Мессидж от Пии приходит в без пяти восемь – "I just woke up. Still very tired". Отлично, она проснулась! Я тут же звоню, мне не терпится поскорее ее увидеть. Наконец-то нам представится долгожданная возможность поговорить и расставить все на места, разобраться – что и к чему.
      – Как себя чувствуешь?
      – У меня плохое настроение.
      – Давай увидимся.
      – Может, завтра?
      – Я хотел бы зайти сейчас, если ты, конечно, не против.
      – Не знаю.
      – У меня есть для тебя подарок.
      – Хорошо, заходи сейчас.
      Я одеваюсь в новые шмотки, беру последнюю бутылку вина подарок, выхожу в пасмурный вечер, готовый пролиться дождем и проделываю знакомых нахоженный путь.
      Пия вымыла голову и трет ее полотенцем. Она одета в свой розовый махровый халат, она принимала душ. Она по-прежнему выглядит неважнецки, как вздувшийся труп, под глазами мешки, по груди пошли красные и белые пятна. Ни слова не говоря, она идет к дивану и грузно плюхается на него всей своей тяжестью.
      – Извини, я так много пила в последние дни. Когда возвращалась из
      Финляндии, то вообще думала, что умру от головной боли прямо на границе. Мне было невыносимо смотреть, как русские пограничники делают все ужасно медленно, какие они неповоротливые и нерасторопные. Тогда я в отчаянии просила, чтобы меня поскорей пропустили, что мне плохо, и молодой таможенник, которому я это все высказала, посмотрел на меня и сразу пропустил. Видно, выглядела я тогда не лучше, чем сейчас.
      – Не волнуйся, это пройдет. Хочешь французского вина?
      – Прекрати говорить об алкоголе! От одной мысли о выпивке меня тошнит!
      – Я думал, что если ты пьешь чуть-чуть вина, тебе может стать полегче.
      – Хорошо, открывай, я выпью с тобой за компанию, так и быть.
      Я нахожу штопор, вынимаю пробку и наполняю бокалы. Однако Пия почти не пьет. Она выжидающе смотрит на меня. Когда я пытаюсь взять ее за руку, она решительно отстраняется.
      – Не надо.
      – Вот, это я привез для тебя из Лондона. Открывай и смотри!
      – Ой, что это? Роза? Искусственная?
      – Она с секретом.
      – Как? – руки ее дрожат, но я не пойму – от волнения или с похмелья, и она долго не может открыть коробочку-бутон. – Ну, помогай мне!
      – Очень просто. Вот так!
      – Ой, – она замолкает.
      Какое-то время мы сидим в полной тишине в легких сумерках. Слышно как тикают у меня на руке часы "Swatch". Пия заворожено смотрит на кольцо, затем вздыхает.
      – Померь!
      – Нет, я его не возьму.
      – Почему?
      Молчок.
      – Хочешь, я расскажу тебе его непростую историю?
      И, не дожидаясь ответа, я начинаю подробно рассказывать об якутских алмазах, антверпенских шлифовальщиках, лондонском ювелире, о своих мыслях и переживаниях, о принятом внезапно решении. Но, похоже, все это оставляет ее равнодушной.
      – Я его не возьму.
      – Почему?
      – Подари его какой-нибудь другой женщине.
      – Но ведь я купил его для тебя.
      – Тогда, не знаю.
      – Это кольцо стоило целое состояние!
      – Хватит об этом! Я сказала! Могу показать тебе фотографии с праздника. Тебя там нет, но, может быть, тебе будет интересно посмотреть на других.
      – Ладно, покажи фотографии.
      Фотографии, как того и следовало ожидать, неинтересные. Все они сделаны на следующий день и изображают спящих пьяных финнов, беспорядочно разбросанных по квартире. Часть из этих людей мне не была представлена, поэтому я не всех знаю.
      – А эту я не покажу!
      – В чем дело? Покажи!
      – Ладно, смотри. Это я лежу с братом моей подруги из Хельсинки.
      Мы были с ним вместе, когда он приезжал. Вот.
      Я смотрю, но на фото мало что видно. Голова спящей Пии и рядом с ней голова мужика, которого я встречал тогда на Финляндском вокзале вместе с другими. "Какая же ты блядь" – думаю я. – "Ты трахалась здесь с каким-то полу знакомым ублюдком при полном доме гостей!" Но я не высказываю все это вслух.
      – Скажи, после моего отъезда в Лондон ты была с другими мужчинами?
      – Да, – тихо признается она, стыдливо закрывая лицо руками.
      – С одним, или с разными.
      – С разными.
      – Господи! Как ты могла?
      – Я не хочу об этом с тобой говорить.
      Наверное, в моих глазах застывает такое молчаливое отчаяние, что Пия, не сдержавшись, протягивает руку и принимается гладить меня по волосам. Но это лишь минутная слабость. Быстро опомнившись, она руку отдергивает и говорит.
      – Все, уходи. Я снова хочу спать.
      – Можно я у тебя останусь.
      – Нет.
      – Я буду спать не с тобой, а здесь – на диване.
      – Нет.
      – Мне очень плохо, я боюсь оставаться один.
      – Уходи, можешь забрать с собой остатки вина, и тебе не будет так одиноко.
      Она берет лежащую на столе пробку-свинку, таких свинок называют в Германии "глюксбрингерами", то есть "приносителями счастья", и затыкает нею бутылку. Пробка-свинка очень красивая, на свинке повязан самый настоящий маленький красный бантик.
      – Только ты мне это обязательно верни.
      – Мы еще увидимся?
      – В четверг приезжает из Хельсинки один мой знакомый. Он хочет провести здесь свой отпуск – неделю или две, он позвонил мне, и я не могла ему отказать, хотя мы очень мало знакомы. Не думай, у нас с ним нет секса. Я даже не знаю, как его развлекать. Наверное, повезу его в субботу в Царское Село, а в воскресенье – в Петродворец. Если ты хочешь, ты мог бы поехать с нами. Будем там немного гуять.
      – Хочу, я давно уже не был ни там, ни там. Сейчас лето и должно быть красиво.
      – Хорошо, я сообщу тебе о наших планах. Или можно пойти в клуб.
      – Да, в клуб я тоже пошел бы.
      – А теперь уходи, я буду спать.
 
      Вернувшись домой, я тут же кидаюсь к телефону.
      – Девушка, примите, пожалуйста, телеграмму. Срочно. Адрес:
      Республика Саха. Да-да, верно, это Якутия… Текст: "эрен". Да, просто "эрен". Всего только одно слово, четыре буквы. Нет, я не хочу писать ни "здравствуйте", ни "до свиданья". Прошу вас, не нервируйте меня! Я же сказал – "эрен". Да, одно слово. Конечно, это вам не понятно. В Сибири же каждый знает, что это обозначает. Но вам я этого не скажу, вам это ни к чему. Спасибо. До свидания.
      Все, теперь мне остается только ждать звонка матери. Интересно, что она скажет. Надеюсь, она позвонит завтра. Никуда не буду ходить, останусь дома на телефоне. Хорошо, что есть почти целая бутылка вина, она поможет мне скоротать ночь. Спать мне пока нельзя. Буду читать Достоевского. Перечитаю еще раз "Братьев Карамазовых" или "Идиота". Кофе у меня достаточно, хватит надолго.
      Долгожданный звонок раздается следующей ночью, когда я переворачиваю 287-ую страницу "Братьев Карамазовых".
      – Привет, это я. У вас там, вероятно, еще ночь, у нас – десять часов утра. Мне пришлось ехать в райцентр, чтобы тебе позвонить. Другой связи пока, к сожалению, нет. Я камлала сегодня ночью. Ты прав, тебе сделали эрена. Какая-то женщина. Ты ее знаешь?
      – Да, у нас с ней была глубокая связь.
      – Это плохо. Значит, ты полностью открыт, и ей легко нанести тебе смертельный удар. Ты знаешь, зачем она это сделала?
      – Могу только догадываться. Она хотела за меня замуж, но я ее очень сильно обидел. Я всячески старался загладить свою вину, но ничего не помогало. Потом мы снова были вместе, и, казалось, опять все будет хорошо. Но пока я ездил за границу, все изменилось. Я не могу понять, что. Может быть, ее кто-то отговорил.
      – Может, она чего-нибудь боялась?
      – Она говорила, что боится меня полюбить.
      – Ситуация крайне опасна. Ты сам понимаешь, что произошло.
      – Да, я видел куклу.
      – Тебе нельзя спать, иначе Албыс может забрать твою душу.
      – Но я не могу не спать вечно.
      – Тебе нужно продержаться всего две недели.
      – Это тоже не мало.
      – Смотри, сейчас посчитаем. Сегодня 5-ое июня. Ты должен дождаться до 22-ого. В этот день заговоры и действия нечистой силы теряют свою власть. Кроме того, это безлуние. Может быть, тебя отпустит на один-два дня раньше. Ты должен выдержать.
      – Я постараюсь.
      – Самое страшное в том, что она сделала это в полнолуние. Или она ведьма, или ей кто-то помогал.
      – Я могу предположить и то, и другое. Она могла это сделать с
      Мерьей, своей подругой, которая меня ненавидит. В ту ночь они были вместе.
      – Ты не видел, чем и куда они проткнули куклу?
      – В живот деревянной зубочисткой.
      – А кто эта женщина? Она русская?
      – Нет, она не русская – она финка. Сотрудник генерального консульства. Дипломат. Кто бы мог подумать, что она на это способна и вообще, что она может оказаться ведьмой.
      – Ведьмой может оказаться кто угодно, не только женщина-дипломат.
      – Что ты посоветуешь мне еще?
      – Попробуй ее не пугать и не говорить с ней на эту тему, чтобы не спровоцировать более решительные действия, ведь она в панике может истыкать эрена иголками. Вот тогда тебе действительно несдобровать.
      – Мама, я боюсь!
      – Попробуй ее не злить и всячески задабривать. Может быть, она передумает и уничтожит куклу или, по меньшей мере, вынет из нее зубочистку.
      – Хорошо, я постараюсь.
      – Главное, не спи! Не спи – понял?
      Мать кладет трубку. Мои предположения подтвердились…

      И так, мне предстоит не поспать две недели, даже больше. Если учитывать то, что до этого я почти не спал две предыдущие, это не мало. Выдержу ли? Будем надеяться, что выдержу, куда денусь? Другого выхода из создавшегося положения я не вижу. Займу себя гуляниями и чтением книг. Интересно, а что же с моей статьей в "НоМИ"? Позвонить напрямую Вере Бибиновой мне как-то неловко, поэтому звоню Семену Левину. Может быть, он что-нибудь знает.
      – Я знаю только, что материал взяли, он Вере понравился, – отвечает Семен.
      Я не верю своим ушам, и моей радости нет предела. Неужели? А что, если мне написать роман. Роман о своем возвращении в Россию и о встрече с Пией, роман обо мне, роман без вранья, быстрый и честный, красивый и неприглядный, как сама жизнь? Да, я напишу роман, я начну прямо сегодня, и буду писать ночью и днем, соревнуясь со своей смертью, которую я во что бы то ни стало должен победить. Писать роман, чувствуя за спиной страшное холодное дыхание, это достойное занятие.
      Да, я напишу роман, чтобы во всем разобраться, чтобы выяснить все причинно-следственные связи произошедшего и найти истину или ее иллюзию, чтобы освободиться от груза настоящего и прошлого. От этого мне наверняка станет легче. Это будет своеобразный психоанализ, самокопание русского интеллигента, оправдание моей писательской фамилии, вклад в литературу.
      Я начинаю писать роман, и он меня с первой же страницы захватывает. Я решил раскрутить спираль своей жизни с самого начала, чтобы кое-что объяснить людям, меня знающим, и ответить на наиболее часто задаваемые мне вопросы, на которые я не всегда готов ответить. Надо сказать все, всю правду, все, что скрывал и не договаривал. Но это не полная автобиография, в ней есть много пробелов – между началом и концом. В нем подробно будет описана лишь последняя фаза. Она самая актуальная. Одним романом нельзя объять все, он и так, должно быть, получится толстым. Толстым романом Владимира Яременко-Толстого. Толстым и первым. Возможно, за ним последуют другие. Но только в том случае, если этот первый будет иметь успех.
      О том, как найти издателя, я не думаю. Был бы роман, а издатель найдется. Россия огромна, издателей в ней много. Кто-нибудь, да и заинтересуется. Сейчас все ждут нового и необычного. Поэтому трудно даже предположить, что что-то может так просто остаться невостребованным. Не те времена, люди очнулись от спячки тоталитаризма и хотят жить, насаждаясь и радуясь жизни, беря от нее все возможное, что только можно взять. А я дам им роман и вместе с ним свой жизненный опыт, которого у меня хоть отбавляй.
      Написав первую страницу, я выхожу на улицу в приподнятом настроении, чтобы купить еды и пива. После так и не разразившегося дождя выглядывает яркое солнце. По улице Чайковского ползают рычащие бульдозеры и экскаваторы, пахнет смолой и теплым асфальтом. Мне почему-то кажется, что я сейчас встречу Пию, предчувствие настолько сильно, что я в этом почти уверен. Инстинктивно иду к перекрестку у "Колобка", туда, где встретил их с Лизой в понедельник. Оглядываюсь по сторонам и замечаю ее стоящей у овощного киоска. Неслышно подхожу сзади. Она покупает бананы и яблоки.
      – У вас не будет мелочи? – спрашивает ее продавец.
      – Будет, – отвечаю я, протягивая ему горсть монет.
      – А, это ты? – улыбается Пия. Выглядит она сегодня получше.
      – Хорошая погода. Солнышко.
      – После работы мы хотим пойти с Лизой выпить. Пока еще не знаем, куда. Пойдешь с нами?
      – Конечно. С удовольствием.
      – Тогда я тебе сообщу, куда мы идем, когда мы окончательно определимся.
      – Ладно. Ты сейчас в консульство?
      – Да. Выходила купить фруктов.
      – Тогда я тебя провожу.
      – О, смотри, вот идет Киммо – наш новый сотрудник. Он только сегодня приехал из Финляндии и пока ему негде жить. Я пообещала, что несколько дней он сможет пожить у меня. Кая сейчас нет, поэтому в квартире много места. Потом ему что-то найдут.
      Она что-то говорит по-фински подошедшему к нам высокому молодому дистрофику в костюме и в галстуке, а затем представляет нас с ним друг другу. Мы все вместе доходим до консульства и расстаемся до вечера. Они возвращаются на службу, а я – домой, так и не купив продуктов и пива. Придя домой, я звоню Гульнаре.
      Гульнара рада моему возвращению и согласна приехать хоть сейчас, сделать массаж и отдать купленные для меня травки для чистки печени. Ну, что ж, я соглашаюсь – массаж должен меня расслабить и привести в форму. Кроме того, от Гульнары можно будет узнать агентурные данные, ведь она наверняка плотно общалась с Пией, пока меня не было.
      – За это время мы виделись всего пару раз. Один день Пия даже не выпила после работы пива и ела только растительную пищу.
      – Думаю, она мне об этом писала. Написала, что делает чистки. Я решил, что это чистки печени.
      – Нет, – улыбается Гульнара. – Это был всего лишь один день без пива.
      – Понятно. Не знаю, что мне и делать.
      – Сейчас Кая нет и ваши отношения должны наладиться.
      – Они наладились еще перед моим отъездом. Мне казалось, что все будет опять по-прежнему. Она писала мне хорошие письма. Когда же я приехал назад, стали происходить странные вещи.
      – Вы уже виделись?
      – Да, в понедельник. Сегодня тоже, случайно на улице.
      Договорились встретиться после работы – пойти куда-нибудь выпить.
      Она сейчас страшно пьет. В понедельник на ней лица не было.
      – Она не звонила мне почти целую неделю. Последний раз – это было в среду или в четверг, позвонила и сказала, что ей нужно собирать и отвозить Кая. Обещала объявиться сама, но пока что не объявилась.
      – Кстати, мне надо ей позвонить, узнать, куда мы пойдем.
      – Еще не знаю, – говорит Пия. – Я пока задерживаюсь на работе и позвоню тебе, когда соберусь уходить.
      – Я начну чистить печень уже в пятницу, – говорю я Гульнаре. -
      Завтра устрою себе разгрузочный день, а в пятницу сделаю первую чистку.
      – Володя, главное – соблюдать инструкцию, как пить оливковое масло, как глотать травы, как делать клизмы.
      – Хорошо, с клизмами я постараюсь не промахнуться.
 
      Пия звонит мне в половине шестого, когда терпение мое начинает лопаться.
      – Приходи через полчаса в "Wooden Pub", ты знаешь, где это.
      Встретимся там под зонтиками на террасе.
      В шесть я сижу под зонтиком "Wooden Pub'a", пью пиво и смотрю, как работает трактор на моей перерытой улице, что-то раскапывая в глубине грубо вскрытой дороги. Мне хорошо видно почти до самого консульства, но оттуда пока никто не выходит. Время идет к семи, но я терпеливо жду. Когда я решаю взять еще одну кружку пива, на горизонте появляются Тимо и Киммо.
      Тимо и Киммо медленно приближаются ко мне, о чем-то споря.
      – Привет, Владимир! – машет мне Тимо. – Пия и Лиза подойдут позже, они все еще в консульстве.
      – Много работы?
      – Работы?
      – Они настоящие трудоголики!
      – Трудоголики-алкоголики! Как ты меня насмешил, Владимир! Много работы! Ха! Да они там празднуют! Пьют! Понимаешь? Трудоголики-алкоголики! – Тимо хохочет над собственным каламбуром. Alcoholics-workaholics. Звучит довольно удачно. Мы говорим по-английски.
      – А что, сегодня какой-нибудь финский праздник?
      – Конечно! Первый солнечный день лета!
      – Все ясно.
 
      Пия с Лизой присоединяются к нам уже изрядно пьяными. Разговор идет ни о чем. Как надоели мне все подобные разговоры. Хотя и поддерживаю беседу, мне скучно. Глупые шутки, много раз рассказанные анекдоты. Мне же нужно переговорить тет-а-тет с Пией, разговорить ее и попытаться что-то выяснить, что-нибудь, что возможно.
      Я хорошо помню наставление матери – ее не пугать и в лоб ее ни о чем не спрашивать. Я действую осторожно, как сапер на заминированном поле, делая вид, что ничего не знаю и ни о чем не догадываюсь. Я стараюсь быть с ней поближе, но она ловко избегает диалога, перебрасывая любое мое поползновение в общую беседу.
      Когда Лиза с Тимо удаляются, мы остаемся втроем и переходим на русский. Киммо говорит довольно сносно, он объясняет мне, что прибыл по контракту на полгода для канцелярской работы, а потом посмотрит и решит, оставаться ли ему дольше.
      – Ладно, – Пия встает. – Мне надо позаботиться о Киммо. Мы идем домой.
      – Мы поедем в субботу в Царское Село?
      – А ты хочешь?
      – Я же говори, что хочу.
      – Тогда созвонимся ближе к субботе.
      – А сегодня вы никуда вечером не пойдете?
      – У тебя что, нет никаких планов?
      – Почему же – нет? Есть, конечно. Я иду на девять на экспериментальную оперу, она закончится в начале одиннадцатого, а потом можно было бы пойти в клуб или выпить.
      – Посылай мне текст-мессидж, когда освободишься.
      – Хорошо, пока! Увидимся позже!
 
      Смотрю на часы – начало девятого. До Невского я пройдусь пешком, прогуляюсь. С Ольгой мы встречаемся прямо там, перед немецким лютеранским собором Петра и Павла, где состоится премьера оперы "Якоб Ленц". Ольге дали два бесплатных билета. Но в клуб потом я ее не возьму, отправлю домой, отсыпаться перед рабочим днем, а сам встречусь с Пией. От Ольги мне никак не избавиться – она звонит каждый день, выступая с различными инициативами. По-видимому, она решила меня завоевать. У нее нет шансов, я ей об этом сказал, но она не приняла мое заявление во внимание.
      – Конечно, мы останемся друзьями и партнерами, как и были. Мне больше ничего и не надо, хотя, не буду скрывать – я хочу семью, ребенка, хочу жить в нормальной стране.
      – Только все это не со мной. Я только недавно от всего этого освободился, а потом почти сразу же снова чуть было не влип. Теперь не могу зализать раны.
      – Я собираюсь ехать в Испанию в начале июля на все лето, мне предложили работать в большом туристическом отеле для бюро путешествий, принимать и размещать там русские группы. Ты ко мне в гости приедешь? Это на Средиземном море. Коста Дорада, кажется, недалеко от Барселоны.
      По окончании оперы провожаю на метро Ольгу и посылаю мессидж – "Where are you. The opera is over. I am going to catch you now". Через какое-то время мне приходит ответ – "I am going to home". Я в это не верю, чувствую, что она просто не хочет со мной еще раз сегодня встречаться, но поделать ничего не могу и сам в свою очередь направляюсь домой – продолжать свой роман. Идти куда-нибудь в клуб и с кем-то знакомиться я не в настроении. Мне не нужны женщины. У меня теперь новый роман. Роман с романом.

      Весь четверг я сижу на голодной диете, а в пятницу начинаю чистку печени. Тетенька Галина Алексеевна в кинотеатре "Ленинград", ведущая там курсы по естественной коррекции зрения, обещала частичное прозрение уже после первой чистки. Всего их нужно сделать, как минимум, пять. Хочу проверить все на собственной шкуре. Я купил бутылку оливкового масла, которую нужно будет выпить залпом в семь часов вечера. До этого каждые два часа следует выпивать травяной порошок.
      Следуя указаниям, записанным на бумаге, я с большим трудом, подавляя рвоту, заглатываю масло и ложусь на диван, положив на бок грелку. После одиннадцати вечера каждые дав часа ставлю себе двухлитровые клизмы. После последней клизмы выхожу на улицу в пустынный утренний город, где нет ни людей, ни машин. Во вторник 12-го июня – день принятия Декларации о государственном суверенитете Российской Федерации, национальный праздник, к которому еще добавили понедельник. Воспользовавшись длинными выходными, весь город выехал за город. Люди и машины поразъезжаались на дачи.
      Мне сдается, что я действительно лучше вижу. Я снимаю очки и смотрю по сторонам невооруженным взглядом. Какое чудесное утро! Город залит солнцем. Первые ночи без сна даются мне довольно легко, я не ощущаю усталости и дискомфорта и почти уверен, что смогу дотянуть до 22-го, если мне не удастся обезвредить эрена раньше. На сегодняшний день я возлагаю особенно большие надежды. Я в форме и во всеоружии.
      В десять я уже звоню Пие.
      Мне отвечает незнакомы мужской голос, не понимающих по-русски.
      Спрашиваю по-английски.
      – Just a moment! – с готовностью откликается он. Затем в трубке раздается недовольный, заспанный голос хозяйки.
      – Я еще хочу спать! Мы были вчера в "Конюшенном дворе" и много пили. Звони позже, я сплю.
      – Прости, но виноват этот безумный человек, который тебя разбудил. Он ведь мог сказать, что ты спишь, я же не просил его никого будить!
      – Он не безумный, он – мой друг! Не говори о нем плохо!
      – Я и не говорю. Погоди, что значит – друг? Любовник?
      – Слушай, ты мне надоел! Позвони позже.
      Этот разговор выводит меня из себя. Я знаю, что означает в пиином лексиконе слово "друг". Неужели она уже с ним потрахалась, она говорила, что между ними не было секса. А теперь что – есть? Эти мысли выбивают меня из равновесия, вызывая приступ неудержимой ревности. Я мечусь по квартире, не находя себе места до начала двенадцатого и снова звоню.
      – Ты уже проснулась?
      – Да, но мы никуда не поедем. Мы уже пьем. Завтракаем на балконе и пьем. Позже пойдем погулять, тогда ты сможешь к нам присоединиться. Я напишу тебе мессидж.
      От грустных мыслей меня отвлекает роман, он увлекает меня от реальности сегодняшнего дня, в которую меня возвращает лишь покрякивание моего телефона. Уже четыре часа, время прошло незаметно. "Come to Wooden. Pia"
      "Wooden Pub" сделался местом наших встреч. На этой неделе это уже третья. Пию под зонтиками я не вижу, зато замечаю Киммо, сидящего за столиком вместе с каким-то мужиком лет сорока пяти. Мы здороваемся. Я пожимаю руку и мужику.
      – А где Пия?
      – Она там внутри, покупает себе очередной дринк, так захотела пить, что не смогла дождаться официанта, – гаденько хихикает Киммо.
      – Садись к нам!
      – Нет, я тоже пойду за дринком.
      С Пией я стакиваюсь при входе в паб. Она выходит мне навстречу со стаканом водки в руке. Это низкий стеклянный стакан, в какие обычно наливают виски, но у нее он наполнен водкой.
      – Привет, – я хочу поцеловать ее в щеку, но она отстраняется.
      – Привет! Возьми себе выпить и подходи к нам.
      Я беру себе пиво, зная, что это удар по только что очищенной печени, но ничего не могу с собою поделать, потому что мне хочется. Кроме того, мне кажется, что только пиво способно смягчить неизбежный жесточайший удар по моему самолюбию и моим чувствам, который уже висит в воздухе, и который я предчувствую. Я беру пиво и тут же его надпиваю, перед тем, как выйти на улицу.
      Когда я подхожу, они замолкают. Пользуясь возникшей паузой, рассматриваю нового человека. Первым делом мне бросается в глаза то, что он курит. Курит он не просто так, как курят обычно, курит он жадно, глубоко затягиваясь дешевым русским "Marlboro". Он явно ловит кайф на том, что эти сигареты здесь по качеству в два раза лучше, а по цене в десять раз дешевле, чем в Финляндии. Здесь они настоящие – американские. Причем курит он сразу две. Одна сигарета дымится на пепельнице, а он уже зажигает другую, автоматически тянется за первой, но во рту уже одна есть. Он в недоумении. Другой рукой вынимает сигарету изо рта, вертит их обе в руках, сравнивает, затем вставляет в рот обе и затягивается. Он пьян.
      И неприятен. Небрит и немыт. Свалявшиеся жирные, давно не мытые волосы с сединой завязаны на затылке в узел. Прокуренные, изъеденные кариесом нечищеные зубы, зловоние из пасти. В правом ухе не самой мочке торчит огромная вирусная бородавка, покрытая безобразными волосками. Похоже, он нею гордится. Она как серьга – жуткая и уродливая, а ведь подобные гадости легко удаляются хирургически, но эта не удалена специально. По замыслу ее владельца она очевидно должна шокировать окружающих, и она и вправду шокирует.
      – Ты из Хельсинки? – кидаю я первую фразу.
      – Да, у меня там есть своя курьерская фирма, в которой работаю я один.
      – Ага, свой бизнес!
      – Точно!
      "Не надо меня напаривать" – думаю я – "ведь я-то знаю, что такое работа курьера по Вене и Лондону. Курьеры – это люди на велосипедах или мотороллерах, снующие целый день по городу в любую погоду и во все времена года, как собаки. Некоторые работают на хозяина, а некоторые на себя, но ни те, ни другие не делают на этом огромных денег". После чистки печени я потерял много сил, пока еще не восстановленных, поэтому не хочу ни с кем спорить, чтобы не терять энергию, и оставляю свои комментарии при себе.
      – У тебя есть семья?
      – У меня есть один ребенок – дочь, она уже взрослая, она хочет стать фотомоделью, но я ее только сделал – детьми должны заниматься женщины! – он сардонически хохочет, издевательски поглядывая на Пию, но она молчит, уставившись в стакан.
      – Ты так считаешь?
      – Да, мужчина должен развлекаться и трахать баб.
      – Вот как?
      – Знаешь, – вмешивается в разговор Киммо, – сегодня ночью они спали вместе.