать британские бомбардировщики, пойманные в лучи прожекторов. До тех пор истребители никогда не летали по ночам, но энергичный майор Фальк с жаром принялся за воплощение своей идеи: перевести лучших пилотов на ночные полеты.
Как-то светлой ночью после короткого периода тренировок, когда обер-лейтенант Штрайб и лейтенант Мёлдерс уже были готовы поднять самолеты в воздух, «Флуко»
сообщил о нескольких бомбардировщиках, без сопровождения приближающихся со стороны Северного моря. Летчики всего крыла истребителей с волнением ожидали результатов полета двух «Ме-110». Обер-лейтенант Штрайб первым подрулил к стартовому зеленому фонарю, развернулся против ветра и стал прогревать двигатели. Взревели моторы, и головная машина пронеслась по взлетной полосе, оторвалась от земли перед красными огнями, обозначающими границы аэродрома, и исчезла в темноте. Мёлдерс взлетел через несколько секунд. Самолеты набрали высоту и полетели к зоне действия прожекторов.
Казалось, все идет отлично, и выполнение задания не заняло много времени. Британцы развернулись к дому, а майор Фальк отдал приказ включить аэродромные огни, чтобы пилоты легче нашли взлетную полосу. Наконец вдали послышался мирный монотонный гул моторов. Возвращаются! Оба самолета аккуратно вышли из планирования в горизонтальный полет и идеально приземлились около зеленого фонаря.
Штрайб и Мёлдерс кратко отчитались о полете; ночной подвиг не произвел на них особого впечатления. Штрайб, впоследствии признанный «отец» ночных полетов, счел, что из-за плохой видимости слишком мало шансов на ночные победы. Экипажи также казались разочарованными.
Однако Мёлдерс не был настроен так пессимистично. «Я подтверждаю донесение Штрайба о плохой видимости, – сказал он. – Я испытал то же самое, но потом мне пришло в голову забраться повыше: до 7500–9000, потом до 11 000 футов. Выше 10 000 футов темная пелена рассеялась. Только звездное небо и фантастическая видимость. Я без труда ориентировался, так как горизонт был абсолютно свободен». Лицо майора Фалька просветлело. Он похлопал офицеров по спине и повел в свой кабинет составлять отчет о первом ночном полете.
Экипажи крыла Фалька начали интенсивные тренировки слепого полета – полета по приборам. Вначале особого энтузиазма не наблюдалось. Летчикам не нравилось, что их снимают с дневных полетов; они просили освободить их от тренировок, так как считали, что не соответствуют требованиям, предъявляемым к ночному пилотированию. Как раз в тот момент поступило распоряжение Высшего командования, сыгравшее решающую роль:
«Принимая во внимание перспективу ночных полетов, крыло майора Фалька направляется в Гютерсло для подготовки». Жребий был брошен. Через несколько недель пилоты «мессершмиттов» овладевали техникой слепого полета на машинах, оборудованных специально для этой цели. Поскольку радаров у нас еще не было, обнаружение вражеских самолетов оставалось делом случая: повезет – не повезет.
Вскоре это новое подразделение люфтваффе получило мощный стимул. 20 июля над Руром появилась эскадрилья британских бомбардировщиков. Прежде зенитной артиллерии удавалось сбивать отдельные вражеские бомбардировщики, сейчас впервые к выполнению боевой задачи по защите родной земли присоединились ночные истребители. Лунный свет струился сквозь рыхлые облака, повисшие на высоте в 6000 футов, и обер-лейтенант Штрайб, подняв самолет выше облачной гряды, направился к сектору зенитного огня. В пересечении прожекторных лучей, метавшихся в поисках врага, он заметил свою добычу – бомбардировщик «армстронг-уитли», стремительно пронесшийся по ночному небу. Штрайб на полной скорости бросился на врага и, выполнив вираж, нацелился нa хвост. Темная тень в прицеле увеличилась, и Штрайб дал длинную очередь по бензобаку. Раздался взрыв, бомбардировщик вспыхнул и вошел в штопор. Этот первый во Второй мировой войне самолет, сбитый ночным истребителем 20 июля 1940 года в 2 часа 15 минут, положил начало жестоким ночным воздушным сражениям между Англией и Германией.
Два дня спустя, 22 июля, Штрайб сбил второй вражеский самолет – «Уитли-V». 30 августа он записал на свой счет третью победу, а на следующую ночь и четвертую; оба сбитых самолета были «виккерсами-веллингтонами». Имя обер-лейтенанта Штрайба появилось в официальных сводках вермахта, в это время экипажи эскадрильи гауптмана Радуша – обер-лейтенантов Эле-Гризе, Вандама-Фенцке и фельдфебеля Гилднера-Коллака одержали свои первые ночные победы.
30 сентября 1940 года было принято решение придать ночным полетам широкий размах. В ту ночь Штрайб за сорок минут сбил три «Веллингтона», за что был награжден Рыцарским крестом. Майору Фальку поручили создать группу ночных истребителей и назначили его ее первым командиром. На этот раз он решил провести кампанию по вербовке в ночные пилоты-истребители и с этой целью приехал в училище летчиков-истребителей в Мюнхене-Шлейсгейме. Майор Фальк владел даром убеждения. Я, свежеиспеченный лейтенант, поверил ему и, подумав, решил стать ночным летчиком-истребителем.
10 мая 1941 года мы, кандидаты в ночные летчики-истребители, прибыли в Штутгарт-Эхтердинген. Изумительная майская ночь раскинулась над Швабией. Летное поле было ярко освещено; все преграды отмечены красными фонарями, взлетные и посадочные полосы окаймлены ограничительными огнями. Красные, зеленые и белые навигационные огни учебных самолетов светлячками мигали в ночном небе. В казармах царила тишина, видимо, все экипажи были в воздухе. Мы наслаждались теплой весенней ночью и думали о нашей новой профессии, когда вдруг пронзительный свист рассек воздух. На землю с высоты 6000 футов упало что-то вроде кометы. Я затаил дыхание. Жуткий грохот и яркая вспышка, взорвались снаряды, вспыхнули тысячи галлонов горючего, стало светло как днем. Хорошее начало, подумал я. Если так будет продолжаться, то, когда придет наша очередь, надо будет скрестить пальцы на удачу. В несколько подавленном состоянии мы, неоперившиеся юнцы, отправились спать.
Наконец настало время моего первого самостоятельного ночного полета. Техсостав уже подготовил мой «Me-110, C9-IU». Радист ефрейтор Ризоп сидел в кабине и спокойно проверял радиоаппаратуру. Меня поразила его фантастическая уверенность во мне. Если бы я был на его месте, то мое сердце колотилось-бы как сумасшедшее. Подумать только! Отправиться в ночной полет с новичком! Однако Ризопа, казалось, ничто не волновало. Отличный парень этот студент из Берлина!
Я вскарабкался на переднее сиденье и надел парашют, затем закрыл глаза и нащупал приборы, тумблеры, рукоятки. Мы тренировались по сто раз в день: шестьдесят последовательных движений руками необходимо было сделать в определенном порядке и очень точно. Требовалось постоянно следить за двадцатью приборами; десятком зеленых и красных лампочек, подающих необходимые сигналы. Я включил электрический стартер и завел моторы; пока они прогревались, натянул шлем с наушниками и проверил связь с Ризопом, сидевшим прямо за мной у своей радиоаппаратуры. Быстрое тестирование двигателей, вспышка зеленой лампочки, и порулил к старту. Слева и справа от меня замелькали ограничительные огни взлетно-посадочной полосы. Когда я дал полный газ, самолет задрожал. Скорость увеличилась от сорока до пятидесяти, затем до шестидесяти и, наконец, до семидесяти миль* в час. Рули высоты вверх, полный газ, и самолет оторвался от земли. Теперь приходилось надеяться только на машину и собственное летное мастерство.
Тьма была хоть глаз выколи; единственным ориентиром оставалось ярко освещенное летное поле. А что, если огни вдруг выключат и останется лишь фосфоресцирующее сияние на приборной панели? К счастью, я был так занят, что эти мысли скоро вылетели из головы. Сделав широкий круг над полем, я плавно повернул налево, готовясь зайти на посадку. Набор нужных движений, жадное изучение приборов, надвигающаяся с безумной скоростью земля, последнее выравнивание машины и касание... Посадка была очень жесткой, самолет затрясло, но мне удалось удачно завершить свой первый ночной полет. Я понимал, что прежде, чем преодолею боязнь ночных полетов и обрету чувство безопасности, еще многому придется научиться. Буду летать каждую ночь, а днем изучать тактику ночного пилотирования.
Наконец тренировочный период завершился. Ребяческие фобии остались в прошлом, и я, как и мои товарищи, обрел уверенность в себе. Нас направили на запад в боевые эскадрильи. Лейтенанты Редлих, фон Камне и я получили назначение в 1-е крыло ночных истребителей, дислоцированное в Венло. Началась новая жизнь. Ночные полеты переживали тогда период младенчества.
В Венло нас, новичков, радушно приняли ветераны 1-го крыла 1-й авиагруппы ночных истребителей. Помню свое первое впечатление: в креслах в офицерской столовой расположились офицеры, которые за последние несколько месяцев стали крестными отцами сил ночного пилотирования. Самым выдающимся был их командир, только что награжденный Рыцарским крестом за свою седьмую победу. Немногим уступали ему лидеры эскадрильи: обер-лейтенанты Тимминг, Вандам и Гризе, лейтенанты Франк, Лос и Кнаке. Затаив дыхание и жадно внимая каждому слову, мы слушали их рассказы о победных боях.
– Англия срывает зло на Руре, мстя за так называемые «варварские» налеты люфтваффе, – говорили ветераны. – Королевские ВВС крепнут день ото дня и увеличивают количество ночных бомбардировщиков. Пока нам известны четыре типа английских двухмоторных бомбардировщиков: «уитли», «бристол-бленхейм», «виккерс-веллингтон» и «хэндли-пейдж хэмпден». Каждую светлую ночь от восьмидесяти до ста машин вылетают на бомбежку немецких городов. Благодаря постам радиоперехвата мы приблизительно знаем время вылета бомбардировщиков, но враг постоянно меняет курс приближения к цели и проводит ложные атаки на разные города, чтобы сбить нас с толку. Во время последних атак мы заметили, что томми настраиваются на наши частоты и на безупречном немецком передают ложную информацию эскадрильям ночных истребителей. Приходится непрерывно быть начеку и время от времени менять частоты. Но самое сложное в ночных боях – обнаружение врага.
Начнем с того, что у нас нет радаров, а информация о местонахождении противника очень расплывчатая.
Единственный выход – поймать врага в лучи прожекторов. Для этой цели на подходах к Руру созданы секторы заграждения, прикрываемые двумя волнами ночных истребителей. Каждый из этих секторов снабжен прожекторными батареями, способными обнаруживать вражеские бомбардировщики при ясной погоде. Раньше нам приходилось кружить на боевой высоте над маяком, выслеживая бомбардировщики, летящие на той же высоте. Как только враг попадал в перекрестие лучей, мы его атаковали. Главное – не промахнуться. Бомбардировщики летят со скоростью 220 миль в час, а мы пикируем на них со скоростью от 280 до 310 миль в час. Надо сказать, британцы мужественные люди и дорого продают свои шкуры. Завидев ночной истребитель, они начинают палить из всех бортовых орудий.
Застать их врасплох – это уже половина победы. Но помните, что летом сильный северный свет, поэтому если не хотите, чтобы вас сбили, заходите с темной стороны. И ни на минуту не забывайте, что каждый бомбардировщик несет смерть и разрушение нашим городам. Защищайте свою страну, своих женщин и детей от смерти с небес. Делайте для этого все, что от вас зависит».
Эти слова посвящения несколько отличались от того, что мы слышали в летной школе. Адъютант расстелил большую карту, на которой были отмечены секторы заграждения, и дал нам исчерпывающие объяснения.
В тот же день нас распределили по эскадрильям. Лейтенанты Редлих и фон Кампе остались в Венло, а меня послали в 3-ю эскадрилью в Шлезвиг. Редлих и фон Кампе проводили меня до самолета. Помню их прощальные слова: «Ну, Йонен, время покажет, кто первым собьет томми: твои приятели в Шлезвиге или – в Венло. Смотри не напивайся, а то плохо кончишь. Желаем хорошей охоты и до скорой встречи». Их обоих сбили в первых же боях над Голландией. Томми оказались проворнее и опытнее.
Глава 2.
Шлезвигский период
25 июня 1941 года около девяти утра я приземлился в Шлезвиге и, открыв фонарь кабины, сразу почувствовал в воздухе солоноватый аромат моря. С северной стороны летного поля виднелись приземистые казармы, окруженные высокими защитными стенами. Затемнение было полным, из окон не пробивалось ни лучика света. Сразу после моего приземления выключили большинство посадочных огней, и меня окружила дружелюбная темнота летней ночи. Техники были предупреждены. Быстро поздоровавшись, они откатили мой самолет на укрытую стоянку и принялись готовить его к боевым операциям. Мой радист подхватил наши вещи, а я направился в штаб. В группе летчиков я нашел своего будущего командира обер-лейтенанта Фенцке и представился:
– Лейтенант Йонен прибыл в распоряжение 3-й эскадрильи.
– Здравствуйте, молодой человек, – сказал Фенцке, протягивая мне руку. – Это ваши товарищи по оружию: лейтенант Шмиц и лейтенант Бендер. В 22.00 смените дежурного офицера. Завтра полетаете немного и попрактикуетесь в ночных приземлениях.
В общем, меня встретили очень радушно и предоставили время поближе познакомиться с новым домом. Однако едва я успел подкрепиться в столовой, как взвыли сирены. У меня мурашки пробежали по позвоночнику. С летного поля донесся шум запущенных механиками двигателей. Я бросился на командный пункт. Летчики уже сидели там, адаптируя глаза к темноте. Затем обер-лейтенант Фенцке показал на карте местонахождение британцев. Двадцать бомбардировщиков летели над Северным морем к побережью Шлезвига. Вероятная цель – Киль. Новость взволновала меня. Неужели настоящее дело? Но меня на задание не послали, и я позавидовал Шмицу и Бендеру, уже нацепившим полное снаряжение, включая кислородные маски, резиновые лодки, спасательные жилеты и парашюты.
– Надеюсь на хорошую драку, – обратился Шмиц к обер-фельдфебелю Вегенеру, спокойному расчетливому летчику, который в тот момент, наверное, думал о своей жене и двоих детях.
– Да, мой лейтенант. Если только найдем их. Парни в Венло точно справятся – у них есть прожекторы, а у нас ничего, кроме ночных биноклей. Думаете, можно найти томми с помощью такой штуковины? Моя жена хохотала до упаду, когда я рассказал ей о нашей игре в прятки в ночном небе. «В любом случае тебе наверху ничего не угрожает», – сказала она.
Парни натянуто рассмеялись, но вдруг умолкли, поскольку обер-лейтенант Фенцке приступил к уточнению задания:
– Первая волна: лейтенант Шмиц летит в сектор «С» над Вестерландом. Лейтенант Бендер – в сектор «2» над островом Фёр. Фельдфебель Э. – в сектор над островом Пельворм. Обер-лейтенант Фенцке – над островом Гель-голанд, и обер-фельдфебель Вегенер – в сектор Хузум-Шлезвиг. Преследуйте врага до цели и на обратном пути. Лейтенант Йонен заступит на дежурство.
Гордый полученным ответственным заданием, я немедленно приступил к выполнению своих обязанностей. Доложили, что самолеты готовы к взлету. Быстро проверили посадочные и аварийные огни. Все в порядке. Я держался рядом с офицером разведки и прислушивался к донесениям из Гамбурга о местонахождении противника. Первые суда береговой охраны доложили о приближении бомбардировщиков. Диспетчер отдал приказ на взлет. Экипажи бросились к самолетам – черным «Мессершмиттам-110», маячившим призраками в темноте на краю поля. Патрубки двигателей были оборудованы специальными подавителями, чтобы враг не заметил ни одной светящейся газовой струи. Радисты проверили свои приборы, истребители один за другим оторвались от земли, сделали круг над полем, легли каждый на свой курс и исчезли во тьме. Я остался на телефонной связи с разными секторами, и посты радиоперехвата вскоре доложили о подлете направленных к ним истребителей. Офицеры разведки каждого сектора знали свои экипажи и чувствовали себя ответственными за их судьбу. Лейтенант Краузе из сектора Хузум пожелал мне удачи в будущих боях и доложил: «Истребитель на высоте 15 000 футов над маяком». На командном пункте воцарилась напряженная тишина; если бы пролетела муха, мы бы услышали. Все разговоры велись шепотом, чтобы ясно слышать каждое донесение. Сектор Гельголанд доложил об отдаленном гуле моторов. «Старик» снова не промахнулся, точно вышел в намеченный пункт. Только на прошлой неделе Фенцке сбил в этом районе британский бомбардировщик. Гельголанд снова вышел в эфир с детальным отчетом о противнике: британцы летели к побережью на высоте 9000 футов. Они явно снижались, чтобы при заходе на бомбометание увеличить скорость.
Затем и Краузе доложил о первых контактах с противником. Обер-фельдфебель Вегенер уже готовился к бою. Строй бомбардировщиков, похоже, направлялся к Шлезвигу. Если только... Вегенер доложил о воздушном потоке от винта чужого самолета, и Краузе стал непрерывно передавать ему координаты. Я быстро выскочил на свежий воздух, прислушался. Вдали раздавался тихий гул, с каждой секундой становившийся громче. Значит, действительно Шлезвиг, подумал я, возвращаясь на свой пост.
Краузе, словно безумец, завопил:
– Вегенер докладывает о контакте с противником, летящим к Шлезвигу!
Я был так взволнован, что мне казалось, будто сердце вот-вот остановится. Это моя первая ночь на командном пункте ночных истребителей, а события разворачиваются так стремительно!
– «Барабаны», «барабаны», – передал Вегенер кодовое слово, означавшее атаку, и все всыпали на летное поле.
Мы отчетливо слышали рокот британских моторов, работавших на высоких оборотах, перемежающийся с тихим гулом «Ме-110». Затем началась стрельба. На высоте 6000 футов Вегенер стрелял по одному из бомбардировщиков из всех пулеметов. Я не видел самолеты, но мог следить за боем по следам трассирующих пуль и снарядов. Несколько разрывов и длинный огненный след. Черт побери! Я не мог ошибиться. Британец вспыхнул факелом, но в тот же момент Вегенера подстрелили с другой стороны. Бомбардировщики еще не рассыпали строй и защищали друг друга. Горящий самолет Вегенера длиннохвостой кометой промчался по ночному небу.
– Прыгай, Вегенер, прыгай! – закричал я, будто он мог меня услышать.
В следующий момент британский самолет взорвался, ударившись о землю милях в пяти от аэродрома. Оглушительный грохот, и в небо взвилась гигантская колонна пламени. Все закончилось. Оба самолета сбиты. Оставалось надеяться, что Вегенер и его радист успели выпрыгнуть. Два огромных костра освещали ночь. Мы почувствовали, что британцы занервничали. Ровный гул моторов сменился тревожным надрывным рокотом, и строй рассыпался. Результативность рейда неминуемо уменьшилась. Хотя несколько бомб упали на Киль, зенитчикам удалось оттеснить самолеты от города, и они сбросили свой смертоносный груз на пустые поля. Строй британцев рассыпался, и они потянулись в обратный путь.
Я приказал пожарной команде и машине «Скорой помощи» мчаться к тому месту, где разбился Вегенер. В радиоэфире вдруг прорезался не потерявший бдительности обер-лейтенант Фенцке. При заходе на цель ему не повезло, но сейчас он доложил, что в его секторе намечаются боевые действия. Я настроился на частоту Фенцке и сообщил ему, что остальные истребители уже возвращаются. Сначала на частоте Гельголанда слышались только громкие помехи, затем офицер разведки доложил, что отдельные бомбардировщики летят обратно на высоте 3000 футов. Фенцке снизился до 3000 футов и занял позицию с темной южной стороны, оставив бомбардировщики на фоне яркого северного неба. В воздухе повисла мертвая тишина. Британцы наверняка уже летели над Гельголандом, и наземный пост наведения предупредил об этом Фенцке. О том, что происходило дальше, пусть расскажет сам обер-лейтенант Фенцке:
«Я уже два часа летал над водой и думал про себя: хорошо, что лето, внизу должно быть несколько патрульных судов. Зимой ночной бой превратится в кошмар. Я услышал по радио как британцы докладывают свои координаты:
«Летим над островом на высоте 3000 футов». Я снизился и повернул на юг. Далеко на севере переливалось северное сияние. С тревогой всматриваясь в горизонт, я летел на высоте между 2700 и 3300 футами, чтобы было легче заметить томми. Над нами висело звездное небо, под нами темнело море. Время от времени мы смотрели на ясное небо на севере, но ничего не видели. Наземный пост наведения снова сообщил о самолетах противника над островом. Мы так таращились в темноту, что глаза чуть не вылезли из орбит. Иногда я смотрел в бинокль ночного видения, но видел еще меньше, а нос моего самолета так сильно задрался, что радист : легка струсил и вдруг сказал: «На горизонте что-то движется. Курс 320 градусов». Я взглянул, ничего не увидел, но автоматически лег на указанный курс.
Вдруг над горизонтом на фоне яркого северного сияния я заметил темное пятно. Оно росло, и вскоре я различил очертания самолета. Толстый фюзеляж (корпус летательного аппарата), высокое хвостовое оперение – «веллингтон». У меня душа ушла в пятки. Только бы он меня не заметил. Защищенный темнотой южной части неба, я осторожно подкрался к британцу и был уже на расстоянии 200 ярдов
, но он спокойно летел, ничего не заподозрив. Я сократил дистанцию до 100 ярдов и приготовился стрелять. Теперь я хорошо видел на фоне темного неба его подсвеченные красным огнем патрубки и поймал в прицел его левое крыло. В этот момент британец, вероятно заметив меня, резко накренился влево и стал отличной целью. Я дал очередь. «Веллингтон» взорвался, рассыпавшись на множество горящих осколков. Я содрогнулся, подумав об экипаже. Кроваво-красный огненный шар быстро погрузился в море, и снова воцарилась тьма. Я сделал круг над местом катастрофы, сообщил свои координаты и попросил наземный пост наведения уведомить службу спасения, хотя не сомневался, что экипажу уже ничем нельзя помочь. Однако все надо доводить до конца».
Итак, две победы нашего крыла за один вылет. Нас охватила гордость, но и тревога не отпускала: что случилось с Вегенером? Поздно ночью вернулась спасательная команда. Вегенер погиб. Я так сильно перенервничал, что в ту ночь не смог заснуть.
Глава 3.
Боевой вылет
За первые две недели пребывания в боевой эскадрилье я подружился с товарищами по оружию и изучил тактику боевых действий эскадрильи ночных истребителей. Сумерки мы всегда встречали в полной боевой готовности. Весь летный и технический персонал мог собраться в течение пяти минут. После ужина офицеры собирались вместе со своими ) экипажами на командном пункте. Короткая перекличка, затем метеосводки, которые многочисленные метеостанции Германии и оккупированных стран присылали по телетайпу. Метеосводки дополнялись рапортами пилотов-разведчиков, летавших до самого английского побережья.
Затем офицер разведки эскадрильи сообщал секретные частоты для радиосвязи и опознавательные сигналы для ночных истребителей и аэродромов. Эти сигналы изменялись каждую ночь, чтобы их не мог использовать противник. Экипажи ночных истребителей ориентировались по маякам, установленным на каждом аэродроме, что было особенно важно в случае выхода из строя радиопередатчика. Сигнальные осветительные ракеты, используемые ночными истребителями, предназначались главным образом для зенитных батарей. Когда в наш самолет начинали стрелять наши зенитки, что случалось над большим городом или защищенной ПВО зоной, радист должен был стрелять одной из сигнальных ракет: зеленых, белых, красных, синих или желтых. Британцы это заметили и припасли целые ящики тщательно рассортированных ракет. Как только первый вражеский экипаж видел опознавательный сигнал, он немедленно докладывал самолету наведения отряда бомбардировщиков – «церемониймейстеру», а тот сразу передавал информацию всем британским экипажам на заранее установленной частоте. Иногда приходилось менять коды несколько раз за ночь. Британский «церемониймейстер» был сердцем авиаотряда. Он не нес авиабомбы, только специальное радарное оборудование, навигационные приборы, осветительные ракеты (так называемые «рождественские елки») и осветительные бомбы. Если наш ночной истребитель сбивал самолет наведения, его место во главе строя занимал резервный «церемониймейстер».
Командир эскадрильи проводил инструктаж, опираясь на метеосводки и разведдонесения, а затем распускал экипажи. Пилоты, офицеры и фельдфебели, обычно обменивались опытом в затемненных комнатах ожидания. На потолок с помощью яркого фонаря проецировались модели вражеских самолетов, чтобы познакомить экипажи с их типами. Мгновенное узнавание противника являлось решительным фактором для первой атаки, поскольку каждый тип самолета имеет свои сильные и слабые стороны, а важнее всего была разница в защитном вооружении. Наибольшую опасность представлял стрелок с четырьмя тяжелыми пулеметами, сидевший за хвостовым оперением в отсеке из «перспек-са» – высокопрочного органического стекла концерна «ИКИ». Этих «хвостовых Чарли» отбирали обычно из самых смелых, ибо здесь требовалась огромная выдержка. Человек сидел по шесть-восемь часов в полном одиночестве в узкой небронированной клетке. Ему нельзя было ни на секунду расслабиться, поскольку в любой момент из темноты мог выскочить немецкий ночной истребитель, чтобы уничтожить его первой же очередью. Смерть хвостового стрелка обычно оказывалась роковой для самолета.
Британцы не каждую ночь совершали авианалеты на немецкие города. Их экипажи нуждались в отдыхе, поэтому иногда целые ночи проходили в наблюдениях и бесконечном ожидании. Наши летчики читали, играли в шахматы, карты или настольный теннис. С полуночи до рассвета многие отдыхали в полном летном снаряжении на койках в комнате отдыха, но это было далеко от реального отдыха в собственных постелях. Как только солнце приближалось к зениту, начиналась ежедневная рутина. После завтрака – тренировки на :познавание целей, стрельбы, полеты в строю – учебные бои. Ближе к вечеру вся эскадрилья от командира до последнего новобранца занималась спортом, компенсируя время, проеденное в сидячем положении в самолете или на земле. Дни проносились незаметно, а когда огненный солнечный шар скатывался в море, наступал час ночных истребителей.
11 июля 1941 года – день, когда я отправился в свой первый боевой полет, ничем не отличался от остальных. К тому времени я полностью доверял своему самолету. Я мог выполнять все необходимые движения с уверенностью лунатика. Я инстинктивно чувствовал малейшее движение самолета в воздухе. Наш эксперт предсказал плохую погоду. Небо затянулось черными облаками, и с моря подул сильный ветер. Авианалеты не предвиделись, командир эскадрильи проинструктировал экипажи новичков первой волны. Покой царил в комнатах ожидания, и летчики уже улеглись на свои койки. Мой радист и я еще играли в шахматы. Время от времени мы выходили на свежий воздух и, задрав головы, изучали небо. Ни одной звезды не было видно, только яркие вспышки молний на западе. Ветер усилился, и слышался шум морских волн, хотя это была игра воображения: мы находились слишком далеко от побережья. Похоже, что через несколько часов налетит жуткая гроза.
– Будем надеяться, что не придется совершать первый боевой вылет в такую дьявольскую погоду, – сказал мой радист, налегая на дверь, чтобы справиться с ветром.
Мы растянулись на койках, размышляя, какова может быть скорость ветра на высоте от 12 000 до 15 000 футов. Скоро нам предстояло узнать это.
– Внимание! Внимание! Немедленная готовность для экипажей Йонена и Шаллека. Над Северным морем обнаружены одиночные бомбардировщики.
Я вскочил с койки и опрометью бросился через летное поле к своему самолету.
– Не спеши, Йонен, – крикнул командир эскадрильи, – а то забудешь радиста или спасательный жилет! Действуй быстро, но не теряй головы.
Я был очень возбужден и с трудом заставил себя успокоиться. В западной части неба все еще сверкали молнии, из темноты выступали очертания истребителей. Сновали черные фигурки: техники снимали струбцинки с рулей управления, укладывали в кабины парашюты. Ризоп забрался на свое место и надел наушники.
– Курс на сектор Вестерланд. Самолет противника примерно в 120 милях от берега, – заговорил передатчик.
Мы отправляемся на увеселительную прогулку, подумал я, выруливая на взлетную полосу. Самолет увеличил скорость, приближаясь к последнему красному огню на краю летного поля. Я мягко потянул на себя ручку управления, и меня поглотила тьма. Исчезло все, что связывало меня с землей; я, совершенно уверенный в старине «Ме-110» и радисте, взял курс на сектор Вестерланд. Лишь на долю секунды посмел я оторвать глаза от приборов и выглянуть из кабины. Клочья облаков обтекали крылья самолета; насколько хватало взгляда, всюду клубились облака. Вариометр показывал, что самолет упорно набирает высоту со скоростью девять метров в секунду, стрелка спидометра мирно колебалась между 200 и 215 милями в час. Фосфоресцирующие шкалы приборов слепили меня, и я уменьшил свет лампочек до минимума. Сильные порывы ветра швыряли самолет, затрудняя полет. Дождь хлестал по бронированной обшивке и стекал по фонарю кабины тяжелыми каплями. Время от времени, когда вспышка молнии прорезала тьму, я различал гигантскую облачную гряду, доходившую до высоты 12 000 футов. Позывные наземного поста наведения Вестерланда были едва слышны:
– «Метеор» – «Аргусу-4». «Метеор» – «Аргусу-4». Пожалуйста, отзовитесь. Пожалуйста, отзовитесь.
Ризоп доложил нашу высоту и курс. В тот момент мы были на высоте 9000 футов и карабкались вверх сквозь густые облака. Постепенно связь с землей улучшилась. Усиливавшийся встречный ветер снижал скорость самолета, и мы потратили вдвое больше расчетного времени, чтобы достичь острова Зильт. Минуты казались вечностью, а наземный пост наведения все спрашивал, почему мы так медленно тащимся.
Тем временем британцы, пользуясь преимуществом попутного ветра, уже почти достигли побережья на высоте 13 500 футов.
– «Метеор» – «Аргусу-4», – взывал наземный пост наведения. – Вражеские самолеты летят над Вестерландом курсом 130 градусов. Высота 13 500 футов.
Увеличивая скорость, я летел встречным курсом на несколько футов выше облаков, чтобы заметить противника на фоне яркого ночного неба или на фоне белой облачной гряды.
– Курс противника 130 градусов, – повторил корректировщик поста наведения. – Вероятно, вы уже близко.
Я немедленно лег на курс 130 градусов. Ровный гул моторов придавал мне уверенности. Ощущение того, что я нахожусь среди том-ми, возбуждало, и совершенно не хотелось спать. Ризоп уже отчитался перед наземным постом наблюдения и смотрел в бинокль на ночное небо. Вдруг я почувствовал воздушный поток от вражеского винта, сильно качнувший мой самолет, и молниеносно отреагировал, дернув ручку в другую сторону. Новые воздушные потоки. Самолет накренился и чуть не вошел в штопор. Видимо, мы летели прямо за британцем. Я крепко сжал коленями ручку управления и натянул кислородную маску, чтобы стряхнуть легкую усталость, вызванную высотой. Несколько первых вдохов, и яркие разноцветные звезды рассыпались перед глазами, зато голова снова прояснилась.
– Вижу одного! – завопил Ризоп. – Прямо перед нами на нашей высоте.
Инстинктивно я снял предохранитель с пушки большим пальцем правой руки; вспыхнули шесть красных лампочек. Оружие готово, но томми исчез.
– Он повернул направо! – крикнул Ризоп, выглянув из кабины.
Я толкнул ручку управления в нейтральное положение, но тьма защитила врага, полностью укрыв его.
– Если бы вы не занялись пушкой, он не ускользнул бы от нас, – добавил радист.
Пришлось признать, что в предвкушении боя я сначала подумал о пушке: обладание таким мощным оружием очень успокаивало.
– Не переживай, Ризоп, – сказал я, – скоро найдем другого.
Мы продолжали рыскать по небу, но казалось, что томми удрали. Наши глаза устали от напряжения. За каждой звездой, за каждым облаком мерещился британский самолет.
– Ну, – сухо заметил Ризоп, – похоже, таблетки для улучшения зрения, которыми нас пичкают, не очень помогают. Я уж не говорю о сырой брюкве, которую врач заставляет есть каждый вечер. – Ризоп попытался еще раз связаться с наземным постом наведения и проворчал:
– Давно пора поставить на борту радар.
Охота продолжалась. Каждую секунду мы надеялись обнаружить врага, но видели лишь облака и звезды. Радиопередатчик молчал, и мы сохраняли курс 130.
– Где мы точно? – спросил я Ризопа, пытаясь разобраться в карте в тусклом свете фонарика.
– Хотел бы я знать. В эфире молчание, как в могиле.
Судя по полетному времени, мы где-то в окрестностях Шлезвига. Топлива было достаточно, и я продолжал полет, еще надеясь схватиться с врагом. Тщетная надежда. После пересечения береговой линии британцы шли тем -же курсом минут десять, а затем резко повер – Щ нули на 180 градусов, опустились до высоты 5000 футов и направились к Гамбургу. Когда наземный пост наведения получил эту информацию, мы уже были вне досягаемости ее сигнала.
Буря покончила с нашей надеждой поразить первую цель, и мы сосредоточили усилия на определении собственных координат. Ри-зоп выдвинул антенну и попытался сориентироваться по радиокомпасу, так как о радиотелефонной связи нечего было и думать. Он непрерывно передавал наш кодовый номер, и после долгого ожидания наземный пост наведения в Шлезвиге ответил азбукой Морзе, но прием был таким слабым, что сигналы заглушались помехами. Что же дальше? Последней надеждой, за которую мы цеплялись как за соломинку, была наша собственная засечка. Ризоп перешел на волну радиомаяка близ Шлезвига, чей позывной очень слабо слышался в наушниках. Радиопеленг показал наш новый курс – 70 градусов.
– Ризоп, это невозможно. Мы должны быть к юго-западу от Шлезвига.
– Если думаете, что сможете определиться лучше, попробуйте сами, – съязвил радист.
Новая попытка закончилась тем же результатом – 70 градусов. Я считал это невероятным и сбросил высоту, чтобы увидеть землю. Погода улучшилась, но ветер не стихал. На высоте 3000 футов я прошел сквозь последнее облако и увидел под собой нечто темно-серое. Никаких огней, никаких маяков, ни одного ориентира, сплошная серость. Если бы не приборы ночного пилотирования, мы бы безнадежно заблудились. Я встревожился, и даже Ризоп потерял самоуверенность.
– Ну, Ризоп, дружище, – спокойно сказал я, – или ты как следует сориентируешься, или мы очень скоро будем плескаться в воде.
В радиопередатчике что-то постоянно потрескивало и шипело, но в конце концов Ризоп добился приличных результатов и радостно сообщил:
– Новый курс 200 градусов.
То есть практически противоположное направление. Я вздохнул с облегчением и лег на новый курс. Теперь мы летели на высоте 1000 футов, а под нами во все стороны до горизонта расстилалось море. Буря унесла нас далеко в открытое море, и теперь, возвращаясь к побережью, приходилось бороться с ветром. Минуты казались бесконечными, но радиоприем улучшался, и можно было предположить, что мы на верном пути. Мои глаза сверлили ночную тьму в поисках малейшего признака света. Наконец вдали я увидел слабое сияние трех прожекторных лучей, вонзившихся в небо. Это означало, что нас уже объявили опоздавшими, и все наземные посты наведения дают нам ориентиры.
Ну, подумал я, там, где прожекторы, там и земля. Медленно приближаясь к мигающим лучам, мы выключили навигационные огни и включили опознавательные. Ризоп узнал в замеченной нами прожекторной батарее ту, что находится восточное Эккернфёрде. Все закончилось благополучно. Обильно потея, мы приземлились на родном аэродроме. Давно вернувшиеся товарищи встретили нас как заблудившихся овечек, но не преминули посмеяться.
– Ты собирался половить рыбку в Балтийском море? – спросил один из них моего радиста.
– Если бы я нацепил на крючок тебя, рыбалка была бы отличной, – парировал Ризоп.
Вот так завершился мой первый ночной боевой вылет на истребителе.
Глава 4.
Триумф и катастрофа
Наша служба разведки передала о грандиозной подготовке британских ВВС к превращению территории Германии во внутренний фронт. Как объявил Черчилль, в этом долгосрочном наступлении, которое будет стоить Англии много «крови, пота и слез», ВВС Великобритании начнут систематически стирать с лица земли немецкие военно-промышленные объекты и наносить смертельные удары по немецким городам. Отныне война объявлялась женщинам, детям и гражданскому населению. Межнациональная ненависть уже не знала границ. Пошатнулась вера в Бога и справедливость, и человечество потеряло человеческое лицо, оказавшись во власти дьявола.
По всей Великобритании строились огромные аэродромы – базы бомбардировочной авиации. Авиапромышленность день и ночь работала над новыми четырехмоторными бомбардировщиками: «шорт-стирлингами», «ланкастерами» и «галифаксами», которые могли поднимать до десяти тонн бомб. Штаб британских военно-воздушных сил разработал детальный, вплоть до дня, часа и минуты, план серии ночных авианалетов на немецкие города.
Однако и Германия не дремала. В кратчайший срок были созданы новые отряды ночных истребителей. Заградительная полоса противовоздушной обороны и ночной истребительной авиации протянулась от Франции до Дании через Бельгию, Голландию и Германию. Наша база в Шлезвиге была одним из звеньев этой длинной цепи.
Совершив двадцать девять ночных вылетов, я стал знатоком своего дела, превратился в неотъемлемую деталь своего самолета, и ночь от ночи росла моя уверенность в себе. Противник сбивал в основном неопытных молодых летчиков, которые все силы и внимание отдавали управлению самолетом. Мне повезло в том, что мои первые двадцать девять вылетов прошли без контакта с врагом. В дневное время суток мы вели довольно беззаботную жизнь до тех пор, пока в серый ноябрьский день 1941 года наш командир гауптман Штрайб, появившийся на командном пункте после успешной слепой посадки, объявил, что эскадрилью переводят в Венло.
Для меня эта новость оказалась приятным сюрпризом, так как Венло находился по соседству с моим родным городом Хомбергом, но технический персонал и девушки Шлезвига радовались гораздо меньше, и перед нашим отлетом было пролито немало слез. Пролетев низко над городом, 3-я эскадрилья 1-го крыла ночных истребителей простилась со своим старым аэродромом и направилась в Венло, расположенный недалеко от Рура на голландско-немецкой границе. Голландцы вели себя корректно, но были настроены антинемецки, и потому мы редко покидали нашу новую базу. На Рождество 1941 года я отправился в увольнение в Хомберг. Постоянные сигналы воздушной тревоги и светомаскировка не повлияли на моральное состояние гражданского населения. Все искренне верили в нашу окончательную победу. Благодаря мощным наземным оборонительным укреплениям Руру был нанесен незначительный ущерб. Ночные истребители для обороны Рура пока не использовались из-за опасения, что их собьют собственные зенитные батареи. Гражданское население с состраданием относилось к экипажам сбитых британских бомбардировщиков, удивляясь безответственности командования ВВС Великобритании, посылающего этих молодых парней на верную смерть. Все надеялись, что в скором будущем будет заключен мир.
Наше авиакрыло, дислоцированное в Венло, имело сорок самолетов и являлось первым соединением ночных истребителей в Германии. У нас уже сложились свои традиции. Мы одержали много побед в воздухе, и самый крупный счет был у нашего командира. Неудивительно, что им восхищались все, кто служил под его командованием. 26 марта 1942 года в 20.00 набившиеся в помещение командного пункта экипажи выслушали очередную метеосводку, а затем командир дал последние инструкции перед ночным вылетом:
– Посты радиоперехвата на берегу Ла-Манша объявили о приготовлениях к крупномасштабному рейду британских бомбардировщиков. Погода благоприятствует обороне. Предположительно, чтобы избежать излишних потерь, враг выберет ближайшей целью Рур. После того как в воздух поднимется первая волна, вторая должна быть готова к взлету в любой момент. Третья волна остается в боевой готовности. Сегодня мы в первый раз полетим над Руром. Зенитные батареи оповещены и ограничат огонь высотой в 15 000 футов. Пространство выше 15 000 футов – наше. Жизненно важно не опускаться ниже 15 000 футов, поскольку ПВО не гарантирует безопасность ночных истребителей в этой зоне.
– Остается надеяться, что нам повезет, – раздались голоса.
– Если, несмотря на приказ, зенитные батареи начнут стрелять выше 15 000 футов, – продолжал командир, – ночные истребители должны ответить сигналами бедствия и опознавательными ракетами. Кстати, мы находимся на постоянной телефонной связи со штабом дивизии ПВО. Экипажи, отправляющиеся на задание в Рур, будут объявлены позже.
Эти новости не воодушевили летчиков. Все знали о лесах прожекторных лучей и тысячах зенитных орудий, охраняющих Рур. Когда все батареи открывали огонь, даже мы жалели бедных томми, которым приходилось вести тяжелые, неповоротливые самолеты через дьявольскую мясорубку. Британские экипажи часто сбрасывали бомбы, не долетев до целей, и поворачивали домой. А теперь в этот ад посылали нас. Даже если зенитчики не превысят потолок в 15 000 футов... Если честно, в этом отношении мы не очень доверяли нашим зенитчикам.
Дежурный офицер приступил к окончательному инструктажу:
– Операция «Рур». Первая волна – лейтенант Йонен, вторая волна – фельдфебель Лауэр. Экипажи должны немедленно связаться с офицером связи ПВО и обсудить с ним детали задания. До сигнала тревоги в клубе-столовой будут демонстрироваться фильм «Квакс, летчик-неудачник» и еженедельный выпуск кинохроники.
Похоже, нас пытались отвлечь от предстоящего испытания, и правильно, взбодриться никому не мешало. Мой преданный радист Ризоп, пребывавший, как обычно, в отличном настроении, открыл свой штурманский чемоданчик и расстелил передо мной карту. К нам присоединился экипаж фельдфебеля Лауэра. Пилот-неудачник Квакс был нам абсолютно безразличен; разработка тактики полета была более разумным времяпрепровождением.
Несколькими словами офицер связи ПВО наметил задание. Мы узнали, что должны вылететь из Венло к северо-восточному побережью. Маяк близ Везеля, работающий на звуковой радиочастоте, сообщит о нашем приближении в Вольфсбург. Над этим маяком мы должны подняться до боевой высоты в 17 000 футов. Затем мы сменим частоту, и аппаратура ПВО поведет нас над целью. Таким образом, зенитные батареи по обе стороны нашего курса смогут опознать нас и поймать в лучи прожекторов британский бомбардировщик, чтобы мы могли его сбить. Как только мы вступим в бой, зенитные батареи прекратят огонь.
– В теории все просто и ясно, однако в горячке боя... – выразил я свои сомнения.
Ризоп посоветовал мне проверить, хорошо ли пригнан парашют. Мы часто обменивались парашютами или заново перекладывали их, не обращая особого внимания на размер. Но очень важно, чтобы пояс тесно облегал тело! При прыжке на скорости более 300 миль в час рывок парашюта приводит в действие огромные силы, которые могут привести к катастрофе, если пояс не будет затянут. Кроме того, если болтались лямки на бедрах, опасности подвергался живот, и многим пилотам случалось пожалеть о своей небрежности. Вскоре явился ответственный за укладку, ремонт и проверку парашютов сержант Фробозе и подогнал нам ремни парашютов по фигуре.
– Затевается что-то особенное, repp лейтенант? – поинтересовался он, окидывая последним взглядом мой «спасательный пояс».
– Нет, Фробозе, мы всего лишь хотим избежать отправки в мир иной. Фробозе рассмеялся:
– Желаю хорошей охоты, а если парашют не раскроется, завтра утром загляните ко мне, и я дам вам новый.
Закончив подготовку, мы почувствовали, что можем развлечься ужимками Квакса, пилота, совершившего все ошибки, которые только можно было совершить. В зале царило веселье. Летчики и радисты, расположившись в креслах, непринужденно курили и не скупились на комментарии. Главной мишенью насмешек был обер-лейтенант Хиттген, штурман наведения. Мы корчились от смеха и вскоре напрочь забыли о Рурской операции, наслаждаясь экранными невзгодами бедняги Квакса.
В середине фильма дежурный офицер приоткрыл дверь и приказал:
– Первая волна – боевая готовность. Кинопроектор тут же выключили, экипажи сели в автобус, который должен был отвезти их к самолетам. Слава богу, в Венло нам не требовались ни спасательные жилеты, ни резиновые лодки. Старший техник доложил, что мой «Фриц Людвиг» подготовлен к полету, и помог мне пристегнуть парашют. Моторы были готовы к холодному старту, поэтому обращаться с ними требовалось особенно осторожно. Некоторое количество бензина смешивалось с сырой нефтью, что служило хорошей смазкой при запуске моторов и позволяло обходиться без прогревания. Но в этом случае необходимо было взлетать немедленно, так как через пять минут раскалившиеся двигатели испаряли бензин и наступал критический момент, когда нефть еще не достигла достаточно высокой температуры, а бензин уже испарился. Этот критический момент ни в коем случае не должен был совпасть с максимальной нагрузкой двигателя, особенно при старте, потому что из-за недостаточной смазки износятся поршни и двигатель выйдет из строя. При нормальной (крейсерской) скорости критический момент не разрушает мотор. Мы с Ризопом подготовились к взлету и, помня о расчетной высоте в 17 000 футов, надели кислородные маски. На высоте в 13 000 футов физические реакции и скорость мышления замедляются, а при крутом наборе высоты, начиная с этой точки, человек не выживет без кислорода. На высоте в 17 000 футов две минуты без кислорода означают неминуемую смерть.
Мы надели маски заранее по простой причине: в воздухе эта процедура всегда вызывает проблемы, а сейчас у нас было достаточно времени на подготовку. Мои товарищи также сидели в своих самолетах, и я время от времени замечал вспышки карманных фонариков. Над головой раскинулся изумительный звездный небесный купол... Папаша Хиттген в своей роли штурмана наведения давал нам радиоурок астрономии с многозначительными комментариями. Он знал, как поддержать в экипажах хорошее настроение и снять нервное напряжение ожидания. Отдавая приказ на взлет, он прощался с каждым экипажем словами: «Возвращайтесь, я жду вас». В ту ночь меня ему пришлось ждать долго. Как рассказали потом мои товарищи, он не переставал надеяться, что я вернусь, и делал все, что было в его силах, чтобы помочь мне найти аэродром. Он не сдавался, пока не узнал, что меня сбили. Естественно, все его мастерство не пригодилось.
Британцы не спешили. Часы на моей приборной панели показывали 21.30. Мне вдруг захотелось позвонить родителям. В Венло была прямая связь с Дуйсбургом, и через них я легко мог связаться с Хомбергом. Разумеется, это было строжайше запрещено, но в тот момент, решив не упускать шанс, я выскочил из самолета и побежал к командному грузовику.
Папаша Хиттген, руководивший операцией, ошарашенно уставился на меня.
– Ты что, Йонен, свихнулся? А если командир узнает? Что ты здесь делаешь? У тебя мандраж или что? Доктор Зике, – обратился он к врачу, – дайте Йонену бромид.
Не прерывая его болтовни, я связался с Вольфсбургом. В трубке раздался треск, и мои родители ответили. Хиттген таращился на меня так, словно я с луны свалился, но не успел он снова открыть рот, как я уже бежал обратно к самолету. Часы показывали 21.45, когда Хиттген отправил первую волну на боевые действия над Голландией. Строй британских бомбардировщиков, сомкнувшийся к востоку от Лондона над устьем Темзы, уже летел прямым курсом к Руру и находился к западу от Флашинга над островом Валхерен. Мои товарищи взлетали с короткими интервалами. Рев моторов, дождь искр, падающий на взлетную полосу, и очередной темный силуэт быстро исчезает над горизонтом. В 21.55 я услышал высоко в небе гул быстроходного английского самолета, предположительно, самолета наведения, и отдаленный рев сирен воздушной тревоги. В 22.00 я еще не получил приказа к взлету. Нетерпение и нервозность постепенно овладевали мною. Наконец в 22.02 я услышал:
– Лейтенант Йонен на взлет!
Взревели инерционные стартеры, неуклюже повернулись лопасти пропеллеров, и вскоре заработали оба мотора.
– Хорошей охоты! – крикнул мой техник, закрывая фонарь кабины, и я покатил к месту старта.
В 22.03 я уже был в воздухе.
Всего двадцать минут спустя я достиг заданной высоты в 17 000 футов и сделал круг над маяком к западу от Везеля. Звезды на величественном небосводе казались очень близкими, ночь была на удивление светлой. Создавалось впечатление мира и безмятежности. На такой высоте человек чувствует бесконечность космоса и свою собственную незначительность. Где-то далеко внизу в темноте скрывались земля и люди, которых я должен защитить от грозной опасности. Тут и там мелькали кровавые отблески выхлопных газов, которые сейчас, когда враг приближается, необходимо подавить. Вдруг вспыхнули и начали свою игру в небе прожекторы, вспыхнули и тут же погасли. Даже на такой высоте я почувствовал нервозность людей, ожидавших внизу нападения. С юга на север протянулась широкая блестящая серая лента – Рейн, первый ориентир для британцев. Земля словно затаилась перед смертельной опасностью с воздуха, готовая в любой момент завопить от страха и отчаяния. Первые осветительные ракеты залили пейзаж призрачным светом: британцы искали свои цели.
На высоте 1500 футов раскрыли парашюты осветительные бомбы и, покачиваясь, медленно поплыли к земле. На томми обрушился ураган: сотни прожекторов вспыхнули, указывая тонкими световыми лучами на вражеских бомбардировщиков. Заговорили тысячи зенитных орудий, образовав заградительный вал вокруг Рура. Однако британский «церемониймейстер» невозмутимо летел вперед, сбрасывая так называемые «рождественские елки». Осветительные бомбы висели на парашютах, как гроздья винограда. По моим наблюдениям, вероятной целью налета был Дуйсбург. Наземный пост наведения доложил о первых успехах моих коллег над Голландией. Две победы с интервалом в восемь минут у командира отряда гауптмана Штрайба. Тем временем «церемониймейстер» нашел цель и дал залп красными, зелеными и белыми ракетами. Небо стало похожим на рождественскую елку. В их резком свете цель – сооружения гавани Дуйсбурга-Рурорта оказались как на ладони.
Он сделал свою работу, и началось светопреставление. Зенитки продолжали непрерывно стрелять по приближающимся бомбардировщикам. Снаряды с грохотом рвались на высоте от 1200 до 1500 футов. Томми расходились по целям на разной высоте, обеспечивая свою безопасность, но вот передовые машины попали в безжалостные перекрестья прожекторных лучей, и их серебристые фюзеляжи засверкали на фоне темного ночного неба. Зенитки не собирались выпускать добычу из своих когтей. Судьба их была решена. Через несколько секунд, понадобившихся зенитчикам на уточнение высоты полета, направления и скорости, раздался новый залп и первый бомбардировщик рухнул на землю. Еще мгновение, и еще три, четыре, пять британских самолетов загораются в воздухе и кометами падают вниз.
Я так увлекся этим грандиозным спектаклем, что вздрогнул, услышав зов наземного поста наведения:
– «Орел» – «Канюку-10». Дайте опознавательный сигнал. Курс 130 градусов. Держитесь заданной высоты. Восемьдесят самолетов противника над Дуйсбургом. Передаем вас Вольфсбургу. Конец передачи. Отбой.
Я проверил двигатели и навигационные огни. Все в порядке. Ризоп вызвал Вольфсбург:
– «Канюк-10» – Вольфсбургу. Пожалуйста, ответьте.
Штурман наведения отозвался немедленно и приказал атаковать любой самолет, попавший в лучи прожекторов выше 15 000 футов. Я направил машину прямо на «ведьмин шабаш». Чем ближе приближался я к цели, тем ярче разгоралась ночь вокруг меня. Прожекторы слепили меня каждый раз, когда я пытался взглянуть вниз. Снаряды зениток рвались гораздо выше меня, и мне казалось, что я лечу сквозь ад. Один из снарядов пролетел в пятидесяти ярдах передо мной, и самолет задрожал, а в следующее мгновение взрыв сжал мой «Ме-110» и встряхнул.
– Не зевай, Ризоп! – закричал я. – Стреляй опознавательными ракетами. Следующим залпом нас точно собьют.
Не успел я закончить фразу, как вспыхнули две зеленые и одна белая ракета.
– Неужели эти проклятые идиоты хотят сбить нас? – взревел Ризоп, перезаряжая ракетницу.
Я интуитивно бросил машину в крутой левый вираж. Рядом с нами разорвался еще один снаряд. Нет, так легко я не сдамся, подумал я. Впереди прожекторные лучи, похожие на щупальца осьминога, наконец поймали бомбардировщик. Британец, летевший на высоте около 14 500 футов, даже не попытался вырваться. Снаряды зениток до него не доставали, и я решил атаковать. Ризоп быстро передал наземному посту наведения кодовое слово атаки: «Литавры», «литавры». Я спикировал и поймал бомбардировщик в свой прицел. Стрелка спидометра показала 330 миль в час. Цель приблизилась. Теперь я хорошо различал высокое хвостовое оперение и прозрачную башню хвостового стрелка. Мои точно нацеленные снаряды мазнули по фюзеляжу бомбардировщика, сорвав огромные куски обшивки. Томми загорелся и перевернулся на спину. Все случилось в одно мгновение. На большой скорости я пронесся мимо горящего британского самолета и взмыл ввысь, прочь от лучей прожекторов и грозных снарядов зениток.
– Отлично, герр лейтенант! Отлично! – закричал Ризоп и доложил на землю о нашей первой победе:
– Вольфсбургу от «Канюка-10». Сбит «виккерс-веллингтон»... Поздравляю, герр лейтенант, продолжайте в том же духе, и, может быть, собьем еще одного.
Я бросил взгляд вниз. Томми шлепнулся на землю и взорвался. Британцы увидели сбитого товарища и сорвали зло в яростной бомбардировке города. Наземный пункт наведения сообщил, что первые самолеты уже ложатся на обратный курс.
Вдруг Ризоп выкрикнул:
– Еще один над нами!
Я смутно увидел очертания вражеского самолета. Ну и чудо! Мы обнаружили его без прожекторов, без радара, без наведения с земли. Бомбардировщик летел с довольно большой скоростью в северном направлении. Я разволновался, но заставил себя успокоиться, сосредоточившись на противнике. Я задрал нос самолета, набирая высоту, и чудовище стало медленно приближаться: сорок, тридцать, двадцать ярдов. Должно быть, мы казались очень маленькими в сравнении с этой махиной, заслоняющей небо.
– Четырехмоторный, – пробормотал Ризоп. – Мы такого никогда раньше не видели.
Я уже летел под брюхом бомбардировщика и позволил себе краткую передышку. Вражеский самолет продолжал двигаться на северо-запад, домой, казалось не подозревая о преследователе, но, оказывается, я глубоко заблуждался. Это было первое появление четырехмоторного бомбардировщика «шорт-стирлинг» с десятью тоннами бомб в небе Рура, и наша оборона ничего не знала о новом самолете. Поэтому мы с Ризопом не подозревали, что под фюзеляжем, защищая уязвимое брюхо, сидит стрелок с двумя крупнокалиберными пулеметами.
В блаженном неведении мы летели под британцем, следя за мерцающими струйками, вырывающимися из патрубков четырех звездообразных моторов.
– Как будем атаковать? – спросил Ризоп. Я подумал секунду и решил, что лучше всего атаковать снизу, чтобы бомбардировщик пересек зону прицела, и дать длинную очередь по фюзеляжу. Самый опасный момент будет, когда я сделаю «горку» за хвостом бомбардировщика и попаду в воздушный поток от его винтов. Следовательно, придется целиться в фюзеляж вертикально и выводить из строя «хвостового Чарли».
– Пора стрелять, – сказал Ризоп. – Иначе он нас заметит. Положитесь на Бога и вперед, герр лейтенант.
Это были его последние слова. Я отжал ручку управления и пропустил бомбардировщик вперед. В тот же момент выпущенные нами очереди перехлестнулись. Как струйки воды из лейки, из всех вражеских орудий обрушились на меня трассирующие пули. Я ослеп, а мой самолет попал в воздушный поток от винтов и затрепетал, как клочок бумаги. Я не мог прицелиться. Борт моего «Me-110» представлял отличную цель для стрелка «стерлинга», и пули хлестали по фонарю кабины. В долю секунды моя машина превратилась в пылающий факел. Вспыхнули десятки галлонов бензина, языки пламени уже лизали фонарь. Одна из пуль задела мою левую ногу и оторвала связку опознавательных ракет. Фонарь кабины сорвало взрывом. В этот момент, уверенный в неминуемой смерти, я взглянул на Ризопа. Сраженный пулеметной очередью, он рухнул на радиопередатчик и не подавал признаков жизни. Мои шансы на то, чтобы выбраться из горящей вертикально падающей машины, были близки к нулю.
От жара я чуть не потерял сознание, но страха не чувствовал. Отчаянным усилием я перебросил раненую ногу через борт кабины, -:о центробежная сила швырнула меня обратно. Исчезла последняя надежда на спасение, и я поднял руки, прикрывая глаза. Пролетев вниз 9000 футов, самолет взорвался в воздухе, и меня, охваченного пламенем, вышвырнуло из кабины. Холодный ночной воздух ударил в лицо и оживил меня. Мелькнула мысль: парашют горит. Однако парашютный чехол пока защищал шелковые стропы от жадного пламени. Я быстро сбил пламя ладонями и сдернул ботинки и перчатки. Получилось. Пора открывать парашют, не то свалюсь прямо на горящий самолет, приближающийся с ужасающей скоростью. Неожиданный рывок остановил мое душераздирающее падение. Парашют раскрылся. Я не мог бы выразить свою радость словами, но она оказалась недолговечной: в куполе парашюта зияли пулевые отверстия. Нервы были на пределе, и все же как-то мне удалось взять себя в руки. Во время свободного падения я не поспевал мыслями за быстро разворачивающимися событиями, но теперь, в спокойном спуске, представил себя лежащим с переломанными конечностями на булыжной мостовой, хотя земля, казалось, замерла внизу. Тут я заметил, что одна из шестнадцати строп прострелена и болтается на ветру. Купол покосился, грозя в любой момент свернуться. Это был бы конец. Из последних сил я потянул противоположные стропы, выровнял купол и в то же мгновение тяжело рухнул на затопленный лужок, по шею погрузившись в жидкую грязь.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.