С другой стороны, все большие и малые города в Элладе были объявлены вполне автономными — следовательно, этим самым были уничтожены все союзы. Этим путем Спарте, как городу, владевшему двумя большими землями — Лаконией и Мессенией — была обеспечена гегемония. Внешняя форма этого мирного трактата была в высшей степени унизительна для эллинской национальной гордости. «Царь Артаксеркс за благо рассудил», — так начинался этот документ и заканчивался угрозой войны против всех тех, кто вздумал бы не принять этого мира. Афиняне, которым за несколько лет перед тем (393 г. до н. э.) удалось на персидские деньги восстановить стены своего города, подчинились условиям этого мира, тем более, что по трактату они получали кое-какие новые приобретения: острова Лемнос, Имброс, Скирос. Согласились на мир и фиванцы, после того как Агесилай пригрозил им, что будет действовать по отношению к ним на основании заключительной статьи договора. Этот Анталкидов мир, рассчитанный на прирожденное стремление греческого народа к разъединению, еще раз подкрепил гегемонию Спарты. Ближайшим последствием этого трактата было почти повсеместное возвышение олигархической партии. Между двух строев спартанских воинов предводители демократической партии направились из аркадского города Мантинеи в изгнание, а само население города, после срытия стен, было распределено по нескольким деревням. Самой дурной стороной этого трактата, подписанного персидским царем, было то, что его редакция была изложена спартанцами, которые ради своих выгод допустили позорное вмешательство варваров во внутренние дела Греции.

Спартанцы в Фивах. 381 г.

      Иногда представляется, что весь полуостров, занятый греческими государствами, находился в это время под гнетом какого-то тайного олигархо-аристократического союза, и что где бы ни касалось дело интересов этих олигархических, тесно связанных и сплоченных между собой кружков, все остальные интересы отодвигались на задний план. Ближайшим последствием установившегося в Греции порядка было повсеместное уничтожение союзов, которое, между прочим, в Беотии вызвало сильную оппозицию, принявшую по необходимости демократическую окраску. Случилось, что около этого времени, в 382 г. до н. э., отряд спартанского войска проходил на север, чтобы там, на основании условий Анталкидова мира, воспрепятствовать образованию союза городов в Халкидике. Спартанцы приблизились к Фивам, и тут-то было приведено в исполнение, вероятно, давно задуманное предательство. Глава фиванских олигархов Леонтиад сам ввел спартанское войско и их гармоста Фебида в древнюю фиванскую крепость Кадмею, и, хотя гармост вскоре был отозван в Спарту и даже присужден к денежному штрафу за то, что действовал в данном случае самовольно, спартанский гарнизон был оставлен в Кадмее. В то же время Исмений, глава фиванской демократической партии, был казнен в Спарте за то, что «состоял в отношениях с варварами и получал деньги от персов», т. е. провинился в том самом преступлении, на котором основывалось временное могущество Спарты.
       Гера. Голова классической античной мраморной статуи.

Освобождение Фив. 379 г.

      При таких порядках положение Афин было весьма затруднительным, но зато и весьма знаменательным. Великим счастьем для города было то, что он вновь был укреплен и что именно в это время, при помощи искусных военачальников и собственной сообразительности, афинянам удалось провести некоторые военные реформы, которые не были по достоинству оценены спартанцами. В последнюю Коринфскую войну произошло событие, в высшей степени важное по своему военному значению: организованное и предводимое афинянином Ификратом новое войско, отряд пелтастов— легких пехотинцев с круглыми щитами и дротиками, подкрепленные небольшим количеством гоплитов, вблизи Коринфа, в открытом поле, разыскал и по большей части уничтожил страшных спартанских гоплитов. Этот военный эпизод ясно показал, что спартанская тяжеловооруженная пехота уже не была такой непреодолимой силой, как в прежние времена. Вообще же в последнее время город Афины сумел опять усилиться; притом в Афинах нашли себе приют и многие из фиванских беглецов — сторонники демократической партии в Фивах, и афинские граждане, честные и признательные, отклонили требование Спарты о выдаче этих беглецов. Спартанскому правительству пришлось отказаться от своего требования, а укрытые афинянами фиванцы продолжали поддерживать отношения со своими сторонниками в Фивах, где среди демократии было много лиц, пользовавшихся большим значением, против которых олигархи не могли ничего предпринять. Тираны из олигархов при вооруженной спартанской силе, занимавшей Кадмею, и при полном согласии со всесильной Спартой считали себя вполне защищенными от всяких случайностей и ничего не замечали, а между тем в один из зимних дней 379 г. до н. э. часть фиванских выходцев, переодетых охотниками и землепашцами, покинула Афины и перешла через Киферон. Незамеченные никем, они достигли своего родного города и условились здесь со своими единомышленниками о некоторых необходимых приготовлениях. В тот же вечер несколько заговорщиков, переодевшись в женскую одежду, проникло в зал пиршества, где фиванские правители веселились на свой лад. Разыгралась истинно трагическая сцена: в руках женщин блеснули кинжалы, и все олигархи (в том числе Архий, Филипп, Кефисодор, Леонтиад) были разом умерщвлены, отчасти на этом пиршестве, отчасти в своих домах. На другое утро фиванские граждане узнали о случившемся, а между тем из Афин прибывали новые толпы фиванских выходцев, и уже были приняты меры к штурму Кадмеи. Спартанский начальник гарнизона Сфодрий не стал его ожидать и капитулировал. На обратном пути ему пришла в голову несчастная мысль загладить свою неудачу внезапным захватом афинской гавани. Но его попытка не удалась, а последствием было лишь то, что фиванцы и афиняне заключили между собой союз против пылающей мщением Спарты.

Новый морской союз

      Спартанцы сначала обратили гнев против Фив, и Афины воспользовались благоприятным временем для возобновления своего прежнего Ионического морского союза. К союзу примкнула довольно значительная часть городов, расположенных по побережью и островам Эгейского моря. И этот второй союз был уже основан на гораздо более либеральных началах, нежели первый. Важным условием в новых отношениях афинян и их союзников было то, что окончательное решение всех насущных вопросов было предоставлено союзному совету, состоявшему из уполномоченных всех городов союза. При этом было допущено не только либеральное, но и не совсем разумное положение, по которому каждый из городов союза, и большой, и малый, одинаково пользовался правом одного голоса в союзном совете. В то же самое время внутренние реформы, военные и финансовые, шли в Афинах своим чередом, и вскоре у Афин появился значительный флот, против которого Спарта ничего не могла выставить.
      Вообще, это государство, разбросавшее свои силы в разные стороны для выполнения весьма широких и сложных планов внешней политики, теперь находилось в затруднительном положении и лишь с трудом могло защищаться от фиванцев, которые от первоначально оборонительной войны собирались перейти к наступлению.
       Бой за тело Патрокла. Средняя группа западного фронтона храма Афины в Эгине.

Возвышение Фив. Эпаминонд

      О внутренних условиях жизни фиванского государства известно немногое: в дошедших сведениях особенно подчеркивается необычайная телесная крепость фиванского народа, воинственный дух, присущий ему, и в связи с этим сильно развитое чувство собственного достоинства. Вообще говоря, Беотия среди остальных греков, и особенно среди афинян, не пользовалась особенно лестной славой. Беотийцы слыли за людей вялых и не очень способных, пристрастных к чувственным наслаждениям, предававшихся до излишества обжорству и пьянству, чего за остальными греками не водилось. Однако народ был честолюбив, как это можно видеть в произведениях фиванца Пиндара(521–447 гг.), который всю свою поэзию посвятил исключительно прославлению победителей на народных состязаниях в Олимпии, Коринфе, Дельфах и Немее. Возможно, не по вине народа, а из-за особых условий его жизни свойственное этому народу честолюбие до того времени не находило надлежащего удовлетворения. Теперь же представились самые благоприятные к этому условия, да сверх того на долю города выпало особое счастье — между выдающимися вождями фиванцев появились два в высшей степени замечательных мужа — Пелопиди Эпаминонд, которые весь свой народ сумели воспламенить тем одушевлением, которое вдохновляло их. Пелопид играл главную роль в эпизоде освобождения Фив от олигархии в 379 г. до н. э.; Эпаминонд либо преднамеренно был оставлен заговорщиками в стороне, чтобы избавить его от последствий возможной неудачи, либо по какой-нибудь другой причине сам держался вдали от заговора и принялся за дело только на другой день после умерщвления олигархов, когда был поднят вопрос об упрочении успеха устранением спартанцев. Но именно Эпаминонд был наиболее замечателен из этих двоих деятелей. Его дух преобладал над всеми и всем давал направление. Его деяния побуждают видеть в нем мужа необычайных дарований, отмеченного, подобно Периклу, от природы печатью царственного величия. Как и Перикл, Эпаминонд в равной степени был наделен и необычайной широтой взгляда и замысла, и необычайной настойчивостью в выполнении задуманного. По складу ума философ и патриот-идеалист, он даже не представлялся опасным в глазах своих товарищей-олигархов, людей недалеких и беззаботных, и не возбуждал в них никаких подозрений. Этот человек теперь и выступил вперед во всей своей мощи.

Эпаминонд и Агесилай. Война

      Разумеется, что после переворота 379 г. до н. э. отношение Фив к Спарте стало враждебным. Неприязненные отношения продолжались несколько лет и не приводили ни к чему решительному. Между тем фиванцы не теряли времени: по указанию Эпаминонда — хотя и против условий Анталкидова мира — они заняли свое прежнее положение во главе союза беотийских городов. Несчастный город Платеи еще раз сделался жертвой фиванской политики (372 г. до н. э.), и его население вынуждено было искать себе защиты за стенами дружественных ему Афин. Афиняне, несколько напуганные тем, что творилось у них по соседству, после разорения Платеи даже выказали некоторую склонность к сближению со спартанцами. Весной 371 г. до н. э. выборные от городов Пелопоннесского союза по обычаю собрались в Спарте, которая умела по-своему понимать условия Анталкидова мира. Поскольку на это собрание явились посланные и уполномоченные от других государств, заседания обратились в конгресс мира, и по предложению афинского посла Каллистрата условия Анталкидова мира были приняты за основу общего соглашения. Эта основа сама по себе уже исключила все так называемые гегемонические притязания. Было даже постановлено, что пелопоннесских союзников Спарты нельзя принуждать к оказанию помощи спартанцам в их войнах. Но это постановление, конечно, было только простой формальностью и не могло изменить отношений могущественной Спарты к ее мелким и слабым союзникам. Главным же ядром всех обсуждений был вопрос о положении беотийских городов и их отношении к Фивам. Вопрос этот, однако, был поднят только по окончании совещаний конгресса, когда уже все собирались скрепить его решение присягой. На вопрос о беотийских городах Эпаминонд отвечал, что они поставлены точно в такое же отношение к Фивам, как и лакедемонские города к Спарте. При этом он в качестве фиванского посла заявил, что желает присягнуть в соблюдении мира на суше и на море не иначе как от имени всей Беотии. Но большинство присутствовавших на конгрессе не считали возможным допущения такой аналогии, которую предложил Эпаминонд. Это большинство главным образом стремилось как раз к уничтожению беотийского союза, а если это не удастся — к обвинению фиванцев в честолюбивых замыслах. Таким образом оказалось бы, что фиванцы, или, по крайней мере, их правители являются главным препятствием для общего умиротворения Греции. Поднялись споры — обнаружился раздор, и дело дошло до личностей. Эпаминонд, далеко превосходивший Агесилая во всех отношениях, давно уже возбудил к себе ненависть этого спартанского царя, который и позволил себе резкую выходку: когда Эпаминонд на вопрос об автономии беотийских городов выдвинул в виде противовеса вопрос об автономии городов лакедемонских, царь вычеркнул Фивы из списка городов, которые должны были пользоваться миром.
       Влюбленный Арес. Античная мраморная статуя

Битва при Левктрах. 371 г.

      В сущности, это было равносильно объявлению войны, и начало военных действий не замедлило. Спартанский царь Клеомброт, который находился с войском в Фокиде, получил приказание двинуться против Фив и, вероятно, также постарался найти себе союзников между беотийскими городами. Впрочем, все полагались на военную мощь Спарты, и тем более могли полагаться, что у фиванцев не было союзников. Обоим государствам предстояло вступить в единоборство, в исходе которого почти не сомневались, полагая, что победа останется на стороне того, кто постоянно был сильнейшим. Те же неблагоприятные предположения существовали у многих в лагере Эпаминонда. Всем бросались в глаза различные дурные предзнаменования, старались даже обратить на них внимание Эпаминонда. «Конечно, — отвечал он, — на знаменья богов следует обращать внимание, но может ли быть что-либо лучше смерти за отечество!» Все, кто предсказывал неблагоприятный исход предстоящей битвы, упускали из виду, что воинское искусство в последнее время продвинулось вперед и давало возможность гениальному полководцу свободнее распоряжаться своими силами, допуская много новых неожиданных комбинаций. Именно из-за этого битва, которая произошла в июле 371 г. до н. э. при беотийской деревне Левктры, оказалась совсем не похожей ни на какие битвы, когда-либо происходившие в Греции. В прежних битвах дело обычно решалось на правом крыле, где ставились лучшие силы, отчего правое крыло считалось даже почетным местом в строю. Эпаминонд же, наоборот, правому крылу дал значение части, предназначенной только для обороны, а решительный удар подготовил на левом крыле. Это левое крыло он чрезвычайно усилил и выдвинул вперед, а правое, слабейшее, несколько отодвинул назад. В этом и заключалось построение знаменитой косой фаланги — успех ее на этот раз был блистательным. Поражение спартанцев, если рассматривать его с материальной стороны, было весьма тяжким, потому что в битве пал их царь и 400 спартиатов.
       Гоплит со своим рабом в доходе. Терракотовая статуэтка IV в. до н. э.
      Но гораздо более ужасным, почти смертельным для Спарты было нравственное действие этого поражения. Это была первая победа малого войска над значительно более сильным спартанским войском в открытом поле. После такой победы для давно уже всюду накипевшей ненависти против Спарты открылась полная возможность проявиться во всей силе… Поражение при Левктрах было таким, что Спарта уже никогда больше не смогла оправиться и вернуться к своему прежнему положению.

Походы Эпаминонда в Пелопоннес

      Страшнее всего для Спарты было то, что ее победителем стал человек, решивший беспощадно воспользоваться плодами своей победы и вполне на это способный. Эпаминонд получил от суда амфиктионов вынесенный ими обвинительный приговор против Спарты за некогда совершенный совершенно беззаконный захват Кадмеи и занялся последними приготовлениями к тому, чтобы уже в Пелопоннесе нанести смертельные удары в самое сердце спартанского могущества. В 369 г. до н. э. он двинулся через Истм: теперь у него уже не было недостатка в союзниках, и даже в самом Пелопоннесе к нему примкнули аргивяне, аркадяне и другие. Он смело прошел через теснины, некогда так тщательно охраняемые, с сильным войском вступил в Лаконию, и впервые женщинам Спарты пришлось увидеть на лакедемонской земле огни неприятельского стана.
      На этот раз, однако, завоевание Спарты не удалось «хитроумному мужу» — так называл его Агесилай, его враг, руководивший защитой Спарты. Возможно, Эпаминонд счел, что это завоевание будет стоить слишком больших жертв, которых, в сущности, не заслуживало, тем более, что у него всегда было в руках средство подорвать могущество этого враждебного Фивам государства.

Новые государства: Аркадия и Мессения

      Пройдя через весь полуостров до города Гифия, самой крайней гавани лакедемонского южного побережья, Эпаминонд, всегда оригинальный и изобретательный в политике, вызвал к жизни два новых государства. Он образовал федерацию из аркадских городов и создал для нее особый, искусственный центр в виде главного города вновь возникшей Аркадии, Мегалополя. Одновременно с этим было восстановлено давно разрушенное Мессенскоегосударство и посреди него создан новый город Мессена. Давным-давно погашенный жертвенный огонь на алтаре Зевса Итомейского был вновь зажжен, и отовсюду потомки храброго и несчастного народа стали возвращаться на свою прекрасную родину, возвращенную им великим фиванцем. Новый город воскрес в самом центре Мессении, у подножья Итомы.
       Тетрадрахма Мессении.
       АВЕРС. Голова Деметры в венке из колосьев.
       РЕВЕРС. Зевс, правой рукой мечущий молнию, а на левой держащий орла.
      Этих утешительных последствий бесконечной войны не могли поколебать ничьи новые интриги и происки, которые в конце концов привели к новому союзу между Афинами, Коринфом, Спартой и некоторыми другими пелопоннесскими городами. Военное превосходство фиванцев, равно как и необходимость для их собственных союзников в Пелопоннесе их поддержки, проявились во втором (369 г. до н. э.) и третьем (367 г. до н. э.) походах Эпаминонда в Пелопоннес. С другой стороны, на севере Фивы подчинили своей власти Фессалию и Македонию. Кроме того, Эпаминонд счел необходимым обеспечить себе союз с Персией, и фиванские послы Исмений и Пелопид (367 г. до н. э.), выдвинувшие при персидском дворе достаточно веские доводы, заимствованные ими из истории Фив, в пользу сближения Персидского царства с их родным городом, добились в Сузах акта, которым Персия признавала вновь созданные в Пелопоннесе государства, а вместе с тем значение руководящего государства утверждала за Фивами, как некогда за Спартой при заключении Анталкидова мира. Вскоре после этого один из двоих фиванских вождей, Пелопид, сошел со сцены (в 364 г. до н. э.). В одном из походов в Фессалию против ферского тирана Александра, Пелопид слишком поддался порыву своего рыцарского мужества и ненависти к врагу, врубился в ряды неприятелей и пал, прежде чем свои успели прийти ему на помощь. Над его трупом завязалась ожесточенная битва и окончилась победой фиванцев. Эпаминонд же был в это время в полном расцвете сил и вынашивал смелый план создания морской силы для фиванцев, которые всюду начинали проявлять свое могущество и охотно шли за своим великим вождем по пути смелой завоевательной политики, к которой воодушевлял их гений Эпаминонда.
       Мраморное надгробие критских наемников-лучников.
       IV в. до н. э.

Смерть Эпаминонда. Мир.

      Разумеется, дела в Пелопоннесе вскоре вновь запутались, потому что у каждой из этих маленьких областей были свои старые пограничные счеты или племенные раздоры с соседями. Однажды, в 364 г. до н. э., дело дошло даже до того, что на самых Олимпийских играх, во время 104 Олимпиады, в самом священном месте всей Эллады разразилась кровавая распря между аркадянами, аргивянами и частью афинян, с одной стороны, и элидянами и ахейцами — с другой. В четвертый раз вступил тогда Эпаминонд (362 г. до н. э.) со своим стройным войском в Пелопоннес.
       Мраморное надгробие критских наемников-лучников.
       IV в. до н. э.
      В его войске, кроме беотийцев, были и фессалийцы, и локры, и отряды из других частей Греции. Еще раз он попытался, обманув Агесилая ловким маневром, врасплох напасть на Спарту. Но быстроногий вестник успел вовремя известить Агесилая об опасности, грозившей Спарте, и Эпаминонд, уже достигнувший торговой площади города, должен был повернуть назад. Решительная битва произошла на плато между аркадскими городами Тегеейи Мантинеейи получила название Мантинейской (362 г. до н. э.). Победа в этой битве осталась на стороне фиванцев и их союзников, но Эпаминонд не пережил этой победы; в упорной, ожесточенной битве между фиванской и спартанской пехотой, которая долго не приводила ни к какому ясному результату, Эпаминонд был смертельно ранен копьем. Рассказывают, что когда он услышал, что в битве пали многие мужи, пользовавшиеся его доверенностью, но о которых ничего, кроме их имен, неизвестно, он сказал: «Ну, так вы должны заключить мир». И действительно, не было никого, кто мог бы его заместить — и потому мир был заключен. Но это был мир чисто формальный, т. к. он признал только существующее положение дел и узаконил его временное существование.
       Навьюченный осел из армейского обоза.
       Изображение с греческого сосуда IV в. до н. э.

Книга IV
ВЕК АЛЕКСАНДРА ВЕЛИКОГО