Ночью, встав в туалет, я забираю паспорт, лежащий на тумбочке, и прячу его в карман брюк. Утром меня будит Пия.
      – Вставай! Надо завтракать и ехать за собакой. Пришла Лиза, ты не мог бы показать ей паспорт?
      Я знаю, что Лиза пришла только затем, чтобы посмотреть мой паспорт.
      – Зачем? – спрашиваю я.
      – Я рассказала, что у тебя там стоит "доктор". Она не верит и хочет увидеть сама.
      – Да, в Австрии после провозглашения республики в 1920 году ввели закон, что вместо дворянских титулов в паспорта надо вносить академические. Поэтому, если ты магистр или доктор, это всегда стоит в паспорте и к тебе должны так обращаться во всех официальных учреждениях. Мне всегда говорят – "Херр доктор Толстой". Это нормально.
      – У нас в Финляндии ничего подобного нет. Так ты покажешь Лизе паспорт?
      Я сижу, пью чай и наблюдаю, как они радуются, словно дети. Пие тоже хочется посмотреть мой паспорт еще раз при дневном свете.
      – Владимир, мы выезжаем через час. Звони Будилову, пусть приходит!
 
      Я договариваюсь встретить Будилова у павильона цветов. Пия дает мне ключ Кая на широком ремешке с надписью "Sonera" – это самый крупный оператор мобильной связи в Финляндии, акции которого есть у Пии. Она рекомендует и мне их купить. За несколько лет эти акции выросли вдвое или втрое, но это не значит, что они всегда будут расти.
      Ключ я вешаю на шею и так выхожу к Будилову.
      – Полинку в школе заставляют купить словарь Ежикова, – говорит
      Будилов, – ты не знаешь, что это такое?
      – Знаю. Словарь Ежикова ей не нужен. Там нет ничего интересного.
      Ежиков или, вернее – Ожигов составлял его черт знает когда, еще в 30-ые годы прошлого века. Сейчас язык меняется ежедневно. А Ежикова требуют в школе потому, что в университетах по нему учат учить детей. Школьная программа мало изменилась.
      – Но что я могу поделать? У всех будут словари Ежикова, а у нее – нет.
      – Между прочим, я сказал, что ты специалист по животным.
      – У меня сдох вчера попугай.
      – У тебя был еще попугай?
      – Да.
      – Знаешь, что такое койра?
      – Нет.
      – Койра – это собака по-фински.
 
      К Пие приводят детей, которые тоже хотят ехать за койрой. Получается, что с нами едут три девочки и два мальчика. Девочек Пия берет с собой, а мальчиков забираем мы с Будиловым. Идем ловить машины, чтобы ехать на Кондратьевский рынок. Я не был там лет пятнадцать с тех пор, когда покупал там кошку. Раньше у меня было много животных, кошка и собака одновременно, а сейчас у меня нет на это времени. У Пии же животных не было никогда, им с братом не разрешали родители. Именно поэтому она хочет купить собаку Каю. Собака должна быть такой же маленькой, как и у маленького повара финского генерального консула. Повар ходит со своей собакой везде. Это какая-то китайская порода.
      На птичьем рынке много собак. Пия идет в окружении пятерых детей и выглядит очень эффектно, как настоящая свиноматка. А я покупаю две дюжины перепелиных яиц, и мы их с Будиловым лопаем. Находим выводок мелких собак.
      – Владимир, спроси, не будут ли она сильно расти? Нам не нужна большая собака.
      – Нет, тетенька сказала, что они останутся маленькими.
      Кай выбирает себе красивого песика с черным пятном на левом глазу, и мы возвращаемся назад.
      – Знаешь, когда я в последний раз увидел Маленького Мишу, мне показалось, что он вырос, – говорю я Будилову.
      – И мне это показалось. Он теперь почти такой же ростом, как и я.
      Ничего не могу понять. Странно.
      – После тридцати лет человек не может расти.
      – Фира говорит, что может. Она медсестра. Она говорит, что у Миши много лет не было женщин, а тут вдруг, пока он занимался ремонтом, он стал трахаться направо и налево, поэтому у него пошел гормон.
      – Да, что-то произошло. Как ты думаешь, а собака такой маленькой и останется?
      – Если она вырастет большой, я отдам ее тебе! – вмешивается в разговор Пия.
 
      Дома дети занимаются собакой. Приходят взрослые на собаку смотреть, и все превращается в пьянку. Кай решает назвать пса Сибелиусом по имени поезда "Хельсинки – Санкт-Петербург", носящего имя известного финского композитора.
      – Будилов, – говорю я. – На понедельник я назначил освящение модуля Гернгросса и его книги на подворье Оптиной Пустыни. Придешь?
      – Нет, не приду. Я боюсь.
      – Чего же ты боишься?
      – Нельзя играть игры с церковью. Это опасно. Помнишь, я делал перформанс по картине Н.Н.Ге, так потом у меня такая чертовщина поперла.
      – Ты что, серьезно боишься?
      – Да, серьезно.
 
      Собака оказывается маленькой, но кусачей. Еще она повсюду гадит, и не хочет делать это в коробке. Пия надеется, что со временем все нормализуется. Гости ушли. Мы лежим в кровати и обсуждаем события прошедшего дня.
      – Пия, а почему у тебя никогда не бывает менструаций?
      – А, это у меня такой презерватив.
      – Какой это еще такой презерватив?
      – Для женщин.
      – Подожди, я хочу знать.
      – Это такая спираль гормональная, чтобы детей не было, я ее поставила себе четыре года назад после аборта. Очень удобно, всегда можно заниматься сексом.
      – Ничего себе! Я тут стараюсь, работаю, как проклятый, чтобы сделать тебе ребенка, а у тебя спираль гормональная стоит! Почему же ты мне ничего не сказала?
      – Я пока еще ничего не решила. Может быть, нам не надо быть с тобой вместе. Может, мне надо искать другого мужчину – финского или шведского.
      – А ты представляешь себе, какой вред ты наносишь этой спиралью организму. Ты из-за нее, по всей вероятности, и разжирела. У тебя нарушился обмен веществ. Едь немедленно в Финляндию – пусть ее тебе вынут!
      – Но спираль – это лучше, чем делать аборт!
      – Знаешь, когда моя жена начинала принимать гормональные таблетки, чтобы не предохраняться другими способами, у меня сказу пропадал к ней сексуальный интерес. Эти гормоны могут менять у женщины все, вплоть до поведения.
 
      "Какая же она сучка!" – думаю я, остервенело ебя Пию, – "Ради ебли она готова даже изуродовать себя гормональной спиралью, стать толстой и некрасивой. Зачем мне нужна такая блядь? Я совершенно рехнулся и потерял ориентацию в жизни. Я – идиот, околдованный неизвестно чем! Кто спасет меня? Ольга? Я сам? Или же мне уже ничем невозможно помочь? Я погиб. Надо посоветоваться с матерью. Это какая-то одержимость. Невозможность контролировать себя. Погружаясь в эту финскую женщину, я нахожу гармонию. Неужели – она моя кармическая половина?"
      В понедельник утром Пия раскрашивает Каю морду специальным гримом.
      – Сегодня в Финляндии большой праздник. Он остался у нас еще с языческих времен. В школе будет карнавал. А вечером мы идем на вечеринку, и до утра. Извини, это только для финнов, я не могу брать тебя с собой, но мы увидимся завтра. Это праздник – первое мая, консульство не работает. Чем ты будешь заниматься сегодня?
      – Я иду освящать модуль моего друга инженера Гернгросса. Это все будет в церкви на Васильевском острове. Мы снимем видеофильм и сделаем фотографии. Смогу показать тебе потом. Это нужно для выставки в Вене.
      – Ну, хорошо. А твой друг Будилов очень приятный. Можем смотреть его картины? Мне интересно, что он рисует.
      – Завтра утром он начинает делать мозаику у меня на балконе.
      После этого можно пойти к нему. Ты как?
      – Давай договоримся об этом завтра. Еще не знаю, что будет.
 
      В красном праздничном облачении, шитом золотом, и с престольным крестом в руке отец Агапит выглядит божественно. Возле него мнутся бабушки-хористки и юноша-диакон.
      В соборе, кроме приглашенных мною друзей Хайдольфа, немногочисленная случайная публика. Рубцов готовится снимать церемонию на видео, а Игорь Колбаскин на фото. Еще я пригласил Настю Боровскую, студентку-мухинку, чтобы она меня сопровождала в качестве женщины. Одетая в черные колготки и короткое платье, она выглядит весьма аппетитно.
      – Где он, убогий модуль Гернгросса? – басит Преподобный. – Сейчас я совершу над ним Великую Агиасму!
      – Что это такое – Великая Агиасма? Надеюсь, не проклятие?
      – Нет! Проклятие – это анафема, а Великая Агиасма – это очищение через освящение специально освященной для этого водой. Весьма сложный обряд, все вместе часа на полтора. Я потом еще напутственную проповедь скажу. Начинаем, вот несут уже чашу с водой.
      Что-что, а служить Преподобный умеет. Даже его лютые враги в Вене, прилагавшие все мыслимые усилия для его изгнания и заточения в Мюнхенский монастырь, не могли с этим не соглашаться. В служении Богу Преподобному нет равных, как нет ему равных и в служении Дьяволу. Он – слуга двух господ, двойной агент. Дьявол уже давно поселился в церкви и часто не разобрать, кому там на самом деле служат.
      А служат там и тому, и тому, и только церковные бабушки, неистовствующие в своем молитвенном усердии, не могут до конца осознать, что происходит на самом деле. Но они чувствуют, что что-то не так, усердствуя от этого пуще и пуще. Церковь это не место для Бога, это места для борьбы между Богом и Дьяволом, это своего рода боксерских ринг, на котором с попеременным успехом происходит постоянная схватка.
      Освятив воду, Преподобный кропит нею модуль и книгу Хайдольфа, храм и всех присутствующих. Затем, держа перед собою обеими руками престольный крест, он обращается к присутствующим с проповедью:
      – Дорогие братья и сестры! Поздравляю вас всех. Мы только что совершили Великую Агиасму! Эти вещи, приехавшие из Вены, и являющиеся произведениями искусства, снова туда уедут, чтобы быть там выставленными. Теперь они освящены и очищены. Любая вещь проходит очищение через воду. Вспомним Евангелие. Сам Иисус Христос был крещен в водах Иорданских, чтобы затем в свою очередь самому крестить водой. Вот что пишет об этом Иоанн…
      Слушая проповедь, я наблюдаю за бабушками и за гостями, начиная скользить мыслями по ногам Насти. У Насти хорошие длинные ноги. Надо сделать решительный шаг. Интересно, созрела ли она уже для чего-то более конкретного? Она ловит мой взгляд и улыбается. Я перевожу его на часы и вижу, что уже почти два. Настя переминается с ноги на ногу, она явно устала.
      Я подхожу и шепчу ей в ухо:
      – Какие планы? Пойдем куда-нибудь после отпраздновать данное событие?
      – Нет, – отвечает она, – сегодня у меня есть дела. Можем пойти в другой раз.
      – Приходи ко мне в гости.
      – Не знаю. Мне надо много учиться.
      – Приходи перед занятиями завтракать. По пути в "Муху". А?
      – Хорошо, завтракать я приду.

      Настя ушла, а мы с Преподобным, Колбаскиным и Рубцовым пьем коньяк в парке за Академией художеств. Колбаскин, правда, не пьет, он все еще лечится. Он катается по парку на велосипеде Преподобного и делает попытки познакомиться с женщинами
      Выпив, мы разбредаемся. Теплый весенний день. У меня нет планов – Настя ушла, Пия идет в гости, куда не берет меня, Ольга уже улетела в Будапешт. Завтра первое мая, Будилов будет класть на балконе мозаику. А сегодня ничего.
      – Сегодня Вальпургиева ночь, – вдруг неожиданно говорит идущий рядом со мной Преподобный, – будет много всяческих концертов и мероприятий.
      – Вальпургиева ночь, это когда всякая чертовщина и нечистая сила вылезает?
      – Ага. Вечером должен быть хороший концерт в клубе "Спартак".
      Группа "Король и Шут" – знаешь? Можем пойти, если хочешь.
      – Не знаю, кто это такие?
      – Это питерский панк-рок, они довольно известны. Билеты дорогие, я узнавал, но мы можем подойти сейчас и получить аккредитацию от "Церковной газеты", чтобы не платить деньги.
      – Давай попробуем. Мне все равно нечего делать.
      Мы идем через Дворцовый мост. Преподобный ведет свой велосипед в поводу. Он снова жалуется на Гайку, но кризис их отношений уже прошел. Боль начала стихать и улегаться. Слушая в пол уха, я перевариваю только что полученную информацию о том, что сегодня будет Вальпургиева ночь. Вот почему Преподобный именно на сегодня назначил освящение модуля. Мне надо быть с ним предельно осторожным. Прав был Будилов, предупреждавший меня не играть игры с церковью.
      – Владимир, – взволнованно говорит в телефон Настя, – когда я пришла домой, моя крыса лежала по середине комнаты. Она сдохла. Я не знаю, почему. Утром она была еще совершенно здорова!
      – Настя, успокойся! Все будет хорошо. Мы купим тебе новую крысу.
      Сегодня Вальпургиева ночь. Будь готова к любой чертовщине. Я иду с Преподобным на концерт в "Спартак", но я боюсь. Я боюсь Преподобного!
      – Я тоже его боюсь. Я ушла потому, что мне было страшно, а не потому, что было надо. Мне не хотелось идти с вами и пить вместе. Будь осторожен! Мне кажется, что смерть крысы – это проклятье!
      – Прекрати! Это может быть простым совпадением. Я тоже боюсь, но я пойду с ним на концерт. Что делать? И потом, для меня скука страшнее любого страха. Знаешь, карму можно менять. Можно изменить любую ситуацию. Если я останусь жив, ты обязательно придешь ко мне завтракать.
      – Хорошо, я перезвоню тебе завтра утром, чтобы узнать, как дела.
 
      Мне всегда было проще распознать кармическую ситуацию, чем ее изменить. Самым необдуманным является в таких случаях бегство. Оно мало что меняет. Оно может только изменить знакомую опасность на незнакомую. С кармическими ситуациями надо уметь работать.
      Первую же и при этом наиболее серьезную ошибку я совершаю через десять минут после звонка Насти, когда мне звонит Преподобный. Мы договорились с ним встретиться в "Спартаке", поэтому его звонок для меня неожидан, и я не успеваю ничего сообразить.
      – Володя, я приеду на велосипеде. Мне можно будет его у тебя оставить?
      – Да, конечно!
      Кладя трубку, я понимаю, что приговор подписан. Я сам согласился дать Преподобному доступ в свою квартиру. Теперь я связан. Мне не удастся от него убежать. У меня будет его велосипед, который он должен будет забрать.
      В этот же момент у меня открывается какое-то другое зрение, и я уже могу видеть себя со стороны. Но видеть себя со стороны и управлять собой – это не одно и тоже. Я знаю и вижу, но я словно парализован и ничего не могу сделать.
      Подобные состояния часто бывают во сне. Когда надо бежать, а ноги как ватные. Когда надо двигаться, а двинуться невозможно. Когда хочешь кричать, а кричать не можешь.
      В "Спартаке" я стараюсь не пить много и все подмечать. Среди публики много симпатичных девиц, панки и группа людей в униформах и с оружием. Скорей всего – это военизированная охрана откуда-то. Они все страшно пьяные и один постоянно порывается вытащить пистолет и застрелить своего коллегу, очевидно, его чем-то обидевшего, другие же заламывают ему руки и пытаются успокоить. Охрана "Спартака" не вмешивается. Типичный русский беспредел.
      Преподобный, одетый в джинсы и куртку, танцует уже на разогреве. Когда же появляется группа "Король и Шут", он начинает неистовствовать, отплясывая с девками черт те что. Когда он подходит ко мне, чтобы передохнуть, пот струится с его лба, а глаза горят одержимостью.
      – Знаешь, мне в последнее время больше стали нравиться мальчики,
      – признается он, кивая на стоящего неподалеку молодого урода. – Ты что думаешь?
      – Смотри лучше, как она танцует! – показываю я ему на неистово беснующуюся девку. Музыка в зале настолько громкая, что говорить практически невозможно.
      Взглянув туда, куда показал я, Преподобный, сложив персты, осеняет танцующую крестным знамением. Повернутая к нам спиной, она нас не видит, но, словно по мановению волшебной палочки, вздрагивает и, повалившись на пол, начинает судорожно биться в конвульсиях.
      – Видишь, – говорит Преподобный, – сила бесовская!
      – Давай уйдем! – прошу я.
      – Подожди, они скоро закончат. К тому же нам спешить некуда.
      Мосты уже начали разводить и мне на другую сторону Невы до утра не перебраться.
      Девку выносят, а я размышляю над тем, какой мне найти выход. Вести Преподобного к себе я определенно не собираюсь. После того, как он сказал, что ему в последнее время нравятся мальчики, от него можно ожидать чего угодно. Он может наброситься на меня в квартире. Сегодня, когда вылезла вся нечистая сила, надо быть осторожным.
      Придется гулять по городу или пить до сведения мостов.
      От Пии приходит мессидж. Она уже дома и просит, чтобы я пришел, а я не могу этого сделать из-за чертового велосипеда. Я парализован. Мои конечности словно ватные. Хочу двинуться, но не могу. Кричать тоже бесполезно. У меня начинается внутренняя паника. Будилов был как всегда прав, не стоило связываться с освящением модуля.
      Я отвожу Преподобного подальше от моего дома. Мы идем выпить в "Челюсти", но они почему-то уже закрыты. Забиваемся в пустующие "Шуры-Муры" пить водку. К нам подсаживается блуждающая Синяя Нога. Ей приносят рюмку, и она неловко опрокидывает ее на скатерть. Просит, чтобы мы ее угостили. Мы угощать ее не собираемся, и поэтому она становится агрессивной. Но время убито. Мосты уже сведены.
      – Идем за велосипедом! – говорю я.
      – Ты знаешь, моя соседка по коммунальной квартире закрывает на ночь дверь на задвижку и мне все равно не попасть в квартиру.
      – Может быть, она ее сегодня не закроет.
      – Закроет. Она всегда закрывает.
      – Будешь звонить и стучать.
      – Она глухая и не услышит.
      – Я ничего не хочу знать. Забирай свой велосипед. Мне надо выспаться. Завтра много дел.
      – Но мне некуда деваться, – упорствует Преподобный.
      Так, пререкаясь, доходим мы до угла проспекта Чернышевского и улицы Чайковского, поворачиваем за угол, а там, кроме киоска, который стоит всегда, сейчас стоит еще Ирка Васильева. В руке она держит бутылку водки. Это чудо! Явление Богородицы! Мое неожиданное спасение! В этот миг я готов целовать ей ноги.
      Ирка стоит, покачиваясь, в пять часов утра на улице Чайковского с бутылкой водки в руке и улыбается.
      – Как хорошо, что я вас встретила! Мне, как раз, не с кем было выпить.
      – Знакомьтесь, – говорю я, – и пейте вместе, а я воздержусь.
      – Ты, правда, не будешь? – недоверчиво спрашивает Ирка.
      – Нет, не буду. Забирайте велосипед и идите в Таврический сад.
      Там такая романтика! Весна, Первомай, теплынь! Только водку пить да радоваться!
      – Ага, у тебя есть велосипед? – обрадовано спрашивает
      Преподобного Ирка. – Я хочу покататься!
      – Ну, вот и катайся! Велосипед импортный, дорогой, скорости на нем переключать можно и по бездорожью ездить. Пойдем. Забирайте велосипед, а я буду спать.
      Мы идем за велосипедом. Ирка и Преподобный находят друг друга. Они интенсивно общаются, попивая водку прямо из бутылки, и мне можно помолчать. Однако в квартире происходит небольшая заминка. Ирка не видела еще перестройку в моей квартире, и она начинает все разглядывать, а преподобный кидается на боксерский мешок и принимается его исступленно дубасить. Уходить они не торопятся.
      Став перед зеркалом, Ирка почесывает красные шелушащиеся пятна, покрывающие ее руки. Перестав лупить мешок, Преподобный подходит к ней.
      – Что это у тебя? – спрашивает он, беря ее за руку.
      – Я думаю – это псориаз!
      – И у меня тоже! Смотри! – с этими словами он задирает одежду и показывает свое покрытое пятнами тело. И тут они вдруг принимаются истерически хохотать, трогая и гладя язвы друг друга. Эта сцена напоминает мне фильмы ужасов. Я чувствую, как волосы мои начинают подниматься дыбом от их замогильного нечеловеческого смеха. Это же оборотни! Мне – пиздец! Вот и приплыли…
      – Все! Все! Хватит! Уходите в парк! – кричу я, выталкивая их на площадку.
      Это мне каким-то образом удаются, потому что они все еще не в состоянии оторваться один от другого. И уже почти за дверью Ирка первая приходит в себя. Она хватает меня за рукав одной рукой, а другой принимается отчаянно наносить мне беспорядочные удары – куда попало.
      – Ты расскажешь Косте, что я ходила с ним в парк, и Костя меня зарежет. Он же уголовник! Они с друзьями-уголовниками изнасиловали Гольдцана за то, что тот послал Костю на хуй. Уголовников нельзя посылать на хуй. Теперь Гольдцан боится даже показываться в Питере. Он зарежет меня, а у меня дети! Что будет с ними?
      – Я не собираюсь ничего никому рассказывать! Успокойся, идиотка!
      Вон отсюда!
      Стараясь увернуться от ее ударов, я выпихиваю из квартиры злополучный велосипед Преподобного. Но тут вдруг срывается сам Преподобный. Он тоже кидается на меня с криками:
      – Я знаю, ты расскажешь Гайке, что я ходил с ней в парк! Ты все ей рассказываешь!
      Собрав все свои силы, мне удается оттолкнуть их вместе с велосипедом и захлопнуть дверь. Обессилено опустившись на пол, я слышу, как они яростно колотят по двери кулаками и ногами, что-то кричат и ругаются. Затем шум стихает. Слышны удаляющиеся вниз по лестнице шаги. Я спасен. Я могу теперь спать, если усну.
      Дабы убедиться, что опасность миновала окончательно, я осторожно выхожу на балкон и гляжу им вслед, наблюдая, как медленно удаляются они по середине пустынной улицы к Таврическому саду. Я осеняю себя крестным знамением три раза – "Господи, очисти! Господи, очисти! Господи, очисти!", и слышу, как в тишине сонного, еще почти беззвучного города кричит петух. Это – в Крестах. Теперь можно расслабиться…

      – Ужас нечеловеческий! – говорю я по телефону Пие, рассказывая приключения минувшей ночи, чтобы объяснить, почему я не смог прийти к ней после концерта. Она мне не верит:
      – Наверное, ты нашел там девушку и делал с ней любовь! А вообще, меня это не интересует. Почему ты никогда не хочешь сказать мне правду?
      – Но, это правда! Я мог бы говорить тебе что-то другое. Я знаю, людям всегда нравится искаженная реальность, и я стараюсь ее им по возможности дать. Но тебе я говорю правду, потому что я тебя люблю. Может, мне не стоит этого делать?
      – А почему ты не можешь приходить ко мне сейчас? Или девушка, которую ты привел, еще спит? Ты хочешь дать ей выспаться, да?
      – Нет, у меня на балконе работает Будилов. Он делает мозаику с осами. Приди посмотреть, если не веришь. Я могу дать ему трубку! Хочешь?
      – Я все равно тебе не верю. Мы с Каем едем сейчас к Мерье похмеляться и кушать. Можешь посылать мне текст-мессидж, когда освободишься.
      – Будилов! – кричит снизу Пирог. – Займи мне на пиво! Надо опохмелиться! Умираю! Займи хоть сколько!
      Пирог стоит на противоположной стороне улицы с каким-то своим другом-алканавтом, опирающимся на костыль.
      – А ты как меня здесь нашел? – кричит Будилов. – Случайно увидел?
      – Фира сказала. Мы с Моховой идем. Займи сотню, Будилов!
      – У меня нет с собой денег, не взял!
      – Займи хоть сколько-нибудь!
      – Работай, – говорю Будилову я. – Я сейчас им что-нибудь вынесу.
      Пирог – это не кличка, а реальная человеческая фамилия. Андрей Пирог – музыкант, ездящий с Будиловым каждый год в Норвегию играть на улицах Осло. Сейчас Пирог еще играет в организованной недавно Будиловым группе. Группа эта пока только репетирует. Я уверен, что играть на сцене они не начнут никогда. Это все будет нескончаемой репетицией. Репетицией ради репетиции. Группа неудачников не может иметь успеха, поскольку не способна к действию. Для достижения успеха нужны результаты, а не намерения. Необходимо что-то производить и быть постоянно на виду – развиваться, деградировать, меняться. Просто считать себя талантливым и гениальным – этого недостаточно.
      К трем часам Будилов заканчивает примерно одну треть работ. На сегодня довольно. Уже по сделанному куску очевидно, что мозаика получится как надо. Еще два-три раза, и все будет готово.
      – Можем позвать Пию к тебе смотреть картины, если удобно.
      – Конечно, удобно. Зови. Она мне очень понравилась. На удивление приятая финка, хотя тоже, наверное, со своими заморочками.
      – Она любит повторять, что она не типичная финка, что она более открытая и живая, чем все остальные финны. Но мне кажется, что это не так. По моим наблюдениям финны бывают мрачными и веселыми. Она принадлежит к веселым. Однако, неизвестно, что творится у нее внутри. Я ее плохо знаю. У меня не было с ней общего быта. Ее бывший муж болен раком. Это весьма странно, он моего возраста. Она мне как-то обмолвилась, что это она его до этого довела, но потом испугалась и быстро поправилась. Сказал, что нет. Что просто он такой неудачник и злится на всех людей, что у него это может быть поэтому. А почему он неудачник? Если она такая позитивная, значит, и он должен был быть успешным с подобной женщиной. Тут что-то не так.