Петр Иваныч Гура, намотавшись за целый день в кооперативной лавке, пошел пообедать к учителю, где столовался.
      За обедом насчет торговли с Америкой беседовали, потом вопрос о сбыте яиц на разные лады прикинули, а там, как водится, перешли незаметно и на политику и на разные новости. Между прочим разговор зашел об одной американской выдумке — на Луну особые ракеты пускать. Жена учителя подробно даже рассказала Петру Иванычу, как примерно эти ракеты будут лететь и что в ракетах будет приспособлено радио, чтобы с Землей связь держать.
      — Брехня, — отрезал Гура, попыхивал папироской, — вам бы приятеля моего из Москвы, Ершова, он бы наговорил. Все Шурка знает, — меня в Москве, когда ездил туда прошлый год, по всем лекциям таскал, в трубу даже Луну показывал…
      — В «Вечерней Москве» напечатали, — горячилась жена учителя, — там даже сказано, что добровольцев приглашают чтобы лететь…
      — Ну, «Вечерняя Москва», — презрительно цедил Гура, — по ней и Шаляпин два раза умирал, в ней все можно. Не знаю, зачем вы ее выписываете. «Беднота» куда лучше.
      Чуть не целый час прошел в спорах. Выпив стаканов пять чая после обеда, Гура поблагодарил хозяев и пошел домой в свою холостяцкую квартиру соснуть немного. Дома, сбросив пиджак, он улегся на диван и закурил папиросу. Веки стали тяжелеть и слипаться, а в голове пошла всякая муть.
      — Спать, так спать, — пробормотал он и воткнул в пепельницу окурок папиросы. Тут он неожиданно заметил на столе толстый конверт из прекрасной желтой бумаги и притом с иностранной маркой.
      — Что за чорт, — воскликнул он, с недоумением рассматривая письмо, — уж не насчет ли яиц?
      Убедившись, что письмо было на его имя, он быстро вскрыл конверт. Письмо несомненно было написано поанглийски, но странное дело, Гура читал его свободно, как порусски, и все понимал до слова.
      Но вместе с тем его нисколько не удивило, что письмо это прислано не кем иным, как самим Джоном Айрсом, профессором американского университета. Почтенный профессор был очень обижен недоверием Гуры, именно Петра Ивановича Гуры, и требовал, чтобы Гура приехал к нему в Нью-Йорк и лично убедился в возможности полета на Луну. Даже больше — Джон Айрс предлагал ему, Гуре, совершить полет на Луну и на Марс. В письме был чек на две тысячи долларов с правом получения означенной суммы в любом отделении Государственного банка.
      У Петра Иваныча даже руки задрожали, когда он чек держал; а через запрыгавшие губы невольно сорвалось:
      — А сколько это на рубли? Ну, и чудаки эти американцы… Право, чудаки…
      Оглядывается Гура по сторонам и видит, будто он уже не в селе Лебедяни, а опять в Москве проживает. В это время в комнату постучали. Гура мгновенно скрыл чек в жилетном кармане и крикнул:
      — Войдите!
      Тут к нему не вошел, а прямо ворвался Александр Семенович Ершов, слесарь по занятиям и изобретатель по призванию.
      — Петька! Поздравляю, — заорал он, тискал руку Петра Ивановича, — вот так повезло тебе. Летишь, братец?
      Гура выпучил глаза и спросил:
      — Откуда ты все выдумал?
      — Как откуда? Везде по радио только и гудят: Джон Айрс предложил Гуре лететь на Луну и Марс; Гура согласен и завтра вылетает на аэроплане в Париж. Что, брат? Я все знаю!
      Гура опешил и молча сел на диван. Он переставал понимать, что кругом него делается. На минуту ему показалось, что все это во сне, но, когда он, будто нечаянно, задел рукой за жилетный карман, там радостно хрустнул свеженький чек.
      Гура беспомощно поглядел в острые глаза Шурки Ершова и понял, что ему скрывать больше нечего.
      — Вот что, — начал он задабривающе, — так как мы с тобой приятели, а ты, кроме того, изобретаешь аппараты всякие, изучал там всякие звезды и прочее….
      — Ты хочешь меня взять с собой, — воскликнул Ершов, — я готов. Я полечу с удовольствием и на Луну, и на Марс, и даже дальше…
      Гура поморщился от досады, но делать было нечего, а, в конце концов, вдвоем все же веселее.
      — Ладно, — сказал он, протягивая руку Ершову.
      Тот жадно вцепился в нее и потряс раз двадцать подряд.
      — Летим, — сказал он торжественно, — ну, складывай монатки, скоро аэроплан подадут…

      У Гуры в мозгах такой круговорот пошел от всяких неожиданностей, что он и очухаться порядком не успел, как бок-о-бок с Ершовым пролетел над Парижем. Потом они перемахнули море и прямехонько в Англию — в самом Лондоне спустились на землю. Сбежались тут англичане, с поздравлениями лезут, удивляются, что-де смельчаки такие — на Луну и на Марс собираются. Пуще всех газетчики одолевают. Но Ершов им только усмехнулся и сказал.
      — Мы, товарищи, вам ничего не скажем, а по радио в «Известия» перешлем.
      Да и некогда было разговаривать. Первое дело — две ночи не спали, а другое то, что в Лондоне их ждал американский аэроплан громаднейший, и спать на нем можно было в постелях, как дома. Приятели скорей туда перебросились, по стаканчику на сон грядущий хватили да покрепче в одеяла завернулись. Так до самой Америки и проспали в свое удовольствие.
      Только Гура первый в себя пришел. Чувствует — кто-то его тихонько за плечо трогает, ну и проснулся. Глядит, а перед ним профессор Джон Айрс стоит, трубку поамерикански курит и говорит, рта не разжимая:
      — Здравствуйте, дорогие товарищи, только времени не теряйте. Потому — Америка страна буржуазная, и каждую минуту полиция может нагрянуть. Очень у нас советских боятся. Пожалуйте в автомобиль и катим ко мне в потайную мастерскую.
      Поехали. Дорогой узнали, что сам Джон Айрс лететь не хочет, а только Гуру на Луну отправит и стал он тут же Гуре объяснять, что за аппарат он придумал и как им управлять. Только Гура ничего не понял.
      — Извините, — говорит, — так как я приказчик по продовольственной части, то никакой механики не понимаю.
      — Ну, а я все понял, — вмешивается тут Ершов, — потому я сам изобретатель. Я все могу. «Даешь Луну и Марс»!
      Профессор обрадовался, руки ему жмет и говорит с уважением:
      — Очень вами благодарен. Я вам в аппарате все в натуре покажу, а вы уж потом действуйте.
      Видя это, Гура растрогался и в душе порадовался, что прихватил с собой товарища. Одному ему туго было бы, хоть назад уезжай. Меж тем, Ершов в азарт вошел.
      — Вы, — говорит, — профессор, первоначально нам карту покажите и про Луну и Марс объясните подробней. Может быть, и пожить придется, так лучше точное понятие обо всем иметь.
      — В карте вам пока надобности нет, — отвечает профессор, — она в летательном аппарата на стенке висит, и все на ней точно обозначено. С астрономией вы знакомы?
      — Это — наука о небесных светилах, — бойко отвечает Ершов, — как же, знаем! Мы вот вместе с гражданином Гурой на беседы такие в Москве ходили. Нам там русский профессор все объяснял про Луну, про Марс и прочие звезды. Только он, Гура, как приказчик этим мало интересуется, он больше насчет вывоза яиц, а я ему разъяснял, что Луна и Марс все одно, как земля. Только Луна поменьше будет и вокруг Земли обертывается, а Марс, как и Земля, вокруг Солнца двигается…
      — Очень хорошо, — сказал американец, — идемте, я вам все это в трубу покажу. У меня в летательном аппарате труба приспособлена, хотя и малая, но такой силы, что видать в нее лучше, чем в самую огромную…
      Ершов достал папиросы «Ява», которые еще в Москве купил, закурил, подмигнул Гуре и говорит:
      — Мы с удовольствием, профессор. Ведите нас к аппарату.
      Ну, прошли вдоль всей мастерской и на второй этаж влезли по винтовой лестнице. Там площадка сделана, а на площадке, будто короткохвостая толстая рыба, стоит летательный аппарат профессора Джона Айрса.
      Подошел тот к нему, похлопал ласково, как любимую лошадь, и дверку отворил.
      — Пожалуйте, — говорит, — я вам все здесь объясню.
      Помялись приятели у входа, даже переглянулись жалобно, но делать нечего, — назвался груздем, полезай в кузов, — ну и полезли в эту американскую машину. Там профессор сейчас же все лампочки зажег.
      — Смотрите, — говорит, — тут все удобства для вас, а вот эти скобки по стенам да веревочки разные чтобы лазить.
      Гура обиделся.
      — Что мы вам, обезьяны что ли, — говорит, — шимпанзе или прочие.
      Ершов одернул его.
      — Тут, брат, все для науки. Сколько раз я говорил тебе, а ты без внимания.
      — Правильно, — отозвался профессор, — это на тот предмет, когда от земли вы далеко улетите, то пропадет тяжесть, тянуть к земле вас перестанет и будете плавать в воздухе. Тут вам скобы и веревки очень пригодятся.
      Гура успокоился, вспомнив, что Ершов ему много в Москве всего объяснял и на лекции и на беседы разные водил, только память у него дырявая — с трудностью припоминает все научное.
      Между тем Ершов в аппарате все закоулки осмотрел, все винты, рычаги и колесики перепробовал, все кнопки нажал и стрелки по несколько раз переводил. Башковитый парень — все сразу смекнул и даже профессора в краску вогнал.
      — Это, — говорит, — профессор, вы по плану нашего русского Циолковского машинку построили…
      Гура даже от радости дрогнул.
      — Ура! — кричит, — да здравствует советское строительство!
      — Правда ваша, — признался Джон Айрс, — это по плану Циолковского сделана, но у него денег нет, а в Америке кругом миллиардеры, да и у меня не один миллиончик. Вот мы и построили — работка денежки любит.
      Говорит это, а сам к трубе подходит, видно, что совестно стало, на другое разговор переводит. Гура сейчас все заметил и Ершову шепчет:
      — Хорош гусь, а еще профессор!.. Чужими руками жар загребает…
      — Ладно, — шопотом же в ответ ему Ершов, — только бы нам полететь, а там мы постоим за Циолковского…
      Между тем американский профессор Джон Айрс на белую табличку у трубы показывает.
      — Вот, — говорит, — ежели по этой стрелке трубу поворачивать, по подписи здесь, то можно ее на Луну, или на Марс направить. С Земли направлять оттуда, где звездочкой обозначено, а как на Луну прилетите, то направлять оттуда, где полумесяц изображен, а с Марса там, где крестиком отмечено.
      Ершов поглядел и все прекрасно понял.
      — Я, — говорит он профессору, — сам на Луну теперь наведу, а вы только объяснения делайте, да скажите, куда мне глазом смотреть…
      Американец же курит свою трубку и сквозь зубы смеется.
      — Никуда, — говорит, — с глазом соваться не нужно, потому эта труба, как «волшебный фонарь» действует. Вот на стене белое полотно приделано, так Луна или другое светило и должны на нем обозначаться, как только трубу наведешь и огонь в этом помещении погасишь.
      — Я давным давно на Луну навел, — кричит Ершов.
      — Ну, тогда ладно, — говорит американец и повернул выключатель.
      Темно стало, только на полотне этом настенном сразу Луна появилась, как она на небе бывает, но размером побольше, и тени на ней пятнами, а меж темных светлые пятна.
      — Ишь, куда нам лететь, — не выдержал Гура и вдруг испугался.
      Глянул на него Ершов и сплюнул.
      — Эх, — говорит, — курицын ты сын, а не воздухоплаватель небесный…
      Но Гура свое тянет.
      — Огонь, — говорит, — там…
      Профессор смеется, а Ершов с сердцем шипит:
      — Не срами ты меня. Не Гура ты, а дура. Сколько раз тебе объяснял, что свет у Луны не свой, а от солнца, вроде, как от зеркала к нам на Землю отражается… Огня там нет, а земля, как у нас!
      — Брехня, — буркнул Гура по старой привычке, — почему же у нас темно и Солнце давно зашло, а на Луну оно все еще светит?
      Тут профессор вмешался.
      — Высоко, — говорит, — Луна-то. Она, ведь, вокруг Земли ходит на расстоянии 380 тысяч километров .
      — Ты то пойми, — вмешался Ершов, — что когда Солнце зайдет, то на горе еще долго зарей играет, а высота горы на земле самое большое девять километров.
      — Верно, — одобрил профессор, — так вот Солнце теперь по ту сторону Земли, там у вас, в вашей Советской России светит, а над Америкой Луна стоит на 380 тысяч километров высоты и солнечный свет перехватывает, и вниз его зайчиком, как зеркало отбрасывает.
      — Теперь я понял, — сказал Гура.
      — Понял, — передразнил Ершов, — а то хнычет: огонь там… Сколько раз я тебе в башку долбил…
      — Ребята, не ссорьтесь, — перебил их профессор, — потому времени нет, а в Америке время — деньги. Давайте про Луну и про Марс разговор вести, а то вам уже и лететь скоро.
      Снова Гура от страху поежился, но поглядел искоса на Ершова и покорился своей участи без возражений.
      Профессор Джон Айрс объяснил Ершову, как у трубы с разными винтами и клапанами обходиться. Тот мигом все понял, и только на Гуру строго поглядывает, чтобы зря чего не сказал.
      — Ну, товарищ Ершов, — говорит профессор, — винтите, что нужно. Ершов второй раз просить себя не заставил, а свободно так рукой, ровно в шашки играет, один винтик тронул, другой, третий…
      — Смотрите на полотно, — говорит тут Джон Айрс.
      Глянул Гура на белое полотно, что на стенке, наклеено, и обмер. Луна видится огромная и вся рябая, будто дорога пыльная в ямочках, когда крупным дождем пыль прибьет. Светом потускнела, а еще страшней стала.
      — Это, — говорит профессор, — лунные горы видать и тени от них, а также лунные моря и впадины разные, как это и у нас на земле бывает…
 
       …Луна видится огромная и вся рябая…
      Гура ему не поверил, но сказать что это брехня, не успел, так как Ершов, по знаку профессора, опять винты перевернул. На полотне же в это время новые перемены. Лунные рябинки начали увеличиваться, потом затуманились, а потом вдруг ясно так стали большие, и видно, что это не просто рябины, а действительно горы.
      — Ну, довольно, — кричит профессор, — остальное на Луне лучше разглядите, когда там будете. Теперь, товарищ Ершов, давай Марс!
      Закрутил у трубы Ершов, перевел стрелку, и вот сгасла Луна на экране, а вместо нее звездочка красноватая замаячила.
      — Поставьте, — говорит Ершову профессор, — на самое большое увеличение.
      Тут уж Гура не имеет никаких возражений, знай только в полотно глазами впивается. Красноватая же звездочка на его глазах в круг перекинулась, вроде как Луна стала, а по ней пятна и полосы идут.
      — Эта самая звездочка, то есть Марс, — говорит профессор Джон Айрс, — такой же шар, как Луна и Земля; только он, хотя и меньше Земли в семь раз, все же гораздо больше Луны. Огня там нет, как нет и на Луне и у нас на Земле, огонь только на Солнце.
      — А это, — Ершов спрашивает, — что за пятно белое и полосы?
      Профессор жует трубку и усмехается.
      — Это, — говорит, — пятно белое — снег, как у нас на севере в холодных странах, а полосы эти — каналы, которые тамошние жители на тамошней земле прорыли вместо высохших рек.
      Переглянулся Гура с Ершовым, что, мол, он это мелет, да Ершов сразу его успокоил.
      — Мы, мистер, — профессору он отвечает, — (а мистер значит — господин), — так вот, мистер, мы это полетим и все своими глазами увидим. Так оно или нет, узнаем, а потом, мистер профессор, и вам расскажем…
 
       …Звездочка на его глазах в круг перекинулась, вроде как луна стала, а по ней пятна и полосы идут…
      Так на этом и покончили да в этой же самой летательной машине и стол для ужина накрыли. Тут всякие запасы оказались и даже советское хлебное вино американец из шкафа особого вытащил.
      Подмигнул глазом на бутылку и на шкаф очень так весело.
      — Дорогой, — говорит, — пользуйтесь. Оно кровь согревает, а на Марсе холодней, чем на Земле будет.
      Ну, Гура тут ожил, откупорил и сразу три стакана набулькал. Чокнулись, за полет выпили и крякнули.
      Профессор пожал руки обоим приятелям, потряс даже очень здорово и вышел.

      Только дверка за Джоном Айрсом захлопнулась, как Ершов с места вскочил.
      — Летим, Гура, — спрашивает, — или не летим?
      А Гуру вином сразу разобрало так, что, ему и море по колено. Куда и страх делся.
      — Крути машину, Сашка, — кричит, — летим! Ничего не боюсь, к самому чорту на рога полечу!..
      Ершов времени терять не стал. Дверку скорей завинтил на запоры, стрелку у трубы на Луну наставил, винт повернул, и сел, бледный весь. Только как будто ничего не случилось, а лишь на экране, то есть на полотне белом, лунный лик обозначился.
      — Вот, — говорит, Ершов, а зубы стучат малость, — мы и летим.
      Снялся Гура с места, заметался туда— сюда, а потом тоже сел. Все одно, никуда теперь не денешься — полетели. Сидят оба, друг против друга, а в мозгах ничего, как есть, нет, — страхом обоих проняло.
      Меж тем Луна больше да больше на экране растет и вдруг в бок уходить стала. Вскочил Ершов и к винтам.
      — Ты, Петя, — говорит Гура, — теперь в оба следи, чтобы Луна с полотна этого не сходила, а то занесет нас, чорт знает куда. Этот экран нам вроде руля будет.
      Сам говорит, а винт винтит со старанием. Минуты не прошло, как опять Луна на экран вернулась.
      — А что, мы скорей летим, чем аэроплан? — спросил Гура, оправляясь от испуга.
      — Ха, ха, — засмеялся Ершов, — аэроплан делает 180 пусть даже 200 верст в час, а мы летим со скоростью 10 верст в одну секунду, а в одну минуту 600 верст…
      — Ишь, ты, — вскрикнул Гура, — а далеко мы теперь от земли?
      Ершов поглядел на машинку около трубы, которая на часы особые такие походила, и говорит:
      — Прибор вот этот показывает что мы летим уже 30 минут, а это значит, что мы 18 тысяч верст пролетели!..
      На этом Ершов оборвал разговор, так как глянул на тот самый экран, где Луна обозначалась, и глазам не поверил. Гура следом за ним перевел взгляд и ахнул только.
      Страшная луна совсем стала: свет стал еще ярче, а тени от гор черней. Вся-то она уж на полотне не помещается, а только горы свои, словно зубы, ощерила. Глядят на нее приятели, по спине мурашки бегают, а оторваться нельзя, — приковала Луна к себе этой жутью самой и держит.
 
       Сидят оба, друг против друга, а в мозгах ничего, как есть нет — страхом обоих проняло…
      Сколько в таком оцепенении они пробыли, тогда им только стало известно, когда Ершов первый опамятовался и на этот особый часовой прибор посмотрел. Посмотревши же, головой покачал да свистнул.
      — Петя, — говорит, — мы два часа летим, значит 72 тысячи верст отмахали…
      Тут Гура обрадовался. Смешки ему на ум идут.
      — Ну, значит все хорошо, — говорит, — коли за два часа ничего не случилось, значит машина выдержит…
      — Это уже без сомнения, — поддерживает его Ершов, — на ять американцы работают…
      — А что теперь у нас, — хихикает Гура, — в кооперативе делают? Чай, скрипят перьями, цифры в книгах выводят — к отчету готовятся. Я здорово это от самой страды улетел.
      Закусили они на радостях и беседуют мирно.
      — Все же я к этой Луне, — говорит Гура, — спиной сяду и глядеть не хочу — все внутренности она у меня переворачивает.
      Тут Ершов за Луну вдруг обиделся. Он всегда на невежество обижался. Горячо так стал Гуре про Луну доказывать.
      — Ты, Петька, — говорит с укоризной, — бревно дубовое. Долблю я, долблю тебе башку, а у тебя все ни на что понятия нет.
      Пошел парень жалкие слова говорить, а потом объяснять стал. Гура пришипился, слушает — все же, ведь, совестно, что разум-то не паханый.
      — А скажи, — говорит, — вот Луна на Землю светит, ну а Земля-то Луне тоже светит?
      — Ученые доказывают, что светят и даже в четырнадцать раз светлей, чем Луна. Земля-то, ведь, в 50 раз больше Луны. Только свет-то у Земли голубовато— зеленоватый.
      — Это почему?
      — А потому, что там, где моря, она голубоватый блеск дает, а где суша — зеленоватый от травы, значит, и лесов…
      — Ишь, ты…
      — Луна, брат, — продолжает Ершов, словно книгу читает, — такой же шар, как и Земля, только меньше. А вот вертятся они по-разному. Наша земля вокруг Солнца кружит — в год или в 365 дней круг около него делает и сама, как колесо, вокруг себя вертится, делая полный оборот в сутки, то есть в 24 часа.
      — Ну, а Луна? — заинтересовался Гура.
      — Луна, брат, вертится вокруг Земли и вместе с Землей вокруг Солнца. Кроме того и вокруг себя, как колесо крутится, только не поземному. Вокруг Земли Луна в месяц обертывается, вернее в 28 дней (поэтому и счет ведут на месяцы) и вокруг себя столько же времени оборачивается, а потому тамошние сутки равны 28 нашим суткам: лунный день и лунная ночь выходит там по четырнадцать суток…
      — Это значит, — почесал Гура затылок, — нам придется там: или две недели на Солнце греться или две недели в темноте сидеть…
      — Погоди, дурной, — одёрнул его Ершов, — от такого, значит, вращения Луны еще то получается, что мы ее всегда с одной стороны видим, а другую сторону еще никогда и не видали…
      — Как же это выходит?..
      — Да вот так, — ответил Ершов, — вот я тут посередке сяду и буду к примеру Земля, а ты иди кругом меня, но все время лицом ко мне будь.
      Гура нехотя поднялся и пошел кругом стола, не спуская глаз с Ершова.
      — Вот теперь, — продолжал тот, — ты обошел вокруг меня, а я твоего затылка не видал, — так и у Луны. Понял?
      — Понял, — обрадовался Гура, — да, ведь, когда я у тебя на блинах был, ты мне это показывал…
      Тут Гура запнулся о стул и как раз на полотно посмотрел, где Луна из трубы отпечатывалась. Там вместо Луны с ее горами неслись теперь с ужасной быстротой черные и светлые полосы.
      Гура задрожал весь, онемел со страху и только Ершову тычет рукой на экран, но тот уж и сам давно глядит, — бледный весь, на лбу пот холодный каплями. Замер Гура, чувствует, страшное что-то делается, а что — понять не может.
      — На Луну падаем, — шепчет Ершов, — видишь мельтешит как, — вдребезги, брат, в пыль, в пар разнесет…
      — Крути назад, — закричал Гура, а сам с испугу сел на пол, лицо руками зажал.
      Встрепенулся Ершов и к винтам. Один повернет, другой покрутит, стрелки по-разному ставит.
      — Ура, — кричит, — молодчага ты, Гура, про обратный ход мне напомнил. Тут все одно, как у паровоза или парохода, можно ход назад, и кончено дело…
      Только Гура не раньше, как минут через двадцать в себя пришел.
      — Хорошо, — говорит, — Саша, что ты со мной полетел — один-то я давно бы пропал. Ничего я в небесной механике не понимаю.
      Ершов между тем совсем оправился и будто дома у себя песенку мурлычет. Папироску хотел закурить, да никак спички не загораются. Теперь он уж Гуре на экран указывает. Смотрит Гура и видит, что летят они медленно и около Луны круг делают. В это время Ершов в стене что-то повернул, и внизу, в полу, вроде как окно открылось круглое; отодвинулась чугунная плита, и сквозь толстое стекло все на Луне, как на ладони видать.
      Сначала они летели над темной местностью, солнечного света тут не было. Однако тьмы большой не замечалось, а было так, как у нас под новый год зимой, когда полный месяц светит, но, пожалуй, и еще посветлей.
      — Да на Луне-то зима! — воскликнул Гура, — гляди, Саша, снег кругом.
      Действительно, лунные горы и все ровное пространство вокруг них было замерзшим. Снег лежал в огромных оврагах и ущельях. Кое-где что-то поблескивало, как лед, обозначая не то моря, не то огромные озера.
      — Брр!.. — проговорил Ершов, — там, видно, здорово холодно!
      — Н-да, — согласился Гура. — даже от одного смотренья мороз по коже…
      В это время их летательный аппарат переменил несколько свое положение и неожиданно для них открыл невиданное зрелище.
      На краю черного неба быстро восходила какая-то огромнейшая Луна, но совсем не похожая на ту Луну, что они видели с Земли.
      Неведомое светило своей величиной и окраской вызывало у приятелей жуткое чувство. На огромном шаре, выкатившемся в черные бездны неба, были темные пятна, светлые полосы и точки…
      — Петька, — вдруг крикнул Ершов, — да это ведь Земля!
      Гура вгляделся внимательней, и темные и светлые пятна стали складываться в знакомые очертания.
      — Верно, — радостно отозвался он, — я как на карте Северную и Южную Америку вижу…
      Между тем быстро восходящая наподобие Луны Земля мчалась навстречу летящему аппарату и уходила с поля зрения. Вскоре на краю неба сверкнули ослепительные лучи Солнца, и небесные летчики полетели над теми местами Луны, где был день. Перед их глазами замелькали величественные и суровые картины.
 
       …Их летательный аппарат переменил несколько свое положение и неожиданно для них открыл невиданное зрелище…
      Это была та самая сторона Луны, которую видно с Земли, откуда, в трубу на ней можно разобрать горы, долины и моря.
      Здесь, видимо, кипела жизнь. С гор бежали сверкающие ниточки рек и ручьев; вода тускло серела в глубоких трещинах земли и на дне глубоких впадин между черными цепями. Снега, нигде не было видно.
      — Ишь, — проговорил Гура, — а тут лето.
      — Да, — заметил Ершов, — на Луне день и лето, ночь и зима — одно и тоже и тянутся по 14 дней.
      В это время небесный корабль, послушный рулевому винту, начал тихо спускаться. Теперь он плыл над каменистой равниной, иссеченной змеистыми трещинами, как морщинами. Некоторые трещины были узки, но одна из них, очень широкая и извилистая, шла в середине и разрезала пополам огромную круглую впадину, дно которой приятно зеленело — не то травка, не то кустарники.
      — Спустимся здесь, — показал Гура на впадину.
      — Ладно, — ответил Ершов и начал распоряжаться разными винтами и стрелками.
      Небесный корабль вдруг закружился на одном месте, все замедляя и замедляя полет. Вот он тихо, словно пушинка, падает вниз на зеленеющее дно огромной лунной впадины.
      Гура приник к стеклу и смотрел, не отрываясь. Теперь он уже ясно различал, что дно впадины за исключением маленьких островов представляет водное пространство, сплошь заросшее зеленью вроде камыша и осоки.
      — Окно закрываю, — крикнул Ершов, — спуск сейчас будет.
      Перед глазами Гуры мелькнула чугунная толстая доска, и все исчезло. Взглянул он на экран, но и там ничего не отражается. Только Ершов стоит спокойно и винты разные винтит.
      — Как это ты в слепую спускаешься, — не утерпел Гура.
      — В слепую, — передразнил его Ершов, — а эти все вот стрелки тебе так, для близиру, что ли? Умом, брат, лучше, чем глазами увидишь.
      В этот момент их встряхнуло слегка, потом Гура почувствовал, что ноги его уперлись в потолок, потом оторвались довольно быстро и он гораздо медленней, чем можно было ожидать, упал на пол. Падение это было разве в два раза быстрее, чем нырнуть в воде. Гура еще не пришел в себя от удивления, а Ершов кричал победоносно, как петух на заборе:
      — Ура! Мы на Луне, брат. Замечаешь, как наш вес уменьшился? Эдак с нашим таким весом мы, как блохи, всю Луну обскачем…
      Тут Ершов к дверке кинулся и начал было ее отвинчивать, но Гура испугался и остановил.
      — Постой, — кинулся он к нему, но не рассчитал легкости веса и сбил Ершова с ног.
      — Кой чорт тебя сует! — рассердился Ершов, — что тебе надо?
      — Постой, постой, — торопился Гура, — помнишь, профессор-то говорил, что на Луне воздуха нет…
      Ершов почесал в затылке с досады, и оба приятеля уставились друг на друга с тревогой и недоумением.
      — Давай, — говорит Гура, — мы раньше окно откроем и поглядим, стекло-то, ведь, толстенное…
      — Правильно, — согласился Ершов и сейчас в стене известную ему кнопку нажал, как следует.
      Глянули в окна, а на Луне такой полдень, по-нашему, стоит, что от солнечного свету резь в глазах. Минут десять осматривались, пока совсем привыкли после темноты, что была в небесном корабле.
      Они оказались на берегу огромного озера, сплошь заросшего какими-то странными растениями. На глазах удивленных небесных путешественников целые кусты, похожие на можжевельник, выныривали со дна озера и начинали быстро расти, выбрасывая несколько крупных почек, которые бухли и распускались цветами бледно-зеленого цвета с белыми точками. Те кусты, что всплыли раньше, уже отцветали, и на месте цветов торчали колючие шишки, видимо, тяжелые, так как созревши они отрывались и, падая в воду, тонули, как камешки.
      Между этими плавучими кустами извивались какие-то змеевидные гадины и, вытягивая длинные морды, жадно пожирали зеленые ветки. Порой эти водяные гады вдруг чего-то пугались и мгновенно исчезали под водой.
      Оба приятеля сидели у окна, словно окаменелые, не отрывая глаз. Между тем около огромного лунного озера и на его островах происходили не менее странные вещи. То там, то сям в почве появлялись какие-то норы. В том месте, где появиться норе, почва начинала пучиться и крошиться, потом вдруг проваливалась вниз, а из норы высовывалась страшная рожа какого-то зверя. Вслед за рожей лезли здоровенные лапы вроде кротовых, а потом вылезал весь зверь величиной с овцу, с виду же похожий на ежа, только щетина была гуще и короче. Следом за большими кое-где вылезали также и их детеныши.
      Гура слегка толкнул Ершова локтем и сказал почему-то шепотом:
      — Как есть ежи…
      Ершов не успел ответить, как эти лунные ежи побросались в воду, которая словно закипела среди плавучих кустов. Было хорошо видно, как лунные ежи охотились за водяными гадами и, поймав добычу, быстро плыли к берегу. Скоро по всему берегу копошились эти ежи со своими детенышами, пожирая добычу. Потом зверье разлеглось спать, а среди плавучих кустов опять заскользили водяные гады, объедая зеленые ветки.
      — А здорово они спят, — позевнул во весь рот Гура, — даже лапы кверху торчат.
      — А мы целые сутки не спали, — тоже зевая, заметил Ершов и стал укладываться на диване.
      — Ну, что ж, поспим на Луне, — засмеялся Гура, взбираясь на другой диван. — Не знаю только, воздух тут есть или нет? Как ты думаешь, Саша?
      Но Саша вместо ответа захрапел во все носовые завертки. Скоро заснул и Гура.

      Когда они проснулись, увидели опять то же самое: лунные ежи метались по воде и ловили водяных гадин. Поглядели они поглядели, да и заскучали, а со скуки пообедали, опять выспались и опять проснулись.