Подойдя к монастырской ограде, д'Артаньян остановился и сверился с часами. Большая стрелка вплотную приблизилась к цифре двенадцать.
      Псевдогасконец вздохнул и огляделся по сторонам…
      Готовясь к встрече с господином Атосом, он погулял по набережной Сены, поплевал с мостов в ее грязноватые волны, пытаясь тем самым хоть как-то насолить французам и соответственно хоть как-то поднять настроение себе. Удалось ли ему первое, так и осталось для юноши загадкой, а вот со вторым точно вышел промах — настроение не хотело подниматься ни в какую. Час спустя он справился у проезжего торговца (связываться с дворянами ему больше не хотелось) о монастыре Дешо и двинул в указанном направлении.
      Д'Артаньян шел по улицам французской столицы, щедро залитым полуденным солнцем, и размышлял о том, что даже оно не в силах придать этому мрачному и угрюмому городу хоть каплю теплоты.
      Действительно, лица прохожих были серыми и неприветливыми. Ущелья улиц, стиснутые отвесными кручами домов, были узкими, тесными, извилистыми и очень грязными, а сами дома — унылыми, тяжеловесными и однообразными. Их стены заслоняли почти все небо, отчего на мостовых и тротуарах царил тяжелый сумрак, а там, где оно все же было видно, в него колкими шипами вонзались острые шпили многочисленных соборов и церквей, как будто прокалывавших, терзавших небосвод, вместо того чтобы украшать его подобно шатровым куполам русских храмов.
      Нет, Старый Маркиз был неправ, снова обратился мыслями к своему наставнику д'Артаньян. Он описывал столицу Франции как удивительный, сказочный город, где каждая площадь, каждый переулок дышат любовью и нежностью, каждый дом полон света и тепла, в каждой подворотне прячется бард или менестрель, распевающий красивые баллады или изысканные серенады.
      Реальность оказалась совсем иной, подумал разведчик, подходя к монастырю Дешо…
      Он стоял подле монастырской ограды и думал о предстоящем поединке, непроизвольно поглаживая при этом Прасковью. Времени, минувшего с момента столкновения с господином Арамисом, вполне хватило, чтобы мысли, прежде хаотично метавшиеся в его голове, угомонились, обрели единый вектор движения, пришли к единому знаменателю, как говаривал Игнатий Корнеич.
      Положение, казавшееся отчаянным и безвыходным, неожиданно начало обретать положительные стороны. Во-первых, если он убьет и Атоса, и Портоса, и Арамиса, то в роте господина де Тревиля образуется серьезная брешь, которую тот вполне ожидаемо захочет заполнить. А зачем, спрашивается, заполнять кем-нибудь, когда есть подобный герой, помимо всего прочего сам стремящийся надеть лазоревый мушкетерский плащ? Во-вторых, если даже господин де Тревиль обидится на него, слух о доблести и героизме молодого гасконского дворянина неизбежно прокатится по столице, и это может закончиться приглашением в какую-нибудь другую роту, похуже чем мушкетерская, но все равно — гвардейскую. Правда, с таким же успехом это может закончиться и приглашением в какой-нибудь столичный острог сроком лет этак на… Ну и в-третьих, если дуэль завершится… ничьей, то у него будет шанс поближе сойтись с королевскими мушкетерами, которые показались ему вполне приличными, немного замученными жизнью и невыплатой жалованья, но все равно — достойными людьми. Старый Маркиз говорил, что случаи, когда вчерашние соперники после поединка становятся друзьями, — отнюдь не редкость во Франции. Правда, как выясняется теперь, Старый Маркиз, он вообще много всякой галиматьи наговорил…
      Д'Артаньян вздохнул и, решительно обогнув угол монастырской ограды, очутился перед небольшой церквушкой с папертью. Справа от паперти виднелась калитка, ведущая в маленький скверик, слева — ворота, открывающие доступ на монастырское кладбище. Возле них сидели пятеро пожилых женщин в окружении ведер с розами, гвоздиками и прочим цветочным ассортиментом.
      Отличное место, подумал псевдогасконец за секунду до того, как калитка, ведущая в скверик, распахнулась и из нее вышел мушкетер его величества короля Людовика XIII господин Атос.
      — Добрый день, сударь, — поздоровался он. — А ваш секундант, верно, опаздывает?
      — День добрый, мсье. — Д'Артаньян поклонился в ответ. — К сожалению, я не смог найти секунданта ввиду того, что лишь сегодня утром прибыл в Париж и не имею здесь совершенно никаких связей. Приношу свои извинения за столь грубое нарушение этикета.
      — Не стоит извинений, — качнул головой Атос- Я вас прекрасно понимаю. Уверен, мы выйдем из положения, тем более что у меня двое секундантов.
      Сказав это, он сделал приглашающий жест, и дуэлянты прошли через калитку в скверик. Там действительно стояли двое мушкетеров, развернувшихся в этот момент спиной к пришедшим.
      — Позвольте представить вам, господин д'Артаньян, — начал было Атос, и его секунданты дружно обернулись…
      — Господин Портос?! Господин Арамис?! — воскликнул юноша, изумленно глядя на чернокожего гиганта и коренного парижанина, в свою очередь удивленно воззрившихся на него.
      — Как? Вы знакомы? — решил не выбиваться из общего настроения Атос.
      — Ну разумеется знакомы! — хмыкнул Портос, свысока глядя на д'Артаньяна. — Хотя я и не сказал бы, что это было приятное знакомство! Сегодня я, подобно вам, Атос, буду иметь честь скрестить шпаги с этим господином…
      — Но только в час дня, сударь, — перебил его псевдогасконец.
      — Вы деретесь с господином д'Артаньяном, Портос? — удивился Арамис. — Но я тоже дерусь с ним…
      — Но лишь в два часа, мсье, — снова внес уточнение разведчик.
      — Вот так штука! — воскликнул Атос- По какой же причине деретесь вы, Портос?
      — По какой причине? — переспросил негр, явно желая увильнуть от ответа. — Ну если уж я дерусь, Атос, значит, причина есть!
      — Мы с господином Портосом разошлись во мнении по одному вопросу Священного Писания, — пришел ему на помощь д'Артаньян.
      — Точно, — сказал арап. — В том его месте, где говорится о том, что все люди — братья.
      — Удивительно. — Атос пожал плечами. — Насколько я помню, в прошлый раз вы, друг мой, дрались из-за расхождения во мнениях относительно Шекспира! Прогресс налицо! А вы, Арамис…
      — А у меня то же, что и всегда! — ответил тот, не дав ему возможности договорить.
      — А! — В глазах Атоса промелькнула искорка иронии. — Понаехала всякая лимита, коренным парижанам просто уже дышать нечем?
      — Вот именно! — подтвердил Арамис. — Мы коренные парижане! — повторил он свои тезисы. — Мы свои права знаем твердо!
      — Понятно, — серьезно кивнул Атос.
      — Ну а вы-то сами что не поделили с этим юношей? — поинтересовался у него Портос.
      — Я счел, что господин д'Артаньян слишком много позволяет себе в отношении королевских мушкетеров, — с достоинством ответил Атос, на основании чего псевдогасконец сделал бесспорный вывод, кто из всей троицы наделен самым тонким умом.
      — Прекрасно! — хмыкнул Портос, изучая молодого человека взглядом, полным высокомерного презрения. — А вы, господин д'Артаньян, тот еще фрукт! Нанести оскорбление трем королевским мушкетерам… нет! Трем лучшимкоролевским мушкетерам, черт меня возьми! Три оскорбления за один день! Да вы настоящий скандалист, господин гасконец!
      — Четыре, сударь, — сказал разведчик, улыбнувшись при этом так сладко, что его оппоненты не могли не обратить внимания на это замечание.
      — Что — четыре? — не обманул его ожиданий Атос.
      — Четыре оскорбления, сударь, — уточнил д'Артаньян.
      Все время, пока мушкетеры выясняли мотивы, подтолкнувшие каждого из них вызвать его на поединок, он лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации…
      Направляясь на встречу с Атосом, он думал, что, возможно, его секундантом будет или Портос, или Арамис. Думал и пытался угадать: можно ли развернуть эту ситуацию в свою пользу, и если можно, то как? Правда, он никак не предполагал, что Атос явится на дуэль сразу с обоими своими друзьями! Но человек предполагает, а Бог располагает. И теперь нужно было предполагать по новой. С одной стороны, присутствие обоих друзей господина Атоса затрудняло положение его оппонента, но с другой…
      Словом, молодой человек думал-думал и кое-что надумал…
      — Четыре оскорбления, господин д'Артаньян? — удивился Арамис- Ну и когда же вы успели нанести четвертое? И кому именно, если не секрет?
      — Кому именно? — Псевдогасконец тонко усмехнулся. — Да всем вам троим, вместе взятым! Оскорбление это невольное, но, несмотря на это, самое тяжелое из всех четырех! Как вы уже успели заметить, я прибыл на дуэль без секунданта, чем поставил вас, господа, в гораздо более проигрышное положение по сравнению с собой! То есть унизил вас, господа! То есть… оскорбил…
      — Что вы имеете в виду, милейший, утверждая, что мы находимся в гораздо более проигрышном положении, нежели вы? — поинтересовался Атос, обменявшись удивленными взглядами с Портосом и Арамисом, также пребывавшими в недоумении.
      — Ну как же, господин Атос! — начал разматывать свою мысль д'Артаньян. — Вы же находитесь в подавляющем большинстве, а это преимущество на поле боя, но никак не на месте дуэли. Ну подумайте сами, что скажут, если мне удастся взять над вами верх: юный талант из провинции завалил троих столичных авторитетов клинка! Честь и хвала ему! Слава юности! Дорогу талантам! А что скажут, если, напротив, вы одолеете меня, что видится более реальным исходом? Нет, господа, вы только представьте себе завтрашние газеты: «Вчера после совместного распития спиртных напитков трое королевских солдафонов изрубили в фарш бедного гасконского юношу, едва ступившего на порог взрослой жизни, гордо называя это дуэлью! И это — мушкетеры! И это — королевская гвардия! И это — придворный спецназ! Позор подлым убийцам!»
      Атос нахмурился.
      — Однако, мой юный талант из провинции, не много ли вы себе позволяете? Мы-то ведь и в самом деле собираемся биться с вами по-честному! И если уж победим вас, то в честном бою!
      — Господин Атос! Ну как раз у меня-то в этом нет ни малейших сомнений! — Разведчик рассмеялся, чувствуя, как оппонент все глубже забирается в лабиринт логической ловушки. — Да только подтвердить-то это с моей стороны будет некому. В случае моей смерти вы окажетесь в отвратительном положении, не имея ни единого свидетеля, который мог бы подтвердить, что это действительно была честная дуэль, а не подлое убийство. Секунданта у меня нет, а мне самому с того света свидетельствовать будет крайне затруднительно. А журналисты еще со времен Трои славятся умением раздуть любую мелочь до невероятных размеров. Господа, вы хоть понимаете, что, победив меня, опозорите весь свой полк? Запятнаете плащи всех мушкетеров до скончания времен?
      — Черт возьми! — шепнул Арамис Портосу. — А паренек-то прав! Мы действительно окажемся в поганейшем положении, если завалим его здесь и сейчас.
      — Это точно! — согласился чернокожий мушкетер. — Малый не дурак! По крайней мере, в юридических вопросах сечет не хуже любого еврея.
      — То есть вы находите, что гасконец прав? — спросил, обернувшись к ним, Атос.
      — Еще бы! — Портос пожал могучими плечами. — Это же вопрос чести, Атос! Вам ли этого не понимать! Ну убьем мы его — и что дальше? В самом-то деле, кто подтвердит, что это была честная дуэль, а не убийство после распития спиртных напитков? Да, карапуз, с какой это стати ты пришил сюда спиртные напитки?! У нас с утра капли во рту не было!
      — Это не я пришил, — д'Артаньян почувствовал хвост удачи в своих руках, — это журналисты пришьют. И хорошо, если только спиртные напитки, а не что-нибудь похуже!
      — А какого черта вы, милейший, вообще являетесь на дуэль без секунданта?! — возмутился коренной парижанин. — В Гаскони совершенно неизвестны правила благородных поединков?!
      — Известны, сударь. Еще как известны. Но я уже говорил вам, что прибыл в Париж лишь сегодня утром и вы первые люди, встретившиеся мне здесь. Не считая, конечно, господина де Тревиля, вашего командира.
      — Не, де Тревиль это не вариант. — Портос покачал головой.
      — Совершенно не вариант, — согласился Атос. — Он и так нас сегодня как следует… Да, господа! Однако что же нам делать? Что предлагаете вы, господин д'Артаньян? Какие будут предложения у вас?
      — Два, на ваше усмотрение, господа, — бодренько ответил псевдогасконец, чувствуя, что вывернулся-таки из-под удара. — Либо мы отложим дуэль, покуда я не найду секунданта, либо вы порекомендуете мне в секунданты человека, с одной стороны благородного и уважаемого, с другой — не мушкетера и не вашего друга, чтобы его не могли заподозрить в пристрастности.
      — Рассудительные слова, — одобрил Атос- Что же мы выберем, друзья?
      — Я полагаю… — начал было Арамис, но истошный женский вопль, прорезавший тишину сквера и взметнувший в небеса стаю голубей, прервал его.
      Кричали перед церковью, и мушкетеры, переглянувшись, устремились к ограде сквера. Не понимая в чем дело, д'Артаньян тем не менее последовал за ними. Распахнув калитку, все четверо очутились на маленькой площади перед церковью, где разворачивалась следующая драма: восемь здоровенных амбалов в ядовито-красных плащах наседали на пятерых женщин, торговавших цветами перед кладбищенскими воротами. Женщины возмущенно отбивались, пытаясь прикрыть свой хрупкий товар немощными телами, а погромщики отталкивали их и с омерзительным лошадиным ржанием пинали вазы и ведра, разоряя торговый ряд.
      — Господа, посмотрите, что творится! — ахнул Арамис. — Гвардейцы кардинала нашу торговую точку громят!
      — Что значит — вашу? — удивился д'Артаньян, выглядывая из-за спины Портоса. Вылезать вперед у него пока что желания не возникло. — Вы что же, владеете этим торговым рядом?
      — Ну разумеется нет, господин гасконец, — едва обернувшись, бросил Атос- Просто мы контролируем эту торговую точку. Понимаете? Эти торговки платят нам за охрану от такой вот сволочи, как эта, ну и прочей шпаны. Неужели не понятно? Мы им крышу держим. Так это у нас в Париже называется. Да вы что, с Луны, что ли, свалились?! Можно подумать, у вас в Гаскони все по-другому!
      — Ну так, — промычал разведчик, стремясь не обнаружить свою серость в данном вопросе, — кое-какие отличия в деталях.
      Погромщики между тем продолжали свои хулиганские действия, изничтожая остатки коммерческой флоры. Наконец одна пожилая торговка не выдержала и, подхватив ведро с гвоздиками, выплеснула цветы вместе с водой, в которой они стояли, на голову самому рослому гвардейцу. Яростно взревев, гвардеец схватил ножны, таившие его шпагу, и принялся охаживать ими женщину. Двое его друзей заломили ей руки за спину, чтобы она меньше трепыхалась.
      Д'Артаньян и три мушкетера слышали каждое слово подлых вымогателей.
      — Матка, деньги давай! Деньги давай, матка! Экю давай, матка! Су давай! Пистоли давай! Луидоры давай, матка! Давай деньги, матка! Деньги давай! — орал гвардеец, брызжа слюной и осыпая жертву ударами ножен.
      — Нету у меня никаких денег, ирод подлый! — вопила в ответ несчастная.
      — Врешь, ведьма! Врешь! Есть у тебя деньги! Точно есть! Кому врешь, ведьма?! Защитникам кардинала и Отечества врешь?! Давай деньги, матка! Деньги давай!
      — Совсем распоясались, подонки! — прошипел сквозь зубы Арамис- Отобрали у нас две точки на рынке Пре-о-Клерк, так теперь, видимо, думают, что им вообще все можно! Эх, будь с нами еще хотя бы пара ребят, мы бы им показали!
      — Да, но их нет, Арамис. — Атос пожал плечами. — И у них более чем двукратное превосходство. И нам, очевидно, светит потерять контроль и над этой точкой. А жаль! Жаль, черт возьми! Прибыльное было местечко!
      — Жаль, чего уж там говорить-то. — Арамис вздохнул, убирая руку с пригретого было эфеса шпаги.
      — Нет, господа, я вам точно говорю: не дело это! — Портос покачал головой. — Мы уже в прошлом месяце две торговые точки потеряли! Если так пойдет и дальше, нам придется искать другой источник дохода. Мне-то что, я на рынок пойду — телеги разгружать. А вы, Арамис? А вы, Атос? Вы ж законченная интеллигенция — ни черта руками делать не умеете! Вы ж только со шпагой, мушкетом и нижним женским бельем мастера обращаться, а на это надежды мало, ну по крайней мере покуда нет войны!
      — Прям-таки уж и ничего! — возмутился Арамис- Я так, например, стихи писать умею!
      — Да ну? — саркастически хмыкнул арап. — И много вам платят за ваши вирши?
      — Ну-у… — смущенно протянул Арамис, почесывая затылок.
      — Вот то-то и оно, что «ну-у»! — передразнил его Портос- Чтоб со стихов деньги иметь, нужен классный литературный агент, а где его взять? Ни черта-то ваши произведения не стоят, Арамис! Тоже мне Вильям, понимаешь, наш Шекспир!
      Зря он так круто с хлопцем обошелся, подумал д'Артаньян, тем не менее восхищенно глядя на чернокожего мушкетера.
      А тот, не выпуская инициативу из крепких рук, уже наседал на Атоса:
      — Ну а вы, Атос, чем будете пропитание добывать, учитывая, насколько регулярно его величество король Франции платит своим преданным солдатам?
      — Нижним женским бельем торговать пойду. Вас, Портос, послушать, я большой мастер по этой части, — мрачно отшутился невозмутимый мушкетер, озабоченно потирая переносицу указательным пальцем. — А что слыхать в казначействе, Арамис? — обернулся он к товарищу. — У вас, ежели не ошибаюсь, там связи?
      — Связи-то у меня там есть, а вот денег, судя по всему, нет. — Арамис пожал плечами. — И долго еще не будет.
      — Неужели даже мартовскую задолженность по зарплате не погасят? — спросил Атос. — Меня ж при таком раскладе домовладелец скоро на улицу переселит!
      — Меня тоже, — сказал Арамис- Но в казначействе, похоже, это мало кого волнует.
      — Вот ведь крысы финансовые! — Атос злобно сплюнул и, поколебавшись еще мгновение, молвил: — Ладно, господа, делать нечего! Видимо, придется драться.
      Лихие молодцы! Неужели и впрямь схлестнутся с восьмерыми? — подумал д'Артаньян, по-прежнему оставаясь в тени мощной спины Портоса. Он во все глаза наблюдал за происходящим, смутно ощущая присутствие некой высшей силы, посылавшей ему знак, призванный определить будущее самого разведчика, а может быть, и всей Европы.
      Между тем защитники Отечества и кардинала в ядовито-красных плащах продолжали бесчинствовать, запугивая цветочных коммерсанток. Флористки сопротивлялись, но чувствовалось — уже из последних сил.
      — Вы не получите от нас ни одного су, ироды проклятые! — кричала женщина, осыпаемая ударами ножен главаря, в смысле командира гвардейцев. — Мы платим за охрану господам королевским мушкетерам!
      Ответом ей было знакомое уже лошадиное ржание распоясавшихся негодяев!
      — «Мы платим за охрану господам королевским мушкетерам!» — передразнил ее один из гвардейцев. — Опомнись, бабуля! Вторая четверть семнадцатого века на дворе! Времена мушкетеров уже прошли! Скоро их вообще разгонят, к чертовой матери! Они скоро вообще только на страницах книжек останутся! Бабуля! Работать нужно с нами! Гвардейцы кардинала — энергия будущего! Шагай с нами в ногу! Держись нашей колеи! Делай с нами! Делай как мы! Делай лучше нас! Словом, гони сюда монеты и забудь про мушкетеров! Мушкетеры — это ретро! Мушкетеры — это уже не актуально!
      — Неправда! Неправда, негодяй! Мушкетеры — это сила! Неправда! — воскликнула мужественная женщина.
      — Да правда! Правда! — заверил ее негодяй. — Мушкетеры — отстой! Никакой от них пользы ни королю, ни кардиналу. Даже фрейлины, шлюхи эти придворные, в последнее время говорят, что мушкетеры — слабаки! А вам какая от них польза?! За охрану они им платят! А где они, эти мушкетеры, когда нужна эта самая охрана?
      — Там, где они и должны быть! — разнесся над площадью красивый, звучный голос Атоса. — На защите короля Франции и его подданных!
      Мигом утратив интерес к своим жертвам, гнусные вымогатели обернулись и увидели трех мушкетеров, стоявших в ряд возле ограды сквера.
      — О! Какие люди — и без охраны! — радостно оскалился командир ядовито-красной банды. — Неужели глаза не обманывают меня и я действительно имею честь видеть господ Атоса, Портоса и Арамиса, мушкетеров его величества?
      — Нет, сударь, глаза вас не обманывают! — оскалился в ответ Портос, что, к слову сказать, выглядело гораздо страшнее. — Это действительно мы. И если наши глаза также нас не подводят, то мы, кажется, лицезреем наглое вторжение на нашу территорию!
      — А где это тут написано, что она ваша? — поинтересовался гвардеец. Он говорил низким, посаженным голосом, растягивая гласные.
      — Ну вы же не глухой, сударь? Нет? Вам же на чистейшем французском языке только что объяснили, что эти дамы платят за охрану нам. Значит, и место это наше, — ответил Арамис.
      — Я-то, сударь, отнюдь не глухой, а вот вы, господин Арамис, кажется, придаете слишком большое значение словам этой черни, которые на самом деле недорого стоят!
      — Ну а клинок моей шпаги, господин де Жюссак, вы оцените по какому курсу? — улыбнулся Атос.
      — Ага, мушкетеры! Так вы настаиваете на силовом разрешении конфликта?! — взревел гвардеец. — А вы, господин Атос, не потрудились ли сперва пересчитать наши и свои клинки, прежде чем начинать бахвалиться ими?!
      — Потрудился, сударь, потрудился! Да, нас всего трое, но мы мушкетеры, и какой бы бред ни несли про нас фрейлины, которых вы, мсье, охарактеризовали донельзя более точно, мы не слабаки!
      Д'Артаньян слушал благородную, дерзновенную речь Атоса затаив дыхание. Он смотрел на мушкетеров, не в силах отвести восторженного взора. Или это те самые люди, с которыми можно свернуть горы, или его интуиция ни черта не стоила! Он чувствовал, что сейчас наступает один из тех судьбоносных моментов, когда правильно принятое решение определяет успешное развитие жизненного сюжета на годы вперед. Да, груз ответственности за страну, ждавшую от него подвига, весомо давил на плечи вологодского юноши, брошенного в этот ад, но вместе с тем он понимал, что в одиночку вряд ли сможет совершить чудо и остановить боевую колесницу, возможно готовую уже двинуться на Русь. Сомнения покинули д'Артаньяна!
      — Сударь! Мне кажется, вы ошиблись! Нас не трое, а четверо! — воскликнул он, выныривая из-за спины Портоса, где хоронился все это время.
      — Юноша, но вы же не мушкетер, — напомнил, удивленно приподняв бровь, Атос.
      — Вот именно, паренек, — рыкнул со своей стороны старший гвардеец, — не мушкетер ты! Сваливай отсюда по-хорошему! Не мешай солидным пацанам разговоры разговаривать!
      — А с тобой, прихвостень кардинала, я буду говорить только посредством своей шпаги! — задорно ответил ему д'Артаньян и вновь обернулся к Атосу, Портосу и Арамису: — Ваша правда, господа хорошие! Плащом, шляпой и ботфортами я не мушкетер! Но душа моя — душа мушкетера! Сердце мое — сердце мушкетера! А святая католическая церковь учит нас, что первично — духовное, а не материальное, то есть именно душа и сердце, а не шляпа или ботфорты. Так что, если вы добрые католики, вы не можете не признать, что я мушкетер. Возьмите меня к себе! Клянусь, вы не пожалеете!
      — Ну да! — хмыкнул Портос- А если и пожалеем, то уже будет поздно! А вообще, — бросил он товарищам, — про душу с сердцем он лихо загнул. Мне понравилось.
      — Мне тоже, — с сомнением сказал Атос- Он бы еще почки, что ли, помянул!
      — И почки, и печень у меня как у подлинного мушкетера! — восторженно взревел псевдогасконец, не уловивший тонкой юмористической подоплеки в словах Атоса.
      — Ну про печень ты, сынок, явно приврал! — Мушкетер соизволил наконец-то сдержанно улыбнуться. — Ты сперва выпей столько, сколько мушкетеры, а уж потом хвастайся, что у тебя, мол, печенка такая же, как и у нас! Что ж, господа, я не против участия этого славного юноши в бою с нашей стороны, — сказал он друзьям, все еще пребывавшим в раздумьях.
      — Однако, Атос, не забывайте, что в случае успеха нам придется взять паренька в долю, — вполголоса заметил арап.
      — Друг мой, — хмыкнул Арамис, обнажая шпагу, — давайте сначала добьемся этого самого успеха, а уж потом будем доли делить.
      — Вот именно! — поддержал его Атос, также засвечивая клинок. — Кроме того, парнишке, как стажеру, можно будет для начала и полдоли нарезать.
      — Ну что, мушкетеры, вы договорились наконец-то?! — громче прежнего завопил господин де Жюссак.
      — А вам что, сударь, не терпится получить трепку? — расхохотался Портос, также вставая в боевую стойку.
      — Нет, сударь! — зарычал гвардеец кардинала. — Мне не терпится выпустить кишки этому малолетнему нахалу гасконской наружности!
      — Сейчас, сударь, вы будете иметь такой шанс! — весело ответил д'Артаньян, выпуская Прасковью на волю. — Мы будем иметь честь атаковать вас!
 
      Отпрянув назад, Родька сместился влево, а Мишаня, напротив, — нырнул вправо, после чего они синхронно атаковали Шурика с разных сторон. Ну то есть это, с их точки зрения, они атаковали его синхронно, а с точки зрения Шурика, никакой синхронности в их движениях не было и близко. Он совершенно спокойно отбил удар Мишани (здоров малый, как самый настоящий медведь, но над техникой не работает совершенно!), а потом перехватил клинок Родиона (этот пошустрее будет, на одни лишь мышцы не уповает), опоздавший всего на долю секунды, и, закрутив его вокруг клинка собственной шпаги, резко откинул в сторону. Родька не удержал эфес, шпага вылетела из его ладони и, жалобно звякнув о кирпичную стену, упала наземь. После этого Шурик, абсолютно четко просчитав действия Мишани, крутанулся волчком и, выбросив вверх правую руку, перехватил рубящий удар, который, впрочем, в любом случае шел уже в пустоту. Обезоружить Мишаню сейчас большой проблемы не составляло (это никогда большой проблемы не составляло), но Шурик чувствовал, что сегодня тот в ударе, и позволил ему провести еще три атаки, из которых, пожалуй, одну можно было признать вполне успешной: Шурик остановил острие шпаги в сантиметре от своего сердца и лишь потом атаковал сам мощным ударом в правое плечо, поставив точку в поединке. Мишаня отскочил назад, и оружие выпало из его руки.
      — Тьфу, нечистая сила! — гаркнул он, растирая плечо и стремительно нагибаясь к оброненной шпаге.
      Родион, подобравший уже свою, тоже готов был возобновить бой, но Шурик, чувствуя легкую усталость, отсалютовал соперникам и, бросив шпагу в ножны, сказал:
      — Шабаш, ребята! Передохнем чуток.
      Спарринг-партнеры повторили его салют несколько менее изящно, но все равно правильно и тоже зачехлили оружие. Прислонив шпагу к стене, Шурик подошел к бойнице, одной из многих на верхней галерее, опоясывающей монастырь, и, опершись локтями о выщербленную, истрепавшуюся за два века кладку, отпустил взгляд вдаль.
      Оттолкнувшись от белых, нарядных стен монастыря, белый лужок спадал к реке, обнимавшей обитель широким изгибом своего белого русла, а за рекой опять, словно по ступеням, начинал карабкаться вверх, на косогор, преодолевая массивные уступы пойменных террас. Косогор тоже был белым и только на самом верху, там, где лужок добирался-таки до леса, белая краска, владевшая до поры всем миром, резко сменялась черной. Черные деревья стояли стеной, убегавшей в обе стороны. Казалось, еще неделю назад они были густо припудрены инеем и не так контрастировали с покрытой снегом равниной…