- Пусть каждый приколет себе новые знаки различия. Раз вас повысили, надо, чтобы это было видно, - продолжал штабной вахмистр и роздал каждому по четы ре звездочки.
      Ребята прикрепили их друг другу на красные погоны, а "косточки" спрятали в карманы на память. Потом Пачес взял стоявшую у печки железную кочергу и взломал крышки обоих ящиков. В одном из них оказалось вино, и другом ликер.
      - А теперь отметим это как положено.
      Теперь они поняли, куда командир ездил так поздно вечером.
      - Ярда, - обратился Пачес к повару Мачеку, - есть у вас что-нибудь перекусить?
      - Есть сардельки, - ответил тот. - Хватит всем.
      - Давай их сюда, - приказал штабной вахмистр. - Нужна какая-нибудь закуска.
      - А что будет с остальными? - спросил Храстецкий, когда воцарилась тишина.
      Пачес сделался серьезным.
      - Они повышения не получат. Мне приказано вручить им предписание о переводе с заставы. Что-то у них не в порядке... Может, репрессированы их родители или кто-нибудь из родных... Такое уже бывало. С заставы уедут шесть человек, службу нести нам будет тяжелей...
      Бог мой! Ведь с ними сейчас не было Гулы! Такой замечательный парень! Ведь за то, чтобы служить на границе, и за товарищей он отдал бы все...
      - Господа вахмистры, - сказал Пачес, - выпьем за здоровье, за дальнейшее продвижение по службе за успехи в Лесове! Пьем до дна!
      Прибежал Ярда, принес еще что-то из закуски и хрен.
      - Жалко все же, - заметил Хлоупек, - расставаться с такими ребятами, как Вацлав Гула.
      - Я знаю только, - ответил штабной вахмистр, - что у отца Гулы были, какие-то неприятности из-за леса, браконьерствовал, что ли. Ну и получил за это сколько положено.
      Они затянули песню. Адольф, выйдя из своего чулана, играл на гармошке и каждого титуловал "герр вахтмайстер". Вашек Гула немало удивился, увидев, как его товарищи пришли домой только утром и забрались под одеяла. Он еще не заметил звездочек на куртках, брошенных на стулья.
      В девять часов утра Пачес вызвал тех, кто не получил повышения. Он поблагодарил их за службу и сказал, куда они должны обратиться за назначением. Они сдали обмундирование и оружие и еще до обеда отправились в путь. Товарищи проводили Гулу до дома Благоутов. Там они и расстались. Вашек собирался выяснить все в суде. Обратно он, однако, не вернулся... Через некоторое время Гула написал им, что служит где-то недалеко от Домажлице тоже в чине вахмистра. Они были рады за него и надеялись как-нибудь снова с ним встретиться. Об остальных ребята больше никогда ничего не слыхали.
      Сразу же после их отъезда Пачес приказал патрулировать по двенадцать часов. Патрули состояли из двух человек, но два раза в неделю каждому приходилось патрулировать в одиночестве. Скучно было ходить по лесу одному, но ничего не поделаешь: подкрепление еще не прислали, а службу надо было нести.
      В Лесове между тем народу все прибывало. Переселенцы заняли все дома. Поселок Двур за лесом тоже ожил. У тамошнего лесничего Радвана была дочь лет шестнадцати. Пограничники часто заходили туда, угощались молоком, хлебом или печеньем, но больше всего их интересовала заботливо охраняемая Марушка. Мать не отпускала ее одну даже за покупками в Лесов, и девушку всегда сопровождал двенадцатилетний брат. У Киндлов Хлоупек познакомился с супругой одного генерала, проводившей в деревне отпуск. Это была дамочка лет сорока, очень моложавая и раскрашенная, как картинка. По словам Храстецкого, она буквально поедала глазами парней. Ребятам она не нравилась. Ее супруг ни разу в Лесов не приезжал, а она жила в Праге лишь несколько дней в месяц. В деревне она обосновалась прочно. У нее была восемнадцатилетняя дочь, однако Хлоупек занялся генеральшей. Многие его за это осуждали. Некрасивой эту женщину не назвали бы, но ведь она была вдвое старше Славы!.. Пачес никогда об этом со Славой не говорил: ему это казалось неудобным. Дружба Славы с товарищами от этого не страдала, и они относились к нему так же, как и прежде.
      В конце мая наконец приехали два новых вахмистра, которых так долго ждали. Приезд их был как нельзя кстати, потому что число нарушений границы быстро росло. Олива по-прежнему занимал первое место по числу задержаний, но несколько вахмистров серьезно угрожали его позиции лидера. Теперь приходилось патрулировать по одному и ночами... Лишь таможенники служили по-старому, и, кажется, у них так и не было ни одного задержания.
      И вдруг пришло известие, которого никто не ждал. Оно поразило всех больше, чем сообщение об их повышении. Штабной вахмистр Пачес по собственной просьбе переводился внутрь страны, в деревню недалеко от Подебради. Переводился он из-за жены, которая все время болела. Ребятам так не хотелось расставаться с Пачесом!
      - Если б не жена, - сказал он им, - я служил бы здесь до самой смерти.
      Прощание было трогательным и сердечным. Пришла вся деревня. У многих, махавших рукой вслед двум грузовикам, в глазах стояли слезы. Ребята помогли Пачесу перевезти имущество. Лошадей он продал кому-то из Планы.
      Новый начальник заставы приехал из Тахова. Он представился лесовскому отряду: прапорщик Павелка. Это был типичный жандарм, и даже форму он носил жандармскую. Ему было, пожалуй, лет сорок пять. Раньше он служил на станции КНБ неподалеку от Праги, был женат, но решил семью в Лесов не перевозить. Всегда гладко выбритый, со строгим взглядом, он держался неестественно прямо и обожал военную выправку. Он видел, как пограничники прощались с Пачесом, и не мог не понять, как они любили своего командира.
      При первом же построении прапорщик обратился к ним, будто к новичкам. Осмотрев их мундиры, Павелка остался явно неудовлетворенным: он привык, что на станции все носили одинаковую форму, а не какую-то трофейную смесь. И всех заинтересовала его фраза: в скором времени они получат новую форму цвета хаки, в больших городах уже такую носят.
      - Вот чудак, - заметил Храстецкий, когда он их отпустил.
      - Заведет здесь такие же порядки, как на станциях.
      Павелка готовился к выполнению своих функций весьма тщательно. Прежде всего он проследовал в канцелярию, куда ребятам пришлось отнести кровать, шкаф и другое имущество. Потом он ходил вместе с патрулями к границе, зашел к председателю, к лесничим и другим должностным лицам в Лесове. Был он прямой как жердь, и Храстецкий метко окрестил его Линейкой. Это прозвище так и пристало к прапорщику. К своим подчиненным он, как правило, обращался официально: "пан вахмистр".
      Первое столкновение между новым начальником и пограничниками произошло в первые же дни. Он неожиданно вошел в дом, где жил Цыган с товарищами. Даже не осмотревшись как следует, прапорщик обрушился на них:
      - Это, господа, вы здесь не выставляйте! - И пока зал на портрет Ленина с красной звездой, висевший между окнами. - Я с этим не хочу иметь ничего общего. Это запрещено, и я требую, чтобы вы убрали портрет. Будет какая-нибудь проверка, и я вовсе не хочу, чтобы меня продернули в газете.
      - Портрет не снимем. Мы - коммунисты! - вспыхнул Стромек.
      - Ваши политические убеждения меня совершенно не интересуют, - холодно ответил Павелка.
      Прапорщик осмотрел их комнату и весь домик, спросил, кто где живет, а в заключение прочитал им лекцию о гигиене. Когда он ушел, Стромек засмеялся и заботливо поправил звезду, висевшую немного криво:
      - Боится этих депутатов национальных социалистов - Гору и Чижека, которые ездят по заставам.
      - Пусть только приедут! - сказал Храстецкий.
      В соседней комнате Павелка схватился с Репкой. Прапорщик принялся расхваливать таможенную стражу и превозносить ее заслуги в последние годы первой республики, однако прапорщика никто не поддержал, и вся комната встала на сторону Репки.
      - Надо напустить на него просветработника! - рассвирепел Цыган. - Пусть он кое-что объяснит прапору насчет политики!
      В первый же день Павелка пришел к обеду и теперь всегда ел вместе с пограничниками. Это ребятам понравилось. По крайней мере, прапорщик делал все, чтобы питание у них было хорошим. Только Мачек ворчал, зная, что его ждет, хотя к этому времени добился заметных успехов в своем кулинарном искусстве. Во всяком случае, на соседних заставах говорили, что в Лесове готовят замечательно. Ходили даже слухи, будто у них откроются курсы поваров, руководить которыми будет Ярда Мачек.
      Пребывание на заставе Адольфа также пришлось прапорщику не по вкусу, хотя Пачес перед своим отъездом рассказал ему всю историю немца. Павелка искал способ, чтобы выжить Адольфа, однако вскоре у прапорщика прибавилось так много новых дел, что он как будто бы забыл о немце.
      Однажды в Лесов приехал командир из Тахова и о чем-то долго беседовал с Павелкой. Был с ним и просвет-работник, который приехал не на велосипеде, как обычно, а на машине и по пути в канцелярию многозначительно подмигнул знакомым: мол, кое-что происходит, ребята! Пограничники собрались вокруг шофера Содомы. Шофер знал только, что произойдут какие-то изменения, что некоторые вахмистры отправятся в Словакию, где создается новая застава КНБ для борьбы с бандами, вторгшимися на территорию Чехословакии.
      Каждый из пограничников с радостью поехал бы туда, чтобы положить конец разбою. Все знали, что политическая ситуация в стране обостряется. Национальные социалисты, собравшиеся на съезд в Карловых Варах, пытались создать антикоммунистический блок. И в парламенте, и в печати они беспрестанно нападали на КНБ, называя его орудием в руках коммунистов. А тут еще бандиты...
      Ребята стояли у старого, ободранного служебного автомобиля и с нетерпением смотрели на окна канцелярии, за которыми время от времени можно было разглядеть Содому, прапорщика и просветработника.
      - Ребята, значит, здесь останется всего несколько человек? - вздохнул Стромек.
      - У Зноймо ребятам предстоит чертовски много работы. Именно там бандиты стараются прорваться в Австрию.
      - Старый Ситар из Гути, - вступил в разговор Цыган, - рассказывал мне, что в их краях теперь нет покоя. Бандиты поджигают дома, убивают коммунистов...
      - Что ж, так было и в годы войны. Кое-чему Гитлер их научил, - сказал Олива.
      Наконец все трое вышли из канцелярии, и дежурный приказал строиться. К пограничникам обратился Содома:
      - Я приехал, чтобы обеспечить выполнение приказа начальника заставы. Создается особая застава КНБ Словакия, которая должна восстановить в стране спокойствие и ликвидировать банды. От вас уйдут шесть человек. Начальнику заставы - обеспечить охрану границы так, что бы поставленная задача была выполнена. Теперь вам придется мобилизовать все ваши силы, чтобы нести суровую пограничную службу. Не буду вас задерживать, еду на следующую заставу. С остальным вас ознакомит командир.
      Прапорщик проводил Содому до автомашины. Просветработник, воспользовавшись моментом, обратился к Цыгану:
      - Я понимаю, вы все хотели бы отправиться туда. Но вы должны знать, что отбор проведен тоже не случайно. Мы должны правильно распределить силы. Я тоже приложил руку, но об этом вы узнаете позже. Главное - спокойствие! - И, распрощавшись, поспешил к уже заведенному старому "бьюику".
      Шестеро вахмистров во главе с Вацлавом Храстецким отправились из Лесова той же ночью. На смену им пришли четыре вахмистра из окрестностей Зноймо, все - родом из Чехии.
      Начиналось бабье лето. С полей уже убрали хлеб. Желтела картофельная ботва. Первые порывы холодного ветра напоминали о приближении зимы. Работы было по горло. В наряд теперь ходил и Мачек. Готовить для пограничников стала жена лесника, перебравшегося в Лесор. Это была красивая, смуглая, стройная женщина средних лет, темпераментная, похожая на венгерку. Ее хромой муж казался намного старше. Детей у них не было. Готовила она очень хорошо, а поскольку жила совсем рядом с кухней, то целый день уделяла готовке и наводила чистоту. Ей совершенно определенно нравился Павелка, однако прапорщик оберегал свой авторитет командира и держался по отношению к ней весьма сдержанно. Лесник ни разу не появился в кухне и со временем стал близким другом лесничего Лишки, главы "лесовской знати".
      Мачек несказанно обрадовался, освободившись от своих прежних обязанностей, однако он недостаточно хорошо знал границу и потому всегда патрулировал с кем-нибудь еще, чтобы лучше изучить местность. Опытные пограничники в это время постоянно вели длительное двенадцатичасовое патрулирование в одиночку, и не только днем, но иногда и ночью. В субботу и воскресенье Павелка увеличивал число патрулей. Это и понятно: каждый нарушитель пытался воспользоваться именно этими днями, зная, что по месту работы искать его не будут. Когда же спохватятся в понедельник, то будет уже поздно...
      Число переходов, вызванных политическими причинами, возрастало от месяца к месяцу. Убегали бывшие владельцы национализированных предприятий: коммунистическая партия медленно, но последовательно осуществляла свою политику. На Запад отправлялись целые семьи бывших фабрикантов и других предпринимателей. "Личные счета" вахмистров росли. Впереди по-прежнему был Иван Олива.
      Между деревней Гуть и государственной границей на маленькой вырубке стоял заброшенный домик с полуразобранным сараем. Патрули время от времени укрывались в нем в плохую погоду. В одно осеннее утро вахмистр Коварж и Кёниг обнаружили, что печь в домике еще теплая. Значит, кто-то здесь ночевал. Больше никаких следов не было.
      - Иди на заставу, - предложил Коварж, - а я пока подожду здесь. Спроси у таможенников, не они ли случайно здесь были. Зря нечего устраивать переполох. Домишко стоял в пяти километрах от границы. Таможенники в ту ночь в нем не были. Павелка отправил два дополнительных дозора, стремясь усилить охрану границы. Коварж тем временем лежал в укрытии на опушке леса, не спуская глаз с дома. Вскоре прибыло подкрепление - три человека. Командиром группы Павелка назначил Роубика. Они должны были наблюдать за домиком до утра: может, кто-нибудь туда и вернется. Однако этот "кто-нибудь" давно уже мог находиться за границей...
      Группа Роубика окружила объект так, чтобы ребята могли видеть друг друга. Роубик и Коварж залегли за погребом в бывшем саду, раскинувшемся в пятидесяти метрах от дома по направлению к деревне. Роубик придумал умный ход: он забаррикадировал двери, вылез в окно и закрыл его. Это было правильное решение: если бы в домик вернулся кто-то вооруженный, его задержание в доме было бы связано с большой опасностью. Роубик прихватил с собой и фонари: возможно, днем никто не придет и ожидать гостей нужно вечером или ночью. Роубик не забыл и об условных знаках (недаром в школе у него всегда были отличные отметки по тактической подготовке), и о различных вариантах в ходе операции.
      Погода была хорошей. Лето в том году стояло жаркое, сухое. Ребята залегли в сухом мху и в траве и стали ждать. Кто-то из Гути проехал мимо них на велосипеде, прошли рабочие лесопилки, возвращаясь домой. Протарахтела повозка из лесничества. Роубик знал всех рабочих и никого из них не остановил. Он был уверен: если бы они что-нибудь заметили, то сразу бы пришли к Павелке. Роубик озабоченно разглядывал ясный небосвод: только бы ночь не была темной. Ночью низкая стена домика просматривалась как на ладони. До наступления темноты они в последний раз закурили и приготовили фонарики, чтобы в случае необходимости иметь их под рукой.
      И вдруг из лесу со стороны границы вышли два человека. "Только бы это не оказались запоздавшие рабочие лесопилки, - подумал Роубик, - иначе будет ложная тревога". Две сгорбленные фигуры, бесшумные, как тени, направились прямо к домику. Они прошли всего в нескольких метрах от Франты Манека, не спускавшего с них заряженного, снятого с предохранителя автомата. Роубик дал сигнал Коваржу. Это были мужчины. Первый из них шел в двух шагах впереди второго, который что-то нес в руках, кажется хворост. Ну да, это были сухие ветки, поскольку раздался треск, когда он бросил их на землю. Первый взялся за ручку, стараясь открыть дверь. К его удивлению, она оказалась запертой. Они принялись о чем-то шептаться. Сквозь стекла окон они не могли видеть в темноте, что делается внутри. Неизвестные осторожно обошли дом и в нерешительности вновь остановились перед дверью.
      Сигнал к началу операции должен был подать Роубик. Когда наступил удобный момент, Роубик привстал на коленях, взял автомат наизготовку и закричал:
      - Стой! Руки вверх! - И дал предупредительную очередь над крышей домика.
      Неизвестные моментально оказались за углом. В то же самое время загромыхали выстрелы из автомата и пистолета. Роубик пригнулся, а Коварж дал очередь с другой стороны. Пули ударились о каменную стену домика, зазвенело оконное стекло, а с опушки леса донеслась короткая очередь: это Манек дал знать незнакомцам, что они находятся под перекрестным обстрелом. Те выстрелили в его сторону, бросились за другой угол, но сразу же вернулись и залегли, потому что их прижал к земле огонь автомата, заговорившего со стороны леса.
      - Стой! Руки вверх! - повторил свой приказ Роубик. Неизвестные сдались. Они встали, что-то крича, однако никто их не понимал. Роубик, еще оглушенный выстрелами, подождал две-три секунды и направил на неизвестных луч фонаря. Манек и Кёниг были уже почти рядом с задержанными, за углом домика, и кричали:
      - Бросай оружие!
      Роубик и Коварж тоже направились к ним. Гофман продолжал светить фонариком прямо в глаза нарушителям. Это напоминало круговую облаву на зайцев. Добыча была у них уже в руках. Роубик отдавал приказ за приказом:
      - Вашек, оружие! Франта, свет!
      Держа автомат наизготовку, он приказал задержанным отойти друг от друга. Те сразу же поняли это.
      - Автомат и пистолеты, - доложил Коварж. Было слышно, как он щелкает затвором. Вероятно, проверял захваченное оружие.
      - Хорошо, - сказал Роубик и крикнул задержанным: - Ложись!
      - Тьфу ты! - отплевывался Коварж, развязывая галстук.
      - Я сам, - решил Роубик и забросил автомат за спину. Через минуту задержанные уже лежали на земле связанными. Потом, не слишком деликатничая, пограничники помогли задержанным встать на ноги и обыскали их. Никаких документов у них не нашли, только гвоздь, немного спичек да маленький заржавевший перочинный нож. Роубик стал задавать им вопросы. Они стояли, ослепленные светом, и ничего не понимали. Потом, перебивая друг друга, попытались что-то рассказать.
      - Бандеровцы, - решил Кёниг.
      Подталкивая задержанных дулом автомата в спины, Роубик повел их на заставу. Только теперь вахмистры достали сигареты и закурили. Освещая путь двумя фонарями, они направились к Лесову. Небо затянули тучи, со стороны Гути доносились отдаленные взволнованные голоса. Это, вероятно, местные жители высказывали свои предположения о том, что случилось на границе. Лесничий стоял с охотничьей двустволкой у дверей своего дома и смотрел на быстро приближавшуюся к нему группу людей.
      - Неплохая добыча, - приветствовал он ребят. - Beсело было?
      - Было, было. Вчера еще они ночевали где-то по соседству. Поблизости от вас. Со всем арсеналом.
      - А кто они такие?
      - Наверное, бандеровцы, - сказал Коварж. - Теперь вы можете спать спокойно!
      - Не бандера, не бандера, - залопотал один из за держанных.
      - Заткнись! - прикрикнул на него Коварж. - Я тебе покажу "не бандера"!
      На окраине Лесова вздохнули с облегчением. Навстречу им бежали два пограничника. Когда дежурный услышал стрельбу, доносившуюся издалека, Павелка послал к месту перестрелки подкрепление. Правда, теперь уже в нем не было необходимости. Запыхавшиеся от бега ребята рассматривали трофей автомат чужого производства, который нес на плече счастливый Коварж.
      Было часов десять, когда, голодные и возбужденные, пограничники подошли к дому командира. Их приветствовала там толпа любопытных: это Павелка приказал всем быть наготове, чтобы в случае необходимости отправиться на границу. Среди собравшихся жителей села был и Лишка. Он тоже рассматривал двух заросших мужчин с беспокойно бегающими глазами.
      Их усадили под охраной снаружи на лестнице, а Роубик и другие отправились отдать рапорт прапорщику. Тот был в восторге.
      - Чудесно! Фантастично! - кричал он и хлопал ребят по плечам.
      Затем задержанных отвели в канцелярию, а ребята Роубика отправились в кухню, чтобы утолить голод. Повариха ждала их возвращения, стремясь узнать все подробности.
      - Да, нелегко пришлось, - вздохнул Роубик и старательно пригладил волосы. На заставе Цыган, которого Павелка назначил своим заместителем, подготавливал пишущую машинку и бумагу. Прапорщик начал допрос, но задержанных нельзя было понять. Тогда позвали старого Зиму, который немного знал польский язык.
      Роубик торжествовал. Зато Иван Олива ходил в тот вечер как тигр в клетке, досадуя, что не участвовал в такой операции. Вскоре приехал офицер контрразведки из Планы, куда Павелка сообщил о случившемся по телефону. Задержанные получили по сигарете, хлеб с салом, и вскоре Цыган уселся за машинку.
      Это были бандеровцы. Они пришли из Словакии, где отстали от большой группы, и теперь пробирались на Запад. Они не знали, далеко ли до границы, а спрашивать не хотели. Они видели рабочих лесопилки и в течение дня наблюдали за ними, стараясь по их разговорам определить свое местонахождение. Первую ночь они провели в домике и на следующий день хотели с утра отправиться в путь. Они знали, что им, возможно, придется столкнуться с дозорами, с "красными", с которыми им уже приходилось иметь дело в Словакии. Да, это правда, они были там, но никому ничего плохого не сделали, а оружие носили только для самообороны. В конце концов они все рассказали.
      В полночь конвой отвез их в Плану. Офицера сопровождали Гофман и Коварж. Им здорово повезло: в городке у обоих были девушки, и обычно, чтобы увидеться с ними, ребята шагали километров пятнадцать пешком.
      Затем Цыган написал первый рапорт Павелке о применении оружия.
      - А что вы скажете, пан вахмистр, - спросил прапорщик, - если мы дадим ребятам возможность съездить домой?
      - Скажу, что это очень правильно, пан прапорщик. Мы за них здесь отдежурим.
      - Не надо. Сделайте соответствующую запись. Сегодня четверг, а в понедельник утром будут здесь.
      - Слушаюсь, - улыбнулся Цыган и открыл большую тетрадь записей. "Нет, прапорщик не так уж плох! - подумал Яниш. - Солдат он что надо, только в политике ему надо бы получше разбираться, надо бы знать, чего хочет партия..."
      Рано утром ребята пешком отправились на поезд. После обеда уехал и Павелка. Он вез в Пльзень рапорт о последнем инциденте. Цыган отправил в дозор патруль Оливы. Ивану вместе со Стромеком предстояло пройти деревнями по левому флангу участка, дойти до государственной границы на заставу. Двенадцатичасовой наряд...
      - Что ж, Иван, - напутствовал Оливу Яниш, - если вы кого-нибудь приведете, беды большой не будет. Вот бы мы удивили Павелку!
      - Постараемся, - усмехнулся вахмистр.
      Тучи, затянувшие небо вчера ночью, рассеялись. Дождь так и не собрался. Пограничники направились к Уезду. Цыган заскочил на момент к Благоутам. Тетя Благоутова всплеснула руками. Ночная стрельба ее перепугала.
      - Боже, что за люди здесь шатаются!
      - Для этого мы здесь и находимся, - засмеялся Яниш. - Так что не надо бояться.
      Дома была и Вера. Она все время выглядывала из окна, надеясь увидеть Гаека, который был в этот день свободен. Тетя не питала к Гаеку особых симпатий, а почему - Цыган не знал. Он и не спрашивал об этом, достаточно ему своих забот: его отношения с Яркой становились, все более близкими, но ее жених, этот верзила, приезжал к ней в течение лета несколько раз. Цыган знал, что Ярка колеблется, кого выбрать. Его это мучило, но решения он не находил... Вера наконец дождалась Гаека, и они вместе отправились гулять. Цыган посмотрел на часы и поспешил на заставу.
      Едва он дошел до нее, как подъехали две автомашины. Из первой вышли какой-то генерал и два старших офицера, из второй - Стромек и Олива.
      - Сюда, пан генерал, - сказал Олива.
      Цыган поправил пояс, размышляя, что бы все это могло значить. Строго по-уставному отдал честь. Генерал небрежно кивнул в ответ, настроение у него было далеко не веселое. Иван отрапортовал:
      - Разрешите доложить, я доставил пана генерала и офицеров. Они находились вблизи государственной границы. У них нет пропуска, и они не знают пароля.
      "Скандал! - подумал Цыган. - Страшный скандал!" Генерал окинул сердитым взглядом Оливу и сказал:
      - Я - начальник пльзеньского гарнизона и на границе был не на прогулке, а по делу. И сам выдаю пропуск и назначаю пароли. Соедините меня с Пльзенем!
      - Пан генерал, - ответил Цыган, - я все понимаю, но и вы должны иметь пропуск и знать пароль. Поэтому патруль вас и задержал. Я соединю вас с командиром от ряда в Пльзене. Мы выполняем свои обязанности в соответствии с приказом и инструкциями.
      Цыган решил действовать энергично. Ему показалось, что генералу это нравится, хотя, когда Яниш брал в руку телефонную трубку, которую ему подал Стромек, взгляд генерала по-прежнему оставался строгим. На другом конце провода трубку взял командир пльзеньского отряда. С первых же слов стало ясно, что он знаком с генералом, обращались они друг с другом на "ты". Генерал описал сложившуюся ситуацию и несколько раз сказал "понимаю" и "хорошо". Затем он передал трубку Цыгану.
      - Вахмистр Яниш слушает.
      - Алло, Яниш, - раздался голос в трубке, - генерал мне уже все рассказал. Все в порядке. Ладно уж, от пустите его. Забыло начальство, что приказы относятся и к ним. Вчера у вас там, кажется, была перепалка?
      Цыган кратко доложил о вчерашнем инциденте. Генерал слушал с интересом, а Стромек и Олива дополнили рассказ Яниша и объяснили, что здесь приходится все время быть начеку. Генерал, который до этого, казалось, спешил, долго беседовал с ними.
      - Мы можем вас проводить, - предложил Цыган.
      - Не надо, но если эти ребята хотят вернуться на то же место, то пожалуйста. Я пробуду там часа два.
      Вскоре обе автомашины помчались по лесовской аллее.
      Дней через десять на заставу в Лесов приехал пльзеньский командир. Он объявил благодарность Оливе и Стромеку, а Павелке рассказал, что генерал контролировал охрану границы у Тахова, но там не проверили, кто он такой, не спросили пропуск и пароль, а провели его повсюду и рассказали все, что знали.
      - Я им задам жару на обратном пути! - сказал строго командир и отправился на соседнюю заставу.
      "Как там поживает Храстецкий? - думал вечером Цыган. - Вот бы он посмеялся над этой историей!.. У него там серьезные дела, бандеровские банды - противник нешуточный. Главное, чтобы он вернулся вместе с остальными живым и здоровым. Пора бы им уже возвращаться..." Яниш направился к заветному домику на лугу. Вокруг - тишина. Вечерние звезды мерцали над головой. Из печной трубы летели искры. Ярослава была уже там. Вот она протянула к нему свои руки, и он уже ни о чем больше не думал.
      Приближалась зима, вторая зима для пограничников в Лесове. Адольф приготовил погреб для засыпки картофеля, утеплил соломой водопроводные колонки, навозил песку для хранения овощей и позаботился о запасе дров.
      Он починил печь, отремонтировал дымоходы. У него уже скопились деньги, полученные за различные работы, и он мог покупать сигареты сам. Иногда перед получкой он даже давал в долг. Материальное положение вахмистров улучшилось (денежное довольствие они теперь получали регулярно, а иногда им выдавали даже премии), но обходиться с деньгами по-хозяйски они не умели. В свободное время они часто ездили в Плану или в Марианске-Лазне, где покупали все подряд. В свободное время им разрешалось ходить в гражданской одежде, и на нее-то в основном они и тратили деньги. После войны ни у кого из них не было приличной одежды, и теперь, по мере возможности, ребята старались наверстать упущенное. А кроме того, еще существовал и ресторан Киндла... У Стромека накануне зарплаты частенько не было денег даже на сигареты, и вместе с Цыганом они обшаривали свои карманы и даже шкафы и пол в надежде найти закатившуюся туда монетку. Все на заставе, кроме Павелки, курили, и, когда не хватало денег на сигареты, двенадцать часов наряда тянулись нестерпимо долго. Накануне рождества в 1947 году вахмистры организовали в деревне ячейку Союза чешской молодежи. Помог им просветработник из Тахова, который по-прежнему часто приезжал к ним. Цыган, умевший хорошо рисовать и писать, подготовил пригласительные билеты на первое собрание. Их разослали в первую очередь тем, кто до сих пор не принимал участия в общественной жизни: девушкам-словачкам и двум молодым служащим. На заставу присылать приглашения не требовалось. Каждый пограничник считал, что присутствие на собрании само собой разумеется. Только Барак отказался, сказав, что уже слишком стар для этой затеи, а Гофман был занят по службе.
      Собрались они в ресторане, где Киндл специально для этого случая подготовил им помещение. Все были приятно удивлены, увидев, что пришли Марушка из Двура со своим братом Йозефом, оба молодых служащих, Ярка и Милушка, все словацкие девушки, Анча Киндлова и даже одна ее подруга из Гути. Новый просветработник Ежек, уже с обеда находившийся на заставе, искренне радовался, что собралось так много народу, и даже сказал об этом, открывая собрание. Потом он объяснил задачи Союза молодежи. Председателем комитета выбрали Роубика, секретарем - Яниша. В комитет вошли Стромек, Кёниг, один из молодых лесников и Милушка Зимова - единственная представительница от девушек. Разговор шел о трудовых бригадах, о танцевальных вечерах и драматическом кружке. Потом Яниш и Мачек попросили у хозяина ресторана патефон, и начались танцы. Танцевали даже застенчивые словачки, которые вначале сидели группкой и о чем-то перешептывались. Поздно вечером вахмистры проводили своих подруг по ячейке домой.
      Первым мероприятием, запланированным комитетом, был вечер в николин день. До декабря оставалось немного времени, и им пришлось поторопиться.
      - Удивляюсь я, глядя на вас, пан вахмистр, - сказал Цыгану на следующий день Павелка, держась еще более прямо, чем обычно. Яниш в это время занимался поисками бумаги и красок для плаката. - У вас столько служебных обязанностей, а вы еще устраиваете собрания и занимаетесь политикой!
      "Значит, он уже все знает? Наверное, Милуша Зимова рассказала своему папочке, а тот передал прапорщику..."