ПЛЕНКА 9

КОРОЛЕВА ТЕНЕЙ

МЕСТО ЗАПИСИ: Тронный Зал Королевы.

ВРЕМЯ ЗАПИСИ: Семьдесят Шестой Год Королевы, Тринадцатый Матриархат.

Лабораторное время – 2137,5 г. н. э.

РАССКАЗЧИК: Королева – к антропологу Аарону Спенсеру.

РАЗРЕШЕНИЕ: Собственное разрешение Королевы.

– Королева не рассказывает сказок. Она говорит правду. Даже ее ложь правдива. Такова привилегия Королев. Поэтому то, что я собираюсь рассказать тебе, конечно, правда. Захочешь ли ты поверить, учитывая, что ты не королевского рода и не из нашего мира – это твое личное дело. Но знай, человек с неба, я – Королева и я говорю правду.

Только Королева может родить Королеву, а так как Королева говорит правду, то кого бы она ни назвала отцом своих детей, это будет правдой. Если ты не понимаешь этого, ты в нашем мире ничего не понимаешь.

Мы оплакиваем своих усопших и саму смерть таким образом, который делает уход прекрасным и дает нашим оплакиваемым бессмертие. Поэтому наших величайших плакальщиц, тех, кто привлекает длинные ряды скорбящих, кто дает жизнь после смерти, мы чтим больше всего. Мы многое делаем для них такого, что кажется неправдой, но становится правдой, когда рассказываешь об этом. Если я решу назвать Лину-Ланию своим ребенком, а тебя – ее отцом, так и будет. О, не смотри с такой тревогой, А'рон. Для меня уже ушло время делать такие заявления. Я устала, выгорела. Теперь мне осталось мало времени, поэтому я расскажу все. Тебе – одному из всех.

– ПОЧЕМУ?

– А разве ты здесь не для этого? – Чтобы узнать – почему? Зачем я сделала то, что я сделала с Седой Странницей, величайшей из всех плакальщиц и моей любимицей. Почему я забрала ее у тебя. Почему я говорила ей такую правду, которую она не могла принять, и, все же, приняв ее, потому что вынуждена была так сделать, навеки предала тебя.

Мы оба с тобой состарились, хотя ты выглядишь так, как будто прошло всего около одного-двух лет. И я, как и все Королевы, не изменилась. Мы, женщины королевского рода, обладаем странной особенностью. Мы не старимся до самого дня смерти, а потом, в один миг, превращаемся в высушенную оболочку, наполненную пеплом, готовую для погребальных столбов. Я видела, как это происходило с моей матерью и с моими сестрами: за пару секунд их красота превратилась в серую пыль на костях. Вот почему наши оболочки выставляются для обозрения – чтобы люди увидели сами, что мы действительно превратились в пыль.

Я по твоему лицу вижу, что ты в это не веришь. Поверь. Тебе об этом говорит Королева.

Но как бы мы ни были с тобой стары, А'рон, Седая Странница еще старше. Пятьдесят лет прошло с тех пор, как ты в последний раз говорил с ней, и эти пятьдесят лет отпечатались, как стихи, на ее лице. Руки ее исписаны каллиграфией времени. Это ее метафоры, не мои. Она отдает мне все. Я – ее Королева.

Было предсказано, что она будет тем ребенком, который поведет нас, что она будет предана, но простит предательство. Вот почему я теперь выбрала тебя, чтобы ты узнал правду, или по крайней мере столько правды, сколько Королева захочет рассказать. Можешь верить или не верить. Поверь, во что хочешь и во что сможешь. Я разрешила тебе все записать, хотя мы знаем, что только то, что мы храним во рту – правда.

А ты можешь рассказать все это вашей собственной Королеве, потому что я знаю, что она вовсе не умирала, а живет до сих пор вопреки своей смерти, что делает ее больше Королевой, чем я, наследницей еще более странного бессмертия. Я знаю об этом, потому что, как у всех королев, у меня есть свои шпионы. Некоторые из них лгут, а некоторые – нет. Но я знаю, что это – правда, потому что она не высохла, как положено Королеве, а умерла и жила в своем стеклянном ящике.

Поэтому давай садись около меня, откинься на эту черную подушку, которой так много лет пользовались мои фавориты. Видишь, на ней вышито большое красное создание, которое нравилось вашей собственной Королеве. Я всегда держу ее рядом с собой, чтобы ее бессмертие коснулось моего собственного. На ней часто лежала Седая Странница, на том же самом месте, опираясь спиной туда, где отдыхает теперь твоя спина. Она лежала на ней – но мы никогда не прикасались друг к другу. Прикасание означало бы нарушение ее клятв, и как же она тогда могла бы оплакивать меня, когда я умру?

А сейчас она живет в пещере высоко в горах и думает, что я не знаю где она. С той горы ей виден дворец, а я могу видеть эту гору с башен-близнецов, так что есть между нами, кроме воздуха?

Она говорит, что не будет разговаривать со мной, потому что я встречаюсь с мужчинами с неба. Она говорит, что их любовь холодна, бесплодна и лжива. Но я не так глупа и я также знаю, что когда наступит время, она придет и будет оплакивать меня, потому что она никогда не отказывалась от своих клятв. Она – плакальщица. Она – Плакальщица Королевы.

– В КАКОЙ ПЕЩЕРЕ? ГДЕ?

– Не торопись убегать на ее поиски. Еще не время, А'рон. Ты найдешь в той пещере не то, чего ждешь. Сначала выслушай мой рассказ. Поверь в его правду, и тогда я разрешу тебе уйти.

Мы будем здесь сидеть, только двое нас, пока пальцы теней мира коснутся наших пальцев, и кончится рассказ.

Я люблю это время, конец дня, когда мир между светом и тьмой. Оно заставляет меня вспоминать. У королев долгие воспоминания, А'рон, и я хотела бы дать волю моим.

– ВЫ НЕ БОИТЕСЬ МОЕЙ ЗЛОСТИ?

– Время не обостряет злость, А'рон. Оно притупляет ее. То, что ты чувствуешь – не злость, а глубокая печаль. Горе. Мы – люди, понимающие горе. Я не боюсь тебя. А ты меня боишься?

– Я НЕ ПОНИМАЮ.

– Твоя Линни так изменилась, что ее нельзя любить. Она теперь старая, старая женщина. А ты и я почти не состарились. Однажды ты в страхе убежал от моей постели, теперь ты убежишь от ее постели. У меня теперь нет к тебе интереса. Хотя лицо у тебя все еще такое привлекательное, между глазами слишком широкое расстояние, мне это не нравится. Я предпочитаю своих, более простых мальчиков, а пятьдесят лет – или пять – достаточно долгое время, чтобы вкусы определились.

– ТАК ВЫ ЗНАЕТЕ ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВРЕМЕНИ?

– Королева знает все. Я знаю прошлое, настоящее и будущее. Я так ясно вижу, что вижу тени. Ты знаешь, что меня зовут Королевой Теней?

– Я СЛЫХАЛ ОБ ЭТОМ.

– А почему, ты думаешь, меня так зовут?

– НАВЕРНОЕ, ПОТОМУ, ЧТО ВЫ СИДИТЕ В ЗАТЕМНЕННОЙ КОМНАТЕ, КАК СТАРАЯ КРУЖЕВНИЦА, ПЛЕТУЩАЯ ИЗ ТЕНЕЙ ПАУТИНУ ОБМАНА.

– Нет, это было бы слишком поэтично. Так рассуждают плакальщицы. Я – не метафора. Я – Королева. Но, конечно, эта комната, в которой я сохраняю темноту, питает сплетни и сохраняет живым мое имя. И все же меня так зовут не поэтому.

Кое-кто говорит, что это потому, что я, последняя из Королев, бесплодна. Мое чрево пусто, как пещера на горе. Мои дети – это только проплывающие тени. А мои братья и кузены слабо сеют. Даже их дети – девочки – старятся. Они не королевского рода.

Значит, это верно, что я правлю во времена теней. Потому что нас закрыли тени больших кораблей, которые привезли вас сюда, чтобы изменить всю нашу жизнь.

– МЫ НЕ ПЫТАЛИСЬ МЕНЯТЬ ВАШУ ЖИЗНЬ. МЫ СТАРАЛИСЬ БЫТЬ ОЧЕНЬ ОСТОРОЖНЫМИ В ЭТОМ ОТНОШЕНИИ.

– Вы здесь, А'рон. Этот факт сам по себе приносит изменения. Вот мои люди и становятся своими собственными тенями под руководством наставников со звезд.

Но еще и не поэтому меня зовут Королевой Теней. А из-за истории, которую я расскажу, из-за лжи, которую я превратила в правду, чтобы удержать около себя ту, которую я любила больше других, Седую Странницу. Она мне верила, все время зная, что то, что я сказала ей – неправда. Я поступила так, потому что она была мне так дорога, не задумываясь, что для нашего мира было бы лучше. И эта ложь, ставшая правдой, сделала наш мир проклятым. Я знаю, нас нельзя спасти. Мы изменились до неузнаваемости. Я по-настоящему Королева-тень, как та сумасшедшая королева из сказки, в честь которой я названа. Той, которая так желала увидеть свое отражение – а ведь именно для этого, знаешь, существуют плакальщицы: озера, в которых появляется отражение. Когда-то я думала, что они делают четкое отражение, но это не так. Старая сумасшедшая Королева желала своего собственного изображения, отказавшись от того, которое ей предлагали. И этим предала свое королевство. О, такую историю я сумела бы рассказать.

Теперь дай мне твою руку. Мое прикосновение больше не обожжет тебя. Видишь ли, ты начинаешь стареть, небесный путешественник. Какая у меня рука? Один из ваших, тот, высокий и суровый, по имени Хоп'нор. Он сказал мне, что некоторые в вашем мире верят, что линии руки можно читать, как читают карту, так отпечатаны в них уходы и приходы. Но когда я попросила его прочесть мою руку, он не смог, потому что на моей ладони совсем нет линий. Видишь? Это потому, что Королева сама пишет свою историю и эту историю может прочесть только сама Королева.

– РАССКАЖИТЕ МНЕ О ЛИННИ И О ПЕЩЕРЕ.

– Ты, у которого так много времени, не переносишь, когда его удлиняют. Очень хорошо, тогда слушай. Это будет – и не будет – что-то вроде исповеди.

Когда ты отказался прийти в мою постель под самым недобрым предлогом, я знала, что это ложь. Но Королеве никто не лжет. Так начался парадокс, распутывание клубка, которым опутан этот мир.

Я приказала следить за тобой. У какой Королевы нет под рукой теней? Я знала, что ты пошел в комнаты Б'оремоса, где вы лежали и пили вино. Он был еще молод, сохранял привязанность к друзьям своей мальчишеской поры и питал страсть к странному, необыкновенному, гениальному, потому что он сам был странен, необыкновенен, гениален. Я не хотела, чтобы у него было то, чего нет у меня. Поэтому я позвала его к себе, из злости, из ревности, из желания. И он пришел, пылающий от вина с люмином, твердый и жадный и полный семени. Я была уверена, что понесу дитя. Но утром, когда действие люмина прошло и он узнал меня, он рассказал мне, что три орешка были в трех чашах: одно для него, одно для тебя, а потом он улыбнулся и сказал, что одно было также для Седой Странницы. Он не стыдился своего поступка. Стыдно ему было за то, что его не было там, чтобы довести дело до конца. Я готова была ударить его, потому что поняла, что если у меня не будет детей-девочек, из него получится прекрасный Король, хитрый и правдивый одновременно. Поэтому я назвала его своим первым наследником. Но в тот момент я отослала его от себя, преподав урок царствования; я сказала ему, что он должен выполнить еще одну вещь до того, как кончится ночь.

– И что это? – осмелился он спросить. – Ступай к серебряной башне в долине и скажи им, что их А'рон оскорбил мою дружбу и совершил надо мной насилие и что я отошлю его прочь или убью его.

Его лицо выразило злость, потрясение, Но Королевой была я. Поэтому он отправился к кораблю, Хоп'нор спустился по лесенке и поверил всему, что ему было сказано.

Б'оремос вернулся и спросил у меня, что будет дальше.

Я сказала, что тебя отошлют вместе с твоей мертвой Королевой, чтобы быть или не быть наказанным твоими людьми. А он слушал и верил, и так оно и было.

– ЧТО ВЫ СКАЗАЛИ ЛИННИ?

– Я сказала ей, что все, что, как она думала, она совершила, было сном, вызванном люмином, и что все это неправда. Что ее клятвы не были нарушены. Я сказала ей, что твои сны прогнали тебя прочь. Что люди с неба полны обмана и медовых слов, но они не знаю разницы между тем, что есть правда и что есть ложь.

Она посмотрела на меня и сказала:

– Разве не было предсказано, что я прощу все предательства?

Потом она склонила голову и ушла.

– ТОГДА КАК ЖЕ ВЫ ОБЪЯСНИЛИ ЕЙ РЕБЕНКА?

– Объяснила какого ребенка, А'рон?

– ОХ, НУ ЛАДНО, РЕБЕНКА, КОТОРЫЙ РОДИЛСЯ. ЗОЛОТОВОЛОСЫЙ И ЗОЛОТОГЛАЗЫЙ.

– Но я только что объяснила, А'рон. Между вами двумя не могло быть ребенка, потому что вы не прикасались. Соприкосновения не было из-за ее клятв. Тогда откуда мог взяться ребенок? Это все был люминовый сон.

– В ЕЕ ЧАШЕ НЕ БЫЛО ЛЮМИНА. Я ВИДЕЛ ЭТО. ОНА БЫЛА ПУСТА. Б'ОРЕМОС СОВРАЛ ВАМ.

– Человек-Без-Слез, врешь ты.

– ЭТО ВЕРНО, Я СПОСОБЕН СОВРАТЬ. НО СЕЙЧАС Я ГОВОРЮ ПРАВДУ.

– Тогда ты должен понимать, что если она и знала, она предпочла не знать, потому что так сказала Королева.

Для родов ее поместили в пещеру, но она не издала ни звука. За ней ухаживал Б'оремос. Он говорил, что она не издала ни малейшего писка.

– НАВЕРНОЕ, ОН СКОРМИЛ ЕЙ ПОСЛЕДНИЙ ОРЕШЕК ЛЮМИНА.

– Если этот последний – не ложь.

– ЕСЛИ ЛОЖЬ, ТО НЕ МОЯ.

– Б'оремос унес ребенка. Только я и он знали об этом. Это был странный ребенок. Я подержала его в руках и потрогала его желтые волосы. Потом я отдала его Б'оремосу, чтобы отнести в башню. Хоп'нор подумал, что это наш ребенок, твой и мой. Я чуть не оставила ее у себя. Если бы у нее были темные волосы, я бы так и сделала. Но тогда Линни узнала бы.

– ОНА ПРЕЛЕСТНЫЙ РЕБЕНОК. И ОНА НИКОГДА НЕ ПЛАЧЕТ.

– Значит, еще жива? Я рада.

– НО ВЫ ОТПРАВИЛИ ЕЕ.

– К Седой Страннице не прикасались. Такова правда, потому что так говорит Королева.

– ТОГДА КОРОЛЕВА ЛЖЕТ. МОЯ ДОЧЬ – И ДОЧЬ ЛИННИ – ЖИВЕТ. ОНА – УМНАЯ ЗОЛОТОВОЛОСАЯ ДЕВОЧКА, ЕЙ ПЯТЬ ЛЕТ. ОНА УЖЕ ЧИТАЕТ И ПИШЕТ И ОБЛАДАЕТ БОЛЬШИМ ДАРОМ – ОНА УМЕЕТ СМЕЯТЬСЯ.

– Я не лгу, А'рон. Я делаю правильный выбор. Потому что теперь мне ясно, что она – тот ребенок, о котором говорило предсказание. Пятьдесят лет тому назад наш мир не был готов для того пути, по которому она повела бы нас. Надеюсь, что сейчас он готов.

– МОГУ Я ПОВИДАТЬСЯ С ЛИННИ?

– Ты думаешь, она захочет, чтобы ты видел ее такой старой? Возможно, она слишком для этого горда.

– ВЫ БЕСПОКОИТЕСЬ О ЕЕ ГОРДОСТИ, МОЯ ГОСПОЖА, ИЛИ ВЫ БОЛЬШЕ ОБЕСПОКОЕНЫ, ЧТО ОНА ВОЗНЕНАВИДИТ ВАС ЗА ТО, ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ?

– Королеву нельзя ненавидеть. И Седая Странница будет оплакивать меня, захочет она этого или нет. В конце концов, она Плакальщица Королевы и она приведет ко мне длинные ряды плакальщиц. Потому что я – последняя Королева, и когда она будет плакать обо мне, она будет плакать о целой цивилизации. Б'оремос будет сильным Королем, но будет ли он мудрым, я не знаю.

– ВЫ БЫЛИ СИЛЬНОЙ? ВЫ БЫЛИ МУДРОЙ?

– Я была последней. Этого достаточно. Послушай, передай мне ту Чашу. Я хочу выпить из нее.

– СНАЧАЛА РАССКАЖИТЕ МНЕ О ПЕЩЕРЕ.

– Ты все еще не веришь мне, А'рон.

– ВЕРИТЬ ВАМ? Я СЛИШКОМ МНОГО УЗНАЛ О ВАС ЗА ПРОШЕДШИЕ ГОДЫ. Я ТАКЖЕ ЗНАЮ, ЧТО, ИСПОВЕДАВШИСЬ ПЕРЕДО МНОЙ, ВЫ ЗАСТАВИТЕ МЕНЯ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ В ВАШЕЙ СМЕРТИ, ПОПРОСИВ ПОДАТЬ ВАМ ЧАШУ СНА.

– А ты не хочешь?

– О, ХОЧУ ДОСТАТОЧНО СИЛЬНО. НЕ ПОТОМУ, ЧТО ЖЕЛАЮ ВАМ СМЕРТИ, А ПОТОМУ, ЧТО ХОЧУ, ЧТОБЫ ВАША КУЛЬТУРА ОСТАВАЛАСЬ ЖИВОЙ, А ЭТО ОЗНАЧАЕТ, ЧТО НАДО СОБЛЮДАТЬ РИТУАЛЫ ДО КОНЦА. НО СНАЧАЛА РАССКАЖИТЕ МНЕ О ПЕЩЕРЕ.

– Она к северу отсюда, но все же оттуда виден город. Туда ведет что-то вроде тропинки. Б'оремос отведет тебя. Он слушал нашу беседу. Та драпировка скрывает не стену, а нишу. Он знает, что делать. В этом деле он мой верный сын, хотя мне часто хотелось, чтобы он был девочкой.

– ТОГДА ВОТ ЧАША СНА.

– Ты заставишь их помнить меня?

– МОЯ ГОСПОЖА, ВАС БУДУТ ПОМНИТЬ В ДВУХ МИРАХ.

– Пусть строчки твоих песен будут длинными.

– ПУСТЬ ВАША СМЕРТЬ БУДЕТ… БОГ МОЙ.

– Она не лгала тебе. Насчет пепла. Не очень приятное зрелище.

– Значит, ты теперь Король, Б'оремос.

– Я велю слугам выставить эту вещь на погребальные столбы. Людям будет на что посмотреть несколько дней.

– Но она была твоей Королевой.

– Теперь она не более, чем вещь. И кроме того, она заставила меня трижды солгать Линни. Теперь я Король и то, что я говорю – правда. Я приведу Линни с гор обратно.

– Спасибо, Б'оремос.

– Я приведу ее назад для себя – не для тебя. Ты все еще не понимаешь, А'рон. Она, в конце концов, самая лучшая плакальщица. Плакальщица Короля. Теперь она нужна мне.

– Боже, ты хладнокровный негодяй.

– Нет, я не холодный. Королева ошиблась. Я горю. Горю. И у меня память длиннее, чем Королева себе представляла. Время не притупляет гнев, А'рон. Оно берет острый край и оттачивает его до смертельно опасной грани. Теперь я Король и я могу нанести такой удар, какой захочу.

– Ты ударишь меня?

– Нет, но я расскажу тебе, что произошло на самом деле, чтобы ты лучше представлял себе, что ты делаешь здесь и что уже сделал. Если это удар, значит ты – не я – нанес его.

– А Линни?

– Она будет делать то, что всегда делала лучше всего. Плакать.

ПЛЕНКА 10

ДИТЯ ЗЕМЛИ И НЕБА

МЕСТО ЗАПИСИ: Королевский дворец, апартаменты Короля.

ВРЕМЯ ЗАПИСИ: Первый Год Короля, Первый Патриархат.

Лабораторное время – 2137,5 г. н. э.

РАССКАЗЧИК: Король по имени Б'оремос, называемый также Певцом Погребальных Песен – к антропологу Аарону Спенсеру.

РАЗРЕШЕНИЕ: Собственное разрешение Короля.

– Она, конечно, была сумасшедшей. Все Королевы – сумасшедшие. Сумасшедшие о оплакивания; сумасшедшие от прикасаний; сумасшедшие от власти. Это единственная окончательная привилегия Королевского рода. Я, наверное, тоже сумасшедший. Но мое безумие укрощено долготерпением принцев. Отсеяв в течение пяти лет свое семя, мы больше не служим, мы ждем.

Я любил тебя, ты это знаешь. Наверное, я единственный на этой планете плакальщиц, кто по-настоящему понимает это слово. Оно не означает желания. Когда призывает Королева, возникает желание. Плата девушке Земель – желание. Даже прикосновение принца к принцу – желание. Но я любил тебя, я видел в тебе свое второе я, свою золотую половину. А Седовласая была тенью между нами.

Поэтому, когда Королева велела мне явиться, оторвав от тебя, я отдал ей все свое желание и свое семя. Но думал я в это время о тебе, опьяненном люмином, ждущим меня. Я не ожидал, что Седовласая, которой я не дал такого вина, останется.

Но на рассвете я вернулся, а вы вдвоем лежали сплетенные среди моих подушек. Ты находился в глубоком полном сне от люмина. Но она была беспокойна, и под веками ее янтарные глаза блуждали, как будто искали покоя. Даже во сне она помнила, что нарушила свои клятвы. Я тогда возненавидел ее больше, чем раньше желал. Я хотел причинить ей боль так, чтобы и тебе было больно. Мой ум принца все хорошо рассчитал.

Я вернулся к Королеве и соврал.

Лгать Королеве нелегко. Но когда я встретился с тобой, А'рон, я перестал быть тем глупым юношей, каким был раньше. Твое прибытие сделало из меня мужчину. Я увидел, что умеют делать мужчины. И поэтому я солгал.

– Не я один сегодня наслаждался, – сказал я ей.

Она стала прихорашиваться, думая, что я вернулся к ней.

– Я тоже, Б'оремос. Это была ночь бешеного посева. Родится много детей.

– Возможно, будет много детей о, Королева, но они выпрыгнут не между твоими ногами. И не моими.

Она была озадачена.

– Ты пророчествуешь, мой маленький принц? Но тогда ты должен побрить себе голову.

– В этом шаре может читать даже принц, – сказал я. – В моей комнате лежат двое, которые напились люмина и, забыв о клятвах, сделали ребенка.

Она в ярости вскочила. Я никогда не видел ее такой. Волосы на ней потрескивали, как маленькие костры. Глаза стали почти черными.

– Седовласая? – прохрипела она. – Ты посмел дать ей люмин?

Я улыбнулся.

Она подняла руку, пригладила себе волосы и немного укротила гнев.

– Но клятва, нарушенная под воздействием люмина, не считается нарушенной.

– Линни не такая, какой была раньше.

– Линни – это Седовласая. Она моя Мастер-Плакальщица. Ничего не произошло. Королева говорит правду.

Она была великолепна, А'рон. Она была Королевой. Она откинулась на свои подушки, постукивая пальцем по верхней губе, верный знак того, что она задумалась. Затем она улыбнулась мне и похлопала рукой около себя. Я сел.

– У тебя нет стыда, – пробормотала она. Ее руки начали развязывать на мне одежду, ее голос опять возбудил во мне разгоряченные люмином чувства. – В принцах мне это нравится. – И она упала на меня, и в этом положении я еще раз засеял мою Королеву.

Когда она поднялась с меня, она сказала:

– Но твоя ночная работа еще не закончена.

Я едва мог шевелиться. Я сказал ей об этом.

Она свирепо впилась в меня ногтями так, что я закричал.

– Это, – сказала она, – это ничто. И скоро ты станешь ничем, а я буду продолжать жить, и меня снова и снова будут вспахивать. И все же у меня есть для тебя задание, мой маленький принц.

– И это…

– Отправляйся к серебряной башне в долине. Найди того высокого. Старика с бородой. Я подозреваю, что он еще хранит свои семена, в отличие от тебя, мой маленький принц, который скоро может сеять только заговоры и интриги. Скажи ему… Скажи ему, что его А'рон оскорбил мою дружбу и совершил надо мной насилие. Вот так! – Она расцарапала себе ногтями грудь, оставляя красные полосы. – И так! – Она вцепилась ногтями себе в ляжки, так, что выступила кровь. – Скажи им, что он посмел засеять Королеву против ее воли.

– Кто в это поверит? – спросил я.

– Они поверят. Королева не лжет.

Я кивнул.

– Скажи им, пусть заберут его, или я велю его убить.

Итак, я тотчас отправился к кораблю, предварительно велев Мар-Кешану разбудить вас двоих и проводить Седую Странницу домой. Хоп'нор поверил моему рассказу, потому что это было сказано Королевой. А когда он увидел раны, он стал на колено и поцеловал ей руку, и нежно разговаривал с ней, что ей очень понравилось. Потом он и его спутники забрали тебя на корабль, и мы больше не видели тебя до сегодняшнего дня.

– НО ЭТО ВСЕ БЫЛО ЛОЖЬЮ. БОЛЬШОЙ ЛОЖЬЮ.

– И все же все это было правдой.

– ПОТОМУ ЧТО КОРОЛЕВА НАЗВАЛА ЭТО ТАК?

– Потому что это было так. То, что происходит, это лишь тень того, что есть, А'рон.

– ЧТО ВЫ СКАЗАЛИ ЛИННИ?

– Я сказал ей, что властители воздуха и неба полны обмана. Я сказал ей, что ты предатель. Но она оставила меня, положив мне на рот свою ладонь, я бы сказал, сочувственным жестом, чего ей не следовало делать.

Она сказала:

– Королева все рассказала мне, но я прощаю всех, всех предателей, Б'оремос, мой единственный друг.

Затем она отправилась руководить оплакиванием вашей умершей Королевы.

– Ты, наверное, также интересуешься рождением ребенка, ребенка земли и неба.

– ИНТЕРЕСУЮСЬ.

– Оно было похоже – и непохоже – на любое другое рождение. Оно началось в радости и кончилось слезами. Было много долгих лет плача.

– ЭТО НЕ ВСЕ.

– А если я расскажу тебе все, золотистый А'рон, ты, как Линни, простишь предательства?

– РЕБЕНОК У МЕНЯ, Б'ОРЕМОС. Я МОГУ ПРОСТИТЬ.

– Тогда слушай хорошенько, потому что в этом есть такое, чего, кроме меня с тобой, никто не должен знать.

Когда Седовласая носила в себе ребенка уже три месяца, об этом знали трое.

– ТЫ, КОРОЛЕВА – И СЕДОВЛАСАЯ.

– Как мало ты понимаешь сердце, А'арон, при всем том, что ты тщательно изучаешь нас. Те трое, которых ты назвал, были тремя, не позволявшими себе знать, они отрицали, что это правда.

Трое, которые знали о тенях за правдой Королевы, были: Т'арремос, мой враг с пятном на щеке; Д'оремос, мой наставник; и человек Вод, самый близкий мне, Мар-Кешан.

Они догадались о том, чего не знали, и назвали меня сеяльщиком, насильником. Т'арремос сказал Д'оремосу, чтобы подлизаться. Мар-Кешан сказал Д'оремосу, чтобы спасти меня. А Д'оремос отправился к Королеве, потому что это надо было сказать.

Королева поклялась, что это неправда, и Д'оремосу пришлось поверить ей. Д'оремос поклялся, что это неправда, но Т'арремос решил не верить ему. Мар-Кешан знал: что было – было; он пришел ко мне.

Низко поклонившись, он заговорил тихим журчащим голосом, который напомнил мне само море.

– Я что-то должен сказать тебе, господин, как другу. Давай выйдем во двор. – И пальцами он быстро добавил: «Это касается Линни».

Я вышел.

И там, без любопытных ушей, подслушивающих нас, и любопытных глаз, следящих за нашими руками, он рассказал мне о своих подозрениях, а я, доверяя ему, рассказал ему правду.

Он сразу же отправился в комнаты Линни, потому что слуга может входить и выходить, никто не обратит на это внимания. И в ту же ночь двое слуг – старик из Вод и согбенная старуха Земель (краски скорби могут нанести на лицо большие изменения) отправились в пещеру высоко в горах.

Королева заявила, что ее Плакальщица заболела и вынуждена была отправиться домой, к своим родным. А так как это сказала Королева, это было правдой. Она также сказала, что Т'арремос сильно заболел и принял Чашу, что удивительно для такого молодого человека, но вполне правдоподобно, потому что знак на его лице свидетельствовал о скрытой болезни.

Это была правда – и неправда.

– ЧТО В ЭТОМ БЫЛО ПРАВДОЙ?

– То, что он умер.

– А ЧТО БЫЛО НЕПРАВДОЙ?

– Я убил его. Своими руками. Потому что он явился в мои апартаменты после ухода Линни и плевал на меня, и ухмылялся своим кривым ртом и называл меня предателем. До его прихода я размышлял о предательствах, и на меня как будто нахлынул густой красный туман. Когда туман рассеялся, Т'арремос лежал подо мной. Я сидел на нем верхом, мои руки были на его шее. Но в теле его не было дыхания, лицо у него было серо-синее, а карта на щеке – почти багровая. Я выпустил его и побежал к Д'оремосу, который принял меня без возражений, только слушал и вздыхал. Он попросил меня подождать, пока он поговорит с Королевой. И, не докладывая заранее, что было с его стороны большой смелостью, он отправился к ней.

Когда он вернулся, в руках у него была Чаша Королевы.

– Поставь ее на свои подушки около его тела. Потом возвращайся сюда. Ночь проведешь со мной, я научу тебя иным радостям, неизвестным Королеве. Пусть кто-нибудь другой обнаружит Т'арремоса. Будет сказано, что он принял Чашу, потому что ты не хотел прикоснуться к нему, а то, что было в нем изломанного, не дало ему умереть легко и быстро. Мы коротко оплачем его, как подобает принцу, но без больших церемоний, как и подобает неверующему. Потому что он не поверил правде Королевы и заслужил смерть.

Я сделал, как советовал Д'оремос, а когда я вернулся, у него был накрыт стол фруктами и винами, и мы провели долгую полную удовольствиями ночь. Таким образом он привязал меня к себе узами еще более тесными, чем раньше, но он был хорошим наставником, и за долгие годы я много узнал от него о царствовании Королевы.

– НО РОЖДЕНИЕ?

– Да, рождение. Ты хочешь знать о рождении, а не о смерти. Но они так переплетены между собой. Терпение, А'рон – привилегия…

– КОРОЛЯ. ДА, Я ЗНАЮ. ВСЕ НА СВЕТЕ – ПРИВИЛЕГИЯ КОРОЛЕЙ. ТОЛЬКО РАССКАЖИ МНЕ О РОЖДЕНИИ.

– Еще пять месяцев Седовласая прожила в пещере, ей прислуживал Мар-Кешан. Раз в неделю я отправлялся в горы верхом на белом коне Королевы, вдыхая запах ковыля и срывая цветы триллиса. Я привозил с собой полную суму фруктов и сладостей, и других вещей, чтобы вызвать у Линни аппетит, хотя она не хотела ничего, кроме еды, которую для нее готовил Мар-Кешан. Он приручил дикую козу и получал от нее молоко. Они жили как отец с дочерью, если ты способен представить себе это.

– Я СПОСОБЕН ПРЕДСТАВИТЬ ЭТО.

– А потом, однажды, когда я был там, у нее начались схватки, и я остался с ней. Она ни разу не вскрикнула, хотя я видел, как движение ребенка внутри колыхало ей живот, как волны на море.

– Ты знаешь, что нужно делать, Мар-Кешан? – спросил я, вдруг испугавшись.

– Я – человек Вод, – сказал он, – а дети появляются, плывя на волне. Не бойся, мой господин.

И я перестал бояться. Вместо этого я размешал в вине один орешек люмина, тот, что остался. Тот, что я не дал Линни. Тот, что я хранил при себе в шелковом мешочке, висевшем у меня на шее.

– Выпей, – сказал я ей в минуту затишья между приливами. – Это облегчит его движение.

И, доверяя мне, она выпила. А когда она начала терять сознание, она взглядом снова простила меня.

Ребенок родился, а она даже не проснулась, чтобы посмотреть на него. Он вышел, как сказал Мар-Кешан, плывя на волне. Он был синий, пока Мар-Кешан не пошлепал его ладонью по спине. Тогда он закричал и стал розовым и белым. А когда он очистил ребенка от его странной пенистой оболочки, я увидел то, чего боялся. Дитя было девочкой и у нее были золотистые волосы.

– Значит, ты должен забрать ее, – сказал Мар-Кешан.

Я кивнул. Он так долго был со мной, он знал, о чем я думаю.

– Что ты скажешь Линни?

Мар-Кешан не колебался.

– Когда она проснется, я скажу, что у нее был мальчик, что он родился мертвым, и что все это случилось много дней назад, и тело давно уже растащено на куски на погребальных столбах. Она поверит.

– Правда Королевы, – сказал я.

– Правда Королевы, – ответил он, но в глазах его стояли слезы печали. – Она прекрасный ребенок.

Но имел ли он в виду ребенка, который был у меня на руках, или того, что спал, опьяненный люмином, на соломе, я не знаю.

– И…

– Я тайными тропками принес дитя во дворец. Королева подержала ее мгновение в руках и коснулась ее желтых волос, потом отдала ее мне.