Крокодиловы слезы

Моя саркастическая полуулыбка не осталась незамеченной.

— В чем дело? — глуховатым голосом осведомилась безутешная Вероника.

— Да ни в чем, — ответила я с вызовом.

— Тогда канай отсюда! — «Дама под вуалью» не стесняла себя в выражениях. Мне не было резона ей уступать;

— А ты что, эту могилу приватизировала, что ли?

«Угольки на пепелище» вспыхнули, как порох:

— Вали отсюда, пока я тебе морду не разрисовала!

Ого, сколько экспрессии! Уж с этой Тимуру скучать не приходилось. Я покосилась на его портрет и дружески ему подмигнула, чем еще больше взбесила безутешную Веронику. Она двинулась на меня, подметая полами своей бесформенной черной хламиды рыжую могильную глину.

На всякий случай я все же отступила назад, не очень далеко, всего лишь на пару шагов. Может, у этой Вероники ногти длинные и острые, как клыки у тигрицы.

Слава всевышнему, она не стала на меня бросаться, удовлетворившись воинственной позой и фразой, полной патетики:

— В этой могиле — вся моя жизнь, и нечего тут всяким топтаться.

— В какой могиле, этой? — издевательски уточнила я. Эта игра начинала меня забавлять.

Потеря бдительности чуть не вышла мне боком. Я и глазом моргнуть не успела, а самозванка налетела на меня, как коршун, вцепилась мне в волосы и принялась мотать мою голову из стороны в сторону, будто пыталась ее выдернуть, как репку из грядки. Это было так больно и обидно, что я взвыла:

— Да было бы из-за чего драться! В могиле ведь не Тимур, а неизвестно кто!

Вероникина рука дрогнула и ослабила хватку. Воспользовавшись замешательством противницы, я вывернула шею и заглянула в ее лицо, полуприкрытое дурацкой вуалью, а на нем, между прочим, ясно вырисовывалось удивление.

— Как это неизвестно кто? — Она перевела свой бешеный взгляд на портрет, словно испрашивая его совета, слушать меня дальше или не стоит. Ничего не скажешь, натурально она прикидывалась.

Хоть она и перестала трясти меня, как грушу, рука ее все еще не отпускала мои волосы. Кто бы знал, как мне это надоело! Я предприняла отчаянную попытку освободиться, но у меня ничего не вышло. Единственное, что мне удалось, так это стянуть с Вероникиной головы ее старомодную панаму с вуалью. Взору моему предстал почти голый череп, покрытый робко пробивающимся ежиком из волос. Ухватиться тут было совершенно не за что. Интересно, зачем она такое с собой сотворила? Назло кому-то, в знак протеста или у нее просто-напросто не все дома? Лично я все больше и больше склонялась к последней версии и теперь кляла себя за легкомыслие. Мало ли что еще придет на ум этой идиотке! К тому же в таком безлюдном месте…

Опасения мои оказались не лишенными основания. Хватка цепких Вероникиных рук усилилась, я уперлась ладонями в ее плечи, пытаясь оттолкнуть, она не удержалась на ногах, запутавшись в своих длинных обносках, и мы дружно рухнули на свежий могильный холмик. Причем я, неловко шмякнувшись, подмяла под себя венок из желтых хризантем. Что касается Вероники, то она шлепнулась навзничь и смешно завозилась на спине, как жук, который не может перевернуться. Я воспользовалась удачным моментом, подпрыгнула и пришпилила ее к земле своей острой коленкой. Эта стерва недовольно заворочалась подо мной, а я прикрикнула:

— Лежи, не дергайся и давай-ка выкладывай побыстрее, где ты прячешь Тимура, а то мне некогда!

Глава 19.

МАНЬЯК КРАСНОДЕРЕВЩИК

Мы еще минут десять барахтались в рыхлой глине и, наверное, не на шутку растревожили лежащего под ней покойника. Еще не хватало, чтобы он прикрикнул на нас в буквальном смысле замогильным голосом:

— Да дайте же покоя наконец! Вероника давила на меня массой, зато я превосходила ее в изворотливости. Да и опыт, полученный в «Розовом фламинго», не прошел для меня даром. Вот только глина — не розовое желе, и комков в ней многовато.

Короче говоря, сентиментальная самозванка выдохлась первой. Перестала сучить руками, поднялась на ноги и принялась обирать с подола репейники. Потом, всхлипывая и отфыркиваясь, разыскала в кустах свою идиотскую шляпку, отряхнула ее и водрузила на стриженную под машинку голову. Жалкое это было зрелище, если честно. Зачем она так себя изуродовала, ведь исходные данные у нее очень даже ничего: выразительные глаза, тонко очерченный овал лица, вот только насчет ног ничего определенного сказать не могу, поскольку длинная хламида мешала их разглядеть.

Тут в поле зрения Вероники попал измятый в процессе борьбы венок из желтых хризантем, и она расчувствовалась пуще прежнего. Разрыдалась, как маленькая, жалобно причитая:

— Прости… Прости, дорогой, за эту унизительную сцену… Я… я не хотела!..

И как это понимать прикажете? Выходит, она и впрямь считает Тимура умершим. Тогда где мне его искать? Хотя в сумке у меня еще полтора десятка фотографий с адресами, энтузиазма это обстоятельство не прибавляет. Я буду бегать по ним еще неделю, а милиция тем временем… Короче, на нарах мне придется скучать в одиночестве, без Тимура. Ох, не нравятся мне такие расклады.

— Слушай, — я тряхнула за плечи раскисшую Веронику, — ты что, и в самом деле не знаешь, что он жив?

— Кто? — тупо спросила Вероника, любовно расправлявшая ленту на веночке.

— Кто-кто! — гаркнула я. — Тимур. Вот тут, — я кивнула на могильный холм, — не Тимур, а кто-то другой.

— Кто? — повторила самая преданная из его наложниц, не считая меня, конечно. Пластинку у нее заело, что ли?

— Я бы тоже хотела это знать. Еще как хотела бы. А пока я знаю только то, что в этой могиле лежит человек, который пытался убить Тимура. По крайней мере, он так мне сказал.

— Кто? — Вероника глупо улыбнулась.

— Я же говорю — Тимур! — Односложность Вероникиных вопросов начинала мне потихоньку надоедать. — Я тоже думала, что он покойник, и носила сюда цветочки. И еще одному местному бомжу за их охрану четвертак отвалила.

— А я — полсотни, — растерянно прошептала Вероника. По крайней мере, пластинку сменила.

— А зря, — резюмировала я. Вероника снова посмотрела на помятый веночек и пробормотала задумчиво:

— Значит, Тимур жив… Но где, где он?

— До вчерашнего дня был у меня, — я вздохнула, — а где сейчас, понятия не имею. Вот думала, что ты это знаешь, но ошиблась. А мне он позарез нужен, потому что я по его милости влипла в очень неприятную историю.

Вероника по-прежнему не сводила взгляда с могилы псевдо-Тимура. Похоже, моя информация с трудом укладывалась в ее стриженой голове, что, впрочем, неудивительно. Могу себе представить, сколько там всякого хлама! Сдается мне, зря я ей все разболтала, прониклась, так сказать, сочувствием к ее горю. С другой стороны, после всех смертоубийств, к которым я против своей воли оказалась причастной, даже Тимур не осудил бы меня за то, что я выдала его тайну. Мне бы только его найти хоть на пять минут раньше, чем за мной придут с наручниками. И уж тогда я расколюсь на полную катушку, пусть Тимур на меня не надеется. Все-таки я слабая и беззащитная женщина, а не супервумен. А потому у него времени до вечера, и если он не объявится раньше, я выложу скромным товарищам в серой униформе все, что знаю. А буде они засомневаются, я призову на помощь Люську, которая видела Тимура живым и почти здоровым.

Пока я обдумывала свои ближайшие перспективы, Вероника, как выяснилось, тоже времени не теряла. Похоже, ей таки удалось разгрести хлам, скопившийся в ее экстравагантной лысой голове, потому что речи ее оказались в высшей степени осмысленными. А сказала она следующее:

— Кажется, я знаю, кто мог желать ему смерти.

— Ну-ну, и кто же это? — подбодрила я ее.

— Я!

Ну вот вам, это называется «приехали». По этой идиотке психушка плачет, а я, дура, пытаюсь разговаривать с ней как с нормальной.

— Это я, это я вынесла ему приговор! — Эта блаженная продолжала нести стопроцентную чушь. — Я… я затаила на него обиду… и… в конце концов она на него перешла. Она, она обрушилась на его голову, как дамоклов меч!

Сколько я помню, голова Тимура в результате покушения особенно не пострадала, но это и неважно в свете открывшихся фактов, а именно — того обстоятельства, что у самой Вероники с головой не в порядке, и скорее всего уже давно, судя по скудной растительности на ее черепушке. Спрашивается, зачем я трачу время на душеспасительные беседы с этой умалишенной, когда у меня под ногами земля горит?

— Ладно, я пошла. — Я устало махнула рукой, на прощание по-дружески посоветовав:

— Не стоит тратиться на венки, все равно ведь украдут.

Но уйти мне не удалось. Вероника вцепилась мне в локоть и затараторила, затараторила… Сказать, что это была бессвязная речь, значило бы не сказать ничего. Это был поток сознания, прерываемый пространными паузами, охами, вздохами и неразборчивыми лирическими отступлениями. Признаюсь, я совершенно не рассчитывала обнаружить в этой куче словесного навоза жемчужное яйцо, а напрасно!

Мало-помалу привыкнув к своеобразной Вероникиной манере изложения мыслей, я научилась отделять немереные завалы эмоций от сиротливых крупинок дельной информации. Сначала я эти крупинки заботливо отобрала, потом аккуратно подогнала друг к дружке, как детали детской мозаики, и поразилась сложившейся картинке. А на ней вырисовывалось следующее: наша экзальтированная Вероника была повернута на Тимуре без малого два года, все это время ухитряясь методично отравлять жизнь ему, его жене, ныне покойной, а также вычисленным ею любовницам (мне повезло, я счастливо избежала их участи). Мало этого, она еще умудрялась держать при себе на коротком поводке воздыхателя, у которого, судя по отрывочным Вероникиным сведениям, крыша тоже была не на месте. Какой нормальный мужик стал бы так долго позволять, чтобы его использовали в качестве жилетки для горьких слез по другому. Ну да, эта покинутая Тимуром краля пудрила мозги какому-то сохшему по ней хахалю в таком духе: мол, я бы тебя полюбила, если бы мое сердце не принадлежало тому, кто… Короче, «я другому отдана и буду век ему верна».

Так вот, как я уже сказала, преданный Вероникин поклонник терпел эти измывательства очень долго, а не далее как на прошлой неделе пообещал избавить ее от мук неразделенной любви, а заодно и себя, надо полагать. Каким образом, он не уточнил, да и сама Вероника не придала значения его словам, и только теперь до нее дошел их смысл.

— Это я его толкнула на преступление! — закончила она свою исповедь, сильно смахивающую на психологический триллер.

Конечно, эта история выглядела не очень правдоподобной и даже искусственной, как веночек из желтых хризантем и шляпка с вуалью, но проверить ее следовало. Опять же заочный образ Вероникиного обожателя наталкивал на кое-какие сомнения. У меня складывалось такое впечатление, что с головой у него было не лучше, чем у Вероники. По крайней мере, навязчивые идеи этой парочке явно присущи. Он зафиксировался на Веронике, а она в свою очередь — на Тимуре. Гм-гм, а как же тогда со мной? Я ведь тоже прямо прикипела к Тимуру. Впрочем, речь ведь не обо мне, до меня еще очередь дойдет.

— Когда ты его видела в последний раз? — набросилась я на Веронику.

— Кого? — Эта чокнутая уставилась на меня из-под вуали, — Да хахаля своего!

— Как раз тогда, ну, неделю назад, — пролепетала Вероника, — а с тех пор — ни разу. Это так странно, он ведь каждый день ко мне приходил или звонил, а тут… Но я не придала значения, а тут еще то… то, что случилось с Тимуром!

— А где он живет, знаешь? — прервала я утомительные излияния.

— Конечно, он живет в общежитии, — торопливо отрапортовала Вероника, прямо как на допросе у сурового следователя.

Я невольно себя зауважала.

* * *

Я схватила Веронику за шиворот и поволокла к кладбищенским воротам. Не могу сказать, чтобы она особенно сопротивлялась, только заикнулась:

— Ку-куда тащишь?

— Куда надо, — прошипела я и ущипнула ее за локоть.

Блаженная слабо взвизгнула, но затрусила быстрее. И все же я немного переусердствовала, подталкивая Веронику, один раз она чуть не упала, я поддержала ее в последний момент. Второй раз она налетела на невесть откуда взявшегося Неуловимого Джо, который сделал вид, что совершенно этого не заметил. Опустил долу свои пройдошистые глазки и засеменил в сторону кладбищенской конторы. При других обстоятельствах я бы непременно провела с ним воспитательную беседу, но сейчас у меня и без него забот хватало. И потом, не будь его, как бы я догадалась, что скандалистка, донимавшая Алесю, и дама под вуалью одно и то же лицо? Как-никак это он поведал мне, откуда на якобы Тимуровой могилке появился веночек с умильным посвящением «Незабвенному котику от киски». Так что бог с ним, пусть себе спокойно промышляет, прощу я его, пожалуй.

Возле автобусной остановки я притормозила и тряхнула Веронику:

— А где это самое общежитие, далеко? Та шмыгнула носом:

— На Вознесенской…

— Понятно, — протянула я уныло, — добираться с тремя пересадками. Так, едем на такси, расходы пополам. — А что, по-моему, это вполне справедливо.

— Я по нулям, — отозвалась на мое предложение эта юродивая.

Ну конечно, все денежки пошли на веночки, а раскошеливаться придется мне, как будто я миллионерша. Ну, доберусь до Тимура, потрясу его знаменитый желтый конверт. Только бы мне его найти, только бы найти…

Поймать такси оказалось задачей не из простых. И вовсе не потому, что мы ловили машину у кладбища. Проблема была в экстравагантной Вероникиной внешности. Завидев заброшенную Тимурову подружку, таксисты не только не тормозили, а, напротив, прибавляли газу. Я уж было хотела заставить ее снять идиотский чепец, но потом пришла к выводу, что без него будет еще хуже. В конце концов я поступила, как в рекламе шампуня. Отошла от Вероники метров на десять, остановила машину, договорилась с водителем, а уж потом позвала эту унылую жердь под вуалью. Видели бы вы физиономию несчастного таксиста, этот бедолага чуть шею не свернул, все оглядывался назад, на Веронику. Мне даже пришлось ему напоминать, чтобы он хоть изредка смотрел на дорогу.

Как бы там ни было, а до Вознесенской мы добрались быстро и без происшествий. Я расплатилась с таксистом и подтолкнула Веронику к крыльцу трехэтажной панельной коробки, на двери которой красовалась замызганная вывеска: «Общежитие мебельной фабрики». Так, значит, наш безответный влюбленный какой-нибудь столяр-краснодеревщик? Что ж, очень романтично. Небось ваяет очередной диван-кровать, а все мысли у него о разлюбезной Веронике. И что мы имеем в результате? Как минимум кривоногий диван или рахитичную тумбочку.

— В какой комнате он живет? Вероника прикусила нижнюю губу:

— Номер не помню, но могу найти…

— Тогда вперед. — Я распахнула перед ней дверь.

— Еще бы сказала «фас», — огрызнулась Вероника.

Я оставила ее реплику без комментария, копила силы для скорой встречи с ее хахалем, подозревая, что услышу от него свежую порцию завиральных идей.

Мы поднялись на второй этаж по грязной, пропахшей кошачьей мочой лестнице, блаженная немного поозиралась и неуверенно указала на дверь в конце коридора:

— Кажется, здесь…

— Кажется или точно? Вероника только передернула своими худосочными плечиками.

Из-за двери неслась громкая бравурная музыка. По крайней мере, там кто-то есть. Я пару раз стукнула по прессованной фанере костяшками пальцев и поняла, что это бесполезно: включенный магнитофон с лихвой перекрывал мои усилия. Тут ногой надо лупить. Или кирпичом.

К счастью. Вероника додумалась взять инициативу в свои руки, что было вполне логично: муж-то все-таки ее. Она не стала ни стучать, ни кричать, просто толкнула дверь, и та открылась, легко и беззвучно. Впрочем, насчет второго ручаться трудно, много ли расслышишь за музыкальной канонадой?

Итак, фанерная дверь медленно уплыла вовнутрь, обнажив содержимое убогой комнаты: письменный стол у окна, пару ободранных стульев, две пустые кровати, хотя… Кажется, я поспешила с выводами: на дальней кровати, в углу, наблюдалась какая-то странная и непонятная возня под покрывалом. Ну вру, вру, это я для красного словца сказала, что возня была непонятная, на самом деле ее природа не вызывала сомнений.

Я покосилась на Веронику. До чего же не везет этой бедной овечке: один бросил, другой клянется в вечной любви, а между делом устраивает акробатические этюды на кровати. Наверное, она подумала о том же, стремительно пересекла комнату и, очутившись у кровати, содрала с нее покрывало. Ничего неожиданного моему взору не предстало: две всклоченные головы, а к ним, соответственно, две ошарашенные физиономии и четыре вытаращенных глаза. Через секунду одна из голов снова скрылась под покрывалом, зато вторая обложила нас отборным матом. Вот вам и романтика!

Я ожидала, что бледная немочь под вуалью в обморок грохнется, а она, не растерявшись, перекрыла «фонтан» пойманному с поличным краснодеревщику:

— Заткнись. Где Руслан?

Руслан? Кто такой Руслан, что-то мне невдомек? Не хочет ли она этим сказать, что постельный акробат и ее обожатель далеко не одно и то же лицо?

— Видал я его, знаешь где! — ответствовала разозленная голова и подробно разъяснила, в каком именно месте она лицезрела Вероникиного обожателя и когда. Так вот, если голова ничего не перепутала, было это аккурат в день покушения на Тимура. В тот день влюбленный краснодеревщик взял на работе отгул, и с тех пор его никто не видел.

Мы с Вероникой многозначительно переглянулись.

Глава 20.

В ДВУХ СОСНАХ

— Ну что, допрыгалась? — прошипела я, когда мы с Вероникой выкатились в коридор, оставив парочку под простыней в покое. — Это твой хахаль пытался убить Тимура!

Бледная немочь не отвечала, только смотрела куда-то вдаль, точнее, в самый темный и пыльный угол длинного кишкообразного коридора. Выражение лица у нее было такое, словно она собиралась грохнуться в обморок.

На всякий случай я дернула ее за рукав:

— Эй, ты где? Очнись!

Вероникины зрачки еще сильнее расширились, а губы побелели. Ну вот, сейчас она свалится на пол, а мне что делать прикажете, поддерживать ее? Тощая-то она тощая, но и я не девушка с веслом.

— Ты чего? — На всякий случай я отвесила ей звонкую пощечину, исключительно для того, чтобы привести в чувство.

Подействовало — Вероника пришла в себя. Кровь начала приливать к ее лицу.

— Руслан хотел убить Тимура? — прошелестела она сухими, как бумага, губами.

— Вот именно, — поддакнула я, — и, между прочим, с твоей подачи.

— Я тут ни при чем, я этого не хотела! — взвизгнула Вероника. — Можешь спросить у Руслана, я не говорила ему, чтобы он убивал Тимура!

— Спрошу, непременно спрошу, — пообещала я, — когда мы с ним встретимся на том свете. Надеюсь, это не скоро произойдет.

Вероникины глаза стали снова вылезать из орбит:

— Что ты хочешь этим сказать? Вот тупая корова, только и умеет, что напяливать идиотские шляпки да скандалить!

— Да ничего я не хочу этим сказать, уже все сказала, — отрезала я и решительно направилась к выходу.

Некогда мне было с ней лясы точить, когда у меня столько проблем. И так я потратила на нее слишком много времени. Правда, благодаря ей я и выяснила кое-что, впрочем, это кое-что так и не приблизило меня к разгадке ужасной тайны. Ну знаю я теперь, кто лежит в могиле вместо Тимура: Вероникин краснодеревщик, измученный ревностью и неразделенной любовью, ну и что с того? Ясно же, что ко всем остальным убийствам он не имеет ни малейшего отношения. Если, конечно, он не восстает время от времени из могилы. Да и Тимура я так и не нашла, по крайней мере, у Вероники его точно нет. А я так на нее рассчитывала!

— Ты куда? — Вероника настигла меня возле заплеванной лестницы и сразу же гирей повисла на моем правом локте.

— По своим делам, — буркнула я неприветливо, — не висни, мне некогда.

— Ты… ты меня бросаешь? — капризным тоном возмутилась бледная немочь. Можно подумать, я ей нянька!

— Отцепись! — Я дернула рукой.

— Нет, ты так не уходи, не уходи, — затараторила эта помешанная, — это что же, Тимур жив?

Надо же, как быстро до нее доходит!

— А там вместо него Руслан! Там Руслан, Руслан, да?!

Я ничего ей не отвечала, продолжая вырываться. И без того я убила на нее слишком много драгоценного времени. Можно сказать, последние свои часы на свободе я тратила на бесполезные беседы с буйнопомешанной Тимуровой подружкой.

В результате юродивой пришлось довольствоваться беседой с самой собой.

— Руслана больше нет? — спрашивала она себя и тут же отвечала:

— Конечно, конечно, его нет, иначе он бы пришел ко мне, а он не появлялся уже пять дней. Он больше не придет ко мне никогда? Никогда?

— По всей видимости, — кивнула я устало и принялась методично отдирать от своего локтя холодные и тонкие Вероникины пальцы, цепкие, как щупальца спрута: мизинец, безымянный, средний… Слегка переусердствовав, я сломала ей ноготь, она взвизгнула и отдернула руку. Ну вот, давно бы так. Я быстро побежала по лестнице вниз.

Вероника неслась за мной, громыхая подошвами армейских ботинок и поскуливая:

— Ну куда ты уходишь? Не бросай меня, не бросай!

Признаюсь, она меня разжалобила, на последней ступеньке я остановилась и обернулась к ней:

— Ну что ты расхныкалась? Тимур ведь жив, и это главное. Иди домой и отдыхай.

— А Руслан?

— Но ведь ты его не любила? Ты же любила Тимура, так что ты не в убытке. — Я попыталась хоть как-то ее урезонить.

Уверена, моя доброта когда-нибудь меня погубит, потому что и на этот раз участие в Вероникиной судьбе едва не стоило мне разбитой головы. Не знаю, что нашло на эту дурочку (сама Вероника впоследствии утверждала, будто у нее просто подкосились ноги), но она вдруг буквально рухнула на меня сверху, как кирпич с крыши. Я попятилась и спиной уперлась в стену, при этом больно стукнувшись затылком.

А Вероника глубоко и часто задышала мне прямо в лицо:

— А если я не знаю, кого я действительно люблю: Тимура или Руслана? Они мне оба нужны, оба!

Ну все, полный финиш. За что мне это наказание? Почему я должна выслушивать бред сумасшедшей Вероники? Оказывается, она заблудилась в трех, вернее в двух, соснах, если только можно сравнивать мужиков с соснами, а меня выбрала в проводницы. Мне бы кто указал дорогу к светлому будущему.

Затылок мой саднил, в ушах звенело, а потому моральные Вероникины искания не нашли во мне должного отзыва.

— Все, — выдавила я из себя, — ты меня достала! — и, собрав остатки сил, оттолкнула ее от себя. Та отлетела в сторону легко, как воздушный шарик, уселась на лестницу и уронила голову на грудь.

Воспользовавшись моментом, я поторопилась покинуть «гостеприимные» стены общежития мебельной фабрики. Вероника не стала больше меня преследовать, Правда, поспешно удаляясь, я еще слышала ее нечленораздельное хныканье, это она убивалась по обделенному любовью краснодеревщику. Лучшего примера, чтобы проиллюстрировать мудрую пословицу «Что имеем не храним, потерявши, плачем», не найти.

* * *

Теперь, избавившись наконец от назойливой Вероники, я могла в относительно спокойной обстановке взвесить свои шансы, которых у меня было очень мало. Точнее, всего два. Первый — двинуться в милицию и выложить все начистоту, а дальше — будь что будет. Второй — найти Тимура и с его помощью разобраться в этой запутанной истории, а уж потом — смотри пункт первый. Наверное, благоразумнее было бы сразу же начать с него, но Тимур, Тимур… Я должна хотя бы попытаться его разыскать, иначе меня совесть потом замучает. И потом, если я не предъявлю живого Тимура, в милиции мне могут и не поверить.

В общем, я решила продолжить его поиски. Вот если бы только знать, где искать. На Веронику, как выяснилось, я надеялась зря. Правда, в запасе у меня были еще полтора десятка фотографий Тимуровых «кисок», но внутренний голос громко подсказывал мне, что их лучше оставить в покое.

Кроме того, на то, чтобы всех их проверить, мне понадобится не меньше недели, а таким временем я не располагала. И какой из всего этого вывод? Только один: новая версия и новый след! След Урфина Джюса! Ох, лучше бы я о нем не вспоминала, потому что меня сразу холодный пот прошиб.

Я опять почесала затылок, в голове у меня после длительного общения с полоумной Вероникой была настоящая каша. Но если на Тимура покушался Вероникин краснодеревщик, который теперь вместо него в могиле, то Урфин Джюс, может, никакой и не киллер, как я предполагала ранее. Тогда что он делал на кладбище? А что, если он друг Тимура, так сказать, пришел проститься? Пожалуй, такая вероятность не исключена. Тогда мне нужно разузнать его имя немедленно! Но как? А фирма «Окна и жалюзи»? Ну да, конечно, конечно!

И я привычно бросилась догонять отходящий от остановки автобус, направлявшийся в центр.

* * *

Фирма «Окна и жалюзи» встретила меня запертыми дверями, которые, судя по висящему на стекле объявлению, должны были быть открытыми нараспашку в ожидании клиентов, по крайней мере, еще часа три, до семи вечера. Приложив ладонь к глазам, я заглянула в окно, пытаясь рассмотреть, есть ли в офисе кто-либо живой. Стол секретаря был пуст, а стоящий на нем телефон прямо-таки разрывался. Значит, точно никого.

Впрочем, что тут странного? Ведь Урфина Джюса, владельца фирмы «Окна и жалюзи», вчера убили, и, может, он все еще лежит в той недостроенной многоэтажке, в пыли. Я еще немного постояла у дверей наглухо запертого офиса, не зная, что предпринять дальше. А потом меня окликнула дородная мороженщица, скучающая под зонтиком на противоположной стороне улицы. Она-то и сообщила зычным голосом:

— Сегодня они не появлялися. Клиенты ходют, ругаются, говорят, они заказы не выполняют. — И заключила многозначительно:

— Не иначе, очередная пирамида.

Я перешла через дорогу и купила у наблюдательной мороженщицы пачку пломбира. Не то чтобы я так сильно хотела мороженого, особенно на голодный желудок, скорее рассчитывала получить в нагрузку к нему еще кое-какую информацию. Ведь мороженщица, судя по всему, была наблюдательной особой.

— Да они сегодня, считай, не открывались, — доложила она, отсчитывая мне сдачу, — девчонка-секретутка еще с утра смылась, начальник тоже недолго отирался. А народ ходит, в окна заглядывает, говорят, заказы оформили, денежки взяли, а сами не выполняют…

— Начальник? — Ледяное мороженое обожгло мне небо.

— Ну да, такой блондинчик, ничего, смазливый, бабам нравится…

Я откусила здоровый кусок пломбира, вставший колом» в горле. Пока он там мучительно таял, я соображала: выходит, владелец фирмы «Окна и жалюзи» вовсе не Урфин Джюс? Очередная ошибка в моей стройной теории: мало того, что он, может, никакой и не киллер, покушавшийся на Тимура, так он еще и не владелец фирмы «Окна и жалюзи».

— Что это вы так побледнели? — Мороженщица заглянула мне в лицо.

— Кажется… Это… это мороженое, натощак…

— Кто же ест мороженое натощак? — укоризненно заметила мороженщица.

Только такие непроходимые тупицы, как я.

Я выбросила недоеденный пломбир в ближайшую урну и снова обернулась к своей осведомительнице:

— Вы случайно не знаете, как его зовут?

— Кого? — переспросила она.

— Ну этого, начальника…

— Откуда мне знать? Кажется, как-то… А, Константин, а отчество то ли Николаевич, то ли Александрович.

— А фамилия, фамилия!

— Понятия не имею, — мороженщица даже отодвинулась от меня с некоторой опаской, — мне что, я тут торгую, а они себе там… Мне до них никакого дела…

— Ладно, извините, — пробормотала я и, пошатываясь, поплелась прочь. Мне было стыдно и перед мороженщицей, и перед самой собой. Кем, черт побери, я себя вообразила, сыщицей? Хороша сыщица, ничего не скажешь, чем больше я погружаюсь в эту историю, тем меньше понимаю. Все мои идеи и озарения — блеф, не успеваю как следует разогнаться, как тут же торможу в очередном тупике. Нужно идти в милицию и каяться, пока не поздно.

Нет, я еще погожу, погожу… По крайней мере, одна ниточка у меня осталась — «Розовый фламинго». Урфин Джюс чувствовал себя там как рыба в воде, насколько я помню. Там я что-нибудь разузнаю, непременно что-нибудь разузнаю, убеждала я себя, а мое сердце ныло, ныло и твердило одно: ты не найдешь своего Тимура. А мне всего-то и хотелось от него — заглянуть в глаза и спросить: «Ведь ты не причастен ко всем этим убийствам?»

Конечно, он бабник и сластолюбец, но мне не солжет.

Глава 21.

ЗЛОБНЫЙ КАРЛИК ЧЕРНОМОР

Клуб «Розовый фламинго» выглядел совсем не так, как в прошлый раз, а каким-то замершим и Опустевшим, за стеклянной дверью покачивался на шнурке криво вывешенный кусок картона: «Извините, мы сегодня не работаем». Буквы были корявые, накорябанные наспех, что могло свидетельствовать только об одном: заведение закрылось спешно и при экстраординарных обстоятельствах. До чего же мне все-таки не везет! Я немного потопталась у запертой двери, после чего попыталась найти другой вход, служебный, пожарный или какой-нибудь еще, без разницы. Таковой обнаружился во дворе, за штабелем старых ящиков и зловонным мусорным контейнером. И вообще задворки клуба любителей боев в розовом желе сильно отличались от его фасада, можно даже сказать, контрастировали. Это называется: особенности национального капитализма.

И задняя дверь была неказистая, перекошенная и обитая ржавой жестью, а хуже всего, что и она оказалась запертой. Пришлось мне вернуться к центральному входу. Там за время моего отсутствия ничего не изменилось, только вывеска с дежурными извинениями слегка колыхалась за стеклом. В сумрачном вестибюле скользнула какая-то тень, и я постучала по стеклу:

— Эй, кто-нибудь!

Тень остановилась, двинулась к двери и в конце концов преобразовалась в упитанного товарища в униформе охранника. Товарищ пронзил меня бдительным взглядом из-под насупленных бровей, после чего молча указал толстым, похожим на сосиску пальцем на корявую вывеску с извинениями. И тут же — я не успела и рта раскрыть — скрылся в глубине вестибюля.