На улице становится прохладно и начинает темнеть. Сегодня утром я завтракал со студенткой Настей из Мухинского училища, а вечером я уже помолвлен с Пией. Вот как все случается в жизни. Жизнь полна неожиданностей и сюрпризов не всегда приятных.
      С Настей у нас почти ничего не было. То, что она пришла, уже говорило о многом, но у нас не возникло огня. Она оказалось зажатой и довольно холодной. Я стащил с нее кофту, а дальше она раздевать себя не дала, сославшись на менструацию, и я не настаивал. Она держала меня за хуй, пока я целовал ее немного недоразвитые груди.
      Я попытался дать ей в рот, но она увернулась, говоря, что не стоит делать все сразу. Она хочет постепенности. А я постепенность ненавижу. Я обожаю страсть. Здесь же было вялое дрочение моего пениса, его разглядывание и размазывание брызнувшей спермы по телу. Мне было жалко терять драгоценные капли белой жизни.
      "Если сахар – это Белая Смерть, то, что же тогда – Белая Жизнь?"
      – писал украинский поэт Влодак Сурмач. Затем я сварил Насте кофе по-итальянски, который она выпила без сахара. И все. Завтрак был окончен, а оставлять ее на обед или приглашать на ужин не имело уже ни малейшего смысла.
      В завтраках есть своя неповторимая прелесть, которой никогда не стоит пренебрегать. Пригласив одну женщину на завтрак, всегда можно пригласить другую на обед, а третью – на ужин.
      Из-под зонтиков мы перемещаемся в бар "Пушкин" на Мойке. Там сегодня царит оживление – пятница, конец рабочей недели. Много фирменных людей. Финские менеджеры, женатые на русских проститутках, ужинают со своими супругами. Практически все со всеми знакомы. Пия знакомит меня с Волли – хозяином заведения австрало-питекского происхождения. Она так же представляет меня другим дяденькам. В баре почти только одни дяденьки. Мы усаживаемся за столик своей компанией – Лиза, Мерья, Кай, Пия и я.
      – Сегодня мой день! – заявляет Пия, заказывая бутылку шампанского и не вдаваясь в подробности. Но я знаю, почему она так сказала. Остальные, наверное, недоумевают. А, может, они тоже уже знают. С этой женщиной я перестаю чему-либо удивляться.
      Пия оставляет нас и переходит от столика к столику. Ей там наливают. Какой-то дяденька выставляет и нам всем водки. Потом кто-то еще. С какой кстати? Просто так? Но меня никто не поздравляет, значит, это по другому поводу. Ага, все ясно, Пия приглашает всех к себе на праздник 18 мая. Со многими она говорит по-английски, если это не финны.
      – Приходите ко мне. Нужно, чтобы было много мужчин – приедут мои подруги из Финляндии. И приводите кого-нибудь для моей мамы.
      Она записывает свой адрес и объясняет, где это. А за нашим столиком поселяется скука. Мы сидим и молчим. Потом Лиза и Мерья начинают собираться. Зовут Пию. Мерья заказывает по мобильному телефону два такси. Когда такси поданы, выходим на улицу и ждем Пию там, но ее не оторвать от общений. На одном такси уезжает Мерья, на другом – Лиза. Мы с Каем уныло тусуем по набережной. Я выкатываю из бара чугунное ядро и хочу бросить его в Мойку, однако выбежавший Волли вовремя его у меня отнимает. Улицы пустынны.
      Когда появляется Пия, она немного расстраивается из-за того, что все разъехались, не попрощавшись. Мы идем вперед по направлению к Миллионной, чтобы поймать там машину. Едем молча. Пия договаривается с водителем за сорок рублей. Когда мы подъезжаем к дому, она говорит мне:
      – Владимир, давай двадцать рублей, и я дам двадцать.
      Ее мелкая скупость меня раздражает. Я возмущаюсь. Двадцать рублей
      – не деньги.
      – Не дам. Это ты договорилась за сорок. Я бы мог договориться за двадцать.
      Мой аргумент глуп, но я ничего не могу с собой поделать – я рассержен на нее за ее поведение в "Пушкине" и за то, что она заставила нас ждать. В ответ на мою реплику она бросает мне злобные взгляды, а в квартире кидает на пол сумочку и закатывает мне истерику, поводом для которой становится мое подмигивание женщине сегодня под зонтиками. Вспомнила…
      – Мерья это тоже видела, как ты это сделал! Если ты ходишь со мной, ты не должен так делать! Ты не должен делать флирт с другой женщиной. Это выглядело так, что тебе скучно, и ты хочешь с ней ходить.
      – А как ты вела себя в "Пушкине"! Даже Лизе и Мерье было за тебя стыдно. Ты вела себя как блядь – available. Ты просто кидалась на мужиков!
      – Что такое – блядь?
      – Это не имеет значения. Вспомни, как ты себя вела!
      – Я хотела пригласить всех на праздник. И я говорила всегда, если ты был рядом – "Это – Владимир". Говорила ведь?
      – Говорила. Прости. А с той женщиной это была шутка. Я просто делал перформанс. Хотел вас с Мерьей развлечь.
      – Ах – перформанс? Это не выглядело как перформанс! Запомни, если ты ходишь со мной, ты так больше никогда не делаешь! Понял?
      – Успокойся! Я все понял. Обещаю так больше не делать!
      – Но я все равно не могу успокоиться. Это было так возмутительно.
      И Мерья мне это тоже сказала. Ты такой кошмар! Ужас.
      Это последний день, когда Будилов должен доделать балкон. Мы с Пией договариваемся, что они с Каем придут его посмотреть. А они приезжают еще с Лизой и с Яном на лизиной машине. У меня в квартире бардак. Мой красный боксерский мешок оборвался после того, как его лупил Преподобный. Лопнул толстый стальной крюк вцементированный в потолок. Это случилось на следующий день. Мешок упал утром сам по себе, когда я проснулся. Это было удивительно.
      На полу разложен строительный целлофан, на котором Будилов мешает раствор и колет плитку. Везде беспорядок. Зато осы вышли красивые. День солнечный.
      – Будилов, покажешь Лизе картины? Она очень хотела смотреть, – говорит Пия.
      – Конечно, покажу. Я заканчиваю работать через несколько минут, и можно будет поехать.
 
      Большой толпой врываемся в коммуналку Будилова. Теперь Пия чувствует себя в ней уверенно. Она показывает, какие картины ей нравятся. Одну она хочет купить себе в прихожую, чтобы оживить интерьер. Это две негритянки на желтом солнечном фоне с несколькими пальмами на заднем плане. Картина так и называется – "Две пьяные негритянки возвращаются с базара".
      Она договаривается с Будиловым купить работу за сто долларов. Ему как раз нужны деньги на поездку в Норвегию. С 5-го мая у него уже открыта трехмесячная шенгенская виза. Он может ехать, но пока туго с деньгами. За балконных ос он брать плату категорически отказался, потому что я ему подарил книжные полки и еще разные вещи. Надувной матрас, например.
      Но Лизе картины не нравятся, по крайней мере, она не выказывает восторга. Я видел картины польских художников, висящие у нее дома, и знаю, что ей нравится другой стиль. Мы решаем все вместе пойти гулять в Летний сад. Пия там никогда еще не была. Она вообще мало где в городе бывала, кроме баров и ресторанов. Бары и рестораны она знает отлично.
      Мы еще ни разу не бывали с ней на выставках или в театре. Когда я о чем-нибудь подобном заикаюсь, она смотрит на меня, как на полного идиота. Мне это нравится. Есть в этом своя прелесть – общаться с простой женщиной без культурных претензий. Раньше я подобное не ценил, но теперь осознаю весь кайф такой ситуации. В жизни нужно опрощаться, как учил мой великий предок Лев Толстой. Я же слишком сложен, и даже сам в себе часто разобраться не умею. Опрощаться. В этом есть глубокая истина.
      В Летнем саду мы откалываемся от Лизы с Яном, которым нужно куда-то еще ехать, и гуляем своей компанией. У Пии с собой фотоаппарат. Она снимает меня. Заставляет броситься в густую весеннюю траву и лежать там, раскинув руки. В городе все зацветает. Порывы ветра приносят пьянящие запахи сирени из цветущих на Марсовом поле кустов.
      Кай хочет бегать с Пией наперегонки. Они бегут по команде по тропинке вдоль Лебяжьей канавки, и я вижу, как она старается по-настоящему прибежать первой, а не просто бегает, ему поддаваясь. Смешно смотреть, как она бегает. Маленькая толстая женщина рядом с конопатым тощим мальчишкой. И она его обгоняет. Он хочет еще. Она не перечит. Они бегают взад и вперед, а мы с Будиловым идем и усаживаемся на лавочку возле памятника Крылову. По легенде Крылов жил рядом с Летним садом и ходил по утрам купаться в Лебяжью канавку голым. Тогда вода в ней была еще чистой.
      Когда Пия с Каем присоединяются к нам, начинаем размышлять над тем, что делать дальше. Я предлагаю купить продукты и приготовить ужин. Мы можем сделать это по дороге домой, если пойдем пешком. Будилов вызывается пожарить картошку. Я могу делать салат, а Пия хочет открыть бутылку водки "Финляндия" из запасов к будущему празднику.
      По пути покупаем не только продукты, но и карточки "Pokemon" в книжном магазине на Белинского для Кая. Он теперь доволен. Сейчас все дети собирают эти карточки. Моя дочь Мария-Анастасия тоже собирает их в Вене. Я ей их там покупал.
      Покупаем хлеб, картошку, зелень и помидоры. Придя на место, приступаем к приготовлению пищи, попивая водку. Я обращаю внимание на изменившийся дизайн бутылки "Финляндии". Старая бутылка в форме обмороженной заледенелости и непрозрачная нравилась мне куда больше новой. Но Пия со мной не согласна. Она считает, что новый дизайн с прозрачной бутылкой более презентабельный. Хитрая лиса Будилов дипломатично становится на ее сторону. Он с женщинами не спорит. Это только я по своему идиотизму способен на подобную бестактность.
      – Будилов, в понедельник мы ходим с Владимиром замуж! Ты уже знаешь об этом?
      – Нет, он мне пока не сказал.
      – Я не успел ему сказать.
      Пия смотрит на меня осуждающе.
      – Завтра нам надо ходить в Лаппенранту, чтобы знакомиться с моей мамой и моим братом. На один день, – говорит она.
      – Это для меня новость, но я не возражаю. Давай будем ехать в
      Лаппенранту. У меня на завтра нет никаких планов. Единственное – мне нужно было созвониться с учителем по вождению и взять первый урок, но это можно сделать и после.
      – Возьмите и меня с собой, – просит Будилов. – Мне нужно ехать в
      Норвегию. У меня есть виза. Так почему бы мне – не выехать завтра?
      Из Лаппенранты есть поезд на Хельсинки?
      – Есть и поезд, и автобус. Конечно, езжай с нами! Мы будем праздновать и можем ходить на дискотеку. Здорово! А утром в понедельник мы возвращаемся обратно в Питер, а ты едешь дальше – в Осло! Жаль, что мой брат не может сейчас пить, а не то было бы еще веселей!
      – А твоя мама пьет? – спрашиваю я.
      – Да, но не много. Когда она выпьет, она не такая грустная. Мне хочется найти ей хорошего мужчину. Моя мама даже говорит по-русски и довольно неплохо. Завтра вы ее увидите. Только выезжать надо рано, чтобы успеть к обеду. Сейчас я ей позвоню, чтобы она подготовилась.
      – Тогда мне надо будет скоро идти и собирать вещи, – спохватывается Будилов. – Это хорошо, что я уеду спонтанно. Неожиданно. Ни с кем не надо будет прощаться. Все узнают об этом потом. Будут звонить мне, а Фира скажет – "Уехал!".
      – Подожди, Будилов, – говорю я. – Надо еще выпить. Пия поставила в морозилку вторую бутылку. Для нее это важно, ведь замуж она выходит всего второй раз в жизни. Волнуется, небось. А я почему-то думал, что это не серьезно. До сих пор не могу поверить и прийти в себя. Значит, правда-таки, в понедельник она меня на себе женит.
      – Женись-женись, хуже не будет. Она – хорошая женщина, я бы на такой тоже женился. Развелся бы с Фирой, и женился бы на Пие. Даже не задумался бы.
      – Сейчас она обрадует маму. Слышишь, как хохочет сама? Это же полный цирк! И то, что ты с нами едешь – тоже неплохо – мне не будет там так одиноко. Наберем с собой водки и напьемся. Мне на самом деле совсем не страшно знакомиться с ее родственниками.
      – Ну, все! Мама нас ждет. Я ей уже о Владимире рассказывала. Она сделает нам на обед пиццу, а вечером мы пойдем в сауну. Сауна у мамы прямо в квартире. Выезжаем завтра в восемь. За Будиловым заедем в восемь пятнадцать. Ты успеешь собраться?
      – Успею, – говорит Будилов, накладывая нам на тарелки жареную картошку.
      – 

      – Владимир, знаешь, ты не мужчина, – говорит мне Пия.
      – Почему ты говоришь мне это именно после того, как у нас с тобой только что был такой хороший секс? Посмотри – за окном уже светает, и нам почти не остается времени, чтобы спать перед дальней дорогой в Лаппенранту.
      – Дорога в Лаппенранту вовсе не дальняя! Лаппенранта находится совсем недалеко от границы. Если все будет нормально, мы доедем туда часа за четыре. Когда я сказала, что ты не мужчина, я имела ввиду другое.
      – Что же ты имела ввиду?
      – Ты делаешь это не так, как мужчины. Наверное, как женщины. Ты – как женщина, но не женщина.
      – Да, я – не мужчина. Я никогда не отождествлял себя с мужчинами.
      Но, я – и не женщина. Это правда! Я – олень!
      Я смотрю, как она засыпает с тихой улыбкой на лице в серых утренних сумерках. Ей понравился мой ответ, и мне – тоже. Да, я – олень! Мне удалось, наконец-то, себя окончательно идентифицировать. Я все делаю не так, не по-человечески. Я – олень, пришедший в мир людей с какой-то непонятной миссией.
      Или же я стал оленем, совокупляясь в отрочестве с оленихой Маей? Помню, как тогда мне открывалась истина. Через призму нашей с ней интимной близости я начинал воспринимать мир по-иному. Во время ее оргазмов мне удавалось получать невербальные знания-образы, впоследствии сформировавшие меня как личность. Это было сладкое необъяснимое чувство, смешанное с почти паническим страхом, что Мая может лягнуть меня копытом.
      Когда в Летнем саду Пия бегала наперегонки с Каем, а мы с Будиловым сидели на лавке перед памятником Крылову, мне пришел мессидж из Лондона. От Гадаски. Он шел подписывать договор на аренду дома. "Дом плохой и далеко от центра, но при этом большой" – сообщал он.
      "Не подписывай!" – отвечал я ему, посоветовавшись с Будиловым. Но он подписал. Теперь будет там все ремонтировать и на начало июня назначит новоселье. Приглашает приехать. "Будут негритянки, китаянки и латино-американки" – пишет Гадаски. Мне надо в Лондон, но по другому поводу. Мне нужно разобраться там со своим уже несколько лет замороженным счетом и сделать кое-что еще.
      Но, будет видно, куда все повернет. Пока что я еду в Финляндию, а потом женюсь. Никак не могу привыкнуть к этой мысли. Мне это не совсем нужно, но я это сделаю из любви к женщине, которая того хочет. Еще неизвестно, насколько это меня свяжет, и как она начнет вести себя после вступления в брак.
      – Я пойду переодеться и взять что-то с собой. Ты заедешь за мной, или мне вернуться сюда?
      – Я буду у тебя в 8.10. Успеешь?
      – А что мне успевать? Успею.
      Дома я переодеваюсь и беру с собой зубную щетку. Еще беру с собой свитер. Водку куплю по дороге. Вроде бы все. Выглядываю с балкона на пустынную воскресную улицу Чайковского, залитую солнцем. Теплынь. Ровно в 8.10 подъезжает Пия и останавливается внизу. Я машу ее рукой и спускаюсь вниз. Ровно в 8.15 мы у Будилова.
      Пия с Каем остаются в машине, запаркованной на Фонтанке, а я знакомым проходным двором направляюсь за нашим другом. Он собран. Помогаю ему нести гармошку. Фира идет провожать нас до машины. Кидаем вещи в багажник и устраиваемся на заднем сидении. Кай, как всегда, сидит рядом с Пией впереди.
      Переехав Литейный мост, мы быстро проскакиваем новостройки. Безлюдье и безмашинье. Во вторник 9-ое мая – праздник. В связи с этим понедельник 8-ое тоже сделали выходным. Поэтому город уже в пятницу разъехался по дачам на целых четыре дня. Пия заворачивает к Макдональдсу для автомобилистов, и мы покупаем себе завтрак в дорогу. Приятно что-то съесть после вчерашнего перепоя и попить кока-колы.
      – Пия, а почему мы не можем остаться в Финляндии дольше? Разве у вас в консульстве нет праздников? 9-ое мая – это же День Победы! А в понедельник тоже нигде ничего не работает. Неужели вы будете работать?
      – Конечно же, будем! И завтра, и послезавтра будем. 9-ое мая – это для нас не праздник, а скорее – наоборот. Это вы – русские выиграли ту войну, мы – финны – ее проиграли. В Финляндии и в России разные праздники, Владимир. У нас другая история и другая культура. Да, когда-то мы были вместе, но это было давно. Понимаешь?
      Она протягивает мне назад руку, как-то сверху, через спину, и я ей ее пожимаю, затем целую, легонько прикусив указательный палец.
      – Ай! Больно! А вы не забыли паспорта?
 
      В Выборге мы сворачиваем на заправку. В Выборге я еще никогда не был. Пока Пия заправляется, я успеваю сходить на набережную, которая почти рядом – метрах в тридцати. Заправочная станция новая и современная, сделанная по западным стандартам с кафе и магазинчиком внутри. Вполне все уютно и комфортабельно. Пьем кофе, только Будилов отказывается от кофе и идет размять ноги.
      – Сейчас нам надо заехать на рынок, чтобы купить компакт-диски и видео. Здесь все страшно дешево и есть видеофильмы на финском языке. На обратном пути мы этого сделать не сможем. Еще я хочу купить себе здесь корзину. В прошлый раз я видела очень красивые корзины. Такие плетеные. Но не купила. Нужно покупать. Буду ходить с ней за продуктами. Кстати, какая разница между корзиной и кошелкой? Ты мог бы мне объяснить? Или это одно и тоже?
      – Нет, это не одно и тоже. Корзина и кошелка, в принципе, весьма похожи. Но разница все же есть. Они обе плетеные, только корзина – твердая, а кошелка – мягкая. А теперь думай, что ты все-таки хочешь – корзину или кошелку?
      – Я хочу корзину. Зови Будилова, мы едем.
 
      Подъехав к рынку, мы выходим из машины, но далеко отойти не успеваем, так как к машине подходит китаец и начинает в нее беспардонно заглядывать. Откуда он только взялся? Пия тревожится не на шутку.
      – Владимир, я боюсь, что машину могут украсть. Ты только посмотри на этого человека. Что ему здесь нужно?
      – Мы оставим в машине Будилова. Он будет там сидеть, и лаять, как собака. А куда ты дела свою койру? Она что, будет все это время до завтра одна в квартире?
      – Нет, я успела занести ее к Теле, мы договорились об этом по телефону еще вчера. Когда у койры будут прививки, мы сможем брать ее с собой, а иначе нас не пропустят через границу. На следующей неделе пойдем с ней к врачу, Лиза знает одного хорошего врача, к которому она ходит с Кулкой.
      – Знаешь, давай я куплю Будилову пиво, чтобы ему было не скучно, и он останется сторожить машину. Останешься, Будилов?
      Будилов согласно кивает. Ему ничего покупать на рынке не надо, а пива ему хочется. Отойдя на несколько метров, мы слышим позади себя приглушенный лай, оборачиваемся и видим, как мечется на заднем сиденье авто разъяренный Будилов, скаля зубы вслед убегающему прочь китайцу.
      Рынок в Выборге на самом деле необычайно дешевый. За сто финских марок Пия покупает для Кая двенадцать компакт-дисков – Майкла Джексона и всякую прочую попсу, ему нравящуюся. Кроме того, она покупает ему мультфильмы с финскими титрами "Pokemon 2" и "Pokemon 3". Почти все продавцы пытаются говорить по-фински. Наверное, это и есть этнические финны, отошедшие к России вместе с завоеванными территориями.
      Я покупаю себе веник. Веники есть большие и маленькие. Я покупаю себе маленький. Буду подметать свой паркет, пока не куплю пылесос. Сейчас я его протираю влажной тряпкой, но с веником моя жизнь приобретет новые масштабы. Подметать можно очень быстро, особенно, если наносилась с улицы грязь.
      Затем мы выбираем корзину. Корзины тоже есть большие и маленькие. Есть с одной ручкой, а есть с двумя. Пия покупает себе большую с двумя ручками.
      – Буду ходить на рынок за овощами! У Лизы есть корзина, а у меня не было. Теперь мы обе будем ходить с корзинами. Не плохо, а?
      – Да, вы будете выглядеть, как две старые кошелки.
      – Но это – не кошелка!
      – Да, это корзина.
      – Вот видишь, я уже разбираюсь в этом лучше тебя!
      – Дай, я тебя поцелую за то, что ты такая умная!
      – Я к тому же еще и хозяйственная! Вот!
 
      За Выборгом придорожный ландшафт переходит в болота, поросшие чахлыми ломаными березками. Мы заезжаем в магазин отовариться водкой. А еще я покупаю ящик пива для пииной мамы. Другого подарка у меня для нее нет. Меня ведь никто заранее не предупреждал. Да и какой подарок может быть лучше ящика пива? Пиво есть пиво. Мама будет пить его долго, и думать обо мне, о том, какой я внимательный и добрый.
      Маму я видел на одной или двух фотографиях, но она на меня не произвела особого впечатления. Худая черноволосая женщина с конопатым лицом. Я спросил у Пии, почему это так? Обычно конопатыми бывают рыжие, а мама – не рыжая. А почему тогда Пия – рыжая? Фотографию папы я не видел. Загадка.