Бервикский мир оказался бесплодным. С обеих сторон были сделаны наилучшие заверения, но разногласия не исчезли. Ни собрание духовенства, ни парламент, созванный после того (август 1639 г.), не проявили никакой уступчивости. Парламент даже предъявил такие требования к теории государственного преобразования, что для короны оставалось лишь одно ее имя, а лидеры большинства не затруднились войти в соглашение с французским королем. В тайном послании к Людовику XIII, они просили его покровительства, ссылаясь на давнюю связь Франции с Шотландией.

Страффорд

      Этот документ попал в руки английского правительства и ускорил принятие решения королем возобновить военные действия. В это же время Карл вызвал из Ирландии в совет самого отважного и энергичного из своих слуг лорда Томаса Уэнтворта, ирландского наместника. Как уже было сказано, Уэнтворт состоял сначала в оппозиции, будучи самым страстным и опасным противником Бекингема, но потом, руководствуясь своим честолюбием и жаждой власти, перешел на сторону короля, проявив на различных высоких должностях свои недюжинные государственные и административные способности, особенно управляя Ирландией.
      Это был военный человек, но с юридическим образованием, высокого роста, неустрашимый и полный веры в себя. Он получил титул графа Страффорда и быстро привел в порядок ирландские дела. Ирландский парламент без всякого затруднения изъявил свою готовность снабдить короля войском и деньгами. Страффорд смело советовал принудить шотландцев к повиновению силой, а для сбора необходимых на то денежных средств созвать английский парламент – чего не было уже в течение одиннадцати лет. Если же этот парламент отказался бы от предложения, которое затрагивало честь нации, в равной мере как и честь короля, то такой отказ должен был вполне оправдывать чрезвычайные меры, к которым мог прибегнуть король.

2. Долгий парламент и междоусобная война, 1640-1649 гг.

Созыв английского парламента, 1640 г.

      Парламент собрался в апреле 1640 года. Он был открыт речью лорда-хранителя печатей, Финча, употребившего неудачную риторическую притчу о Фаэтоне, которому не следовало заступать на место Феба,– это означало, что парламент не должен был позволять себе править государственной колесницей, а изъявить, главным образом, свое согласие на субсидии, требуемые для войны, необходимость которой доказывалась открытыми взаимоотношениями шотландских лордов с Францией. Их послание к французскому королю было зачитано и Финч закончил выступление заверением, что король будет праведным, кротким и милостивым правителем. Однако в зале нашлись люди, понимающие, судьба каких вопросов решалась в данный момент, и их нельзя было подкупить словами. Они понимали, что шотландцы отстаивают религиозный принцип,– тот самый, которого также придерживались лидеры Нижней палаты, а именно – безусловное протестантство. Один из этих лидеров, Джон Пайм (Рут), произнес речь, в которой доказывал, что источник всего зла, переносимого страной, кроется только в папстве, с которым необходимо решительно разорвать связь.
      Религиозное разногласие было для всех важнейшим предметом на этом заседании парламента, который, как и предшествовавшие ему, стоял твердо на том, что сначала следовало облегчить тяготы народа, а затем уже вести речь об ассигновании денег. Король вступил в переговоры: он обещал отказаться от корабельного сбора, получив взамен разрешение на двенадцать субсидий, и дать Палате общин время изложить все свои жалобы. Верхняя палата поддержала короля и даже Нижняя не отклоняла примирения, но Карл не мог отрешиться от своих тайных мыслей.

Роспуск парламента. Шотландия

      Желательное снисхождение к католикам теряло всякое значение, потому что оно было связано с уничтожением старинных английских вольностей и зависело от колебаний нынешней политики. Поэтому Нижняя палата стояла на своем, требуя подчинения католиков, обеспечения неприкосновенности частного имущества и парламентской свободы. В королевском совете такое развитие событий было предусмотрено, и потому решение распустить парламент было принято очень быстро. Парламент был распущен в мае 1648 года, к великой радости радикальной оппозиции, которая и не надеялась, что он сумеет отстоять дело свободы. Король тоже выражал свое удовольствие по поводу этого роспуска. Огорчилась одна только умеренная партия.
      Начиная с марта, Шотландия стала готовиться войне, а в июне по собственному почину в Эдинбурге собрался парламент без присутствия королевского комиссара, а заседания открылись без символов королевской власти: меча, скипетра и короны, чего до того времени не бывало. В течение нескольких дней были приняты весьма важные решения: духовенство было лишено права заседать в парламенте, равно как и в судах, чем остался вполне доволен низший клир. Другие решения также были направлены к усилению парламентской власти. Позиция, занятая английской палатой общин и сочувствие лидеров оппозиционной партии ободряли шотландцев. Они издали красноречивый манифест, в котором настоятельно убеждали англичан в общности интересов обеих стран. Ссылаясь на готовившееся вторжение английских войск в Шотландию, они справедливо указывали на то, что Англию вынуждают обнажать меч на ее же собственную религию, в то время, как обеим странам одинаково подобало защищать истинную веру и законную свободу королевских подданных против партии, окружавшей короля и вселявшей всюду суеверие и рабство.
      Лесли перешел старую англо-шотландскую границу, реку Твид, во главе 20 000 человек, подошел к Тайну, осадил Ньюкасль и Доргэм. Король и Страффорд находились у Йорка, но они напрасно надеялись, что появление шотландцев на английской земле возбудит в народе национальный дух, разожжет его племенную вражду.
      У шотландцев были большие связи в Англии, и все, восставшие против антипарламентской политики короля, увидели в Лесли союзника, что было обоснованно тем, что победа Страффорда над ним означала бы одновременно поражение парламентского строя в Англии. Такое общее настроение сводило на нет усилия короля. Его войско становилось ненадежным, нельзя было смело вести его против шотландцев. Созванное им, как в прошлые времена, собрание нотаблей, magnum consilium лордов в Йорке, не отказало ему в помощи, и король был вынужден вступить в переговоры с шотландцами. В Рипоне (Йоркшир) было заключено перемирие. В течение этого времени, то есть двух месяцев, шотландское войско должно было оставаться в Англии, получая на свое содержание по 850 фунт. стерл. ежедневно. Вместе с тем было определено, что король созовет парламент, потому что без него он не мог получить средств для выплаты шотландцам. «Grammercy good master Scot» («большое спасибо господину шотландцу»), – поется в старинной английской песне того времени: присутствие шотландского войска обеспечивало победу английскому парламенту.

Долгий парламент

      Этот парламент, известный под названием «Долгого» и сыгравший столь значительную роль в судьбе Англии, собрался в Уэстминстере 3 ноября 1640 года. Большинство предыдущего парламента усилилось еще несколькими влиятельными членами народной партии, чувствовавшими за собой поддержку населения. Король требовал (впрочем, он мог уже только желать), чтобы прежде всего ему были выделены средства на то, чтобы прогнать шотландцев обратно. Но Палата общин придерживалась противоположного мнения. Она сознавала свое могущество и обратила свое внимание на внутренние вопросы и на этот раз заговорила уже не об облегчении тягот, а о наказании виновных в их установлении, «дабы другим не повадно было».

Процесс над Страффордом

      Прежде всего было выдвинуто обвинение против Страффорда, самого влиятельного из советников короля и потому наиболее ненавистного. Сам Страффорд просил короля оставить его в Ирландии во главе армии, считая себя там более полезным, однако в сложившейся обстановке в преддверие борьбы не стал уклоняться от нее. Он был настолько тверд, что явился в парламент и занял свое место в Верхней палате, где ответил обвинением на обвинение, сказав, что предательский союз вождей оппозиции с шотландцами побудил последних к сопротивлению. Он отрицал пагубность последствий поражения, понесенного королем и им самим. Но 11 ноября (1640 г.) обвинение против него было сформулировано в Палате общин, и самый могучий из ее лидеров в это время, Джон Пайм, во главе делегации своих соратников отнес его в Палату лордов, которая приняла документ и назначила следствие.
      В декабре того же года такое же обвинение в государственной измене было предъявлено архиепископу Лауду, который также был подвергнут заключению, как и Страффорд. Некоторым другим, не столь значительным, членам правительства удалось бежать. По совету Гамильтона, король пригласил некоторых лиц, стоявших близко к оппозиции, к участию в правительстве и согласился на издание закона, согласно которому парламент должен был созываться раз в три года и не мог быть распущен или отсрочен в течение первых 50 дней с момента открытия заседаний без согласия на то обеих палат. Но это не остановило ход процесса против Страффорда. Серьезные и страстные прения о конституционных вопросах, о реформе или полном уничтожении епископата и произвольно возникавшие при господствующем настроении умов слухи о заговорах против парламента или его членов, поддерживали и распространяли общее возбуждение.
      Мужественная и ловкая защита Страффорда произвела соответствующее впечатление на Верхнюю палату. Вскоре стало очевидно, что к нему нельзя применить в законном смысле слова, обвинение в государственной измене. То, в чем его можно было обвинить, подпадало под юридическое понятие, выраженное английским словом misdemeanour, беззаконие, и даже если судьи попытались бы инкриминировать felony – нарушение верноподданического долга, то все же Страффорд был юридически прав, говоря, что сотни беззаконных деяний не составляют еще felony, а сотни felonies не являются еще государственной изменой. Но суровые судьи, члены преобладающей в парламенте партии, не хотели выпускать своей жертвы. Они прибегли к обвинению законодательным порядком, посредством так называемого bill of attainder (обличительный акт).
      Нет сомнения, что закон, установленный обеими палатами и утвержденный королем, мог сделать неправое правым и наоборот. Тщетно некоторые сторонники той же партии назвали такое дело политическим убийством. Им ответили словами о государственной необходимости, софизмами о том, что человек, попирающий законы, не может надеяться на защиту с их стороны. Нельзя оспаривать, что в этот раз – единственный раз – Страффорд являлся поборником закона, следовательно, общественного блага и свободы. Но борьба была слишком горячей и ее высокие цели заслоняли собой точку зрения права. Дело шло о победе над страшнейшим и опаснейшим для будущего врагом.
      Сторонники старого порядка вещей среди знати и офицеров войск, расположенных на севере, вместе со множеством представителей англиканской Церкви и понимавших грозившую ей опасность, были готовы на реакционное движение, но прежде, чем оно достигло чего-то определенного, слухи о нем породили общее возбуждение, особенно в Лондоне, где радикальная партия была наиболее сильна. Верхняя палата, весьма малочисленная, поддалась давлению общественного мнения: 26 голосами против 19, она приняла bill of attainder, вотированный подавляющим большинством Нижней палаты. Дело оставалось только за королевской подписью. Страффорд был настолько великодушен, что письменно слагал с короля все его обязанности по отношению к нему и советовал пожертвовать им, чтобы сохранить за собой возможность добиться соглашения с народом. К сожалению, в ту минуту, когда Карлу следовало слушать лишь голос своей совести, он имел слабость пригласить на совет некоторых епископов. Только один из них посоветовал ему следовать голосу совести. Король предпочел то, к чему его трусливо склоняли другие. «Не уповайте на князей мира!, – произнес Страффорд словами Писания, узнав о решении своего государя.
      Казнь совершилась на Тауэрском холме 12 мая 1641 года. Граф смело склонил свою голову под топор, достойно выдержав борьбу до конца.
       Лорд Страффорд. Гравюра работы де Пасса. В глубине картины – сцена казни Страффорда

Казнь Страффорда. 1641 г. Положение короля

      Король и те лорды и епископы, которые убеждали его не подвергать себя самого и всех их опасности из-за одного человека, напрасно принесли Страффорда в жертву. Тотчас же вслед за своим согласием на вышеуказанный билль, Карл должен был подписать и тот, согласно которому парламент присваивал себе единоличное право роспуска палаты или отсрочки ее заседаний. Но все это предоставляло возможность королю свободно ехать в Шотландию, где он надеялся исправить сделанные им прежде ошибки и тем самым разорвать связь шотландцев с английскими радикалами. Он исполнил все их желания, дал обещание замещать все высшие должности в Шотландии не иначе, как по выбору сословных чинов, вручил ведение всех важнейших дел самому главному лицу партии, графу Ардейлю, взяв при этом с него и с Александра Лесли, недавно предводительствовавшего шотландскими войсками, честное слово в том, что они не станут принимать участия в английских смутах. Лесли был пожалован титулом графа Льювен. Умиротворив, таким образом, Шотландию, Карл надеялся, что ему удастся восстановить порядок и в Англии.

Убийство в Ирландии

      Но в это самое время англо-шотландские дела усложнились тем, что происходило в Ирландии. Католики – как английские уроженцы, так и масса туземного, кельтского происхождения – воспользовались слабостью местного правительства, во главе которого не было уже человека, подобного Страффорду. Они нашли удобный случай отделиться, сделать страну самостоятельной, католической, кельтской. Вожди движения и монахи спокойно обсуждали вопрос: следовало ли просто изгнать саксов-протестантов или истребить их? А когда восстание вспыхнуло и распространилось по всему острову, при малочисленности гарнизона вопрос разрешился сам собой, благодаря давно накопившейся вражде, обнаружившей теперь всю свою ярость. Тысячи трупов покрывали землю, совершались всевозможные ужасы, и небольшие военные силы, присланные королем, смогли добиться лишь того, что удержали за собой несколько крепостей.

Великий выговор, 1641 г.

      Английский парламент отсрочил свои заседания, возложив текущие дела на особую комиссию. Король возвратился из Шотландии и по-видимому был готов поступать разумно. Меры Палаты общин против порядков англиканской Церкви (придача пасторам учителей, лекторов) порождали брожение в народе, а в самой палате было сильное, умеренное меньшинство, которое считало, что пора уже остановиться. Но ирландский погром снова разжег протестантское чувство, всюду ходили слухи о папистских заговорах. Главное же было в том, что палата зашла слишком далеко для того, чтобы не идти еще далее.
      Самый влиятельный из лидеров парламентского большинства, Джон Пайм, побудил палату к еще одному революционному шагу. В представленном ею великом увещании (Remonstration), содержавшем 200 пунктов, были изложены все обвинения в адрес правительства – настоящие и прошедшие. В заключение требовалось лишение прелатов их светских должностей и почетного звания и назначение на высокие места как по внутренним, так и внешним делам только лиц, облеченных доверием парламента.
      Но выскажется ли большинство Нижней палаты за это «увещание» – было еще вопросом. Это должно было решиться 22 ноября 1641 года. После ожесточенных прений, длившихся до полуночи, и в которых, с одной стороны, спорили Эдуард Гайд, лорд Фальклэнд, Джон Кольпипер, а с другой – Пайм и Гампден, послание было одобрено с перевесом всего лишь в 11 голосов (159 за послание, 148 против). Меньшинство отчаянно протестовало и произошла бурная сцена – была минута, когда сама палата грозила обагриться кровью, но Гампдену удалось усмирить волнение. Спустя несколько дней король прибыл в Лондон, где был принят вполне приветливо. «Увещание» было ему представлено. Он назначил новых лиц на правительственные должности из числа парламентского меньшинства: в их числе были лорд Бристоль и его сын Джон Дигби.
      Однако полный разрыв был уже близок. Поводом к нему послужили отношения епископов – население восставало, преимущественно, против них. Они подвергались оскорблениям, а тирания, до которой позволяла себе доходить Палата общин, грозила им величайшей опасностью. В декабре 1641 года они представили, за главной подписью архиепископа Йоркского, письменное уведомление, в котором, надо признать не совсем разумно, заявляли, что не будут признавать для себя обязательными парламентские постановления до тех пор, пока не будут насильственно лишены своих кафедр. Палата ответила на это обвинением духовенства в государственной измене. Двенадцать епископов подверглись заключению, а все остальные духовные чины – изгнанию из парламента. Большинство Палаты общин давно уже придерживалось мнения шотландцев о необходимости освободить духовенство от участия в политических делах.
      Против первых советников короля, лордов Бристоль и Дигби, было тоже сформулировано обвинение в государственной измене. В подобные времена существует всегда какое-нибудь слово, которым клеймят все то, что хотят истребить – таким обвинением служило теперь «братание с Испанией». Натянутость положения и последние решения радикальной партии внушили Карлу роковую мысль: он ответил на обвинение своих лордов встречным обвинением в государственной измене пятерых членов Нижней палаты, в том числе Пайма и Гампдена. Верхняя палата была изумлена, выслушивая это обвинение, потому что ей не были подсудны члены Нижней палаты. Король решил арестовать вышеупомянутых лиц на другой же день, но они узнали об этом утром (4 января 1642 г.) и тогда совершилось нечто неслыханное, а именно: когда сам король Англии вошел в Палату общин с вооруженным конвоем из офицеров и своей стражи, то пятерых обвиняемых там не оказалось. Он обратился с вопросом к спикеру, тот упал на колени и стал извиняться, причитая о том, что он только слуга палаты.
      «Птицы выпорхнули, как вижу»,– сказал король, а затем прибавив несколько слов – полуобещаний, полуугроз – удалился.
      Стало ясно, что после этого безумного шага, разом как бы оправдавшего все меры, принятые палатой до того момента, становилось невозможным какое-либо примирение, какое-либо совместное действие между королем и парламентом. Само население, именно лондонское, было задето этой – не то неудавшейся, не то и не начатой, а лишь намеченной – попыткой к перевороту, посягавшему на права парламента, который стал всемогущим благодаря этой самой несчастной затее. Король удалился в Гамптонкорт, потом в Виндзор, между тем как Палата общин продолжала заседать среди ликований народа и с участием возвратившихся в нее Пайма, Гампдена и прочих. Она издавала, без всякого страха постановления, по которым король лишался права назначать должностных лиц без согласия парламента, лишался он и главного командования над армией. Учреждалась гражданская стража. Мечи были обнажены.

Начало междоусобной войны, 1642 г.

      Король решительно отказался от передачи крепостей и вооруженных сил в ведение парламента и отправился в Йорк (март 1642 г.), где вокруг него быстро сплотилось значительное число его приверженцев с оружием в руках. В то время как парламент, со своей стороны, овладел уже несколькими крепостями. Как в Уэстминстере, так и в Йорке, были изданы воззвания, приглашавшие народ взяться за оружие,– следовательно, приступить к междоусобной войне.
      Обе стороны полагали, что отстаивают основные законы государства. В летние месяцы этого рокового года Англия представляла собой величественную, хотя и страшную картину. Во всех графствах боролись партии, представителями которых были лица уважаемые, принадлежавшие к самым именитым фамилиям. Они поднимали оружие сознательно, с полным, искренним, религиозным или политическим убеждением. В северных и западных провинциях преобладали сторонники короля, между тем как парламент опирался преимущественно на столицу и флот, для которого Карл так много сделал. Во главе парламентского войска стоял человек с громким именем, но мало способный в военном отношении – граф Эссекс, сын несчастного любимца королевы Елизаветы.
      Карл, к которому присоединился в Йорке его племянник Рупрехт Пфальцский, водрузил в Нотингеме (август) свой штандарт, старинный боевой символ военного главенства для вассалов короны. На этом знамени была надпись: «Воздайте кесарево кесареви». Король взывал к своим подданным против мятежника, графа Эссекса. Парламент издал в том же августе ультиматум, включавший 19 статей, сущность которых гласила: король не может предпринимать никакой важной правительственной меры, не может назначать никого пэром, высшим судебным или иным чином, не может разрешать браков в королевской семье, не может предпринимать никакого военного действия, иначе, как с согласия парламента. Карл ответил на это совершенно справедливо, что в таком случае за ним останется только титул величества, но королем он уже не будет.
      В октябре произошла первая большая стычка при Эджгиле, в Оксфордшире, где королевская конница, «кавалеры», оказалась сильнее конницы «круглоголовых» (под этими двумя кличками значились противные стороны). Но парламентская пехота взяла верх над королевской, так что победа еще не досталась никому. Но вообще этот год был более благоприятным для королевских войск, которые двинулись на Оксфорд, причем кавалерия под командованием храброго пфальцского принца дошла до окрестностей Лондона.
      В начале 1643 года королева Генриета Мария, женщина большого ума и отваги, настоящая дочь Генриха IV, доставила из Голландии, куда ездила лично, часть войска и боевых снарядов в помощь своему мужу, на которого оказывала большое влияние. Большой подвоз припасов, выгруженный ею с опасностью у Берлингтона, был встречен в Оксфорде с восторгом. Весь этот год оказался удачным также для короля: был взят Бристоль, второй город страны, в Ирландии было заключено перемирие и настроение ирландского народа, равно как и смена правления во Франции, подавали надежду на будущее; в самой Англии население жаждало мира – все это позволяло предполагать, что дела примут благоприятный для короля оборот.

Оксфорд и Вестминстер, 1643 г.

      Но новые события в Шотландии снова изменили все. Успехи королевского оружия в Англии вызвали у шотландских вождей справедливое опасение в том, что торжество Карла в Англии будет сигналом к утверждению его власти и в Шотландии. Но наиболее важным стимулом для вождей господствовавшей в этой стране партии, на которых имели большое влияние честолюбие и усердная пропаганда проповедников, было желание доставить победу их церковной системе, пресвитерианству, на всем острове. Истины христианства в епископальной Церкви казались им Ковчегом Завета в руках филистимлян. Короля нельзя было упрекнуть в несоблюдении обещаний, данных им шотландцам, но парламентская партия в Англии радовалась возможности шотландского вторжения и отправила в Эдинбург уполномоченных для заключения союза между шотландским «конвентом» – то есть парламентом, собравшимся без королевского указа – и уэстминстерским собранием.
      Союз этот, как выражались его члены, был направлен против папистской и прелатской партии. На содержание шотландского войска должно было пойти уже захваченное имущество или то, которое еще будет захвачено у противников, которым была придана кличка «зловредных» (malignant). Шотландцы пошли на отчаянный шаг – их религиозный энтузиазм, искренний, потому что был полон самоотверженности, ослеплял их, не позволяя здраво рассудить, что и в лучшем случае, то есть при полном соединении Церквей в обеих странах, главная, властная роль будет на стороне Англии, а никак не Шотландии. Но до этого было еще далеко.
      Верный королю магнат, граф Монроз, вооружил горных шотландцев. Главнокомандующий в Ирландии, граф Ормонд, тоже отправил в помощь королю несколько полков. Парламент выставил две армии: одной командовал граф Эссекс, другой – граф Манчестер. Король сделал довольно удачный ход, объявив, что парламент действует не добровольно, а насильно. Парламентская партия объявляла, со своей стороны, что король не свободен, а состоит во власти недобрых советников. При этом король воспользовался тем, что многие члены парламента бежали или были изгнаны из Уэстминстера. Он созвал их в Оксфорде и открыл там другой парламент, более многочисленный, нежели уэстминстерский: он состоял из 53 лордов и 175 членов Палаты общин, которые и открыли свои заседания в январе 1644 года.
      Королевские войска в том же году одержали победу над Эссексом в южных и западных провинциях. Сам король, не будучи прирожденным воином или военачальником, обладал, однако, неплохими качествами воина: личной храбростью, рассудительностью, выносливостью, умеренностью и не тяготился походной жизнью.

Сражение при Марстонморе, 1644 г.

      На севере принцу Рупрехту удалось освободить Йорк, осажденный английскими и шотландскими войсками. Но вместо того, чтобы избежать битвы в открытом поле, он увлекся своей отвагой и принял бой при Лонг-Марстонморе (июль 1644 г.), к западу от Йорка. С обеих сторон было по 20 000 человек. Парламентская армия состояла под командованием Томаса Файрфакса. «С вами ли Кромвель?», – спросил принц до начала сражения у одного пленного солдата из парламентского войска. Оливер Кромвель, о котором он осведомлялся, был самым известным из военачальников неприятельской кавалерии, тот, которому было суждено остаться победителем в этот день.

Оливер Кромвель

      Этот человек, о могучей личности которого будет еще сказано ниже, состоял членом парламентов 1628 и 1640 годов. Теперь, в сорокатрехлетнем возрасте, он стал в ряды войск с решимостью человека, проникнутого своими религиозными убеждениями и сознанием правоты своего дела. Без всякого первоначального военного образования, но одаренный природной проницательностью, он угадывал, что главная сила «кавалеров» заключалась в высоко развитом в них чувстве рыцарской чести. В противовес этому он сумел пробудить в своем полку, составленном из местного населения графств «восточного союза», другой, еще более сильный, религиозный дух. Руководствуясь именно этими соображениями, назначал он и своих капитанов. Это настроение, обеспечивающее крепкую дисциплину, перенеслось из его отряда и на прочие.
      Яростная атака королевской конницы разбилась об эти стойкие войска: «Господь обратил их в колосья, скашиваемые нашими мечами, потом мы смяли их пехоту нашей конницей и опрокинули все, что было перед нами». Сразу по окончании битвы Кромвель пишет одному полковнику, утешая его в потере сына: «Вы превозможете все через Того, Который дает нам силу: через Христа». Сам Кромвель тоже уже потерял сына в этой войне. Королевские войска потерпели тяжкое поражение, Йорк был в руках «круглоголовых», и Англия заключила с Шотландией тесный союз. Военными действиями распоряжался «комитет обоих королевств», в который входило по семь лордов и по четырнадцать общинных чинов с каждой стороны.
      Тщетны были усилия прочих членов Верхней палаты – в Уэстминстере состоялся духовный съезд, и устав пресвитерианской Церкви, в шотландском духе, был признан господствующим. Но единство настроения было уже нарушено: вырастала новая сила в лице «независимых», которые считали опасным распространение пресвитерианского церковного строя на все государство и хотели перенести, более решительно, нежели пресвитерианцы, центр тяжести «Церкви» на отдельные религиозные общины, которым они присваивали почти полную независимость. Они полностью отвергали какой бы то ни было иерархический принцип.
      На основании этого исчезало всякое различие между клиром и мирянами. Кромвель, издавна уже принадлежавший к этой партии, восстал против пресвитерианского взгляда, по которому миряне были лишены права проповеди. Почему запрещалось им говорить о том, чем сердце их было переполнено? Было очевидно, что такое воззрение дойдет до самых крайних требований и в политической сфере, и не остановится перед правами самой короны. Но пока эта партия была вынуждена преклоняться перед волей пресвитерианского большинства.
      Переговоры, которые велись с королем в Уксбридже, не увенчались успехом, что еще более усилило влияние «независимых». Они преобладали в армии, и Кромвель поступил весьма ловко, внеся в Палату общин предложение, по которому ни один член парламента не мог занимать какой-либо военной или гражданской должности. Этот билль самоустранения, лучше сказать, самоотречения, казавшийся только выражением бескорыстия, послужил прежде всего тому, что граф Эссекс должен был уступить свое место «независимому» Томасу Файрфаксу. Для самого Кромвеля было сделано исключение на некоторое время, но весь состав армии был преобразован в свете нового постановления.

Битва при Назебае, 1645 г.

      Решительная победа на поле битвы последовала в 1645 году. В начале этого года был казнен архиепископ Лауд, почти уже позабытый, но в начале войны действовавший в интересах короля. В Шотландии господствовала сильная реакция; Монроз одерживал победы на севере и в апреле взял Денди. Сам король занял в мае Лейстер, но в июне произошла пагубная для него битва при Назебае, к югу от Лейстера, в Нортгэмптоншире. Благодаря Кромвелю, командовавшему кавалерией на левом фланге армии Файрфакса, она завершилась полным поражением королевских войск после отчаянного их сопротивления.
      Среди трофеев оказалась и тайная переписка короля, часть которой по распоряжению парламента была опубликована. Из этой публикации стало очевидно, что король,– и это неудивительно – делал все свои уступки лишь условно, в ожидании лучших времен. Понесенное им поражение усугублялось раздором, возникшим между его приближенными. Принц Рупрехт был вынужден сдать Бристоль, но окружение короля считало, что необходимости в этом еще не было. Офицеры были на стороне принца, но Карл жестоко упрекал его, и между ними произошла бурная сцена. Между тем положение дел ухудшалось с каждым днем. Королевские замки и крепости постепенно переходили во власть парламентских войск. Карлу, если он не хотел окончательно покориться парламенту, оставалось одно: удалиться в Шотландию, что советовал ему и французский посланник. Карл прибыл с небольшой свитой в шотландский лагерь (май 1646 г.). Но положение Монроза не было уже победоносным, а король ошибался даже в отношении свободы своих действий. Шотландцы оказали ему королевские почести, но он не мог поступать по своей воле и должен был поселиться в Ньюкасле на Тайне.