По этому договору, подписанному в Мюнстере, Испания была вынуждена признать полную независимость Соединенных Нидерландских Штатов и сделать территориальные уступки, зато она была свободна действовать против французов, которые не соглашались на мир, несмотря на выгодные предложения со стороны Испании, и именно теперь (1647 г.) намеревались отнять у нее лучшее из ее итальянских владений – Неаполь.
И в этом случае проявилась слабость основ испанского владычества в Италии. На него смотрели здесь лишь как на чужеземное иго. Налог на предметы первой необходимости, введенный при общей нужде и в неурожайный год, послужил к вспышке мятежа в Палермо (май 1647). Впрочем, это движение было подавлено испанскими властями без особого труда. Но в Неаполе дело приняло серьезный оборот. И здесь вице-король, дон Родриго Понс де Леон, герцог Аркосский, обложил налогом зерно и плоды.
Пустая ссора на базаре из-за опрокинутой корзины со смоквами послужила сигналом к восстанию (7 июля), с которым вице-король был не в силах справиться. Толпа выбрала своим главой рыбака из Амальфи, Томазо Аниелло, или Мазаниелло, как его называли обыкновенно. И Св. Петр был простым рыбарем... Этот Мазаниелло творил суд и расправу на Толедской площади. Он отбил вылазки испанцев из замка дель-Уово, в котором укрылся вице-король. Дело кончилось соглашением, по которому налоги должны были уплачиваться в размере, установленном еще при Карле V. В случае необходимости, для обложения новыми налогами требовалось согласие на то городского совета и народных представителей. До утверждения этого договора королем народ решил оставаться вооруженным.
Эта толпа, как и новый ее «генерал-губернатор» Мазаниелло, не могли быть, разумеется, на высоте своего положения и предались дикому произволу. Мазаниелло, ослепленный удачей, дошел до действительного психического расстройства. Увлечение толпы им скоро остыло, и она рукоплескала вице-королю, когда тот показался на улице сразу после убийства Мазаниелло, выполненного по его приказанию.
Однако столь же быстро наступила и новая реакция. В ту же ночь тело убитого, увенчанное лаврами, с мечом и фельдмаршальским жезлом, было перенесено в церковь дель-Кармине при громадном стечении народа, и восстание вспыхнуло снова. Вице-король вынужден был опять укрыться в замке, а вместо Мазаниелло выступил, на этот раз уже синьор, князь Масса. Испанский флот под командованием дон Жуана Австрийского стал бомбардировать город (октябрь) в то время, как войска вице-короля сделали вылазку. Однако испанцы вынуждены были отступить, и главой восстания стал один оружейник, Дженаро Анезе.
Он счел нужным обратиться к помощи извне, и на призыв его откликнулась Франция или, по крайней мере, знатный французский подданный, герцог Генрих Гиз. Он прибыл из Рима в Неаполь и принял здесь участие в делах той партии, которая учредила «королевскую неаполитанскую республику». В декабре того же года, действительно, прибыл французский флот, но он ушел обратно ничего не достигнув. Вскоре и герцог Гиз покинул Неаполь. Испанская власть была восстановлена при условии замены бывшего вице-короля другим. Была объявлена амнистия на испанский лад: последний народный вождь, Анезе, был казнен, как только перестал быть страшным для испанского правительства.
Однако здесь, как и в Нидерландах, и в Португалии, и во всех других странах, испанское владычество не соорудило себе прочной основы – благорасположения подданных. Поэтому дни этого владычества были сочтены. Однако Европа мало выигрывала от того, что французская монархия окрепла теперь так, что могла занять место Испании в качестве всеобщего деспота. Вестфальский мир вознес Францию на такое положение и разжег в сердцах ее правителей жажду к территориальным захватам и расширению могущества, а не удовлетворил ее.
Как мы уже видели, продолжительная война ослабила немецкую нацию и надолго сделала ее неспособной к развитию в отношении действительной свободы. Одни Нидерланды вынесли из континентальной борьбы такой государственный строй, который давал им возможность впредь быть очагом и родиной свободы. Еще важнее был тот факт, что в Англии отменилась навсегда форма неограниченного монархического правления, остававшаяся неприкосновенной еще многие годы в остальных европейских государствах.
1. Религиозно-политическая борьба. 1625-1649 гг.
Карл I, второй король из дома Стюартов, вступил на английский престол в марте 1625 года. Лично он был несравненно выше своего отца: в отличие от его ненадежной, бестолковой натуры, Карл был сдержан, точен во всем, рассудителен, спокоен. Образ жизни его был безупречен. Вообще, этот король производил впечатление честного и прямодушного человека, прямодушного до того, что позднее, при роковых осложнениях, среди которых политика вынуждала его к притворству, к утайке его действительного настроения, он не сумел обмануть никого – это был характер совершенно непригодный для дипломатических действий. Воцарение его, двадцатипятилетнего юноши, было встречено с большими надеждами. Лишь позднее обнаружилось, что наряду со своими хорошими качествами, он тоже обладал упорством и «нелегкой рукой» Стюартов.
Король Карл I, английский. Гравюра работы де Иода-младшего с картины кисти ван Дика
Начало царствования Карла I
Брак Карла I с французской принцессой явно указывал на антииспанское направление английской политики, которой сочувствовал народ и которой придерживался король. Он созвал свой первый парламент (июнь), но был разочарован, встретив сопротивление со стороны его членов, которые, желая воспользоваться случаем для облегчения многочисленных тягостей, возложенных на население при прошлом царствовании, требовали строгого применения законов против папистов.
Уступки, сделанные в религиозном отношении королеве-католичке и ее свите, вызывали общее недовольство. В условиях откровенного сочувствия протестантов к религиозной борьбе, происходившей на материке, народу не нравился и сам брак короля с католичкой. Парламент утвердил только две «субсидии», притом одновременно с весьма важной финансово-политическою мерой: главный доход короны доставлялся пофунтовым и потонным сбором (poundage и tonnage – процент со стоимости любого ввозного товара и пошлина на иностранное вино). Прежде этот доход утверждался на период всего царствования, теперь же парламент утвердил его только на год. Королю приходилось пожинать плоды, посеянные необдуманными действиями своего родителя, как бы умышленно внушавшего недоверие парламенту. Он считал эту новую меру оскорбительной, а себя вправе получать те доходы, которыми пользовались его предшественники и которые за последние годы возросли благодаря увеличившемуся торговому обмену.
Возможно, королю вредило то, что он удержал при себе в качестве своего главного советника любимца покойного короля, герцога Бекингема, сопровождавшего его во время злополучного сватовства в Мадрид. Англичане никак не хотели терпеть у себя верховенства фаворитов и первых министров, которое процветало во Франции и в Испании. Следует отметить, что герцог слыл человеком способным и весьма трудолюбивым, но при этом тщеславным и безнравственным, порой даже легкомысленным, занятым только своей особой и своими успехами. Его ненавидели уже только за то, что он был осыпан наградами и богатствами со стороны двух королей. Можно сказать, что его предложения отвергались парламентом только потому, что делались от его имени. Роковым образом, король стремившийся к утверждению своей власти, должен был поддерживать своего министра и по его настоянию он распустил парламент.
Джордж Виллье, герцог Бекингемский. Гравюра работы Дельфа, 1626 г., с картины кисти Миревельтса
Парламент, 1626 г.
После новых выборов, парламент был созван в феврале 1626 года. Он оказался еще менее сговорчивее первого, хотя не скупился на заверения быть опорой короля, но опорой условной, в соответствии с парламентским укладом– via parlamentaria. Так, палата требовала отчета о субсидиях, вотированных парламентом в 1624 году. Однако настойчивее всего собрание требовало увольнения Бекингема. Нижняя палата большинством голосов (225 – за, 116 – против) решила представить палате лордов предложение об аресте герцога. Даже в Верхней палате у него было мало друзей, и Карл, во избежание неблагоприятного решения, распустил и этот парламент.
Бекингем только усилил общее негодование своей неразумной или, по крайней мере, неразумно примененной на деле, внешней политикой, повлекшей самые пагубные последствия. Как было выше сказано, англо-голландский флот принимал участие в уничтожении гугенотской эскадры, что очень не понравилось английским морякам и некоторые суда даже отказывались подчиняться полученным приказам. Затем, вместо того, чтобы послать флот к Везеру, на помощь датскому королю Христиану, который предпринимал немало усилий для торжества протестантства, Бекингем отправил суда к испанским берегам, откуда они вернулись без всякого успеха (декабрь 1625 г.). Его считали виновным в неудаче протестантов при Луттере (1626 г.). Когда же во французской политике наступил поворот в пользу Испании, то Бекингем пошел уже на защиту осажденной Ла-Рошели, поднявшей у себя английский флаг. Герцог даже лично принял командование над флотом, но не смог оказать реальной помощи протестантскому городу и должен был бесславно вернуться после своей неудачной попытки помочь протестантам у острова Ре (ноябрь 1627 г.), о которой говорилось выше.
Парламент 1628 г. Petition of rights
Однако внешние проблемы заслонялись внутренними неурядицами. В марте 1628 года был созван новый парламент. На этот раз обе стороны проявили сдержанность. Король дал необходимые обещания, парламент согласился на субсидии, но в то же время жаловался на произвол, с которым производились в последнее время аресты. Парламент настаивал на том, что король не наделен неограниченной властью и в то же время не покушался на остальные его права. После единогласного одобрения пяти субсидий, парламент представил королю свою петицию о правах, направленную преимущественно против введения не одобренных палатами налогов, или привлечения займов, а также против несправедливых арестов без судебного разбирательства. Король принял эти условия, и такой примирительный образ действий с обеих сторон произвел общее ликование: повсюду стоял звон колоколов и горели фейерверки.
Но разногласие было лишь прикрыто, а никак не устранено. Карл I придерживался мнения, что правительство не может обходиться в известных случаях без права лишать свободы тех или иных лиц. Он посоветовался с некоторыми высшими судебными чиновниками, и те нашли, что его согласие на петицию никак не связывало его в отношении прав, относящихся к прерогативе королевской власти. Лидеры Нижней палаты, заметив, что король соглашается на петицию лишь условно, составили обвинительный документ, «великое увещание» (Remonstration), ясно изложив в нем, что виновником всех зол является герцог Бекингем. Сессии парламента были отсрочены; герцог, возможно, для успокоения общественного мнения, занялся опять активной деятельностью, направленной против Испании, но в самом разгаре подготовки к военным действиям, предпринятых с целью реабилитироваться за поражение англичан при Ла-Рошели, он пал от ножа убийцы в Портсмуте (1628 г.).
Этот убийца, по имени Фельтон, был так потрясен словами «увещания» в котором Бекингем назывался врагом религии и государства, что думал совершает богоугодное дело. По его убеждению, все действия, направленные на пользу общества – допустимы и позволительны. Всякий добрый англичанин должен был разделять такое мнение, однако перед своей казнью он понял всю тяжесть своего преступления и невозможность оправдывать какими-либо соображениями об общей пользе то, что осуждалось божескими законами.
Между тем становилось ясно, что петиция, хотя и принявшая вид закона, не достигла своей цели. Король, возмущенный радостью страны при известии о кончине герцога, не узрел, что этот симптом является весьма серьезным предостережением и продолжал взимать свою пофунтовую и потонную пошлину. По-прежнему продолжались незаконные аресты без всякого разбирательства, по-прежнему будоражили умы проповеди в пользу такого абсолютизма, произвольная раздача должностей или повышения по службе. Общество возмущалось на возраставшее число папистов и на происки пробравшихся в Англию иезуитов.
Такое настроение царило в стране, когда вновь был созван парламент, в январе 1629 года. Король вновь требовал делегирования ему вышеназванных пошлинных доходов в течение всего периода его правления, как то велось со времен Эдуарда IV. Парламент, со своей стороны, твердо отстаивал свое право определять денежные затраты, и издал новое «увещание». Чтобы не допустить этого документа на обсуждение, король отсрочил заседания парламента, о чем спикер, Джон Финч, доложил собранию, после чего хотел удалиться, но некоторые депутаты удерживали его на месте силой до тех пор, пока «увещание» не было прочитано и одобрено большинством.
Неограниченное правление, 1629 г.
После этого Карл решился править без парламента, по примеру многих своих предшественников. Это решение тотчас же отразилось на внешнеполитических делах – королю пришлось отказаться от той роли в великой континентальной борьбе, какая подобала могущественному положению Англии. Он заключил мир с Францией, расторгнув прежний союз с гугенотами, взамен чего французское правительство сняло с него жесткие условия по содержанию его придворного штата, оговоренные брачным контрактом со стороны его супруги. В том же году (1630 г.) было заключено соглашение с Испанией. Что касалось Германии, то Карл довольствовался полумерами в отношении дел своей сестры, своего зятя и их потомства. Английские и шотландские войска, под командой маркиза Гамильтона, высадились у Узедома (июль 1631 г.) и приняли участие в некоторых военных операциях. Затем Карл отправил послов на Гейльбронский конвент для защиты интересов своего племянника после смерти Фридриха в ноябре 1632 года, и в Вену, где им пришлось выслушать одни сдержанные обещания потому, что там предпочитали «реальную дружбу с Испанией и Баварским курфюрсшеством ненадежному союзу с Англией».
Как мы уже видели, при подписании Пражского мира (1635 г.) пфальцские дела были предоставлены на добрую волю императора. Карл более уже не занимал в этом вопросе влиятельного положения отчасти из зависти к возрастающей силе Франции, особенно на море, а отчасти потому, что у него все более назревал план преобразования Английского государства на основе королевских прерогатив – другими словами, он хотел добиться неограниченной монархической власти, подобно существовавшей в некоторых континентальных государствах.
Главным правительственным деятелем Англии был в то время Ричард Уэстон, и он удачно справлялся со своей задачей в условиях крайне обременительного государственного долга и разнообразных постоянно возраставших обязательств казны. Таможенные доходы при нем увеличились вследствие процветания торговли, которой способствовал мир с Испанией, но канцлер казначейства пользовался и другими, более или менее тайными, источниками пополнения казны. Не вступая ни в какие споры о возобновлении некоторых притязаний короны, хотя и законных, но отмененных обычаем, он ввел систему монополий, откупов и пр. Самым важным, как в финансовом, так и в политическом смысле, из этих сомнительных средств был так называемый, корабельный сбор. На основании обязанности короля защищать торговлю и берега государства на всех его подданных, а не только на одних береговых жителей, была наложена особая подать в пользу короля, и судебные палаты, решавшие споры по этому предмету, давали заключения благоприятные для такой опасной теории. Они оправдывали ее, например, тем, что военные приготовления 1588 года, обеспечившие отражение испанцев, были произведены по указу королевы без всякого участия в том парламента.
Такие аргументы встречали мощный отпор и один джентльмен из Бокингемшейра, Джон Гампден, представитель старинного земельного зажиточного дворянства этой провинции, не согласился заплатить наложенных на него двадцати шиллингов, аргументируя это именно тем, что такая подать не была утверждена парламентом и, следовательно, взимание ее было незаконным. Он был обвинен по суду, но пример его все же нашел подражателей. В сущности, руководствуясь такими соображениями, можно было взимать какую угодно подать и на содержание сухопутного войска. Между тем, иностранцев поражало даже то обстоятельство, что при процветании страны и возрастающем благосостоянии, король вовсе не думает об увеличении своей армии, несмотря на усиление народного недовольства.
Однако нельзя было упрекнуть короля Карла в том, что он тратит средства из государственной казны безрассудно. Содержание его двора не превышало того, что требовалось для поддержания достоинства страны, личная его жизнь была безупречна. Более того, он принимал все меры по поддержанию торговли и колонизации, толково и с любовью поощрял живопись, архитектуру, литературу и театр. Его никак нельзя было назвать легкомысленным и если он и добивался усиления королевских прерогатив, то делал это с целью улучшения государственного устройства. Но несмотря на столь благие намерения, ему откровенно мешали его личные недостатки. Отсутствие такта, упрямство, присущее всем Стюартам, и не допускавшее их поступиться чем бы то ни было, в случае же неизбежности согласиться на что-либо противное его убеждениям, он делал это не иначе, как с затаенной мыслью снова все изменить при более благоприятных обстоятельствах. «Карлу недоставало, – замечает, со свойственною ему тонкостью тот немецкий историк, которому мы обязаны столькими меткими характеристиками, – того чувства, которое заставляет человека отличать исполнимое от неисполнимого». Другими словами, можно сказать, что ему недоставало рассудительности для правильного, применения своего ума к действию.
Правление Карла. Архиепископ Лауд
Все это выразилось ясно в отношениях Карла к религиозным делам. Ему было необходимо найти в народе опору своему личному способу правления, и потому он благоволил к своим католическим подданным, которым, по их признанию, никогда еще не жилось так хорошо. Законы против них не были отменены, но оставались бездейственными. Сторонники короля, как и враги, в равной мере ожидали, что он восстановит католицизм, хотя сам Карл был далек от такой мысли, твердо придерживаясь основ английской Церкви и сознательно отвергая папизм. Но отстаивая свои церковные прерогативы столь же упорно, как и политические, он хотел обеспечить безусловное преобладание в государстве введенному епископо-королевскому церковному строю. Для этой цели Карл избрал ближайшим своим сподвижником Уильяма Лауда, возведенного им в достоинство примаса Англии и архиепископа Кентерборийского,– человека, разделявшего ее воззрения, но крайне ограниченного. Лауд был предан английской Церкви до фанатизма, и потому слыл ярым противником восстановления главенства папы. Однако склоняясь к арминианству по своим богословским воззрениям, он обладал ортодоксальной нетерпимостью, и потому особенно ненавидел пуритан, число которых постоянно росло, причем они приобретали силу именно благодаря тяготевшему над ними преследованию.
Карл и пуритане
Уже Иаков I жаловался на то, что в его государстве так расплодились эти «ехидны», как он высокомерно обзывал пуритан. С тех пор среди среднего сословия и даже части дворянства значительно укоренилось то более строгое понимание христианских истин и значения реформации, которое получило кличку «пуританства». Пуритане восставали против внешней обрядности англиканской Церкви, роскошных процессий, свечей, крестов, риз и митр, «старого суеверия, требовавшего поклона перед алтарем»
других частностей, унаследованных от папства, т. е. от «царства антихристова», как они выражались, действительно, не имевших ничего общего с простотой евангельского слова, скорее даже противоречивших ему. По этой же причине восстали протестанты против епископства и всей иерархической системы, столь сильно разнящейся с изначальным идеалом христианства. Но самой глубокой и основной причиной противоборства пуритан было «постыдное происхождение англиканской Церкви, созданной в угоду страсти и пороков деспота, позорной уступчивости одних и низких интриг других, поэтому обязанной своим существованием всему, что противно Богу и Писанию и совместимой лишь с придворной суетностью, мирскими потехами, пляской, театральными зрелищами и прочими бесовскими забавами». Все негодование секты обрушилось на светские удовольствия, особенно на распространившуюся общую страсть к театру. Один пуританин, игравший значительную роль в парламентской борьбе, Уильям Прин (Prynne), написал книгу «Histriomastix» (бич лицедеев), за что на нем были выжжены клейма и отрезаны уши.
Если бы Карл ограничился политической сферой, то мог бы одержать победу. Этой стороне его стремлений много содействовал весьма преданный ему и способный человек, бывший член парламентской оппозиции, Томас Уэнтворт, перешедший в другой лагерь потому, что здесь открывалось больше простора его честолюбию. Король назначил его своим наместником в Ирландии и Уэнтворт вел здесь дела весьма успешно. Но совмещение религиозного насилия и политического было большой ошибкой со стороны Карла. Оно придало оппозиции стойкость и то внутреннее содержание, которое удвоило ее значение.
На протяжении ближайших лет деятельность оппозиции была направлена, впрочем, безуспешно, против двух главных учреждений, служивших Карлу основой существования его системы: звездной палаты или чрезвычайного светского суда, члены которого назначались от правительства, а компетенция осталась неопределенной, и верховной комиссии, подобного же чрезвычайного духовного суда, которому подлежали все дела, касающиеся лиц, именуемых господствующей Церковью «еретиками».
В 1637 году дела оппозиции были настолько плохи, что многие даже из числа влиятельных членов парламента и лидеров партий думали о переселении за море, с целью найти там свободу для исполнения своих религиозных обязанностей. С 1640 года эмиграция в Америку приняла, действительно, большие размеры, но Карл I совершил самый безумный шаг – решил установить в Шотландии свою англиканско-абсолютистскую систему.
Положение дел в Шотландии с 1618 г.
Стремления Иакова I восстановить и здесь епископальное правление и ввести один церковный епископальный строй для обоих королевств – не имели особенного успеха. Епископы опять получили право заседать в шотландском парламенте, но средоточие духовной силы, ее законодательная власть, была прерогативой общего собрания духовенства (the general assembly). Пертские статьи (1618 г.), которыми предписывалось коленопреклонение при принятии причастия и соблюдение больших праздников, почти не соблюдались как дворянством, так и народом по причине распространения среди них кальвинистских идей. Это направление, еще не утвердившееся в Англии, было уже господствующим в Шотландии.
Тот факт, что король взял себе в жены «хананеянку», порождал здесь большее негодование, нежели в Англии, и посещение Шотландии Карлом, которого сопровождал архиепископ Лауд (1663 г.), не произвело в стране благоприятного впечатления. Его старания ввести здесь англиканскую обрядность были слишком явными.
Умышленное отклонение созыва «general assemblies» и на основании королевского приказа учреждение в Шотландии Верховной комиссии по примеру Англии вызвало общее недовольство. Люди начали рассуждать об активной и пассивной борьбе. «Страдать или повиноваться – выходит одно», – толковал народ. Но существовала еще и епископская партия, и ни Карл, ни тупоумный прелат, настраивавший его, не думали отступать.
В 1635 году при активном участии короля была составлена в англиканско-епископальном духе книга канонов, опубликованная в 1636 году и которая должна была получить обязательное применение во всем королевстве. Относительно толкования Ветхого Завета было достигнуто соглашение, но когда в октябре была провозглашена новая литургия, всюду распространилась молва о скором восстановлении папизма. К Пасхе 1637 года был обнародован новый церковный закон, немедленно вступивший в силу. Новая литургия должна была происходить в первый раз в большой Эдинбургской церкви Св. Джиля, 23 июля 1637 года. Все правительственные должностные лица явились на церемонию. Но только декан собрался приступить к службе, как в церкви поднялся страшный шум: крики, всякая брань огласили воздух, стулья и все, что попадалось под руку, полетело в декана и в епископа. При этом присутствовали и набожные дворяне и проповедники, но общее возбуждение было настолько сильно, что королевское правительство и даже сам Лауд посчитали за лучшее повременить с введением новых церковных правил.
1637 г. Оппозиция в Шотландии. Конвент
Но положение с каждым днем становилось серьезнее. Шотландские беспорядки приобретали все большее значение в связи с великой всемирной борьбой, происходившей на континенте. В это время произошла битва под Нордлингеном, в которой паписты одержали верх. Началось сопротивление против объединенного могущества «скипетра и митры». Недовольство вводимой литургией и сходки по этому поводу множились, но это не удовлетворяло недовольных: нечего было колебаться там, где приходилось выбирать между гневом Божьим и гневом королевским.
Партия решилась предъявить обвинение епископам и отвергнуть епископство вообще как несоответствующее старинными законами и самому Писанию. Король поступил здесь так же, как в и Англии, но его ответы с речами об истинной религии, о правах и о льготах жителей, о даровании амнистии не выражали его настоящих намерений и могли только усилить волнение, которое приняло форму открытого союза и завершилось торжественным договором, под названием «Covenant», который был обнародован в Эдинбурге 28 февраля 1638 года и подписан множеством лиц из высшего и низшего дворянства, духовенства и городских обывателей. Восстав против папизма и опираясь на парламентские решения в пользу реформатов, они требовали уничтожения Верховной комиссии, прежнего ограничения епископской власти общими собраниями, которые должны были впредь созываться ежегодно. Однако при этом подтверждалась и прежнее недовольство епископами.
Король отправил в Шотландию в качестве своего верховного комиссара знатного тамошнего уроженца, маркиза Джемса Гамильтона, который старался достичь соглашения. Он противопоставил вышеуказанному конвенту другой, которым с согласия короля восстанавливалось прежнее положение дел и допускались все те уступки, какие были незадолго до того – мера, совершенно достаточная для умиротворения нации или ее пресвитерианского большинства. Но было уже поздно. Знамя конвента было поднято, и народные массы, даже не до конца понимающие значение этого слова, привлекались им, как боевым кличем. И когда уже по королевскому повелению в ноябре 1638 года в Глазго состоялось генеральное собрание, значительное его большинство оказалось состоящим из «ковенантов», с которыми не было возможности войти в соглашение.
Это собрание объявило себя компетентным для суда над епископами. Изданное королем распоряжение о роспуске этого съезда и оглашенное на городской площади города Глазго, осталась без последствий. «Пертские статьи» были признаны недействительными, епископат уничтожен, епископы, в зависимости от степени их участия в королевском законодательстве в последнее десятилетие, были не только лишены своих кафедр, но и подвергнуты отлучению.
Вооруженное восстание в Шотландии, 1639 г.
Король принял вызов. В январе 1639 года он представил своим верным подданным в Англии оправдание, служившее ответом на постановления шотландского собрания, и собрал войско в 20 000 человек при содействии англиканского духовенства, дело которого было и его делом. Шотландцы со своей стороны выступили «за Христов венец и за Ковенант», или, как читалось на их знаменах: «За Господа, Короля и Ковенант». Они все еще придерживались той фикции, что восстают не против самой основы существовавшего государственного строя и не против короля.
Командование их войском принял на себя Александр Лесли, один из наиболее выдающихся людей из числа тех многих шотландцев, которые сражались на материке за торжество протестантства. Он служил в шведской армии и прошел свою военную школу под знаменами Густава Адольфа. Он происходил не из знатного рода и состоял в свите лорда Рота, но он обладал боевым опытом и его мнение имело большой вес на военном совете.
Обе армии встретились на границе в то время, как английский флот подошел к Фрису на Форте. Но королевскому войску недоставало той уверенности и того религиозного энтузиазма, которые одушевляли шотландцев, и дело кончилось переговорами, которые привели к соглашению, известному под названием «Бервикского мира». Войска были распущены, шотландские крепости возвращены королю, который взамен этого соглашался на отмену епископата и на созыв нового собрания и парламента, на котором должны были разрешиться спорные вопросы. Этот договор был принят с радостью всем протестантским миром, породив надежду на то, что Карл будет действовать в духе таких людей, как Лесли, то есть придерживаться политики защиты протестантства, и примет участие в континентальной борьбе, а шотландские войска помогут ему отвоевать обратно Пфальц.
Но, к несчастью Карла, его внешняя политика была столь же нерешительна и непоследовательна, как и внутренняя. При этом он постоянно подрывал одной из них другую. Карл постоянно колебался между Францией и Испанией, а при его дворе не переводились интриганы и интриганки обеих этих партий. Вследствие этого все его старания на пользу племянника были напрасны. В этом случае, как и в других, он хотел достигнуть цели, но избегал средств к ее достижению. Обладая проницательным умом, он ясно усматривал все трудности и опасности различных путей, но не обладал способностью принять твердое решение и неуклонно идти к намеченной цели. Французы называли его образ действий двусмысленным; в деле о Пфальце он вел переговоры как с ними, так и с испанцами, а те отплачивали ему за это весьма недвусмысленным сочувствием к шотландцам.
