Таким образом, началом и концом той жалкой мудрости, при помощи которой этот ничтожный ум хозяйничал целых тридцать лет, был девиз: "поддерживать существующее". Развивать существующее, создавать новое, пробуждать силы и направлять их — об этом не хотели ни слышать, ни знать. Система эта держалась временно, вследствие всеобщего утомления от волнений последних десятилетий. Мы увидим, какова оказалась она на деле в Италии, Венгрии, Польше. В немецких землях ей содействовала вялость населения, тупое высокомерие и желание удобств в дворянстве, узкий образ мыслей и боязнь всякого света у римско-католического духовенства. Можно было обойтись и без точного исполнения 13 параграфа союзного договора, сохранив, восстановив или устроив вполне ничтожные старинные сословные представительства. Решительные успехи, как материальные, так и умственные, вполне возможны и без парламентского шума, к которому мы привыкли в наши дни; но и этого не было: всюду оставалось по-старому, или, как например в финансах, постепенно все ухудшалось.

Пруссия после 1815 г.

      В другой немецкой великой державе, в Пруссии, дела шли иначе. Королевским приказом от 22 мая 1815 года обещано было представительное правление и земское представительство, так как государственные чины всегда входили в основу планов Штейна и Гарденберга. Король Фридрих-Вильгельм III был человеком, у которого процесс мышления совершался медлительно, притом весьма уклончивым по природе; оживленные препирательства талантливых людей, окружавших его, еще более способствовали развитию в нем осмотрительности, вместо того, чтобы побуждать его к действию. Нельзя отрицать, что для государства, составленного наполовину из новых подданных, было много задач важных и настоятельных, и что король был до некоторой степени прав, когда на адресы, с которыми к нему приступали во время путешествия его по вновь приобретенным Рейнским провинциям (1817), предоставлял самому себе назначить время, когда он выскажет свое одобрение государственной конституции. Первое, необходимейшее — внесение единства управления для государства, составленного из таких разнородных частей, удалось вполне, благодаря способности к делу немецкого чиновничества: все внутренние таможни уничтожены и таможенная линия отодвинута к границам; свобода торговли расширена и рядом с материальными интересами заботились и об интересах духовных, в чисто протестантском духе.
      В 1818 году, 26 мая, законом провозглашалась свобода торговли, и в тот же день в католических рейнских провинциях открыт был университет в Бонне. Важное приобретение в великий кризис 1807–1815 годов, обязательную воинскую повинность, это лучшее средство единения, удержали, несмотря на нападки реакционеров. Она дала государству твердую основу, возлагая на всех без исключения высшую гражданскую обязанность и придавая войску характер вполне национальной армии; в то же время это была и школа для народа — высшие классы научились самоотвержению и закалялись, а низшие приобретали развитие, и все проникались общей идеей служения отечеству.

Карлсбадские постановления, 1819 г.

      Король подчинялся, более чем следовало, политической мудрости Меттерниха и давал опутать себя в мелочах. Патриотические надежды, пламенные, хотя и не вполне ясные, утвердились, понятно, более всего среди молодежи, а также в мире университетских профессоров. В 1815 году составился союз, очень распространенный, под именем «товариществ» (Burschenschaft). В статутах товарищества говорилось прямо: "Ввиду того, что из немецкой молодежи должен составиться немецкий народ". В молодежи этой было много здоровой силы и благородного одушевления и легко было сдержать их в должных границах, но их раздражали придирки прислуживающихся чиновников, а также плачевный ход германских дел после возобновления заседаний Франкфуртского союзного сейма 5 ноября 1816 года. Юношескому нетерпению, не ограничивавшемуся студенческими кругами, трудно было сдержаться, когда на такие важные вопросы, как военная организация, постановлялся "комитет для разработки подготовительного мнения, для дальнейших совещаний о предмете".
      По приглашению из Иены собрались в Эйзенахе, у подошвы Вартбурга, 18 октября 1817 года 500 студентов и профессоров и депутаты от большинства немецких университетов, по случаю празднования трехсотлетнего юбилея реформации, в день лейпцигского сражения. Праздник прошел очень спокойно, в рыцарском зале, а вечером, на близлежащих высотах, произошла веселая, но, в сущности, совершенно невинная студенческая демонстрация: зажгли "октябрьский огонь", в который бросали реакционные сочинения, австрийскую капральскую палку, гессенскую косу, прусскую гвардейскую шнуровку и другие подобные символы, а пламенный оратор «товарищества» сравнивал это с сожжением Лютером папской буллы в 1520 году. Высшие дипломаты и бюргеры во всей Германии придали этой шутке важное значение, и конгрессу великих держав, собравшемуся в Ахене в 1818 году, предложена была записка, в которой говорилось о современном состоянии Германии и "о революционном духе германских университетов". Немного спустя, человек того же направления, не пользовавшийся в немецкой литературе особенно лестной славой, статский советник русской службы Коцебу, пал от руки полупомешанного студента Карла Занда, и этому убийству был придан политический характер. Вскоре после того в том же году совершено было еще более нелепое покушение на нассауского государственного советника фон Ибеля. Вследствие этих событий начались преследования демагогов, и австрийское правительство решилось на крутые меры, орудием которых послужил ей союзный совет, отличавшийся до тех пор только бездействием. В августе 1819 года собрались уполномоченные от немецких правительств под председательством Меттерниха в богемском курорте Карлсбаде. Они выработали несколько предложений, которые австрийский посланник внес в союзный сейм 20 сентября, а безличное собрание их узаконило, несмотря на натяжки в голосовании, превышение власти и обход законов, — в одно заседание.
      Карлсбадские постановления определяли порядок приведения в действие постановлений Союза, касающихся поддержания порядка и безопасности Союза; они ставили университеты под строгий надзор установлением особой должности правительственного комиссара, который обязывался следить за студентами и профессорами. Для профессора, удаленного из университета вследствие вредного влияния, или студента, исключенного по той же причине, все немецкие университеты были закрыты. Печать зависела всецело от варварского произвола, и все союзные государства обязаны были не допускать нападок на управление и конституцию союзного государства, а союзное собрание имело право уничтожать сочинения, вредные для спокойствия, достоинства и безопасности союза или одного из союзных государств. Введена строгая цензура для всех книг и периодических изданий, объемом менее 20 листов; установлен чрезвычайный суд из семи членов против предполагавшихся происков демагогов: центральная следственная комиссия начала в Майнце свою деловую волокиту.
      Принятые постановления дополнились венцом всего законодательства — Венским заключительным актом в 65 параграфах, определявшим деятельность и компетентность союзного собрания и помеченным 15 мая 1820 года. Договор был еще растяжимее Карлсбадских постановлений, делая подданных вполне бесправными относительно своего государя. "Так как союз заключен государями, — гласит параграф 57 этого документа, — то верховная правительственная власть должна сосредоточиваться в лице главы государства; только относительно известных прав требуется обращение к содействию сословий. При исполнении своих обязанностей относительно Союза государь не может быть стеснен или ограничен никакой земской конституцией.

Последствия

      Это была победа австрийской политики прежде всего над слабыми поползновениями палат к свободе, а затем и над южными государствами, оказывавшими сопротивление покровительству великих держав. Бавария, Вюртемберг, даже Гессен и несколько меньших государств не сдавались; в особенности неудобен был на сейме вюртембергский посланник, кобургский уроженец фон Вангенгейм, поднимавший такие вопросы, как покупка гессенских государственных имуществ, с точки зрения права и разума. Это было одно из тех дел, над которыми могло задумываться только это собрание. Дело шло о гессенских подданных, приобретавших покупкой имения во времена Вестфальского королевства. Возвратившийся тиран, отвергая все сделанное во время французского владычества, отнял имения, не возвращая и покупной цены. Как будто ход всяких дел должен останавливаться, когда государь вынужден покинуть свою страну, и жители, против воли, подчиняются новым порядкам.
      Австрийская реакция без труда совладала с оппозицией, довольно слабой, и основанием которой служили эгоистические побуждения. Следовавшие затем годы были самыми плачевными в истории Германии. Живая, на взаимном доверии основанная, совместная деятельность народа, народных представителей и правительства, — то, что называется конституционной жизнью, не прививалась даже там, где конституция была выработана и где она была разумна. В Ганновере и Саксонии дела оставались в том же положении, как ив 1815 году, хотя образование сословий в Ганновере и доведено было до конца. В Кургессене наследовал в 1821 году второй из трех безнравственных тиранов, мучивших в течение нашего столетия эту немецкую страну, пока наконец третий и ужаснейший из всех не получил заслуженную кару. Правление его отличалось позорными эпизодами в частной жизни и грубым произволом, против которого смело протестовали суды. В Баварии, Бадене, Вюртемберге за многообещающими начинаниями следовали бесплодные годы, а в Вюртемберге правительство оказалось гораздо либеральнее и с меньшими предрассудками, чем сами народные представители или народ: король Вильгельм уступил давлению великих держав только тогда, когда в 1823 году Австрия, Пруссия и Россия отозвали своих посланников из Штутгарта. О процветании австрийских немецких провинций не могло быть и речи, но и в странах, где основы были лучше, в Дармштадте и Бадене, отношения между народными представителями и правительством изменились к худшему в двадцатых годах.

Реакция в Пруссии

      И Пруссия также поддалась политике Карлсбадских постановлений; пятном на памяти Фридриха-Вильгельма III останется его участие в грубом нарушении прав 1819 года и его равнодушие к варварским мерам строгости против юношества, лишь несколько эксцентричного или дурно руководимого. Гражданское мужество выказал только Вильгельм Гумбольд, решившийся противоречить реакционерам и призывавший к суду тех, кто предавал иностранному суду прусских подданных и выдавал их майнцской следственной комиссии.
      Реакция везде оставалась победительницей: люди независимых убеждений, как военный министр Бойен и сам Гумбольд, — покинули свои посты; остались одни посредственные деятели, к числу которых принадлежал и сам король. О будущих государственных сословиях было дано еще одно «объяснение» 17 января 1820 года: без их согласия нельзя было сделать нового займа, сверх признанной, умеренной суммы в 543 000 000 марок. Конституционный комитет продолжал свою работу; но единственным плодом продолжительных прений явился закон от 5 июня 1823 года о введении государственных сословий в отдельных провинциях, не подвигавший дела вперед. Надо было очень много оптимизма, чтобы надеяться на успех дела государственного единства от распределения провинциального представительства, в котором сохранено было посословное деление на дворян, граждан и крестьян, и дворянству предоставлялась львиная доля; оно, напротив, скорее содействовало провинциальному сепаратизму и без противодействия государственных чинов и государственной конституции могло сделаться опасным.

Прогрессивные моменты

      В таком безотрадном положении находились дела Германии в двадцатых годах; к счастью, еще в шестнадцатом столетии пробужденная склонность и влечение к прогрессу ожили с новой силой под влиянием великих литературных деятелей второй половины восемнадцатого столетия и всего направления царствований Фридриха II и Иосифа II. Прежде всего занялись исцелением ран и ущербов материальных, нанесенных войнами и чужеземным владычеством; благодаря трудолюбию и более чем скромному образу жизни народа, скоро стало заметно улучшение. Духовная жизнь, не остановившаяся в худшие дни вражеского нашествия, и теперь шла вперед, принося новые плоды, и даже во времена реакции усердно и разумно поощрялась, особенно в Пруссии. Всюду открывались новые гимназии, старые освобождались от чуждых элементов и возрождались к новой жизни. Различие вероисповеданий, служившее впоследствии предметом такого раздора для Германии, в это первое время независимости, к счастью совсем не играло никакой роли.
      Католическая Церковь сильно пострадала в революционную эпоху и медленно оправлялась. Кроме того, общие симпатии, не исключая протестантов, возбуждало ежели не само папство, то, по крайней мере, личность папы как мученика павшего деспота. Романтическое направление в науках и поэзии, с любовью погружавшейся в средние века, сближало все умы. Соглашение с курией привело дела к окончанию в 1821 году, и первым епископом немецким в Кёльне назначен граф Иосиф Антон Шпигель фон Дезенберг, человек свободный от всяких предрассудков. Попытка его друга Георга Гермеса, боннского профессора богословия, на научных основах оправдать и объяснить церковное учение, показала благотворное влияние на юное поколение католиков-богословов. На протестантской почве духовное развитие шло еще свободнее. В 1818 году в Берлине началась деятельность Георга Фридриха Вильгельма Гегеля, ученика тюбингенской евангелической семинарии, заведения, оказавшего громадное влияние на область философских наук. С другой стороны, под влиянием богослова Фридриха Эрнста Даниила Шлейермахера и в 1799 году появившегося его сочинения "Речи о религии, обращенные к образованным ее непочитателям", перешли от сухого рационализма последнего поколения к более живому, мечтательному, верующему отношению к идее христианства. Под влиянием воспоминаний о великом духовном подвиге 1517 года Фридрих Вильгельм Гегель воззванием от 27 сентября 1817 года сделал важный шаг к слиянию двух главных сект протестантизма: лютеран и реформаторов. Мысль эта о единении (унии) начинала преуспевать как мысль своевременная, здравая и явившаяся без всякого стороннего давления. С 1830 года в Пруссии признавалась одна евангелическая Церковь и то же направление постепенно развивалось в некоторых других германских государствах.
       Георг Фридрих Вильгельм Гегель. Гравюра с портрета XIX в.
      Первое тягостное десятилетие после установления мира пережили, и по удивительным путям Провидения неразумное преследование еще слабых идей свободы и единства, со стороны Австрии предало действительную мощь этим начинаниям. Между тем явления ближайших лет уже указывали на нарождающуюся новую силу. Такова была, например, перемена правления в большем из второстепенных государств Германии, в Баварии. 13 октября 1825 года умер добродушный старик Макс Иосиф и ему наследовал сын его, Лудвиг I — чудак, воодушевленный немецким искусством, мечтавший о "германском существе" (deutsches Wesen), оригинал и талант на таком посту, где привыкли видеть гладкую посредственность и филистерство. Он перевел университет в Мюнхен, призвал талантливых учителей, начал те замечательные постройки, которые составляют не только украшение столицы, но скоро сделались достоянием целого народа. Он воздвиг в 1830 году по собственному плану храм славы немецким героям, Валгаллу, близ Регенсбурга, а сам выступил поэтом и писателем; он позволял себе подобные и иные вольности.
       Лудвиг I, баварский король в торжественном королевском одеянии. Гравюра работы А. Рейнделя с портрета кисти Я. Стимера
       Валгалла, близ Регенсбурга
      Ребяческое тщеславие, с которым в Баварии напирали на противоположное тому, что делалось в Пруссии, перешло постепенно в более благородное соревнование — в желание отличить свою страну и свою столицу каким-нибудь особенным приобретением, выделиться в области умственной или материальной. В настоящем, а также и в ближайшем будущем народная жизнь должна была сосредоточиваться в отдельных государствах, в членах, а не в целом, еще не определившемся; и жизнь эта развивалась постепенно, крепла, и рядом с непроизводительными, отрицательными сторонами, сознанием, что от союзного сейма нечего ожидать, развивались и положительные стороны. В главном из государств Германского союза, в Пруссии, прежде всего сознали, что в важнейшей области национальной жизни, в торговых сношениях, успех возможен только на пути добровольного единения отдельных государств, и первым плодом этого сознания был германский таможенный союз. Сознание это составляет заслугу высшего прусского чиновничества и тогдашнего министра финансов фон Моса, понявшего всю политическую важность и великую будущность этого единства.

Таможенный союз

      Ангальт Кётен еще долгое время вел против более могущественного государства процесс неосновательный и к собственному вреду перед союзным сеймом, самым жалким из высших судилищ. Несмотря на это, в марте 1828 года таможенный союз между Пруссией и мелкими государствами, входившими в сферу ее влияния, распространился еще на Гессен-Дармштадт, что означало уже решительный прогресс: к Пруссии присоединялось все более государств, несмотря на образовавшийся в том же году и грозивший ей соперничеством среднегерманский таможенный союз, в который вошли Саксония, Ганновер, Кургессен, Ольденбург, Бремен, Франкфурт. Это внутреннее единство, которое естественно вело к единству политическому, закончено было в мае 1829 года, когда таможенный союз, с 1827 года существовавший между Баварией, Вюртембергом и окружающими гогенцоллернскими княжествами, слился с прусским союзом. Таким образом уничтожены были внутренние границы, 18 000 000 немцев соединились в один таможенный союз и в своих внешних отношениях представляли теперь одно торгово-политическое целое.

Застой в Австрии

      В этих весьма важных для будущего мероприятиях Австрия не принимала участия. Трудно представить себе правительство более ничтожное, нежели Франц I и его канцлер. Ничто там не улучшалось — ни управление, ни судопроизводство, ни военное ведомство, ни финансы, ни народное просвещение. Некоторая изобретательность выказывалась только в наименованиях, при посредстве которых старые долги покрывались новыми и приписывались нули при уравнении счетов. Воображаемая забота о материальных нуждах не имела существенного значения; не говоря уже о том, что без умственного развития не мыслилось развитие и материальное, оно во всяком случае при таких условиях не прочно и не имеет цены. Меттерних впоследствии, в период своего падения, сам произнес себе приговор, сказав, что "он иногда управлял Европой, но никогда не управлял Австрией". Что же касается его управления Европой, то мы увидим, как после нескольких кратковременных удач, оно закончилось катастрофой.
      Первую пробу правление это должно было выдержать в Италии и других романских землях. Отсюда, прежде всего, в Испании началось распадение установленного в 1815 году нового порядка дел в Европе.

ГЛАВА ВТОРАЯ
Революции на Юге: в Испании, Португалии, Италии. Конгрессы в Ахене, Троппау, Лайбахe, Вероне. Франции при Людовике XVIII. Вторжение в Испанию и восстановление абсолютизма