Пропавшее наследство

Мировой судья Хамовнического участка Москвы С.А. Жу-ков среди почты, поданной ему для разбора утром 28 апреля 1910 года, обнаружил талон, присланный из московского губернского казначейства, с пометкой о произведённой оплате присланной ранее ассигновки № 3040, за подписью самого Жукова. Приписка, сделанная на талоне, поясняла, что 12 апреля хранившиеся на депозите Хамовнического участка мирового суда 142 100 рублей, в билетах государственной ренты, были выданы сыну надворного советника Михаилу Николаевичу Костальскому как наследнику по делу о наследстве, оставшемся после А.Н. Костальской.

Судья в недоумении покрутил в руках талон, потом звонком вызвал к себе в кабинет письмоводителя суда и попросил его принести книгу ассигновок. Сверившись с нею, он обнаружил, что ассигновка № 3040 находится в книге, как и было ей положено, поскольку он точно помнил, что ассигновки на выплату 142 100 рублей в казначейство не отсылал. Судья немедленно снял трубку с телефонного аппарата и попросил его соединить с москов-ской сыскной полицией. У судьи Жукова сомнений не осталось: кто-то от его имени совершил подлог и «наказал» московское губернское казначейство на весьма приличную сумму.

Вскоре в кабинете судьи расположились прибывшие по его просьбе сам начальник московской сыскной полиции Аркадий Францевич Кошко и его помощник Андреанов. Судья коротко ввёл их в курс дела. Андреанов принялся рассматривать талон, а Кошко попросил Жукова рассказать о происхождении пропавших денег.

— Сумма эта, — начал рассказ судья, — осталась после скончавшейся от оспы 17 июня 1909 года домовладелицы Анны Николаевны Костальской. Ей было 78 лет, и при жизни она отличалась большими странностями.

— В чем это выражалось? — спросил Кошко.

— Костальская слыла за юродивую: одиноко жила в своей захламлённой квартирке, почти не тратя на себя ничего из оставшихся ей после смерти её отца, священника Костальского, 150 тысяч рублей. С родственниками она почти не общалась, а те, в свою очередь, не очень и стремились к этому. Деньги эти, а вернее процентные бумаги на сумму 142 100 рублей, были найдены уже после смерти Костальской среди грязных тряпок, в чулане, когда его освобождали от старья. И вот тут-то в спор за право наследования денег, оставшихся после Костальской, вступили четверо родственников. Но, как вы сами понимаете, полусумасшедшая старуха; даже если бы она и оставила завещание, его, скорее всего, оспорили бы те, кто в нем не был бы упомянут или посчитал бы себя обделённым. А тут… вообще ничего, деньги как с неба упали. Так как стороны договориться не смогли, то всю сумму до решения суда поместили на депозит в казначейство, откуда они и были, судя по талону, который вы изволите видеть, выданы 16 дней назад. Но я не посылал никаких ассигновок по этому делу в казначейство! Да и ассигновка-то из книги не вырезана, вот она: № 3040, на месте.

— Что же, — подвёл итог разговору Кошко. — Поедем в казначейство, посмотрим, что за ассигновка пришла к ним. А что талон? — спросил он у Андреанова, все это время внимательно рассматривавшего документ сквозь лупу.

— Талон, Аркадий Францевич, явно дефектный, — передавая начальнику документ, сказал Андреанов. — Вот, взгляните сами: подпись судьи неразборчивая — хотя и похожая, но под лупой явная абракадабра, набор линий. Засим печать — неясно оттиснута, скорее всего «переведена» с какой-нибудь реальной бумаги, подлинного документа. Ну и подпись «сына надворного советника Михаила Николаевича Костальского» выполнена как-то неумело, излишне старательно, так подписываются полуграмотные люди.

Захватив с собой талон, сыщики связались по телефону с управлением и, приказав выехать в московское губернское казначейство ещё нескольким агентам, отправились туда же. Изъяв в казначействе ассигновку и оставив своих агентов снимать допрос с чиновников, Кошко и Андреанов поспешили к начальству с докладом о первых шагах начатого ими розыска злоумышленников, совершивших ловкий подлог.

Первый вывод, к которому пришли сыщики, состоял в том, что дельце провернули люди, близкие к мировым судьям, вращающиеся в этом специфическом мирке, в котором только и можно было выудить информацию о спорной сумме денег, хранящейся в казначействе. К тому ж они отлично разбирались в документах и деталях дел о наследствах, проходящих через мировых судей, поскольку сумели, ловко подделав бумаги, воспользоваться обстоятельствами и присвоить деньги.

Следствие располагало двумя документами, побывавшими в руках мошенников: талоном и ассигновкой, изъятой в казначействе. Её, по прибытии в управление сыскной полиции, Андреанов вместе с полицейским-экспертом внимательнейшим образом рассмотрели сквозь сильную лупу, в особенности изучая номер подложного документа. И хотя подделка была сделана первоклассно, слабые следы подчистки и травления под сильным увеличением все же разглядеть удалось. Тогда ассигновку передали полицейскому фотографу, который, засняв документ особым образом, получил ясный отпечаток вытравленного номера «1715».

Узнав номер подлинной ассигновки, из которой мошенники «сработали» подложную, сыщики обратились к писцу съезда мировых судей Котову, который занимался выдачей ассигновок участковым судьям. Котов, сверившись с записями, сообщил им, что ассигновка № 1715 выдана была им среди прочих мировому судье Якиманского участка, камера которого находится как раз в здании съезда.

Кошко, Андреанов и следователь по особо важным делам К.М. Головин на автомобиле поехали к судье Якиманского участка, ничего ему предварительно не сообщив, и по прибытии в камеру судьи потребовали от него безотлагательно предъявить им книгу ассигновок. Но тут ими была допущена досадная оплошность: углубившись в рассматривание документов, сыщики не заметили, как куда-то ушёл письмоводитель судьи Пётр Семёнович Кириллов, поэтому, когда возникли к нему вопросы, его нигде не могли отыскать. Тогда Кошко по телефону связался с управлением и распорядился немедленно выслать на квартиру Кириллова наряд полиции, с тем, чтобы задержать письмоводителя и доставить его в управление сыскной полиции для допроса. Однако когда наряд прибыл на квартиру, Кириллова там уже не было. Его тёща сообщила, что зятёк прибежал очень возбуждённый, сказал, что уезжает в деревню, откуда даст знать о себе. Потом схватил своё пальто на вате, сообщил, что заложит его, чтобы получить деньги на дорогу, завернул пальто в простыню и ушёл из дому.

В квартире Кириллова произвели тщательный обыск, но ничего уличающего его не нашли. На самой квартире и вокруг неё решено было устроить засады. Несколько часов спустя агенты, ведшие наружное наблюдение во дворе дома, в котором располагалась квартира Кирилловых, заметили, как во двор вошёл человек, по приметам очень похожий на беглеца-письмоводителя. Озираясь по сторонам, он прошёл по двору и, войдя в подъезд, стал подниматься по лестнице. Агенты осторожно последовали за ним. На площадке возле двери квартиры Кириллова он остановился прислушиваясь и, достав связку ключей из кармана, поднёс ключ к замочной скважине. Едва он повернул ключ в замке, как дверь разом распахнулась перед ним. Увидев стоящего на пороге квартиры неизвестного ему мужчину, Кириллов (а это был он) бросился было бежать вниз по лестнице, но, не пробежав и половины лестничного марша, остановился и без сил сел на ступеньки, прислонившись лбом к металлическим прутьям перил, — снизу поднимались несколько агентов полиции с револьверами в руках. Искусно расставленная ловушка захлопнулась.

Арестованного Кириллова обыскали, найдя в его карманах 80 рублей наличных денег. Пальто, унесённого им из дому, при нем уже не было, но не было и квитанции о закладе.

Когда Кириллова доставили в управление сыскной полиции, там уже ждал его Кошко со своими сотрудниками, которые в книге ассигновок мирового судьи Якиманского участка обнаружили недостачу не только ассигновки № 1715, но и ещё одной, под № 1713. Выслушав рапорт агентов, арестовавших Кириллова, Кошко заинтересовался тем, куда тот девал пальто и зачем ему, имевшему 80 рублей, суммы более чем достаточной для того, чтобы уехать куда угодно, потребовалось закладывать пальто?

Однако допрос опытный сыщик начал все же с ассигновок, спросив Кириллова, что тот может сообщить по поводу своего бегства и недостачи в бумагах судьи? Кириллов дал довольно пространный ответ.

— Тут, изволите ли видеть, дело так было: аккурат, значит, на Вербной неделе ко мне на службу, в камеру судьи то есть, прямо во время занятий явился какой-то субъект, лет этак 30—35. Совершенно мне незнакомый, — обстоятельно начал Кириллов, сидя перед следователем и Кошко на табурете, привинченном к полу. — Он назвал меня по имени и фамилии, представился письмоводителем одного из петербургских мировых судей. Просил помочь ему покрыть недостачу, а то, говорит, место потеряю, дескать, растратил ассигновку. Говорил, что вроде бы он уже обошёл несколько участков и везде получил отказ, но в одном месте кто-то ему на меня указал как на человека, нуждающегося в деньгах (а я и правда нуждаюсь). Вот он и говорит: 300 целковых плачу за бумажку ассигновки. Ну, я вижу, человек в беде, да и деньги сулит немалые… взял да вырезал ассигновку № 1715 из книги, отдал ему её, а взамен деньги получил.

— Где же это вы такую коммерцию провернули? Прямо в камере у судьи? — спросил Кошко.

— Зачем?! — возразил Кириллов. — Я тихонечко вырезал её и с собой унёс. А после занятий он меня в трактире уже ждал, там, значит, и того, обменялись.

— В каком трактире? — спросил Кошко.

— Да там, — неопределённо махнув рукой, неуверенно ответил Кириллов. — В каком-то… какой подвернулся, я там в первый раз был, да и спешил, некогда запоминать было…

— Ну а вторую ассигнацию ты кому продал? — спросил следователь, до того слушавший молча.

— Да ему же, только не продал, а так отдал. Он заявился вновь, теперь уже на квартиру ко мне, сказал, что по той, по ассигновке № 1715, получил в казначействе деньги и теперь донесёт на меня как на соучастника преступления, если не отдам ему следующую ассигновку. Пришлось вырезать ещё одну, № 1713, и отдать её лихоимцу. А когда сегодня вы в камеру судьи пришли и потребовали книгу ассигновок, испугался я, что придётся отвечать за чужие грехи, и пустился в бега, да вот решил вернуться, узнать, не обошлось ли все.

— А вторую ассигновку где отдал? — спросил Кошко. — Опять в трактире?

— Нет, — бойко ответил Кириллов, — в этот раз он меня в подъезде моего дома ждал.

— А пальто куда дел, которое из дому унёс?

— Продал. Барышнику с рук продал, за 10 рублей.

— Так у тебя ж 80 целковых было при себе, зачем же пальто продавать?!

— А кто знал, сколько мне из-за этих бумажек бегать предстоит, — ответил Кириллов и тяжело вздохнул.

Когда Кириллова увели в камеру, Кошко сказал, обращаясь к следователю:

— Врёт он все и про незнакомца, и про пальто… Не так он его просто унёс куда-то, не случайно первым делом за него схватился, когда собирался в бега. Не успел продумать как следует, где он якобы отдал бумажку. Сказал первое, что на ум взбрело, — «в трактире», потом сообразил, что в трактире спросить можно, про вторую сказал, что в подъезде. Однако упёрся он и стоит на своём твёрдо, а без фактов его басню не опровергнешь. Надо бы нашим людям по окрестным трактирам походить, порасспрашивать про него.

Вскоре отряд агентов под командой помощника начальника сыскной полиции Андреанова отрабатывал окружение Кириллова, наводя о нем подробные справки у всех, кто его знал, расспрашивая о Кириллове в тех местах, где он бывал во внерабочее время. В трактире Алексеева людям Андреанова рассказали, что перед Пасхой в трактире был известный здесь Кириллов в компании не менее известного «ходатая от Иверских ворот» Бойцова, личности весьма тёмной, промышлявшей нелегальной адвокатурой. Оба они держались насторожённо, переговаривались шёпотом и при приближении полового замолкали, прерывая разговор на полуслове.

Кошко, получив сведения о странных переговорах в трактире, распорядился вызвать Кириллова на допрос.

— Скажи, Кириллов, а кто указал на тебя этому питерцу, что пристал к тебе, как бес к девице?

— Да я не знаю, — пожав плечами, ответил Кириллов. — Говорил, что, дескать, в одном месте человек подсказал, из судейских кто-то.

— А часом этот неизвестный, он не твой знакомый Бойцов? А, Кириллов? Ведь он же хорошо был осведомлён об обстоятельствах твоей жизни? — спросил Аркадий Францевич. — Не мог он из желания помочь направить к тебе «клиента»? Вот с ним ты в трактирах частенько сиживал, разговоры вели, и как раз на Вербной неделе заседали в алексеевском трактире, на Болоте, перед тем как искусителю твоему возникнуть!

Услышав, что Кошко назвал фамилию Бойцова, Кириллов сник. Поняв, что сыщики взяли след, он, после недолгого раздумья, сделал признание, заявив, что является соучастником похищения денег из казначейства по фальшивым ассигновкам. По его словам, они уже обратили ценные бумаги в деньги и разделили их. На его долю пришлось 47 300 рублей, которые он зашил в пальто, а пальто отнёс к своему дяде, служащему швейцаром в 5-й мужской гимназии.

К дяде Кириллова тотчас отправили агентов, которые изъяли вещь и, призвав понятых, вспороли её подкладку, из-под которой извлекли несколько пачек денег «крупными бумажками», как раз на 47 300 рублей. Допрошенный дядя Кириллова показал, что соучастником племянника был закадычный его дружок Александр Алексеевич Бойцов, которому при дележе достались 58 тысяч рублей, отданные им, чтобы спрятала, какой-то старухе, жившей на Моховой улице. Дядю, взяв под белы руки, повезли в заведение, в котором уже обретался его племянничек.

Тем же вечером агентам сыскной полиции удалось задержать и Бойцова, но тот на допросе молчал, не давая никаких объяснений. Видя, что этот закоренелый негодяй, поднаторевший в своей подпольной юридической практике, будет «орешком покрепче», нежели Кириллов, его оставили на время в покое и принялись допрашивать его жену.

Мадам Бойцова изворачивалась сколько могла, но только до тех пор, пока Кошко не пригрозил ей, что в случае дальнейшего запирательства она будет признана соучастницей в деле.

— Ой, ну есть у меня родственница… дальняя… седьмая вода на киселе! — говорила мадам Бойцова, нервно теребя платок, накинутый на плечи. — Я про неё просто не сразу вспомнила! Она уже в возрасте… и живёт на Моховой, служит кухаркой у секретаря университетского.

— У кого точно она служит? Точный адрес какой? — не давая ей возможности собраться с мыслями, наседал с вопросами Кошко.

— Да какой-то Кизельман, что ли, по медицинскому факультету он служит.

Снова на автомобиле сыщики помчались по ночной уже Москве, спеша по указанному адресу.

Прибыв на квартиру штатного ординатора медицин-ского факультета Московского университета Н.М. Кизельмана, где служила в кухарках Савельева, сыщики потребовали от неё немедленной выдачи денег, отданных ей на хранение Бойцовым. Но не на ту напали, старушка оказалась под стать родственничку! Пелагея Ивановна заявила, что хотя Бойцова она и знает, он ей приходится родственником по жене, но никаких денег от него она сроду не получала. Тогда Андреанов, прибывший во главе агентов, распорядился обыскать вещи Савельевой. В её сундучке довольно быстро нашли припрятанную под носильными вещами книжку сберегательной кассы, открытую на имя Савельевой, с вкладом на 100 рублей. Для кухарки, жившей «в людях», это была весьма и весьма приличная сумма. Происхождение денег кухарка объяснить затруднилась, дав весьма путаные показания. Андреанов распорядился арестовать её и отправить в управление, а сам, запросив у начальства подкрепления, решил обыскать старинный дом. Если деньги были ей переданы Савельевой на хранение, нигде больше она их спрятать не могла, кроме как в этом доме.

Работа предстояла титаническая! Старый университетский корпус имел массу мест, где можно было бы спрятать относительно небольшой свёрток с деньгами: многочисленные кладовки, чуланы, комнатки, подвалы и громадный чердак. В распоряжение Андреанова командировали 25 полицейских, которые приступили к обыску и через 13 часов непрерывной работы нашли на чердаке, под балками, зарытыми в мусор два свёртка: один в бумаге, другой в платке. В первом свёртке оказались новые золотые и серебряные вещи, а во втором — кредитные билеты и серии на 96 тысяч рублей.

Когда находку доставили в управление сыскной полиции и предъявили её Бойцову и Кириллову, те, видя, что игра проиграна ими окончательно и добыча изъята, рассказали все как было.

По словам Бойцова, он, ища клиентов, в первых числах апреля крутился в коридорах суда, где повстречал некую даму, спросившую его, где в суде находится дело по наследству Костальской. Он помог навести справки и получил за это небольшое вознаграждение. Узнав о том, что в казначействе на депозите находятся спорные деньги, Бойцов задумал присвоить их. К делу он привлёк своего приятеля Кириллова, служившего письмоводителем у мирового судьи Якиманского участка. Наведя справки, Бойцов узнал, что деньги находятся в распоряжении судьи Хованского участка. Чтобы эти деньги присвоить, необходимо было совершить подлог.

План «операции» они разработали, сидя в трактире Алексеева. В окружном суде Кириллов узнал, в каком положении находится дело Костальских и из каких именно ценных бумаг и денежных знаков состоит наследство, для чего снял копию с охранной описи. Бойцов в это время узнал положение дела в Хомовническом мировом суде и номер квитанции, под которой в казначействе хранились ценности. Действовали они под видом родственников, собирающих необходимые справки по делу о наследстве. Мошенники подсмотрели номер ассигновки, выписанный судьёй, когда какая-то дама получала деньги по своему делу, чтобы номер на «их» ассигновке был достоверным, близким к тем, что выписывались в эти дни.

Кириллов похитил бланк ассигновки, вырезав его вместе с талоном из книги судьи своего участка, и передал его Бойцову. Тот у себя на квартире попытался хлорной жидкостью вытравить номер, но переборщил и, оставив слишком заметные следы травления, испортил бланк ассигновки № 1713. Тогда Кириллов вырезал следующую ассигнов— ку, № 1715, и уже сам, очень удачно, вытравил номер. Образцы мастичной печати для ассигновки и подписи мирового судьи Жукова они получили, предъявив от вымышленного имени к вымышленному лицу у мирового судьи Хамовнического участка исполнительный лист, на котором были подпись судьи и печать. Получив образцы искомых реквизитов, они уничтожили фиктивный «исполнительный лист».

Засев со всеми своими «трофеями» в отдельном кабинете ресторана «Прогресс» на Чистых прудах, приятели составили текст ассигновки и безукоризненно заполнили подготовленный бланк. Номер, цифру суммы ценностей и подложную подпись мирового судьи Жукова поставил Кириллов. На Хитровом рынке мошенники приобрели паспорт, оформленный по их заказу на имя сына надворного советника Михаила Николаевича Костальского. Сфабрикованная ассигновка была записана в старую разносную книгу судьи Якиманского участка, добытую Кирилловым на службе. Эту книгу, вернее запись в ней, предъявил в московском губернском казначействе 12 апреля 1910 года Бойцов, сыгравший роль курьера.

День для получения денег сообщники выбрали очень удачный: понедельник Страстной недели был днём выдачи в казначействе содержания, наградных денег и получения квартирного налога. Как всегда в дни внутриучрежденче-ских выплат и расчётов, внимание служащих было притуплено, поэтому по предъявлении талона, с первого взгляда совершенно обыкновенного, особого внимания на посетителя не обратили, признав, что все бумаги в порядке.

Бойцов, исполнявший роль сына надворного советника Костальского, справился со своим делом блестяще: получив ценные бумаги, он хладнокровно их пересчитал, проверил все купоны, уложил ценные бумаги в портфель и не спеша вышел из казначейства, где у подъезда его ждал Кириллов. Отсюда они отправились на Кузнецкий Мост, в банкирскую контору Юнкера, и продали там 4%-ную ренту в 25 тысяч рублей. В трактире, куда они пришли спрыснуть успех, решено было остальные бумаги тоже продать. Продав их банкирскому дому Джимгаровых, за исключением одной бумаги в 5 тысяч рублей, которую оставили в меняльной лавке на Ильинке, разделили деньги и притаились выжидая.

Как оказалось, эта «операция» для дуэта Бойцов — Кириллов была не первой. Казначейство, ревизовав после кражи 142 100 рублей свои активы, обнаружило пропажу 16 900 рублей, произведённую ещё в феврале по подложному определению московского окружного суда. Кошко, узнав об открывшемся подлоге, заподозрил попавшихся мошенников и в этой махинации, поскольку изъятых у них денег и ценностей было в сумме больше, нежели 142 100 рублей, на которые они «нагрели» казначейство в апреле.

На допросе мошенники, понимая, что их все равно опознают, рассказали, как Бойцов, ошиваясь в коридорах суда, краем уха услыхал об имуществе и деньгах, оставшихся после умершей Софьи Павловны Клочковой. Вместе с Кирилловым они, выдав себя за родственников, достали копию с выписки из охранной описи имущества Клочковой, сняли копию с объявления в «Сенатских ведомостях», а затем изготовили подложное постановление окружного суда о выдаче денег по этой описи представителю «наследников Клочковой». Причём сфабриковали документы так искусно, что никто не усомнился в их подлинности: номера, печать, подписи и прочие детали были в полной исправности. По этим документам мировым судьёй Калужского участка была составлена ассигновка, а представителю «наследников» выдан талон, деньги по которому были получены из все того же московского губернского казначейства. Именно успех этого дела, если верить словам Бойцова, навёл их с Кирилловым на мысль продолжить «потрошение» казначейства, и они месяц спустя вновь «пошли на дело», взяв уже 142 100 рублей.

Московская сыскная полиция, невзирая на то что преступление было совершено почти за три недели до того, как оно было обнаружено и все следы его были уничтожены, а похищенное переведено в деньги, разделено и спрятано, отыскала злоумышленников всего за три дня, раскрыв попутно и первое их похищение. После объединения этих двух мошенничеств в одно судебное дело преступникам предстояло отвечать за кражу 159 тысяч рублей.

За блестяще проведённый розыск все его участники получили поощрения. Начальник московских сыщиков, Аркадий Францевич Кошко, удостоился монаршей милости, получив 2 тысячи рублей наградных, пожалованных ему лично императором Николаем Александровичем, о чем и была сделана соответствующая запись в наградном разделе служебного формуляра наряду с перечислением других наград, полученных талантливым русским криминали-стом на поприще сыска.