Шепче очерет:
      Все вместе:
      Вас ногами босыми,
      Вас ногами босыми,
      Вас ногами босыми
      Понесуть вперед.
      - А почему босыми? - спросил Алик. - Нищета. - Н-да, - глубокомысленно протянул он, отпивая из бутылки. - И хохлы оплошали. Говорили они, что у них все есть. А вот в Россию побежали. На шабайку... У нашего хозяина хохлов навалом. Работяги. Старательно верят, что хозяин когда-нибудь им вернет их паспорта - отпустит на свободу. - А что - не отпустит? - Нашли дурака. - Алик засмеялся, как может смеяться человек, который все знает заранее. - Это мы с тобой легко отделались. И то потому, что выбирались нехожными тропами. - А вертолет? Откуда он взялся? - Это они Ненту по следу. Как собаку. Для порядка. - Так это и был тот самый Нента? - А кто ж...Хозяин, конечно, его в морду двинет, но не больше.
      Они подельники. Вместе в "Крестах" срок ломали. - Ты все знаешь. Слышал. Я этого падлу учил уму-разуму. - Ты? Ну уж... - Сука буду. Инструктировал, как обращаться со взрывчаткой. Хозяева, ну миллионеры, - не тебе объяснять, - друг другу пакостят. А пакостить надо с умом. Вот, как, скажем, правильно в машине установить мину. Это, паря, такое искусство! А Ненту я обучил... Если б его одного... Пока будет собственник, будет нужна и моя профессия... Разве это Россия, когда никто никого не убивает? - Но ты же собираешься в Америку? - А в Америке что - взрывать некого? Когда-то у них хлопнули президента. Из винтовки. А могли бы аккуратно взорвать. Это же проще. Я тебе когда-нибудь расскажу, как мой ученик - он чеченец - взорвал Дудаева. От "Уазика" одни железки, а от вождя ихнего - левая рука с часами. И часы, представляешь, показывали точное время. - А почему бы тебе не остаться в России?
      Алик отхлебнул из бутылки - заправился горючим, гнилыми кариезными зубами пожевал буженину. Вздохнул. - И остался бы, паря, да разыщет меня мой хозяин. Тогда мне все. Кранты... А в Америке... Так ты мне паспорт сообразишь? - Сказал же... Сукой не будешь.
      У Алика даже смутно не закрадывалось сомнение, что Фидель Михайлович вовсе не миллионер, а такой же подневольный у своего хозяина, каким совсем недавно был этот инженер-технолог, утративший в зэковской среде весь свой интеллигентский лоск, но сохранил навыки интеллектуала: что-что, а обращаться со взрывчатками не разучился, более того, обучая других, совершенствовал себя как мастер.
      И к фене прибегал неохотно, но прибегал - жизнь заставляла: уголовник не любит, когда такой же, как и он, зэк ум свой выказывает. Умники в зоне (а владения хозяина по существу - зона) долго не живут: то на нож наткнутся, то голова окажется в пилораме. Жизнь подневольных - непрерывная цепь несчастных случаев. Выживают покладистые, по-собачьи преданные хозяину.
      Выживал и Алик. Он ненавидел хозяина, но перед ним лебезил и угождал ему, как может угождать существо бесправное и трусливое. Бесправность свою Алик не выказывал, а трусливость всячески подчеркивал - и потому ему сам хозяин и его гвардейцы доверяли.
      Фидель Михайлович терпеливо выслушивал откровения, а может, и треп своего пьяненького спасителя.
      Когда-то в школе, кажется, в восьмом классе, на уроке истории отец рассказывал своим ученикам, в их числе был и Фидель, о том, как путивльского князя Игоря спасал половчанин по имени Лавр. Невзлюбил этот половчанин своих единоплеменников, потянуло его в славянские края. Беглецы быстро нашли общий язык. И когда половцы на реке Тор ( сейчас на этом месте заграничный город Славянск) перепились кумысом и захмелели, Лавр незаметно для стражи вывел князя из шатра, вброд они перешли мелководную речку, оседлали заранее спрятанных в роще коней и умчались в славянские земли. Ехали по ночам. Спустя неделю добрались до городка Донец - это были уже владения Киевского княжества ( ныне это окраина Харькова). Сто верст - в благодатное время лета - за неделю!
      Почти тысячу лет спустя не князь и не половчанин, а два узника-славянина бежали от скоробогатого славянина, бежали по заснеженной тайге с куском вареной рыбы и краюхой хлеба. За неделю по бездорожью отмахали почти двести километров! Вместо лошадей был автомат Калашникова с одним-единственным патроном.
      Слава богу, это оружие в России в большой цене - вот и едут они в отдельном купе, наслаждаются пищей и отдыхом.
      А за стенкой - тягучие украинские песни: чем пьяней голоса, тем тоскливей мелодия и вся на один мотив: "Вас ногами босыми..." - Они нам беду накличут. Сука буду, - неодобрительно высказался Алик.
      Он с трудом поднялся, направился в купе проводника. В поезде, оказывается, действовала трансляция. Вернулся довольно скоро. Уже спустя минут пять после его возвращения в купе ожил динамик. Зазвучали песни не совсем русские, тем более, не советские - ультрасовременные. Алик даже пытался подпевать, искажая смысл:
      А жизнь хорошая такая,
      Ты улыбнись и обмани.
      Под эти ультрасовременные песни было выпито бессчетное количество стаканов чая, съедено три килограмма колбасы и килограмм буженины - голод вроде отступил. Алик водку отпивал булями, прислушивался к звукам, проникавшим в теплое уютное купе.
      По мостам сквозь леса грохотал пассажирский поезд. Все ближе и ближе была Москва. Как там встретят? Да, видимо, уже и не ждут. Пропал человек. Исчез. А сколько их, пропавших, бесследно исчезнувших, сегодня заготавливают лес, и все - для хозяина. А хозяин здешних мест уже один Тюлев Александр Гордеевич, лесопромышленник и меценат.
      В двадцать два часа передали последние известия. Диктор о чем-то заговорил, в голосе - тревога. Фидель Михайлович вдруг заметил, как прыщеватое лицо Алика вытянулось, в напряжении застыло. - Тихо!
      Диктор передавал: на Северном комбинате - авария. Огнем уничтожен главный цех. Есть жертвы.
      "Печально, что есть жертвы", - подумал Фидель Михайлович. Он знал, что комбинат так же, как и эти огромные лесные массивы, является собственностью Александра Гордеевича, знал балансовую стоимость всего предприятия и каждого цеха в отдельности. Главный и самый дорогостоящий - цех по производству целлюлозы. Там оборудование современное, закупленное в ГДР ещё при Советской власти.
      За этим комбинатом с января 1992 года вели наблюдение агенты товарища полковника. Один из них, судя по манере добывать информацию, несомненно была женщина, работала она в бухгалтерии. По её выкладкам он, аналитик Рубан, прогнозировал производство целлюлозы на ближайшее десятилетие. Один этот цех сулил лесопромышленнику Тюлеву доходы, которые не шли ни в какое сравнение с доходами Лозинского от его лесокомбината.
      Фидель Михайлович в уме прикидывал: теперь их доходы, пожалуй, сравняются. Хотя... Тюлев уже имел подвластную только ему территорию, по европейским масштабам она пока ещё меньше Голландии, но гораздо больше Люксембурга. А Люксембург какое - ни какое, а государство со своим монархом. Но монарх номинальный, и Тюлев, известный в элитных кругах как Банкир, уже переплюнул не одного европейского монарха: он - вор в законе, член регионального политбюро, а монарх всего лишь монарх.
      Фиделю Михайловичу показалось, что Алик недооценивает своего хозяина, для него уже бывшего. В свою очередь Алик точно так же думал о своем напарнике. Он щадил его: пусть меньше знает, в чьих лапах побывал - по ночам не будут ему сниться кошмары, не будет просыпаться в холодном поту. Миллионер с расстроенными нервами уже потенциальный инфарктник, а инфарктники тоже не долгожители. Вдруг, не доезжая до Москвы, миллионер подохнет? Пусть сначала хоть паспорт обеспечит. - Догадываешься, паря, у кого ЧП? - Пока нет. - У моего бывшего хозяина. Вот он уже и погорелец. Это ему небось сын миллионера накаркал. - Сын миллионера? - удивился Фидель Михайлович. - У вас - что, как в Греции, все есть? Даже сыновья миллионеров? - Был один, - не приняв шутку во внимание, проговорил Алик, отпивая из бутылки. - Я - серьезно. Он, дурак, откуда-то сбежал, вроде из лесотехнической школы, ну, где готовят прорабов. Вроде так пожелал отец, этот самый миллионер. А сбежал он в лес. Тут его гвардейцы и зацапали. Когда хозяин узнал, кто его батя, обласкал приблудыша, отвез на комбинат и вроде, по слухам, определил в этот самый цех, что сегодня так благополучно сгорел. А парнишка - ничего, шустрый, вроде как армяшка...
      Слушая нескончаемые байки пьяненького Алика, Фидель Михайлович подремывал - сказывалось переутомление. Его не тронуло сообщение о пожаре да мало что теперь не полыхает! - а тут - "армяшка". Уже не первый месяц сотрудники фирмы "Лозанд" прикидывают-гадают, кто мог выкрасть студента Сузика: если чеченцы - те потребуют выкуп, если крутые - кто-то с Лозинским сводит счеты. Но по поводу выкупа к Лозинскому никто ещё не обращался. Конечно, сотрудникам было любопытно, во сколько оценили двадцатилетнего балбеса. Если сводили счеты, то где же труп, может, весной всплывет? В Москве не знают, а вот Алику, оказывается, кое-что известно. - Не помнишь, как зовут парнишку. - Помню. Серега. - Может, Сузик?
      Алик отставил бутылку: в ней уже не осталось полновесных буль. Погоди! Сузиком его называл хозяин.
      Теперь у Фиделя Михайловича не было сомнения, что речь шла именно о загадочно исчезнувшем студенте. "Как обрадуется Дарьяна Манукяновна!" подумал он, не предполагая, что матери Сузика давно известно, куда запрятали её сына. И Аркадий Семенович помалкивал, не одобряя и не осуждая похитителей. По долгу службы он врачевал сына Лозинского, не однажды выводил его из наркотической зависимости. Видимо, считал, что исчезновение Сузика потеря невелика.
      Фиделю Михайловичу так хотелось как можно быстрее обрадовать Дарьяну Манукяновну, а пассажирский поезд останавливался чуть ли не у каждого телеграфного столба. Из его уст Лозинские узнают, где надо искать их непутевого сына.
      Наконец поезд словно вырвался на простор - перед самой Москвой уже нигде не делал остановок, грохотал по ещё зимнему Подмосковью. В одиннадцать утра со значительным опозданием подкатил к перрону Ярославского вокзала.
      26
      У Аркадия Семеновича получалось далеко не все, как он сам себе намечал. Непредсказуемые события вносили изменения в его планы. Одним из главных, по крайней мере на ближайшую перспективу, был план, связанный непосредственно с карьерой аналитика.
      Еще недавно все складывалось наилучшим образом. Как психиатр, себе в заслугу он ставил то, что убедил Фиделя Михайловича приобрести на свое имя крупную недвижимость - все-таки, как он считал, соблазнил врага частной собственности стать собственником, более того, предпринимателем.
      А там... когда первый миллион не российских обесцененных, а крепких, валютных "баксов" ляжет в банк на его имя, романтика из головы аналитика улетучится, как хмель из гуляки, попавшего в прорубь. Гуляка в такой ситуации - кто есть поблизости или нет - будет звать на помощь.
      Аналитику, в чем профессор не сомневался, будь тот с миллионом, протянут руку помощи, прежде всего, ближайшие друзья - легче всего упустить миллион, когда он самый первый. Ближе всех около него окажется Антонина Леонидовна. По всей вероятности, это будет её миллион, деликатно отстегнутый от Анания Денисовича, притом отстегнутый не кем-нибудь, а самой Дарьяной Манукяновной. Как женщина, что не ускользнуло от внимания Аркадия Семеновича, она уже положила глаз на нерешительного в интимных делах работника её супруга. Эта тучная стареющая дама с необъятной талией и пудовой грудью уже не первый месяц исподволь расспрашивает подробности биографии статного очкарика.
      Как хитрая проницательная женщина, Дарьяна Манукяновна сопоставляла и сравнивала то, что говорил ей профессор, с тем, что нашептывал об этом аналитике товарищ полковник.
      Факты биографии совпадали. Но её смущало одно: аналитик, по её разумению, выходец из неблагополучной среды: отец был и стался не просто членом партии (как, например, брат мужа - Януарий Денисович), а убежденным коммунистом. Такая наследственность могла уже отразиться на генетическом уровне - наследнику коммуниста миллионы будут в тягость, так что в перспективе он постарается их употребить, как в свое время употребил известный в России фабрикант Николай Бауман.
      Товарищ полковник умеет нашептывать всякие гадости. Впрочем, на то он и контрразведчик, чтобы всех подозревать в неблагонадежности.
      Однажды у Дарьяны Манукяновны вырвалось: - Ах, Аркадий Семенович! Ну что за человек этот Иван Иванович? Он все ещё сомневается в порядочности нашего аналитика.
      Доктор тут же успокоил влюбленную женщину:
      - Я за него поручился? Поручился. А в людях я, Дарьяна Манукяновна, не ошибаюсь.
      Она с готовностью кивнула: кому верить, как не психиатру? Сегодня в России люди этой профессии так же необходимы, как президенту его команда: что они скажут - то и верно: основу любой президентской команды составляют психиатры, они только называются по-разному. Им доподлинно известно, что их пациенты определяют курс державы. Так почему же предпринимателю не прислушиваться к мнению своего семейного врача? Да, семейные врачи, особенно психиатры, в людях редко ошибаются.
      Вот и Аркадий Семенович не ошибся в диагнозе болезни её супруга: паталогическая влюбленность. Тот не устает утверждать, что он обожает всю президетскую команду как самую просвещенную и любит президента до рыдальческого плача. Это была сущая правда. Но тут не было проблем: президент правит, а преуспевающий предприниматель любит его и в определенные периоды проявляет свою любовь в форме рыдания.
      С Фиделем Михайлович дело сложнее. Диагноз не поставишь, куда он исчез. Где он оступился? Попал ли в прорубь или в выгребную яму вытаскивать ему, Аркадию Семеновичу. Он уже догадывался, что аналитика схватили люди Тюлева. Они будут его удерживать до тех пор, пока Лозинский не вернет своему другу-конкуренту четыре миллиона.
      Ананий Денисович, конечно же, не вернет. Не для того грабитель грабит, чтоб за здорово живешь возвращать награбленное.
      Дарьяна Манукяновна, знающая все и вся, призналась психиатру, что здесь слопоушничал товарищ полковник, но истинного происхождения денег Фидель Михайлович не ведает. Антонина Леонидовна обезопасила его: если его схватят - а такая возможность не исключалась, - и станут из него выдавливать сведения, он может и не выдержать. Чем меньше человек знает, тем безопасней у него жизнь. Такого если и убьют, то случайно. А от случайностей никто не застрахован.
      У Аркадия Семеновича болела душа за Фиделя Михайловича. Он мог его спасти, только посетив самого Тюлева. Был резон послать ещё раз в Архангельск или в Питер Антонину Леонидовну, словом, туда, где можно было застать Александра Гордеевича, но после того, как она - руками своих подруг - расстреляла, по всей вероятности, его гвардейцев, - посылать её на переговоры было опасно.
      Аркадий Семенович решился: - Я поеду к Тюлеву. Попытаюсь отыскать следы нашего аналитика. - Бог с вами! - отмахнулась Дарьяна Манукяновна. Вам что - жить надоело? Есть пока ещё власть официальная. - Вы имеете в виду Януария Денисовича? - Его, конечно. - А он согласится послать кого-либо из своих силовиков? - Несомненно. Ведь Фидель Михайлович - это его будущий кадр. А кадры подбираются заранее.
      Слушая мудрую женщину, Аркадий Семенович про себя умилялся: она словно читала его мысли. Это он, а не Януарий Денисович, готовил его заранее. Готовил на место человека, которого ненавидел, как можно ненавидеть распоясавшегося подонка. А ненавидел он его за то, что тот искалечил жизнь его дочери. Если бы не этот подонок, не его похоть и вседозволенность, Клара уже училась бы в университете, в будущем из неё получился бы толковый экономист и, кто знает, они с Фиделем Михайловичем были бы идеальной парой...
      "Это уже утопия", - остановил себя профессор.
      - И все-таки я поеду, - твердо заявил он Дарьяне Манукяновне.
      В душе она страстно желала во что бы то ни стало разыскать и выручить Фиделя Михайловича, но не посылать туда своих людей. Будет лучше, если это сделают люди Януария Денисовича, у него необъятная власть. Неужели не сможет он уломать бандита? Конечно, бандит бандиту рознь. Очень денежного, пожалуй, и не уломает. - Вы посоветуйтесь с Иваном Ивановичем. Обязательно... - А еще... - продолжала Дарьяна Манукяновна. - Если бандиты потребуют выкуп, надо будет согласиться. Но сделку обставьте так, что это якобы аналитик расплачивается своими кровными. Деньги якобы у него есть даже на очень крупные покупки. Поморский бумкомбинат пока ещё не упущен. Но Тюлев теперь наверняка постарается выложить за него свои "зеленые". Скоро ему будет не до Поморского, - намекнула Дарьяна Манукяновна. - Для восстановления Северного он ещё не один миллион выложит.
      Аркадий Семенович уточнять не стал: при чем тут восстановление? Но у Дарьяны Манукяновны зряшних слов не бывает.
      Последние данные, которыми располагал товарищ полковник, свидетельствовали, что Тюлев застрял в Архангельске и то не в самом городе, а в лесу на арендованном под вырубку участке.
      Своим домашним Аркадий Семенович не сказал, куда он срочно улетает. Сказал лишь: в командировку. Но у Клары чутье, как у ясновидицы. - Папочка, он жив. Ты ему передавай привет и скажи, что мы его любим. - Фантазерка ты... - Ладно уж... По глазам вижу, ты к нему летишь.
      27
      В то утро, когда Алик в станционном буфете продавал свой автомат какому-то бывшему зэку, а зэк, в свою очередь, передавал оружие жене-алкоголичке и та его прятала в просторную хозяйскую сумку, - в то утро профессор Герчик летел рейсовым ТУ - 134. Прилетел он в Архангельск, в Талаги. И пока Алик травил покупателю, что он офицер ФСБ, из мест заключения конвоирует в Москву знаменитого штангиста, да вот деньги кончились, приходится продавать автомат, а покупатель убеждался, что продавец оружия не врет (да, такого бородатого Власова показывали по телевизору, когда тот избирался в Думу), Аркадий Семенович Герчик, взяв с конвейера свой кейс, вышел на площадь. На такси он добирался до центра.
      Город был залит ослепительным солнцем. На высокие белые дома, на полноводную реку глядело бирюзовое небо, но с севера, с моря, тянуло леденящим холодом. Аркадий Семенович в благодарностью подумал о дочери. Дочь настояла, чтобы он вместо легкой кожаной куртки, в которой проходил почти всю зиму, одел дубленку, а кепку-лужковку сменил на теплую удобную заячью шапку. Отказался надень меховые сапоги, посчитал, что брать их ни к чему - в ботинках было удобней, но скоро пожалел: уже в самолете мерзли ноги.
      У него было два адреса, по которым он мог разыскать лесопромышленника Тюлева, если тот ещё в Архангельске. Позвонил по первому. Ответил старик, по говору - коренной одессит, еврей. В том, что евреи обслуживают русского миллионера, к тому же усердного патриота, ничего удивительного не было: так оно и должно быть - у кого деньги, тому и служат. Деньги - это магнит, к которому притягиваются люди бойкие любой национальности. А в отсутствии бойкости евреев не упрекнешь.
      Квартира, в которую пригласили Аркадия Семеновича, была однокомнатной, из мебели - стол да кушетка, и жилец, как потом оказалось, квартирант, был одинокий вдовец. Назвался он скромно: - Ефим Львович Башин.
      Гость тоже представил себя предельно скупо: - Герчик.
      Ефим Львович восторженно воскликнул: - Так это вы и есть знаменитый психиатр? Это вы лечили президента? - Консультировал, - уточнил Аркадий Семенович. - Не все ли равно? - Ефим Львович улыбался всеми морщинами своего старческого лица. Он тут же принялся о себе рассказывать, как он добросовестно работал бухгалтером, как по вине директора - нехорошего человека - его на три года поместили в "Кресты" и как потом из "Крестов" его вытащил очень хороший человек.
      Он только ни словом не обмолвился, как несколько дней назад на скандально прерванном аукционе он утопил московского покупателя. Подробности этого паскудства гостю были известны. Товарищ полковник его обстоятельно проинформировал, не забыв предупредить, что "мерзавец Башин" покончит с собой - он повесится, но не на южном берегу Белого моря, а на северном Черного.
      Аркадий Семенович слушал болтовню довольного собой Башина, твердо зная, что скоро этот мерзавец будет лежать в гробу. К главному виновнику неудачи Фиделя Михайловича он не испытывал никакой жалости.
      Теперь с помощью этого коварного одессита предстояло найти попавшего в беду неудачника. - Уважаемый Ефим Львович, - ласково заговорил Аркадий
      Семенович. - Мне дали этот адрес, чтобы вы меня связали с вашим хозяином Александром Гордеевичем.
      Башин долго молчал, всей пятерней маленьких желтых пальцев почесывал за ухом. Сказал вкрадчиво, как бы давая понять, что любая информация , как и всякая услуга в условиях рынка, стоит денег. - И рад бы в рай... Морщинистым лбом он показал на потолок. - Понимаете, уважаемый доктор, меня предупредили... Это такой человек... - Знаю, - гость перебил одессита. - Я прилетел сюда не по пустяковому поводу. - Да, конечно, - согласился Башин. - Коль вы лечили самого президента...Но мой благодетель, к великому счастью, в помощи психиатра пока не нуждается. Что же касается меня, завтра ехать в Одессу, а билет по известной причине взять не могу. Вот сижу, размышляю, к кому обратиться. Надо бы дать телеграмму. Племяннику. Может, он выручит. Но нынешняя молодежь это же молодежь.
      Аркадий Семенович молча достал бумажник, отсчитал две сотенные, положил на кушетку. Ефим Львович словно не заметил. - Да, молодежь, продолжал он раздумчиво. - эта молодежь... Развратили мы... А хозяин ... хозяин мой улетел на Северный бумкомбинат. Кто-то там что-то взорвал. Ну и произошло возгорание. Вы разве не слышали?
      Новость не обрадовала гостя. Если там происшествие серьезное, Александру Гордеевичу будет не до профессора. И тем не менее не возвращаться же, ничего не выяснив о судьбе Фиделя Михайловича. - Это точно? - Что улетел на Северный? Как и то, что я вижу перед собой два портрета одного президента. - Он глазами показал на кушетку, где лежали доллары. - Не вижу только третьего...
      "Однако же вымогатель", - подумал Аркадий Семенович и к двум сотенным добавил третью.
      Лицо Ефима Львовича помолодело, как сказал бы он сам, ровно на сто долларов. - Вы его можете догнать, - подсказал старик, осчастливленный тремя "зелеными". - Сегодня из Талаг намечается чартерный рейс. В Питер. А оттуда до Северного - рукой подать.
      Так Аркадий Семенович и поступил. В Питере он Тюлева не догнал. Встретились они уже в управлении бумкомбината.
      - А, профессор! - воскликнул Александр Гордеевич, как будто и не было никакого ЧП. Пожар как пожар - горел цех. - Каким ветром? Слыхал... Слыхал... В Архангельске вы меня искали? Что-то пожарное? - Как и у вас. У нас хлеб да квас, - наигранно бодро отшутился лесопромышленник. Взорвали, подлюки. Лучший цех страны!
      Александр Гордеевич вернулся к окну. Рукой поманил профессора.
      - Полюбуйтесь. Потом расскажете моему лучшему другу, а вашему шефу. Печальный будет рассказ... - Почему? Наоборот... В правительстве уже отреагировали. Я ещё только подлетал, а телевизионщики уже снимали натуру. Как же! Сенсация! Огонь уничтожил предпринимателя Тюлева. А кто сотворил? Вы можете мне ответить, профессор? - Могу. Небрежность или же завистники. Не то говорите, профессор. Завистники - это народ, у которого ни гроша в кармане. Он быстрей пропьет, чем купит взрывчатку. А чтоб охраняемый цех улетел в небо, тут потребовалась не одна тысяча баксов. У кого они - вам известно... Ну, ничего. Где наша не пропадала.
      Много на своем веку Аркадий Семенович встречал людей, ударенных бедой. Многих беда посылала в нокаут и многие потом оказывались в психушке или же кончали с собой. Но большинство - после угона машины или разграбленной квартиры - быстро приходили в себя и все начинали сначала - зарабатывали, воровали - до следующего удара судьбы. А действительность тем и колоритна, что бьет, не спрашивая кого и зачем.
      Встречал Аркадий Семенович и таких, кто терял миллионы, взятые в долг. Безвольные - выбрасывались из окна, волевые - сжимали челюсти до зубовного скрежета, напрягали силы, чтобы подняться и вновь окунуться в пучину бизнеса. Но никто в подобных обстоятельствах не разыгрывал из себя этакого мальчишку, построившего на пляже домик из песка, а потом, наигравшись, дал спокойно растоптать свое строение.
      Впервые Аркадий Семенович видел человека, которому пожар нанес убыток на миллионы долларов, а он смотрел на этот пожар, как будто любовался жутким зрелищем. Так, наверное, император Нерон обозревал полыхающий Рим. Но радость Нерона была объяснима: император входил в историю.
      А Тюлев, Александр Гордеевич Тюлев, что ему за радость с олимпийским спокойствием и трезвой рассудительностью взирать на печальное происшествие в своем собственном царстве? Да, это было его царство. Здесь он бог, судья и главный законодатель - комбинат на правах частной собственности принадлежал ему и только ему.
      Потом Аркадий Семенович узнает, в чем заключалось горделивое спокойствие лесопромышленника. Агент товарища полковника сообщит: подобного пожара Александр Гордеевич ждал как манны небесной. Нанесенный пожаром убыток по распоряжению северо-западного политбюро ему возместили из общака, притом в такой сумме, которую он запросил. Этих денег оказалось достаточно, чтоб перекрыть пропажу из поезда.
      Пожар был потушен. Но люди не расходились. - Надеюсь, обошлось без жертв? - Почти, - ответил владелец и уточнил: - Сгорело восемь. Двое в реанимации.
      Видя, что профессор слушает вполуха, наблюдает, как пожарные, укротив пламя, отводят машины, скатывают шланги, как лужи на легком морозце уже покрываются ледком, - Александр Гордеевич тихо произнес: - Это правильно, что вы приехали... Как узнали? - О чем? - Ну, что в реанимации сын вашего шефа. - Сузик? - Сердца Аркадия Семеновича дрогнуло. Мелькнула мысль: "Ведь он же в лесотехнической школе?" - Профессор, не делайте удивленные глаза. На своем квадратном лице Тюлев изобразил ухмылку. - Вам-то не знать, кто его загнал в ЛТШ? Не вы ли? Намерение у вас, конечно, благое - вытащить парня из болота, подальше от водки. - Может быть, - согласился Аркадий Семенович. - Но как он здесь очутился? - Это вы его спросите...У вас он был никто, а я его сделал мастером. Он же прирожденный производственник. - Он просто талантлив. А в чем? Не исключено, что и в производственной деятельности...И все же вы меня удивили. - Вы хотите, профессор, сказать, что для вас это неожиданность? - И какая! - Тогда с какой целью вы здесь? Чтоб на мою морду взглянуть, как на ней отражается пламя пожара? Не так ли?
      Тюлев явно издевался. Он что-то заподозрил, но сделал вид, что очень рад своевременному приезду психиатра: друг на всякий случай прислал своего врача - после такого ЧП и у крепкого предпринимателя может крыша поехать. Но такой друг - это же первый недруг, и поэтому Александр Гордеевич уже говорил как думал: - Профессор, я вас очень уважаю. Не исключено, случится так, что вы согласитесь стать моим врачом. Не всегда же Суркисам быть на гребне волны. А почему бы не взлететь на гребень парню из рабочего класса, коренному пролетарию? А? - У вас все впереди.
      Других слов он и не ожидал. Психиатр читал его мысли, а они - такие мысли - всегда на поверхности. - Ну, допустим, не все. Но многое, поскромничал Александр Гордеевич и повторил вопрос: - И все же, профессор, что вас привело на Северный?
      Вот теперь настал момент спросить и получить самый достоверный ответ. - На Северном я случайно, - сказал Аркадий Семенович. - Потому что вы здесь. А привела меня необходимость - выяснить судьбу нашего аналитика. Что с ним? - Александр Гордеевич, вам-то зачем удивляться? Вы напрасно подозреваете, что на торгах были ваши деньги. Вам же предоставили возможность лично убедиться... - Было такое. - Тогда почему не отпустили Фиделя Михайловича? - Ах, вот вы о чем! В таком случае о нем должна беспокоиться его жена. - Жена женой, а шефство над аналитиком мое. С первого дня его работы в "Лозанде". Это сын моего учителя. Благодаря его отцу я стал тем, кем хотел быть... Впрочем, вам этого не понять. - Ну почему же, профессор? - возразил Александр Гордеевич. - Вы считаете, что я шантрапа необразованная. Кстати, у меня тоже есть дипломы - кандидата и доктора наук. Я их повесил у себя в офисе как портреты.
      Александр Гордеевич принялся рассказывать о том, как побывал у него в гостях известный предприниматель и он же более известный как либеральный демократ ( по характеристике Александра Гордеевича: скандальный раввин). Так этот либеральный демократ признался: когда он купит степень доктора философских наук, он тоже диплом заключит в рамочку и в кабинете на самом видном месте - за своей спиной - повесит.
      - И что это ему - ума прибавит?
      Тюлев чуть ли не захохотал: - Имидж! Приятно сознавать, что ты тоже хрен. Но не собачий, а собачачий. Между прочим, дипломы я купил. Хотел сразу и профессорский, но профессорский, оказывается, вовсе не диплом, а всего лишь аттестат. Аттестат у меня есть. За среднюю школу. Вечернюю.
      Своей болтовней Тюлев уводил профессора в сторону, явно не желая признаваться, куда запрятал аналитика. И - жив ли он? Товарищу полковнику агент докладывал: в день аукциона, по крайней мере, вечером того дня, о нем было известно, что группа захвата его вывезла в лес. А леса в России - на тысячи километров, и где, в каком лесном поселке его прячут, знают только осведомленные. Самым осведомленным был сам хозяин леса .
      Спросить прямо: в каком леспромхозе? Но тогда этот бандит вычислит, откуда Лозинскому поступают сведения - товарищ полковник потеряет своего агента. А своих подставлять - подлейшее дело. Эту истину Аркадий Семенович усвоил ещё в детстве, когда его отца подставил родной дядя: тому нужно было обеспечить себе выезд за границу - в командировку. Из командировки дядя не вернулся - остался в Израиле. - Он в Архангельске? - Если вы имеете в виду аналитика, - уточнил Тюлев, - и если он муж вашей обаятельной террористки, то я к нему не имею никакого отношения. - А кто же тогда его схватил? Не ваши ли гвардейцы? - Отнюдь, - отрекся Тюлев. - Я слыхал, что аналитика фирмы
      "Лозанд" будто бы взяли как заложника. В обмен на его голову могут потребовать головы террористок. Местные налетчики пытались у вашей матроны отобрать наличку. - Пытались, значит, не отобрали?
      Об этом Аркадий Семенович мог бы и не спрашивать. Антонина Леонидовна уже отчиталась за командировку. И товарищ полковник, отправляя профессора в опасное турне, предостерег: четыре трупа Тюлев не простит, если, конечно, это были его люди.