Илья ЯНИТОВ.

Учитель и ученик

Кто может угадать, кому учёным быть, кто может предсказать, кому учёным слыть?

В стране, лежащей западнее восточных стран и восточное западных, жил мудрец. Слова его и его дела распространились далеко за пределы его страны и за пределы стран, соседствующих с его страной, и даже за границы стран соседей соседей его страны. Слава же его дошла и до далёких южных стран, где люди ходят вниз головой, и до далёкого севера, где из-за страшного холода люди носят столько одежд, что им приходится, чтобы успеть раздеться на ночь и одеться на день, иметь ночь длиной в полгода и такой же длинный день.

И так как он был великим учёным, то все его звали просто Учёный. И так как у него наукам обучались многие ученики, а нелёгкой науке жизни — все жители его страны, то ещё звали его Учителем.

Ученики Учёного сами становились учителями, но лучших своих учеников они посылали учиться у Учителя. И так же поступали ученики учеников и ученики учеников учеников. Поэтому Учителю всегда задавались вопросы о сути происходящего, которые могут задавать только дети и юноши, потому что взрослые чтут уклад жизни, а не саму жизнь. Учитель молодел от этих вопросов и все глубже проникал в тайны сущего.

Пришёл к Учителю пастух и попросил:

— Помоги мне, Учитель. Чем больше мои стада, тем меньше они дают молока, мяса и шерсти.

— А как было раньше? — спросил Учитель.

— Раньше два барашка давали мяса в два раза больше, чем один, а две коровы давали молока в два раза больше, чем одна.

— Менялся ли цвет твоей земли от года к году? — спросил Учитель.

— Да, Учёный, она все время светлеет.

— А вы с чем пришли? — спросил Учитель жителей земли Ат. И они сказали:

— Вулкан засыпал наши земли пеплом, и теперь на них ничего не растёт, кроме кустов и рододендронов. Гибнут наши стада коров, даже детям не хватает молока. Что делать нам. Учитель?

— Отдай, пастух, своё стадо коз жителям земли Ат, а половину стада овец продай, — посоветовал Учёный. — Все станет у тебя, как прежде: и две овцы будут давать в два раза больше шерсти, чем одна. А вы, жители земли Ат, отдайте пастуху взамен своих коров.

Пастух и жители земли Ат поблагодарили за совет и ушли.

— Изъясни нам. Учитель, твои слова и решения твои, — попросили ученики.

— Этот пастух развёл слишком большие стада коз и овец, а они не только съедают траву, но и вытаптывают землю и разрушают почву. От этого она высыхает и светлеет, и корма не хватает ни им, ни коровам. А когда он уменьшит стадо, все животные будут сыты и будут тучнеть и плодиться по-прежнему.

— А почему ты посоветовал отдать коз жителям земли Ат? Ведь там не растёт трава.

— Там из-под слоя пепла растут кусты. Козам их хватит.

— Но ведь там козы тоже взроют своими копытами землю?

— В стране Ат, — ответил Учёный, — плодородная земля покрыта слоем пепла, и острые копытца животных разрыхлят пепел и помогут расти траве.

И было так, как сказал Учёный: кончились несчастья земли Ат, а у пастуха снова стали тучнеть стада.

Как-то раз в гости к Учёному приехала младшая, любимая дочь царя. Едва она со свитой въехала во двор, как сверкнула молния, раздался гром и полил ливень. Стряхивая с лица и платья капли дождя, царевна вбежала в дом и сказала своей свите:

— Я хочу иметь корону, которую видели все, но не увидел никто. И пусть она будет радостна, как дождь, и неожиданна, как молния!

— Принцесса, — сказал самый длиннобородый, считавшийся поэтому самым мудрым из мудрецов её свиты, — не может быть так, чтобы видели все, но не увидел никто.

Учёный, любивший принцессу, как свою дочь, поцеловал её, улыбнулся и сказал:

— Мне кажется, то, что видят все, чаще всего не видит никто. Иначе чем бы нас радовали поэты, художники, музыканты и дети?

Он отошёл к краю террасы и сказал одному из своих учеников, давно тайно влюблённому в принцессу, показывая на лужицу воды на полу, по которой сердито стучали крупные капли дождя:

— Гляди!

— Я ничего не вижу. Учитель!

— Гляди и не закрывай глаза при вспышках молнии. Смотри, пока не увидишь корону принцессы.

И ученик увидел. Каждая капля, ударяя о поверхность воды, выбивала венчик из треугольных отогнутых наружу лепестков, и каждый лепесток оканчивался шариком-капелькой.

— Что же ты стоишь? Иди и сделай то, что ты видел, — сказал Учёный…

Когда принцесса собиралась в обратный путь, к ней подошёл юноша и протянул серебряный венец-обруч, верхняя часть которого состояла из треугольных, отогнутых наружу лепестков, и каждый лепесток оканчивался шариком-бриллиантом. Когда девушка надела на себя эту корону, она сначала посмотрела в зеркало, а потом на юношу… Но это уже другая история, которой нет места в этой сказке…

Корону принцессы увидел барон, приехавший с запада. Он полюбил принцессу, но в той, другой истории, для которой нет места в этой сказке, она уже отдала своё сердце ученику Учителя… И уехал рыцарь к себе на запад, а в память о любви своей велел сделать корону такую, какую носила принцесса, и попросил короля своего дать ему право носить эту корону. Её и поныне носят все бароны… Но и это другая история, которой нет места в этой сказке. Впрочем, так бывает всегда: то, что сделали настоящие учёные, никогда не вмещается ни в одну сказку.

Однажды призвал к себе Учёного царь и сказал:

— Я хочу начать войну с северянами. Взгляни на звезды и скажи, благоприятствует ли мне небо.

— Звезды, о царь, далеко, а люди близко, — отвечал Учёный. — Прикажи своим глашатаям выехать на базарную площадь и кричать: «Пожар! Горим!»

И поступил царь так, как посоветовал ему Учёный. Жители города беспорядочно заметались по площади, по улицам, по всему городу, схватывая вещи, бросая вещи, давя друг друга, ломая лавки и ворота.

— Ты видишь сам, о царь, — сказал Учёный, — если от одного крика «Пожар!» люди потеряли рассудок, что с ними будет, если начнётся то, что во сто крат страшнее пожара?

И послушался царь совета, и было от этого хорошо и царю и всем людям. Впрочем, всегда, когда можно не воевать, не следует воевать. Но как это объяснить тому, кто верит, что горшок может разбиться только после того, как разобьёт горшок?..

Однажды Учёный собрал своих учеников и сказал:

— Дети мои, я живу счастливой жизнью, потому что счастье состоит в том, что тебя понимают, и в ощущении, пусть даже ошибочном, что тебя любят… Не говорите, мои дорогие, я и так знаю, что вы скажете… Для учёного ещё важно самому увидеть, что сделанное им не бесплодно. В чем-то и это мне удалось. Но время не только приносит знание, оно уносит жизнь. Путь, который ещё недавно я проходил за десять минут, теперь прохожу за двадцать. Чтобы сесть или встать, мне нужна помощь рук. Жизнь учёного продолжается в его учениках, в его науке, и я хочу, пока память моя крепка, а мысли мои — живые ветки, а не засохшие сучья, передать в будущее… нет, нет, Рустем, — сказал он порывистому юноше, собирающемуся что-то сказать, — не своё знание — его я отдаю вам всем и вы умело его применяете и сможете им пользоваться. Я хочу передать главное в науке — умение, искусство создавать новое знание. Но вас много, а я успею передать моё искусство только одному. Только одному, хотя все вы достойны и любимы мною. Кому? Я много думал над этим…

Георгий? Он предан науке, он не щадит усилий в постижении её тайн, он готов снова и снова проверять и перепроверять свои суждения, но сомнения в нем слишком велики, и он не успевает их преодолеть. Если бы жизнь человека длилась сотни лет, я бы выбрал Георгия, но, к сожалению, мы живём всего несколько десятилетий.

Рустем? Он тоже предан науке. Но мысль его слишком часто похожа на воздушный замок, и, увлечённый его красотой, он забывает, что воздушный замок превращается в настоящий дворец, когда построены фундамент и стены опыта и теории. А ему некогда заниматься строительством Дворца науки, он уже строит новые воздушные замки. Из Рустема выйдет поэт. А я могу помочь лишь учёному.

Марий трудолюбив, умен, но он не отдаёт себя науке, а старается подчинить её себе. Он ценит не науку в себе, а себя в науке. Если он вырастил какую-то ветку знания, то горе тому, кто посмеет рядом растить другую или хотя бы нарушить совершенство его ветки, выращивая на ней новые побеги. Если выращиваемое им дерево науки по неумению садовника, из-за неудачной почвы или неподходящей погоды засохло, он заставит всех поклоняться столбу, уверяя, что этот столб и есть живое дерево. Из Мария может выйти священник. А я могу помочь только стать учёным.

Александр? Он верен той науке, которая есть. Её правило и законы он готов применять чётко и беспрекословно, не щадя себя, принуждая других. Но в науке главное не то, что есть, а то, что будет. Она исследует не то, что понято, а то, что надо понять. Александр, быть может, станет великим полководцем. Но стать учёным я помочь ему не могу.

Геракл? Он человек дела ради дела. Он ценит науку как руководство к действию. Он как рука, которой все равно, что она взяла: молоток каменотёса или нож солдата, потому что и то и другое помогает ей действовать. Руке важен не конечный результат, а само действие. Геракл может стать визирем, но я не могу и не хочу ему помогать.

Иоанн? В нем сочетаются достоинства Георгия и Рустема и отсутствуют их слабости. Но он слишком неожидан в выборе своих путей. Много раз пытался я помочь ему в его работе, и почти всегда он делал все по-своему. Будущее покажет, насколько он был прав. Но я боюсь вверять будущее науки капризам судьбы. И все же я надеюсь, что Иоанну удастся найти свою, неожиданную дорогу, и деревья, которые он на ней вырастит, и здания, построенные им на ней, умножат могущество и красоту науки.

Тенгиз? Он тоже совмещает достоинства Георгия и Рустема. Он методичен в своих поисках и умеет их завершить. Что бы я ему ни поручал, он выполнял в совершенстве. Что бы я ни оказал на занятиях, на прогулке, во время трапезы, он помнит. Случайные мои заметки он собрал в одну книгу, и многое забытое ожило передо мною, отдельные мои наблюдения за много лет он свёл в таблицы, и я увидел движение в том, что казалось неподвижным. Я выбрал Тенгиза.

Спасибо, мои дети. Но время не ждёт. Завтра я и Тенгиз отправляемся на Гору созерцания…

Высоко над страной Учёного вздымались хребты гор, во над всеми горами горделиво возвышалась Гора. Местные жители называли её Вершиной вершин, а Учёный именовал её Горой созерцания. На этой Горе учитель Учёного велел построить высокую башню и назвал её Башней познания. Учитель Учёного умер в день окончания постройки башни. И на её вершину Учёный поднялся уже один. С крыши этой башни можно было увидеть страну, и окружающие её страны, и дальние моря. Видно было, как зарождались в ледниках реки, как они растекались по долинам и разрастались, питаемые притоками, как они втекали в моря, как вырастали над морями облака и, возвращаясь на сушу, в горы, поили своей водой ледники, их породившие. И можно было видеть, как постепенно, от года к году меняется из-за высыхания цвет полей, за которыми заботливо ухаживали земледельцы, как надвигаются пески, как бурные воды, в каналах орошения, уменьшают размеры плодородных земель, а увидев, понять, почему от земли не следует брать больше, чем она может давать. Каждый год на несколько месяцев Учёный поднимался в горы и с вершины башни видел, как устроена Земля, постигал тайны воды и законы воздуха. Здесь, на вершине, он постиг, что все в этом мире связано: и отдалённое прошлое, и настоящее, далёкое и близкое, малое и большое.

Сюда, на Гору созерцания, на Башню познания, и повёл Учёный своего любимейшего ученика Тенгиза.

Нелегка дорога в горах, тяжёл путь на Гору созерцания, но Учитель радовался, что он успеет передать Тенгизу своё искусство и опасался только того, чтобы случайности дороги и жизни не помешали ему выполнить предназначенное, и огорчался, что этой прекрасной, хоть и тяжёлой, дорогой он идёт, вероятно, последний раз.

— Смотри, — показывал он Тенгизу на струйку воды, вытекающую из-под тающей на солнце льдинки, — смотри, вот так снова оживает вода на своём извечном пути.

— Начинает свой путь вода, Учитель? — переспрашивал Тенгиз.

— Нет начала пути воды на Земле, и нет его конца, пока живут Земля и Солнце. Вода, как и сама жизнь, движется по кругу. Но скоро ты сам все увидишь и поймёшь глубже, чем я могу тебе объяснить…

— Учитель, — говорил Тенгиз, — вы устали, а мы и так высоко поднялись. Зачем нам подниматься на вершину вершин? Поведай мне здесь то, что ты хочешь рассказать на вершине башни.

— Нет, — отвечал Учёный, — здесь горы помешают нам увидеть мир, здесь частности закроют от нас целое. Здесь в знании подробностей мы потеряем познание будущего.

И они продолжали свой трудный путь… Когда силы оставили Учёного, он велел нести себя наверх на носилках.

— Учитель, — просил Тенгиз, — вернёмся, ты болен, и я тревожусь о том, как мы тебя доставим обратно.

— Я уже не вернусь обратно, сын мой, — ответил Учёный. — Я останусь навсегда на Горе созерцания. И когда ты будешь приходить на Башню познания, ты будешь приходить ко мне. А когда ты будешь постигать новые законы бытия, это будет продолжением моей жизни. Ибо жив человек, пока остаётся память о нем в делах людей. Все, к сожалению, что знаешь, не передать. Поэтому и говорят «Умирает человек — умирает целый мир», но я верю, что в тебе мой мир не умрёт… Посмотри на эти цветы, Тенгиз, и подумай, почему здесь, в горах, краски их так нежны, а цвет близок к небесному…

И, наконец, наступил день, когда они достигли вершины вершин. По узким лестничкам носилки Учёного были подняты на вершину башни.

— Тенгиз, останься, — сказал Учёный. — Идите вниз, — обратился он к своим слугам, — отдохните.

Он ещё раз окинул взглядом мир, насладился его прелестью и сказал:

— Тенгиз, теперь ты видишь все, что я хотел тебе показать!

— Извини меня, Учитель, — ответил Тенгиз, — я ничего не вижу, кроме голубого неба: я близорукий. Но я слушаю тебя, Учитель!

Кто может угадать, кому учёным быть, кто может предсказать, кому учёным слыть?