Глава 20

Я рвала на себе волосы. Фигурально выражаясь, разумеется. Но ведь знала, знала же, дурища этакая, что на тридцать втором маршруте работают карманники, даже сама про это писала. Да еще как работают! Можно сказать, виртуозы своего дела, были случаи, когда они умудрялись вытаскивать деньги из кошельков, не разрезая сумок. Так что «мой» еще, можно сказать, новичок был, салага, но от этого мне не легче. А в милицию заявлять бессмысленно, они же в каждой сводке происшествий сообщают: «Граждане, будьте бдительны, на тридцать втором и четвертом маршрутах автобуса работают карманники». Собственно, тем и ограничиваются, заявляя, что не могут с утра до вечера кататься на автобусах, охраняя кошельки ротозеев, когда у них хватает более серьезных преступлений, как-то: убийства, в том числе заказные, изнасилования, ограбления и прочее. Кстати, спорить с ними трудно, особенно в свете недавнего покушения на Пашкова, когда его пулю по вине мазилы-киллера схлопотал Венька Литвинец.

Главное, что кошелька-то у меня в сумке и не было! Я его специально не ношу как раз по причине излишней бдительности. Деньги всегда лежат у меня в потайном внутреннем кармане сумочки, а посему воришка принял за кошелек мою толстую записную книжку в кожаном переплете, в которую я, прямо как назло, сунула ту самую фотографию, что отдал мне Валентин. То-то карманник удивился, когда понял, как прокололся! И разумеется, немедленно избавился от записной книжки, бросил ее в урну или просто под какой-нибудь забор. Может, мне пошарить по ближайшим урнам? Представляю себе картинку! А если серьезно, глядишь, я бы и в самом деле пошарила, но только знать бы, где именно мне разрезали сумку, потому что от Белого пруда до бывшего Дворянского собрания с пашковским офисом целых шесть остановок. А теперь посчитайте окрестные урны и мусорные баки в подворотнях…

Что же мне в самом деле так патологически не везет? Теперь я потеряла фотографию. Хотя, если взглянуть на все это по-другому… Я ведь так и не придумала, как ее использовать против Пашкова. И потом, она ведь не одна, Валентин сказал, что подружка его соседки Люськи сделала не меньше десятка копий, а следовательно… А следовательно, мне нужно ее найти, и как можно скорее. Так, сейчас позвоню Валентину. Я ринулась к телефону и, уже взявшись за трубку, сообразила: я не помню его домашнего номера! Он был накорябан как раз в той самой записной книжке, вытащенной из моей разрезанной сумки карманником.

Можно, конечно, подождать, когда Валентин мне позвонит, но где, гарантия, что это произойдет уже сегодня? Повздыхав и поцарапав ногтями полку для телефона, я сняла с вешалки пальто и сунула ноги в ботинки. В последний момент все-таки решила для начала позвонить Валентину на службу, в «Вечерку», вдруг он задержался с очередной халтурой? Однако в ответ были только протяжные гудки. Я послушала их, послушала и после шестого по счету вернула трубку на место.

Валентин собственноручно открыл мне дверь:

— Ты?

Вид у него был сконфуженный, он что-то спешно дожевывал, усиленно работая челюстями, и еще от него крепко попахивало чесноком. Стесняясь этого, он смущенно полуобернулся и прикрыл рот ладонью.

Я тоже чувствовала себя не лучшим образом. Что ни говори, а это самое свинское свинство — вот так врываться к людям, когда они чинно, степенно и по-семейному трапезничают.

— Извини за поздний визит, — пробормотала я. — Ты спрашивал у своей соседки насчет… насчет той женщины, ну, о которой мы с тобой говорили возле Белого пруда?

— А-а-а, — протянул Валентин, — ой, прости, не сообразил… Ты проходи. — Он отступил в глубь прихожей, уступая мне дорогу. — И это… не обращай внимания, пожалуйста, я тут чеснока наелся. В профилактических целях, а то грипп обещают, вирус «А».

Я протиснулась в прихожую, виновато втянув голову в плечи. Из кухни выглянула Валентинова жена, довольно миловидная, но основательно потрепанная в неравной схватке с жизнью женщина — я ее пару раз видела в редакции и еще однажды в ресторане, где мы как-то всем коллективом встречали Новый год, — поздоровалась и сказала:

— Валя, а чего ты гостью в дверях держишь? Приглашай.

Я начала самым идиотским образом оправдываться:

— Да я на минуточку, по срочному делу…

— Ты это… — буркнул Валентин, оборачиваясь к жене. — Не знаешь, Люська уже пришла из своего ларька?

— Должно быть, пришла, — отозвалась Валентинова жена. — А чего тебе надо?

— Поговорить, — сухо ответил Валентин и прямо в растоптанных домашних тапках шагнул за порог квартиры.

Я, естественно, за ним.

Валентин пересек лестничную площадку, остановился возле двери квартиры напротив и нажал на кнопку звонка. Сразу же донесся приглушенный женский возглас:

— Кто там?

— Люсь, это я, — лаконично отрекомендовался Валентин.

Замки щелкнули, дверь распахнулась, и в ее проеме возникла дородная бабенка в атласном халате, который едва сходился на ее аппетитных статях. Ничего себе Люся. Между прочим, она тоже жевала. И еще удивленно смотрела на меня. И это ее удивление, между прочим, постепенно трансформировалось в какую-то подозрительную задумчивость, сопровождаемую усиленной работой челюстей. Наконец она что-то шумно проглотила и всплеснула руками:

— Господи, да я же вас только что по телику видела! Ну точно, пять минут назад в «Новостях» показывали, когда рассказывали, как у нас кого-то грохнули!

Ну вот, ко мне, оказывается, пришла слава во всероссийском масштабе, а я и не заметила. Значит, Вислоухов успел перегнать в Москву свой знаменитый репортаж с места событий. Слава Богу, что я его не видела, могу себе представить, какая у меня там рожа!

Валентин обескураженно на меня уставился: наверное, у него на кухне нет телевизора, а потому он еще не в курсе, что я стала телезвездой. Переждав, когда его соседка Люся немного угомонится, он наконец объяснил ей цель нашего визита:

— Люсь, мы к тебе по поводу этой твоей знакомой, ну, помнишь, что фотографию переснимала?

— Из-за Надьки? — быстро сообразила Люся. — А что эта швабра еще натворила? — И снова перевела взгляд на меня. — Это вы ее разыскиваете?

Я только кивнула.

— Тогда я знаю, по какой причине — она у вас что-нибудь свистнула, — неожиданно догадалась она.

Я не стала подтверждать ее предположение, как, впрочем, и опровергать его.

— Вот до чего докатилась, — с тяжким вздохом изрекла Валентинова соседка и предприняла безуспешную попытку запахнуть халат на груди.

— Вы не подскажете, как мне ее найти? Люся поежилась и сгребла ворот халата короткопалой ладонью с облупившимся маникюром:

— Да на Бочарной, в шестнадцатиэтажке, ну, в башне, знаете? Квартира у нее шикарная, от родителей досталась…

Дом на Бочарной, о котором шла речь, я хорошо знала, да кто его у нас в городе не знал. Так называемый итальянский, построенный на заре перестройки по экспериментальному суперпроекту. Такими планировали застроить целый район, да тут случились все эти пертурбации с шоковой терапией, кризисом и отсутствием финансирования, в результате супердом оказался первым и последним. Зато он известен буквально всему городу: достаточно сказать «башня на Бочарной», и никто не ошибется.

— А квартира? — спросила я. Люся мучительно наморщила лоб:

— Я была у нее только раз, и то давно… Какая же у нее квартира?.. А ну, точно — тринадцатая! Если бы какая-нибудь другая, я бы сроду не запомнила. А тринадцатая — это же чертова дюжина… Вообще-то мы с Надькой в школе учились, а потом виделись время от времени. В прошлом месяце встретились на рынке, то да се… Я ее к себе пригласила, а она, гадина такая, на руку нечиста стала, оказывается…

Люся все рассказывала и рассказывала, и ее просто невозможно было остановить. Я взглянула на часы: начало одиннадцатого вечера — не лучшее время для пространных разговоров. Особенно если учесть, что я рассчитывала еще сегодня заглянуть к нечистой на руку Надьке.

На помощь мне пришел Валентин, переключивший на себя внимание словоохотливой соседки. Я же тем временем молча пожала ему руку и заспешила вниз по лестнице. До Бочарной от Валентинова дома не так уж и далеко, но, учитывая поздний час…

— Вам кого? — На меня смотрел пожилой мужчина в спортивных брюках и уютной вязаной кофте.

Только тут я сообразила, что не спросила у Люси фамилию ее вороватой подружки, и разозлилась на себя. Это ж надо быть такой бестолковой!

— Мне бы… Надежду, — не сразу выдавила я из себя.

— Кого? — Мужчина совершенно искренне меня не понимал.

— Надежду, — повторила я упавшим голосом, решив, что Валентинова подружка перепутала номер квартиры.

Я уже потеряла всякую надежду, когда лицо мужчины из тринадцатой квартиры прояснилось:

— Ах, вот вы о ком… Да она уже два года здесь не живет.

— Не живет?

— Ну да, — подтвердил он, — мы же с ней поменялись. Мы переехали сюда, а она в нашу квартиру, на Рылеева…

Меня словно обухом по голове ударили:

— Поменялись с доплатой?

— Ну да, — растерянно произнес мужчина. Черт, как же меня сразу не насторожило это имя — Надька! Ну нет, не может быть, скорее всего это все-таки совпадение, но какое!

— Номер дома и квартира? — приказным тоном изрекла я.

— Что? — растерялся мужчина. — А, ну да… Дом восемнадцать, квартира десять…

Я даже не поблагодарила его и не извинилась за позднее вторжение, так меня заинтриговало то, что я узнала. Быстрее, быстрее, чтобы проверить, проверить…

Что бы вы думали, дом оказался тем самым, и квартира тоже, я в этом убедилась, едва поднявшись на третий этаж. Постояла у ободранной двери квартиры, полюбовалась на кусок бумаги с печатями, приклеенный чуть повыше замочной скважины, и медленно двинулась восвояси. Вышла к автобусной остановке, минут пять там поторчала, а потом, догадавшись наконец, что ждать можно и до утра, пешком пошла домой.

Прогулка получилась довольно продолжительная и достаточно поздняя, но полезная для здоровья. Черт его знает сколько лет я так не бродила, не торопясь, под тихим и невесомым февральским снежком, может даже, и никогда. Это было просто чудо чудное и диво дивное, но я ни о чем не думала, просто медленно плелась по тротуару, который этой многоснежной зимой дворники не успевали как следует расчищать. Может, вам покажется странной и неестественной такая моя прострация, но даже мне нужна небольшая передышка, иначе я просто свихнусь. Вот войду в свою квартиру, захлопну за собой дверь, и тогда начнется… Тогда-то мозги у меня закипят, как чайник на плите…

Однако на этот раз я все же переоценила свои самоедские возможности. Усталость и прогулка по морозцу сделали свое дело: меня хватило только на то, чтобы стащить с себя ботинки и накрутить московский номер Богаевской. Ее автоответчик словно только меня и дожидался, сразу же выдал свое дежурное приветствие и в который раз с холодной вежливостью предложил оставить сообщение после сигнала. Я, злая, как собака, ехидно у него осведомилась: «А что Майя делает в Н-ске?» — и шмякнула трубку на рычаг. Потом разделась, небрежно разбросав одежду по всей комнате, и грохнулась на диван, накрывшись с головой одеялом. Когда спаситель-сон раскинул теплые руки, чтобы принять меня в свои чувственные объятия, призрак Ледовского попытался нарушить эту идиллию, шепнув мне на ухо: «Я тебе позвоню». Я лениво от него отмахнулась и зарылась лицом в подушку. Мне бы только до утра продержаться, а там видно будет.

Утро оказалось хлопотным. Без четверти девять Жорик уже дожидался меня у подъезда в «жигуле», а еще через пять минут он меня приветствовал весьма оригинальным образом:

— Ну слава те Господи, живая! Я удивленно приподняла брови, а он хмыкнул в кулак:

— По городу слухи ходят, что вас всех перестреляют по очереди, как куропаток, а последним будет ваш Пашков.

Мне трудно было удержаться от комментария:

— Ничего не скажешь, веселые слухи ходят по нашему городу. А кто этот… стрелец, слухи случайно не указывают?

— Указывают, — беззаботно отозвался Жорик, — маньяк, говорят. Только не сексуальный, а политический.

— Ну тогда вы тоже рискуете, — поспешила я обрадовать Жорика.

— Я? — опешил он. — А я-то чем? Мое дело маленькое, я к политике никакого отношения не имею, кручу себе баранку — и все дела. Это вы там воду мутите: голосуйте за того, голосуйте за этого…

— Это все отговорки, — фыркнула я, нашедшая себе неожиданную забаву. — Главное, где деньги получаете. Небось у Пашкова, а?

— Так то ж по перечислению, — начал почему-то оправдываться Жорик, — а так я на автобазе числюсь…

— Неважно, — я закусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться, — маньяки в таких деталях не разбираются, они мыслят глобально.

Жорик минуту-другую переваривал мои соображения по части психологии маньяков, а потом заржал:

— А я еще, кстати, ни копейки не получил, на них бухгалтерия лапу наложила. Там у нас пять баб сидят — гла-адкие, стервы, — вот пусть их и стреляет.

— А не жалко?

— А чего их жалеть-то? — пожал плечами Жорик, в котором во весь голос заговорило классовое чувство. — Говорят, банк денег не дает, а сами все в песцах. О, еще б директора нашего кто стрельнул, у него «Мерседес» «шестисотый»!

— Так уж и «шестисотый»? — лениво уточнила я.

— А то! — отозвался Жорик и недовольно засопел. — А кроме «Мерседеса», две дачи…

Что еще есть у директора автобазы, я так и не услышала, поскольку «жигуль» затормозил на стоянке перед Дворянским собранием, я выбралась из тесноватого салона и размашистым комиссарским шагом двинулась в «штаб», где, как выяснилось по прибытии, уже вовсю кипела работа.

— Срочно! — заорал на меня аналитик, даже не поздоровавшись. — Срочно за телефон, нужно обзвонить редакции. В пятнадцать ноль-ноль у нас пресс-конференция в Доме железнодорожника!

— Здрасьте… — оторопело произнесла я. — Пресс-конференция? Сегодня? Почему так срочно? А вдруг… — И осеклась. Я хотела сказать, а вдруг никто не соберется, но вовремя сообразила, что после недавних событий местные борзописцы слетятся на наш призыв, как мухи на варенье. Потом засучила рукава в прямом и переносном смысле, поскольку из-за спешки даже не успела снять пальто, и, придвинув к себе телефон, поспешила известить местные редакции о предстоящем событии.

Куда бы я ни звонила, мое экстренное сообщение принималось на «ура». Через сорок минут я доложила аналитику, что его задание выполнено. При этом я вытирала пот со лба, как пахарь на борозде.

Глава 21

Итак, пресс-конференция была назначена на три часа дня в Доме железнодорожника. Не удивляйтесь — это самое подходящее в нашем городе место для подобных мероприятий. Областное железнодорожное ведомство умудрилось возвести Дворец культуры (именно дворец!) уже в девяностые, когда позволить себе такое не могли даже городские власти. Естественно, поначалу шикарная — из стекла и бетона — новостройка здорово «ела» глаза областному начальству. Были даже попытки под всяческими благовидными предлогами, типа просрочки коммунальных платежей, оттяпать «лакомый кусочек» в городское пользование, но постепенно страсти улеглись, осталась только привычка все сколько-нибудь значимые мероприятия проводить в новом, оборудованном по предпоследнему слову шоу-бизнеса зале Дома железнодорожника. В коем, к слову сказать, выступали все заезжие знаменитости, начиная с Аллы Пугачевой, и едва не спела Елена Богаевская, которая, впрочем, представившейся ей возможностью легкомысленно пренебрегла, оставив дорогого кандидата Пашкова с носом. И меня, кстати, тоже.

Мы прибыли на место всей «командой», с небольшим, всего лишь пятнадцатиминутным, опозданием. Тонкий расчет: журналистов полезно немного помариновать, но не сильно, чтобы они не успели разозлиться. В фойе областного «Карнеги-холла» прохлаждалась троица скучных милиционеров, видимо призванных обеспечивать безопасность Пашкова, уже успевшего счастливо пережить недавнее покушение. Викинг тоже предпринял, как говорится, беспрецедентные меры. Автомобили, на которых мы приехали на пресс-конференцию, затормозили чуть ли не на ступеньках парадного входа, после чего Пашков в окружении двух телохранителей и Викинга, пригнувшись, будто шел по хорошо пристрелянной территории, бегом рванул к заветным стеклянным дверям. Поскольку конкретно мне ничего не грозило, я позволила себе несколько поотстать и полюбоваться сим впечатляющим зрелищем. И только благодаря этому обстоятельству я оказалась замыкающей. Хотя, может, оно и к лучшему: в моих же интересах было подальше держаться от Пашкова, а то не ровен час — следующая пуля влетит мне аккурат между глаз. Черный юмор — это моя слабость.

Такой же слаженной цепью мы пересекли вестибюль, а потом под нервозный гул дожидающейся нас пишущей и снимающей братии прошествовали через весь зал и взошли на сцену, на которой стояли длинный стол и около десятка стульев. На столе, кстати сказать, предусмотрительно были установлены микрофоны местных теле— и радиостудий, а также имелись таблички с именами, среди них стоящие рядышком: «Пашков Игорь Сергеевич» и «Алтаева Капитолина Михайловна». Вот так, ни больше ни меньше. Не могу сказать, чтобы это открытие сильно меня вдохновило, но равнодушной уж точно не оставило. Ибо на мероприятиях, вроде сегодняшнего, я и раньше не однажды присутствовала, но в совсем ином качестве. Обычно я сидела в зале и нетерпеливо ловила момент, когда мне будет позволено вскочить со своего места и выпалить скороговоркой:

— Капитолина Алтаева, «Губернский вестник»…

Дальше обычно следовал вопрос, адресованный виновнику пресс-конференции. В том случае, конечно, если он меня интересовал. Если же нет, я предусмотрительно забиралась на галерку и мирно дремала, пока исполненный достоинства голос ведущего не провозглашал удовлетворенно:

— Пресс-конференция окончена. Благодарим за внимание.

Наконец все мы, за исключением Викинга и двух его нукеров, расселись за столом. Я в соответствии с табличкой устроилась слева от Пашкова, заодно вспомнив, что раньше это теплое местечко неизменно занимал покойный Венька — что-то мне не нравится такое совпадение! — и обвела взглядом собравшихся в зале.

Народу собралось рекордное количество. Я, по крайней мере, не припомню столь многолюдной пресс-конференции. В глаза сразу же бросились родные до боли и примелькавшиеся физиономии собратьев по перу. В первом ряду, напружинившись, со взором горящим и алчущим сенсаций, — Вислоухов, через два кресла от Вислоухова Кира Семенцова, барышня левых взглядов из газеты с многозначительным названием «Колокол», прикрывая рот ладошкой, шепталась с Сергеем Колосковым из «Губернского вестника», тем самым, что на прошлой неделе заклеймил меня позором за конформизм в нашумевшей статейке «Блеск и нищета функционеров». Заклеймил в теплой компании с Пашковым, покойным Венькой Литвинцом и прочими. Короче, помянул мое имя всуе. Ладно-ладно, я ему это припомню, когда буду давать слово жаждущим задать вопрос Пашкову. Гарантирую: кому-кому, а Колоскову такая возможность представится в последнюю очередь, если вообще представится.

Наверное, Колосков уловил исходящие от меня сердитые флюиды, потому что перестал внимать Кире Семенцовой и предпринял активную попытку перехватить мой взгляд. Фигушки, я демонстративно посмотрела сквозь Колоскова, во второй ряд, где уютно расположилась компания с кабельного телеканала «Импульс» и областного телевидения. К этим я заочно решила благоволить. Еще дальше особняком сидела общепризнанная красавица губернского телеэкрана Лидочка Белоусова, сколь хорошенькая, столь и глупенькая. А также сексапильная. Феромоны, которые она щедро расточает в окружающую среду, забивают самые стойкие духи. Ей, пожалуй, тоже стоит позволить открыть очаровательный ротик, чтобы разрядить атмосферу. Бьюсь об заклад, она спросит, какой Пашков предпочитает одеколон.

Еще я успела заметить, что среди собравшихся поглазеть на чудом уцелевшего кандидата имелись и малоизвестные мне личности, а также и совершенно неизвестные. Не иначе бойкие побеги молодой поросли, о коих мне говорил редактор «Губернского вестника», когда подписывал мое заявление об уходе. Ну, этих я точно буду игнорировать до последнего! Еще в сторонке, у стены, я разглядела Валентина с фотоаппаратом и подмигнула ему. А он — мне.

По рядам прошел ропот, а потом все затихло. Местные «акулы пера» приготовились внимать кандидату на должность губернатора. Пашков откашлялся и произнес свою заранее подготовленную краткую речь:

— Здравствуйте. Рад вас видеть и прошу извинить за небольшое опоздание. Жду ваших вопросов и надеюсь, что наша беседа будет интересной и конструктивной.

Пашков не успел еще рот закрыть, а Вислоухов уже затряс своей длинной дланью, прямо как отличник с первой парты.

Я милостиво указала на него карандашом и сказала:

— Пожалуйста.

Тот резво подскочил, словно под ним, в сиденье алого плюшевого кресла, внезапно обнаружился острый гвоздь.

— Вадим Вислоухов, студия областного телевидения… Скажите, пожалуйста, у вас есть какая-нибудь новая информация относительно недавнего покушения на вас, а также убийства Вениамина Литвинца? И… еще один вопрос: вы считаете это покушение политическим?

Пашков насупил брови:

— Думаю; что об этом вам лучше справиться у компетентных людей из соответствующих органов. Вы знаете, что погиб мой помощник Вениамин Литвинец, и, поверьте, для нас это очень трагический факт. Что касается того, считаю ли я покушение политическим…

Пашков выдержал паузу, как опытный актер-трагик. Дожидаясь его ответа, зал замер и затаил дыхание, а Колосков вытянул вперед руку с зажатым в ней мертвой хваткой диктофоном.

— …Считаю ли я это покушение политическим, — повторил Пашков и эффектно закончил фразу:

— Да! — И добавил с меньшим пафосом:

— Конечно, не мне делать окончательные выводы, это прерогатива следствия, но у меня нет никаких иных объяснений. Да и сама организация преступления говорит в пользу такой версии.

Вислоухов снова вскочил с алого кресла, точнее было бы сказать, что он в него и сесть не успел:

— Значит, вы тоже считаете, что убить хотели вас, но киллер промахнулся и попал в Литвинца?

Я недовольно зыркнула на Вислоухова, который не пожелал дожидаться, когда я позволю ему открыть рот.

— Может, и так, — молвил в ответ ему Пашков, — а может, и иначе. Я, например, не исключаю такого объяснения: те, кто подготовил это покушение, и не собирались никого убивать, они хотели только… ну, попугать, если хотите. Так что убийство для организаторов этой устрашающей акции могло оказаться полнейшей неожиданностью, поскольку не входило в их планы.

— А у вас имеются какие-нибудь предположения… Ну, вы можете назвать какие-нибудь имена тех, кто, по-вашему, могли организовать это покушение?

Я опять пронзила Вислоухова укоризненным взглядом: этот молодой нахал не давал мне ни малейшей возможности извлечь выгоду из моего «служебного положения». А-а, ладно, пусть все идет как идет. В конце концов, так или иначе те же самые вопросы наверняка вертелись на языке у большинства местных борзописцев, а посему какая разница, кто именно их задаст…

— Молодой человек, — между тем отреагировал на любознательность Вислоухова Пашков, — даже если у меня и есть какие-то мысли на этот счет, я не стану их озвучивать. Единственное, что я могу сказать… эти имена слишком уж на слуху…

Я покосилась на Пашкова: похоже, тот более чем прозрачно намекал на Крутоярова. Я задала работу фантазии, представив себе нынешнего губернатора и прикинув, насколько тот смахивает на крестного отца, способного отдать приказ устранить конкурента или, на худой конец, запугать. Ничего у меня не вышло, я только сумела нарисовать в воображении шишковатый крутояровский нос, маленькие, близко посаженные и, по чести сказать, мутные глазки и брюшко, оттопыривающее полы пиджака. А также припомнила его отвратительную манеру по-отечески «тыкать» журналистам. Потом, совершенно незаметно для себя, я перешла к другим кандидатам на заветное губернаторское кресло — Каблукову и Рябоконю, у каждого из которых тоже были свои «особенности»: один — городской сумасшедший, а другой — бандюга. Что и говорить, проблема перед губернским электоратом стояла не из простых, попробуй-ка выбрать, когда выбирать не из чего…

Увлеченная этими размышлениями, я окончательно выпустила из рук бразды управления пресс-конференцией, и та благополучно переросла в несанкционированный митинг. Неорганизованные выкрики из зала и каверзные вопросы посыпались на Пашкова со всех сторон. Некоторые собратья по перу так торопились огорошить кандидата в губернаторы своими мудрыми наблюдениями, что даже не удосуживались представиться.

Именно так и поступил Колосков, бодрым баском перекрывший нарастающий галдеж и мирное поскрипывание авторучек:

— Насколько я знаю, следствие не исключает и других версий. Например, связанной с деньгами. Ведь ваша предвыборная кампания финансируется на широкую ногу…

Мне не меньше, чем Колоскову, хотелось узнать, что по этому поводу думает Пашков. Но прежде, чем Пашков ответил, я почувствовала, как он весь подобрался.

— Странный вопрос, — холодно сказал он, — вы знаете хоть одну выборную кампанию, которая могла бы обойтись без крупных денежных вложений? Так что же теперь, всех убивать? У вас странная логика!

Колосков, получивший профессиональный отлуп, и не думал успокаиваться, напротив, приготовился задать новый вопрос. Пашков бросил в мою сторону красноречивый взгляд и заявил:

— Давайте все-таки задавать вопросы по порядку, а не хором.

Мне пришлось вспомнить о своих священных обязанностях пресс-секретаря и прийти на помощь Пашкову, хотя я предпочла бы подождать, чем все это кончится. Неплохо было бы, если бы Пашкова все-таки вывели из себя уколы и наскоки местной пишущей братии, чтобы он в конце концов продемонстрировал свое истинное лицо, а не резиновую маску записного московского демократа.

В общем, я очнулась ото сна, оглядела лес рук и, мысленно усмехнувшись, указала на красотку Лидочку. Та жеманно, не торопясь приподнялась со своего места и капризным голоском объявила:

— Лидия Белоусова, телекомпания «Импульс». Игорь Сергеевич, скажите, пожалуйста, какие качества вы цените в женщинах в первую очередь?

Пожалуй, на этот раз Лидочка умудрилась превзойти самое себя, в зале сразу же раздались откровенные смешки, а спровоцировавшая приступ всеобщего веселья лучшая мордашка губернского экрана с достоинством царственной особы опустилась в кресло и картинно заложила одну точеную ножку за другую. Но как бы там ни было, а обстановку, по напряженности неуклонно приближающуюся к ближневосточной, Лидочка своим незамысловатым вопросом разрядила, не зря я на нее надеялась.

Голос Пашкова заметно потеплел и стал сладким, как ванильное пирожное:

— В женщинах я в первую очередь ценю женственность. И во вторую тоже.

Я мысленно зааплодировала: браво, господин Пашков! А Лидочка склонилась над своим блокнотом и добросовестно занесла в него крылатую фразу потенциального губернатора.

Дальше пресс-конференция пошла ни шатко ни валко. Острых вопросов больше никто не задавал, зато получила популярность тема происхождения Пашкова и вытекающих из этого детства, отрочества и юности, непосредственно связанных с родной губернией. Кандидат весьма приветствовал подобную любознательность, тепло отозвался о школе, в которой учился, и, поднатужившись, вспомнил, как звали его первую учительницу, а звали ее Аделаидой Порфирьевной, ни больше ни меньше.

Уделив внимание школьным годам, друзья-борзописцы взялись за семью кандидата, и тот охотно удовлетворил их неуемное любопытство. Прежде всего он довольно пространно изложил историю, которую я уже слышала однажды: про мать, посвятившую жизнь любимому сыну. В общем-то, пашковский рассказ прозвучал довольно трогательно; как жаль, что мне мешало умиляться мое далеко не беспристрастное к нему отношение. Потом разговор переключился на мадам Пашкову (что-то я давно ее не видела!), старшую замужнюю дочь, оставшуюся в Москве, и наконец на сына-аутиста. О нем Пашков поведал так, словно заранее отрепетировал свое выступление перед зеркалом: брови чуть сведены к переносице, между ними — горестная складка, а в голосе едва уловимая дрожь. Черт, пожалуй, я все-таки взъелась на него сильнее, чем следовало, какие у меня основания подозревать Пашкова в спекуляции на болезни собственного сына?

Закончилась пресс-конференция на жизнеутверждающей ноте: Пашков популярно изложил свои планы по переустройству губернской жизни к лучшему, в том случае, конечно, если его мечты о должности областного начальника осуществятся. Кстати, свои шансы на выборах он оценил достаточно высоко — в восемьдесят процентов. Руки жаждущих разузнать еще что-нибудь интересненькое о потенциальном губернаторе еще тянулись под модерновый потолок Дома железнодорожника, когда Пашков объявил, что время вышло:

— Благодарю вас за внимание и надеюсь, что эта наша встреча не последняя.

И первым поднялся из-за стола. Остальные последовали примеру Пашкова и гуськом потянулись за ним, как стая за вожаком. А из-за кулис сразу же выдвинулся Викинг вместе с парочкой своих крепких парней. Эти трое окинули зал бдительными взглядами и в два прыжка настигли драгоценного кандидата, оттеснив ринувшихся к нему со всех сторон журналистов.

К машинам мы возвращались тем же порядком и опять мелкими перебежками. Тем не менее на нашу процессию умудрились напасть вездесущий Вислоухов и благоухающая феромонами Лидочка Белоусова. Вислоухов, по своему обыкновению, стал настойчиво совать в лицо Пашкову микрофон, а Викинговы жлобы его активно оттеснять, в чем в конце концов и преуспели. Пока пашковские телохранители управлялись с Вислоуховым, Лидочка, чуть-чуть забежав вперед, на ходу выясняла отношение потенциального губернатора к феминизму.

У входа в Дом железнодорожника сшивались еще какие-то люди — небольшая группа, от которой неожиданно отделилась женщина в черном и сомнамбулой двинулась по ступенькам навстречу нам.