Император Тиберий

      Известный анекдот заставляет Августа на смертном одре говорить об актерстве в жизни и даже влагает в его уста вопрос: хорошо ли он сыграл свою роль в жизненной комедии. Ни о ком невозможно было распустить более неправдоподобного и более несправедливого анекдота, и менее всего он может быть отнесен к Августу. На него уже в ранней юности была возложена в высшей степени важная и трудная задача, при этом назначены условия ее выполнения, и в течение долгой жизни, полной трудов и опасностей, он эту задачу блистательно разрешил. Своими успехами он был обязан той глубокой общественной необходимости, которая лежала в самом существе общего положения и настойчиво требовала соединения правительственной власти в руках одного правителя; но этими успехами он был обязан и полной беспристрастности своей натуры и государственному уму, с которым он, равнодушный к внешнему блеску и великолепию власти, сумел удержать ее в руках и направить к достижению определенных целей. Его домашний быт почти ничем не отличался от быта других вельмож, которые, как и он, имели дома в древнепатрицианской части города и, по обычаю римской знати, многочисленную дворню из рабов, составлявшую некоторое подобие двора. На внешнюю обстановку своей жизни он, по-видимому, обращал мало внимания. Тем не менее, его власть с каждым годом возрастала. Его похороны напоминали похороны монарха, правившего огромным царством, а те божеские почести, которые впоследствии были ему возданы, были только соответствующим воззрению древних выражением того, что и сам Август, и все совершенное им заслуживает памяти и признательности в потомстве.
       Храм Августа (слева). Божественный Август (в центре). Тиберий (справа). По изображениям на монетах.

Внутренние дела

      По самому свойству той своеобразной власти, которой обладал Август, было невозможно установить с полной определенностью факт наследования ему Тиберием, его приемным сыном. Но для всех это было совершенно ясно, и сам Тиберий после краткой и довольно лицемерной нерешительности оказался вполне готовым к наследованию (он правил с 14 по 37 гг.). 55-летний Тиберий — новый правитель Рима — был полнейшим представителем всех доблестей и всех пороков того древнего патрицианского рода, из которого он исходил. Он давно уже успел выказать, занимая самые разнообразные и весьма трудные должности, что он обладает большими способностями, что он отличный воин и выдающийся государственный человек; но он не умел заставить себя любить, да и не искал этого и, таким образом, представлялся всем в потомстве мрачным и жестоким тираном, причем светлые, несомненно присущие ему стороны скрываются под теневыми сторонами его типа. Во внутреннем строе государства монархическое начало при нем проявилось еще резче. Комиции и другие выборные народные собрания исчезли, и вместе с тем угасло одно из важнейших начал древнеримской жизни: народ отныне стал сходиться только в амфитеатре, в цирке, на театральных представлениях, где он иногда мог подурачиться, а иногда позволить себе и более серьезную демонстрацию. Сам правитель (princeps), в некоторых отношениях даже превосходивший своего предшественника личными достоинствами, еще более его явился господствующим центром в государстве и в обществе в такой степени, что даже избегал вступать в деловые отношения с сенатом, который преклонялся перед его властной волей, перед его проницательным разумом и большой опытностью в делах.
       Тиберий. Мраморная статуя. Из Ватиканского музея.
      Впрочем, он по отношению к сенаторам строго придерживался форм вежливости, обычных между знатными людьми: так, например, если у него обедал консул, то он, провожая его, сам доводил до дверей, точно так же, как и принимал его у дверей при встрече. Главным образом уронили его в глазах современников и очернили во мнении потомства те многочисленные процессы, направленные против заговоров и оскорблений величия, которые при нем пришлось вести сенату, защищая величие всего государства, всего римского народа, в лице его представителя. Процессы же эти не пользовались в римском обществе популярностью уже потому, что выслеживание виновных и показания против них на суде были специальным занятием всем ненавистного класса людей — доносчиков(delatores) по ремеслу. Таких процессов в царствование Тиберия насчитывают до 147, хотя и нет никаких достоверных сведений о том, сколько из них окончились обвинительными и сколько — оправдательными приговорами. Большим влиянием пользовалась его мать Ливия, которой Тиберий оказывал величайшее почтение. Особенным доверием Тиберия (вообще в высшей степени недоверчивого) долгое время пользовался Элий Сеян, префект преторианцев; впоследствии, удалившись из Рима сначала в Кампанию, а потом на остров Капри, Тиберий даже с сенатом связывался не иначе как через посредство Сеяна; но когда этот любимец, ободренный столькими милостями императора, дерзнул просить у него руки Ливиллы (вдовы сына Тиберия, Друза Младшего ), расправа с ним была короткой. Тиберий из Капри прислал сенату приказание немедленно схватить тут же заседавшего Сеяна и казнить его безотлагательно.

Внешняя политика

      Эти происшествия занимают в большом историческом труде Тацита (нашем главном источнике) весьма видное место. Гораздо более важные и более достойные внимания стороны этого правления, например, разумное и бережливое управление финансами, строгий надзор за наместниками, заботы о развитии благосостояния провинций и твердое направление внешней политики — обо всем этом можно скорее делать предположения, нежели догадываться, но нельзя сказать, что это все известно подробно. Важнейшую сторону внешней политики составляли отношения к германскому миру, и эти отношения Тиберий, конечно, имел полную возможность вести более чем кто-либо разумно и с полным знанием дела. В этих пограничных провинциях перемена правления вызвала опасный бунт в войске; главным центром этого движения были галльский город Лугдун и рейнские города Колония и Ветера Кастра (Ксантен). Возмутившиеся легионы выказывали склонность провозгласить императором своего главнокомандующего, Германика, и тот только с великим трудом, и то путем значительных послаблений, мог наконец усмирить этот бунт. Тиберию нежелательно, но в то же время необходимо было прибегать к различным военным предприятиям только для того, чтобы не оставлять легионы праздными. В три похода, 14, 15 и 16 гг., юный Германик, украшенный всеми благороднейшими римскими доблестями и безусловно преданный императору, победил все германские племена, во главе которых шли против римлян херуски.
       Апофеоз Германика. Камея.
       Предположительно привезена из Константинополя в XI в. кардиналом Гумбертом, подарившим ее монастырю Сент-Эвр близ Туля. Германик, которого венчает Виктория и уносит орел, держит в руках жезл авгура и рог изобилия.
      В этом племени борьба между римской и национальной партиями обострилась до серьезной личной усобицы, которая дает ясное понятие о том первобытном и хаотическом общественном положении, в котором эти племена жили. Глава свободных германцев, победитель легионов Вара Арминий похитил Туснельду, дочь Сегеста, вождя, преданного римлянам, и женился на ней. В распре, которая из-за этого завязалась, сначала Арминий попался в руки Сегеста, а вскоре после этого сам Сегест в руки дружины Арминия. При этом Сегесту удалось опять вернуть дочь, но римский отряд освободил Сегеста от дружины Арминия, а Туснельду захватил в плен. Благодаря этому борьба с Арминием возгорелась с новой силой, и в ней он выказал себя опасным противником римлян. Но в битве при Идиставизов 16 г. Германик нанес германцам страшное поражение; с трудом ускользнули с поля битвы Арминий и его дядя Ингвиомер, командовавшие германским войском. Поражение было полным и служило достойным отмщением за роковую битву в Тевтобургском лесу. Германцы были еще раз разбиты в другой битве (тут уже не Арминий ими командовал), и тот памятник победы, который римские войска воздвигли на месте побоища Марсу, Юпитеру и Августу, ясно доказывает, что все германские племена между Эльбой и Рейном были окончательно покорены.
       Германские всадники сражаются с римской пехотой. Барельеф с колонны Антонина в Риме.
      Тогда Тиберий пришел к тому совершенно правильному выводу, что честь римского оружия достаточно удовлетворена, и решился вернуться к разумнейшему принципу внешней политики: не надо более никаких завоеваний, надо только защищать свои границы. И вот он отозвал Германика, вернувшегося в Рим в начале 17 года, и в мае месяце того же года праздновал триумф, во время которого, среди прочих знатных германских пленников, перед колесницей триумфатора шла и Туснельда, у которой в плену родился сын от Арминия. О сыне Арминия известно, что он умер в Равенне еще мальчиком, и притом « очень странным и смешным образом«, по выражению Тацита; но каким именно — неизвестно, потому что часть труда, на которую Тацит ссылается, не сохранилась. О смерти Туснельды никаких сведений нет.

Арминий и Маробод

      У Тиберия был особый взгляд на отношения Рима к германцам, и взгляд этот выразился в его словах: «Эти народы следует предоставить их собственной страсти к раздорам». Этим он доказал, что отлично знал германцев. И действительно, все внутренние области Германии разом охватываются общим пламенем междоусобной войны: северогерманские и южногерманские племена, Арминий и Маробод — все приняли участие в общей распре. В равнине между Эльбой и Заалой произошла большая битва, где Маробод был разбит. Это поражение, за которым последовало отпадение нескольких племен и князей, сильно поколебало власть Маробода. Катуальда, князек из племени готов, захотел отомстить ему, собрал войско и пошел на столицу Маробода. Тогда предводитель маркоманнов вынужден был перейти на римскую территорию, и Тиберий (в 19 г. н. э.) велел ему жить в Равенне, где он и жил после этого еще 18 лет.
      Несколько лет спустя Арминий пал жертвой внутренних усобиц. Известно только, что во время каких-то распрей он был коварно убит своими приближенными. Римский историк говорит, будто он стремился к единовластию, и его земляки вооружились против него, отстаивая свою свободу. Так оно, вероятно, и было на самом деле: будучи врагом римлян, испытав на себе их железное, тесно сплоченное могущество, Арминий, может быть, и сам задумал побороть необузданный дух независимости племен и германских вождей и пал жертвой своего замысла. Римский историк, как тонкий наблюдатель, чувствовал, что этот князь херусков и по отношению к римлянам, и по отношению к своему собственному народу представляет новое, еще небывалое явление.

Кончина Тиберия

      На Востокене надо было и походов для обеспечения границ. Тиберий послал Германика, после его возвращения из Германии, в Малую Азию, где надлежало поддержать мир с парфянами, которому угрожала новая династическая распря между двумя претендентами на престол, Артабаном и Вононом, укрывшимися на римской территории.
       Артабан III, царь Парфии. С его серебряной монеты.
      Но эти события не представляют общего интереса. Гораздо важнее было то, что Германик вступил в пререкания с цезарским легатом Сирии, Гнеем Пизоном, и когда вскоре после того он заболел и умер во цвете лет, все в Риме заговорили, что Германик был отравлен легатом по тайному приказанию Тиберия, который будто бы был проникнут недоверием и завистью к юному Германику. Этот слух, однако, ни на чем, кроме народной молвы, не основан, но зато со стороны честолюбивой и гордой вдовы Германика АгриппиныТиберию грозила опасность, к которой он не мог оставаться равнодушным.
       Агриппина Старшая. Статуя из Капитолийского музея.
      Агриппина была племянницей Октавиана Августа, дочерью его родной дочери Юлии, следовательно, стояла к нему ближе, чем его приемный сын, Тиберий. Окруженная прекрасными детьми, любимая и народом, и войском, которое не раз бывало поражено тем величавым спокойствием, которое она выказывала в Германии в минуту опасности; при этом живая и страстная, неспособная к лицемерию, она стала почти во враждебные отношения к Тиберию при его же дворе, так что Тиберий однажды, обращаясь к ней, с колким сарказмом произнес греческий стих: «Еще не следует считать обидой то, что мы не все созданы царями». Но он в то же время видел в ней опасную для себя соперницу и знал, что не в одном только Риме у Агриппины и ее детей есть рьяные приверженцы. Ввиду этого, после смерти Ливии, которую Тиберий и уважал, и слушался, он решился, отчасти под влиянием Сеяна, принять суровые меры против Агриппины. Она была изгнана и отвезена на какой-то остров (29 г.); два ее старших сына были убиты, а она сама, не желая преклониться перед тираном, заморила себя голодом. Уцелел только один из сыновей Германика, Гай,который, несмотря на все эти события, остался безусловно преданным Тиберию. Его соперником по наследованию цезарской власти можно было считать только Тиберия Гемелла, сына Друза Младшего, следовательно, родного внука Тиберия.
      После падения Сеяна префектом преторианцев был назначен Макрон.
       Преторианцы. Барельеф из Лувра (Париж).
      По общепринятому известию того времени, этот Макрон играл некоторую роль и при кончине Тиберия. Тиберий продолжал жить в своем каприйском уединении, и народная фантазия на все лады старалась истолковать себе причины его удаления из Рима: одни говорили, что он старается скрыть от всех те старческие недуги, которые обезобразили его, некогда стройного и красивого, другие утверждали, как водится, что он предается всяким постыдным порокам и что каприйское уединение дает ему для этого полный простор. Разумеется, что могли быть и совсем иные, гораздо более естественные, поводы к увлечению уединением, которое, конечно, не представляет собой ничего чрезвычайного. Время от времени он приезжал со своего острова на берег, и во время одного из таких приездов заболел в Мизенах. Чрезвычайно странно, что и в данном случае кончина 70-летнего старика обставляется и объясняется всякого рода рассказами, в которых окончательным поводом являются то происки Гая, его будущего наследника, то испуг Макрона… Рассказывают, например, будто бы Макрон, предполагая, что Тиберий уже умер, вздумал приветствовать нового императора, и когда Тиберий в эту минуту зашевелился на смертном одре, то Макрон поспешил его прикончить, задушив подушками… Но уже само различие этих известий может служить доказательством того, что это — не более чем вымысел, которым часто приукрашивается кончина крупных исторических деятелей. Наиболее вероятным представляется известие о кончине Тиберия, которое более всего подходит к его характеру. По этому известию, во время своей предсмертной болезни ему для какой-то важной цели понадобился слуга; он стал его кликать, и когда тот не явился, сам поднялся с постели, но, пройдя несколько шагов, потерял сознание, упал и разбился насмерть (37 г. до н. э.). И наследник Тиберия, Гай Цезарь(37–41 гг. до н. э.), в шутку прозванный солдатами Калигулой(сапожок), неверно рисуется современными известиями. Его представляют в каком-то карикатурном виде, тогда как не может быть никакого сомнения, что он был просто ненормальным человеком и нередко доходил до сумасшествия. Он вступил в управление государством совершенно спокойно, среди общих проявлений радости. Твердое и разумное правление Тиберия довело государство до значительного материального благосостояния, и теперь, когда императором стал молодой человек, по-видимому, весьма простой и приветливый, все, конечно, были очень довольны; одно только было в нем странно: чрезвычайная страсть к конным ристаниям на колесницах в цирке, которую он разделял с римской чернью; а к тем большим богатствам, которые были накоплены его бережливым предшественником, он относился беззаботно, разбрасывая их направо и налево. Однако первые его шаги в управлении государством приобрели ему общее расположение. Но оказалось, что его слабый рассудок не мог справиться с соблазнами, которые на каждом шагу предоставляла ему неограниченная власть. Вскоре он избавился от Макрона, который, вероятно, казался ему докучным по тому серьезному отношению к занятиям государственными делами, к которому он был приучен Тиберием, а вскоре дело дошло до того, что он не стал терпеть никаких противоречий и отдавал жестокие приказания только для того, чтобы показать свое всемогущество.
       Калигула и Друзилла. Скульптурная группа. Флорентийская галерея.
      Затем он предпринял поход или, лучше сказать, военную прогулку на правый берег Рейна, но удовольствовался тем, что приказал выполнить при себе кое-какие маневры; потом двинулся на запад, и в войске даже прошли слухи о походе в Британию, но поход не состоялся, и Калигула удовольствовался незначительной военной добычей — приказал легионам собирать раковины на берегу моря… Несомненно только одно: с каким-то детским упорством он всюду, неосторожно вмешиваясь во все, старался всем дать почувствовать силу римского владычества и цезарского полновластия. Он был очень занят проектом перенесения Зевса Фидия из Олимпии в Рим, а также постановкой своего собственного изображения в Иерусалимском храме. Иудейскому посольству он выразил недовольство тем, что они, иудеи, не желают почитать в своем храме никакого божества рядомсо своим Богом, которого сами даже по имени назвать не умеют. Если кто-либо из подчиненных ему людей в обращении называл его Гаем, это вызывало его неудовольствие, а то шутливое прозвище Калигула, которое некогда дали ему солдаты, он и слышать не мог. Много анекдотов рассказывали о его безумствах. Так, некоего Помпея Пенна он избавил от смертной казни, когда же тот явился его благодарить, Калигула протянул ему левую ногу и указал на унизанную жемчугом туфлю, которую тот должен был поцеловать. Во время страшной грозы, нарушившей его пиршество, он обратился к Юпитеру-громовержцу и патетически произнес стих из Гомера: «Убей ты меня — или я тебя!» Хуже всего было то, что тот стал смотреть на казни и насилия как на средства пополнения казны, которую он безумно расточал на свои ничтожные увеселения. Казалось, над ним сбывается предсказание его сурового предшественника, который о будущем правлении своего наследника говорил, что тот «будет править государством, как Фаэтон правил колесницей солнца». Не удивительно, что при таком способе правления окружавшие Калигулу приближенные, вынужденные ежеминутно трепетать за свою жизнь, зависевшую от прихоти императора, решились сами прибегнуть к крайним мерам: трибун преторианцев, Кассий Херея, избавил римский мир от новейшего Фаэтона (41 г. до н. э.).

Клавдий. 41 г.

      Под первым впечатлением событий руководящими кружками сената овладело республиканское стремление, и личное честолюбие некоторых лиц тоже заговорило: но преторианцы, составлявшие гвардию императоров, уже по-своему решили вопрос о наследовании. Они провозгласили императором брата Германика (следовательно, дядю Калигулы), Клавдия, который издавна жил в уединении, предаваясь занятиям науками; когда они его разыскали и к нему явились, несчастный вообразил себе, что они пришли лишить его жизни. Тогда всякие помыслы о восстановлении правительственной власти сената исчезли, тем более, что и римское население ни о чем подобном слышать не хотело, опасаясь возобновления междоусобных войн. Монархический порядок стал неизбежной потребностью, до некоторой степени даже естественной необходимостью; и новый император серьезно взглянул на свою задачу. Он отнесся к сенату с уважением, позаботился о том, чтобы загладить несправедливости, совершенные его деспотическим предшественником; ему же приписываются и некоторые весьма разумные распоряжения. Трудолюбивый по природе, он может быть более, чем следовало бы правителю большого государства, обращал внимание на мелочные подробности управления. Однако для некоторых частей государства, например, для Галлии, которая была его родиной и которой он особенно интересовался, а также для Британии, его правление было благодетельно. При нем, наконец, было приведено в исполнение (в 45 г. до н. э.) давно задуманное покорение Британии, и сам император, хотя и на короткое время, явился на театр войны. Его легаты, А. Плавтий (47 г. до н. э.) и преемник Плавтия, овладели новой провинцией и, покрыв ее целой сетью военных дорог, оказали этим услугу местной торговле, для которой и тогда уже г. Лондинийна р. Тамезе (Темзе) представлял важное складочное место. Во внутреннем управлении Клавдий не мог избежать тиранических мер, хотя по своей природе и не был к ним склонен; отличительной чертой его правления является то преобладающее влияние, которым пользовались некоторые вольноотпущенники императора — Паллант, Полибий, Нарцисс.