Юрий Яковлевич Яковлев
      НЕПОСЛУШНЫЙ МАЛЬЧИК ИКАР
      ВЕЛИКОЕ НЕПОСЛУШАНИЕ
      1
      Если вы ушибете коленку или разобьете локоть, помните, что на свете есть замечательное средство от ушибов и ран - арника. Мажьте арникой разбитые колени и локти - чудодейственная мазь мгновенно затянет все раны. Арника - древнее средство. Падая с мельничного крыла, приходя в себя после стычки с трактирщиками, Дон-Кихот доставал темную склянку и, сетуя на людскую несправедливость, густо смазывал арникой синяки, царапины, ссадины.
      Микоша лежал на горячей гальке и морщился от боли. Сердце, как кулак, било изнутри в грудь. Плечи поднимались и опускались. Все тело было исцарапано и ободрано, словно побывало в когтях тигра.
      Тощий, чумазый, покрытый несмываемой коркой загара и грязи, Микоша походил на пещерного жителя, который спит на охапке сухой травы и не знает о существовании подушек и белых простыней.
      Подстриженные под нулевой номер, его волосы были колючими, как наждачная бумага, а на лице выделялись неестественно большие глаза. Не глаза, а глазищи. Глазенапы!
      Микоша повернулся на бок и застонал...
      Все произошло неожиданно и обидно. В зарослях дроков, на высоком откосе, он встретил девчонку с розовым безбровым лицом, с широко расставленными глазами и круглым ртом. Девчонка была похожа на печальную рыбу-солнце. Микоша рассмеялся,- а его глаза бесцеремонно разглядывали незнакомку.
      - Ты откуда такая? - басом спросил он: голос у него был густой и низкий.
      - Я из Колодулихи, - ответила девчонка, и лицо ее сильнее порозовело. А ты?
      - Из дупла! - выпалил Микоша и кивнул на большое дерево, обгоревшее от попадания молнии.
      Микоша насмешливо смотрел на девчонку из Колодулихи.
      - Знаешь, какой у меня палец? - спросил он и выставил вперед грязный палец с обкусанным ногтем.
      - Какой? - простодушно поинтересовалась девчонка.
      - Железный. Как гвоздь. Не веришь?
      С этими словами Микоша ткнул девчонку под ложечку. Девчонка согнулась. Он сорвал у нее с головы пилотку - белую с черной стрелой - и бросился бежать. Девчонка побежала за ним.
      - Отдай пилотку!
      Но где ей было догнать верткого, пружинистого Микошу, который ловко прыгал с камня на камень, хватался руками за ветки и стремительно спускался к морю. Желтые цветы дроков мелькали перед лицом и задевали за щеки. Прибойный шум моря гудел в ушах.
      И вдруг Микоша оступился. Потерял равновесие, сорвался. И полетел вниз со склона, обдираясь о сучья, колючки, о каменистую шершавую землю... Теперь он лежал на гальке, тонкий и вытянутый, как ящерица. Тело горело...
      Мажьте арникой разбитые локти и колени - чудодейственная мазь мгновенно затянет все раны... Но где раздобыть древнюю спасительную мазь на пустынном берегу? Море с треском перекатывало камушки. Оно дышало слабой прохладой.
      Иногда длинная волна доползала до Микоши, мочила ему ноги.
      Неожиданно по гальке скользнула тень, и чей-то голос спросил:
      - Ты... жив?
      Микоша поднял голову и увидел круглолицую девчонку.
      - Я думала, ты поломал ноги, - спокойно сказала она.
      Микоша вскочил на ноги.
      - У тебя крепкие кости, - заметила жительница Колодулихи.
      Микоша крикнул:
      - Уходи отсюда!
      Девчонка не двинулась с места.
      Микоше стало еще обиднее, что он сорвался с откоса, что перед ним стоит девчонка со смешным лицом, что она издевается над его костями. Он почувствовал, что сейчас заплачет, и, чтобы спастись от позора, скинул рваную рубаху и, не оглядываясь, бросился в море.
      И сразу вода потушила боль, заврачевала раны. Микоша плыл, забираясь на гребни волн и плавно скатываясь с них. Потом он устал плыть, повернул к берегу и чуть не захлебнулся от неожиданности:
      в нескольких метрах от него, из воды, выглядывала широколицая рыба-солнце.
      Микоша выплюнул горькую воду и пробасил:
      - Чего тебе надо?
      - Я устала,- - тихо произнесла рыба-солнце. - Не отплывай от меня далеко.
      Девчонка дышала с трудом, и капли морской воды блестели на ее бесцветных ресницах. Микоша ничего не ответил и саженками поплыл к берегу, желая показать, что он зол и ему безразлично, что произойдет с девчонкой. Но временами он все же оглядывался. Волны поднимали и опускали розовое безбровое лицо. Девчонка неумело выбрасывала руки вперед. До самого берега она ни разу не пожаловалась, не попросила о помощи. Зато, выйдя из воды, сразу опустилась на гальку и долго глотала воздух круглым ртом, как выброшенная на берег рыба.
      Потом она отдышалась и сказала:
      - У нас в Колодулихе нет моря. Речка у нас есть. Неглубокая.
      Микоша сидел в мокрых трусах и ждал, когда она уйдет. Но девчонка никуда не собиралась уходить.
      - У меня есть йод. - Она кивнула на санитарную сумку.
      Микоша стал сверлить ее глазами.
      - Врешь?
      - У меня с собой аптечка...
      Действительно, на гальке рядом с платьем лежала небольшая брезентовая сумка с красным крестом.
      - Мажь! - скомандовал Микоша.
      Девчонка поднялась с гальки. Достала пузырек с йодом. И принялась за дело. Она проводила бурой ваткой по ранам. Микоша сжимал кулаки и терпел.
      - Я бы заревела, - призналась девчонка, когда на руках и на плечах Микоши появились бурые пятна и резко запахло йодом.
      - Мажь!
      Микоша чувствовал себя так, будто снова сорвался с откоса и снова ободрался до крови. Он морщился и сердито смотрел на девчонку. Ее розовое лицо ничего не выражало. Оно было смешным.
      - Терпишь?
      Микоша скрипнул зубами.
      - Я тебе еще коленку помажу... Ты местный?
      Микоша молчал.
      - А я из Сибири приехала в лагерь... Меня зовут Шура, Шуренция... Я здесь скучаю... по Гале.
      - Кто эта Галя?
      - Корова.
      - Корова? - Микоша уставился на девчонку.
      - Корова. Она ходит за мной, как собака. Все понимает.
      - Бодается?
      - Нет, смирная. Хорошая корова.
      Микоша умолк. Он пытался представить себе, что у него тоже есть корова, по которой он скучает.
      - Если бы у меня была корова, - пробасил он, - я бы играл с ней в корриду.
      - А без коровы нельзя играть в корриду?
      - Лучше с быком... Я бы сделал красную мулетту... Что ты глаза вылупила? Знаешь, что такое тореадор?
      - У нас в Колодулихе нет тореадоров, - призналась девчонка.
      - Красная мулетта, - продолжал Микоша, - для того, чтобы раздразнить быка. Бык не любит красного.
      - Точно, не любит, - подтвердила Шуренция.
      - Бык бросается на мулетту, а тореадор делает шаг в сторону.
      Микоша поднял рубашку и выставил ее вперед на вытянутых руках, как это делают тореадоры:
      - Беги на рубашку!
      Шуренция побежала к мальчику.
      Микоша ловко отскочил в сторону. Девочка пробежала мимо и упала. Но тут же поднялась на ноги. На розовое лицо налипли гречневые крупинки песчинок.
      - Бык может поднять на рога, - сказала Шуренция, стирая с лица песчинки. - У нас бык одного пастуха поднял. Три ребра сломал.
      - Когда бык разъярится, - Микоша сверлил глазами девчонку, - тореадор берет в руки шпагу и идет навстречу.
      - Зачем?
      - Чтобы нанести решающий удар.
      Шуренция непонимающе посмотрела на Микошу:
      - Что он, мясник?
      Микоша презрительно свистнул.
      - Мне надо идти, - сказала Шуренция. - Наш разведотряд в конце виноградника, у сухого дуба.
      Девочка быстро натянула платье. Надела на голову белую пилотку с черной ломаной стрелой, подхватила санитарную сумку и скрылась в зарослях дроков.
      Микоша крикнул ей вслед:
      - Хочешь, подарю тебе марку с быком?
      Но она не услышала его голоса, потому что низко над землей раздался оглушительный гул и, размахивая лопастями, как у ветряной мельницы, над кромкой моря пролетел вертолет. Его тень скользнула по берегу, и воздух на мгновение стал плотным. Микоша побежал за тенью. Вертолет развернулся и ушел в сторону виноградника.
      Микоша натянул на горящее тело рваную рубаху и зашагал вдоль берега. Он отыскал родничок, который булькал в расщелине скал и стекал в море. Микоша наклонился и стал пить, ловя холодную струю губами. Вода текла по подбородку и захлестывала нос, а "пещерный житель" все не мог оторваться от струи. Она пахла талым снегом и, может быть, начиналась на другом конце света, где рыбаки не умеют плавать, потому что даже летом вода в море ледяная... Там сейчас не заходит солнце, над тундрой висят тучи комаров, а к концу лета поспеет морошка... Микоша перестал пить, опустил в поток руку и стал перебирать пальцами, словно хотел поймать рыбу... печальную рыбу-солнце.
      И тут его окликнул мальчишка со слипшимися волосами:
      - Эй, ты! Не видел, куда пошла девчонка... такая круглолицая...
      Парень тяжело дышал и все время подтягивал штаны.
      - У нас тут военная игра, а она пропала... ее ищут...
      Микоша встал и опустил в поток босую ногу.
      - Если она не найдется... ей нагорит, - сказал парень и поставил ногу на большой круглобокий камень, на котором тут же отпечаталась его мокрая ступня.
      Парень взялся за камень. Но поднять его не смог.
      - Слабак! - сказал Микоша. - Подтяни штаны.
      Парень послушно подтянул штаны.
      - Она пошла в конец виноградника, к сухому дубу.
      - К сухому дубу... я так и знал, - буркнул парень и побежал в гору.
      Микоша опять наклонился к роднику. Пить ему не хотелось. Он опустил в ледяную воду маленький облупившийся нос. Наверное, пахнущая талым снегом струя текла по темной подземной жиле через всю страну на юг, чтобы передать Микоше привет от родных краев.
      2
      Напрасно считают, что друзья должны быть одногодками. Можно дружить с человеком, который вдвое старше тебя. Дело не в возрасте.
      Иногда старики бывают молодыми, а молодые - стариками.
      Микоша дружил с Павлом. С тем самым Павлом, который только что пролетел над берегом на гремящем вертолете. Вертолет рассыпал на виноградники удобрения, поливал зеленую лозу ядохимикатами, а когда ударяли заморозки, окутывал побеги густым теплым дымом.
      Он работал в колхозе, как трактор, только передвигался не по земле, а по небу.
      Павел слегка прихрамывал, и на руках у него были темные шрамы. Еще недавно он был военным летчиком, летал на сверхзвуковых истребителях-перехватчиках. Он готовился в отряд космонавтов. Но потерпел аварию. Разбился. Еле выжил. И был по всем правилам комиссован - "уволен из вооруженных сил по состоянию здоровья".
      - Был боевым летчиком, стал колхозником, - посмеивался над собой Павел и тут же добавлял: - Но я еще слетаю в космос.
      "Черта с два ты слетаешь на переломанных ногах, - думали про него люди. - Новые ноги не поставишь".
      "Поставлю!" - думал про себя Павел.
      Он бегал, плавал, прыгал и к исходу дня падал на койку. Ночью Павел постанывал от боли. Но утром начинал все сначала. Он был приземистый, коротконогий и короткорукий. Ходил вразвалочку - хождение по земле было для него чем-то неестественным.
      Один Микоша верил, что Павел добьется своего. Он дружил с Павлом.
      Когда Микоша, весь ободранный, в бурых пятнах йода, появился на вертолетной площадке, навстречу ему катилось колесо, сделанное из двух огромных обручей. Внутри колеса стоял Павел. Его руки и ноги превратились в крепкие спицы, а голова шла кругом.
      - Эге-ге! - крикнул Микоша.
      Колесо остановилось. Павел стоял вверх ногами.
      - Поставь меня на ноги! - сказал он.
      Микоша сделал полоборота. Павел шагнул на землю.
      - Э-э, брат, да ты на кого похож? Подрался?
      Микоша покачал головой.
      - Сорвался.
      Павел прищурил глаза и с расстановкой произнес:
      - Если вы ушибете коленку или разобьете локоть, помните, что на свете есть замечательное средство от ушибов и ран - арника...
      И Микоша тут же подхватил:
      - ...Мажьте арникой разбитые локти и колени - чудодейственная мазь мгновенно затянет все раны.
      Павел быстро полез в кабину вертолета и через минуту вернулся с темной склянкой. Микоша стянул с себя рубаху, и Павел осторожно, чтобы не причинить боль, стал смазывать раны друга целебной мазью.
      Согретая солнцем мазь стекала с плеч на ключицы и на лопатки.
      Микоша морщился, а Павел приговаривал:
      - До свадьбы заживет!
      И сочувственно улыбался.
      Когда Микоша на липкое тело надел рубашку, Павел спросил:
      - Полетим бомбить черепашку?
      Микоша мотнул головой.
      - Забирайся в кабину!
      Кабина была нагрета солнцем, и первое время в ней было трудно дышать. Но когда заработал двигатель и огромные мельничные крылья-лопасти с грохотом завертелись над вздрагивающим телом вертолета, сразу стало прохладней. Машина сделала плавный прыжок, и ее стремительно потянуло ввысь. Жутковатая легкость хлынула к Микоше. Он сразу забыл про ранки, про розоволицую рыбусолнце. А внизу уже строчка за строчкой проплывали ровные шпалеры виноградника.
      - Добавить обороты! Ручку на себя! - вслух скомандовал Микоша.
      В грохоте двигателя Павел не услышал голоса своего маленького друга, однако обороты добавил и машину поднял еще на один воздушный этаж, потому что всегда так делал перед разворотом над краем виноградника. И тут Микоша снова взглянул на землю и увидел большую группу ребят в черных пилотках с белыми стрелами.
      Они шли, окружив кольцом четыре белые пилотки.
      Странное предчувствие овладело Микошей. Он потянул Павла за рукав и показал ему на ребят. Павел принял сигнал и, развернувшись, низко прошел над зеленой лозой. И Микошины глаза - всевидящие глазенапы - увидели девчонку с лицом, похожим на печальную рыбу-солнце... Он услышал приглушенный звук холодного родника, услышал голос парня со слипшимися волосами: "У нас тут военная игра, а она пропала... ее ищут..." Парень вытирал лицо черной пилоткой, а у Шуренции была белая пилотка. И он, Микоша, сказал: "Она пошла в конец виноградника, к сухому дубу". И этим "сухим дубом" он выдал ее "врагам".
      Когда вертолет сделал еще один круг, Микоша увидел, как Шуренцию запирают в сарай. И ставят часового в черной пилотке с белой ломаной стрелой...
      А вертолет летал взад-вперед над зелеными шпалерами, и за ним, сверкая на солнце, тянулся капельный веер ядовитой жидкости, которая уничтожала зеленого вредителя - черепашку.
      Разведотряд белых пилоток был утром этого дня заброшен в тыл противника и обосновался в конце виноградника, у сухого дуба. Трое ребят и Шуренция должны были обнаружить главные силы противника - черные пилотки - и сообщить об их продвижении.
      Полный, мешковатый Степа, с маленькими колючими глазами, залег в кустах, остальные разведчики двинулись в разных направлениях. Командир разведотряда - крепкий лобастый парень Азаренок - направился к поселку. Белый, не успевший загореть Толя, с очками, висящими на груди, как полевой бинокль, двинулся в ущелье. Шуренции было приказано пробраться к морю.
      Когда она вернулась, все были уже на месте. Никто противника не обнаружил. И было решено передохнуть и двинуться в горы - на седло.
      - Может быть, перекусим? - предложил Степа.
      - Рано, - сказал Азаренок.
      Степа поворчал, но настаивать не стал. Ребята лежали в траве под кустами.
      - У нас в Колодулихе не растет виноградная лоза и в сельпо виноград не привозят, - задумчиво сказала Шуренция. - Зато у нас трава сочная, а здесь сухая и колючая. Корова есть не станет.
      В это время кусты вокруг зашевелились, ожили. И четырех разведчиков окружило человек двадцать ребят в черных пилотках.
      ...Микоша относился к той странной породе людей, которые лезут в окно, хотя никто не запирает от них двери. Они пробираются сквозь колючие заросли, купаются между скал и под проливным дождем выходят из дома.
      Таких людей недолюбливают. Их пытаются переделать - сделать нормальными. Напрасно! Они так замешаны самой природой, ничего тут не поделаешь. Дед называл Микошу "пещерным жителем".
      Дед не любил Микошу. Он терпел его ради Марии - Микошиной мамы.
      Утром за дедом приходила машина. Шофер Коломийцев, худой, тщедушный, в старой фуражке военного образца, ходил вокруг машины и ждал. Иногда к Коломийцеву выбегал Алик - Микошин двоюродный брат. И каждый раз Коломийцев спрашивал Алика:
      - Кто у нас бог, царь и воинский начальник?
      И Алик отвечал:
      - Деда!
      - Правильно! - говорил Коломийцев и щурился - улыбался.
      Потом появлялся дед - высокий, грузный, бритоголовый. Три складки на прямом затылке. Нижняя губа недовольно оттянута.
      Коломийцев подносил руку к козырьку и спрашивал:
      - В правление?
      Дед не отвечал. Он чмокал Алика в щеку и говорил:
      - Беги к бабке.
      Алик растирал ладонью поцелуй деда и шел домой. Машина уезжала.
      К трем часам дед приезжал обедать.
      На этот раз он застал Микошу в плачевном виде - ободранного и побитого.
      - Что это за чучело? - сердито спросил дед.
      Микоша промолчал.
      - Кто тебя разукрасил?
      - Сам, - под нос буркнул Микоша.
      - Оставь его, дед, - вмешалась тихая бабушка, - на нем и так живого места нет.
      - Пещерный житель! Вроде этого вертолетчика Павла!
      - Он скоро уедет, - сказал Микоша. - Его скоро вызовут в отряд космонавтов. Он полетит...
      - Он у меня скоро в трактористы полетит, - перебил внука дед. - На днях чуть вертолет не разбил... Загрузил его камнями...
      - Он грузоподъемность выжимал.
      - "Грузоподъемность"! Его голова столько не стоит, сколько вертолет! Что ты на меня уставился?.. Ешь!
      - Не хочу есть.
      - Ешь без разговоров!
      Микоше и в самом деле не хотелось есть. Плечи, руки, ноги охватила зудящая боль. Чудодейственная мазь арника не оказывала мгновенного действия. Но сильнее этой боли Микошу мучило сознание того, что он сказал парню со слипшимися волосами про сухой дуб - выдал "врагам" Шуренцию и ее друзей. То, что "враг" был не настоящий и что все это произошло в военной игре, а не в бою, не умаляло Микошиной вины перед Шуренцией и перед самим собою.
      - Ты что-то бледный, - сказала бабушка, - пойди приляг.
      - Хорошо, - согласился Микоша и встал из-за стола.
      Но ложиться не стал, а вышел на улицу и зашагал в сторону виноградника...
      В пустом темном сарае пахло сырой глиной и сухими листьями.
      Свет почти не проникал сюда, но зато и плотный, южный жар оставался за воротами, и в сарае удерживалась легкая прохлада.
      Пленные разведчики сидели на полу, прислонясь к стене. Азаренок насвистывал песенку. Степа дремал. Шуренция смотрела на тонкий солнечный луч, в котором спирально кружились пылинки, делая пучок света похожим на вращающееся сверло.
      Толя обследовал сарай. Он спрыгнул откуда-то с верхней балки и сказал:
      - С крышей ничего не получится. Крыша шиферная, крепкая.
      Придется делать подкоп.
      - Откуда они узнали про сухой дуб? - сам себя спросил Азаренок.
      - Болтун - находка для шпиона, - тонким голоском произнес толстый Степа.
      - Какой болтун? - спросил Толя.
      - Не знаю, - ответил Степа, и в сарае установилась гулкая, напряженная тишина.
      - Я болтун, - неожиданно сказала Шуренция, - я сказала Микоше про дуб.
      Ребята молчали. И Шуренция, чтобы нарушить эту гнетущую тишину, продолжала рассказывать:
      - Он сорвался со скалы... Я думала - убился насмерть... Но у него крепкие кости...
      И снова тишина. И по-прежнему никого не интересует Микоша и его кости. Или рассказать им про корриду?
      В это время ворота сарая распахнулись, неожиданный, бьющий в глаза свет заставил всех зажмуриться, и густая волна перегретого на солнце воздуха хлынула в хранилище прохлады.
      - Пленники, обедать!
      На пороге стояли двое ребят в черных пилотках с белыми ломаными стрелами. Один держал дымящуюся кастрюлю с кашей, другой - хлеб, миски, ложки.
      - Хорошо, - отозвался Степа.
      - Ничего хорошего, - перебил его Азаренок. - Убирайтесь со своей кашей. Разведотряд объявляет голодовку!
      - А каша хорошая, с маслом, - простодушно сказал тот, что держал теплую кастрюлю.
      - Мы вам кашу оставляем, - рассудительно сказал другой. - Хотите ешьте, хотите - голодайте. Наше дело маленькое.
      Ворота закрылись. Снова стало темно и прохладно. Только теперь к запаху глины и сухих листьев прибавился новый, ласковый и манящий, запах горячей каши.
      Через некоторое время в темноте послышался тихий стук ложки и почавкивание.
      - Степа!
      - Ага!
      - Что ты делаешь?
      - Ем кашу. Хотите? Тут много.
      И снова застучала ложка.
      - В морду бы тебе дать! - сказал Азаренок.
      А ложка все стучала.
      3
      Микоша сидел на камне, упершись подбородком в поджатое колено. Он смотрел на горизонт и ждал, когда стемнеет. Он решил во что бы то ни стало освободить из плена Шуренцию и ее друзей.
      Теперь девчонка из далекой непонятной Колодулихи уже не казалась ему смешной. И ее широкое розовое лицо возникало в его памяти не смешным, а печальным. Он смотрел на накатывающие волны и ждал, что это лицо покажется в волнах. И капли морской воды будут блестеть в уголках рта.
      В это время со стороны моря донесся ритмичный, приглушенный стук двигателя. Это под военно-морским флагом шел буксир. За ним, покачиваясь на волнах, двигалось странное судно - без надстроек, без мачт, без вооружения. Его корпус был окрашен ядовито-красным суриком. Местами на раскаленном борту чернел след огня.
      Микоша узнал корабль. Это был бывший эсминец "Бдительный", который в дни войны ходил на Констанцу и дрался под Севастополем, а теперь был превращен в корабль-цель. Обгоревший, пробитый снарядами корабль напоминал Микоше о его боли. Сейчас корабль уплывал в ночной бой - в суровую военную игру, в которую играют взрослые и от которой содрогается море. В этой игре корабльцель заменяет врага. Вернется ли он из этого боя?
      Корабль плыл медленно и спокойно, и в его облике были неустрашимость, достоинство и готовность принять на себя удар. Микоша провожал его глазами и впервые испытывал не жалость, а новое чувство, наполнявшее его силой и решимостью.
      Микоша оторвал глаза от корабля-цели и оглянулся. На скалистом берегу, высоко над морем, на белом коне застыл темнобородый всадник в морской фуражке, надвинутой на глаза. Это лесничий Иван Васильевич, бывший командор эсминца "Бдительный", провожал свой корабль в ночной бой.
      В темноте шпалеры виноградника кажутся застывшими волнами.
      И на широких листьях дрожит лунная дорожка. Микоша шел через виноградник. Он подныривал под шпалеры, шуршащие листья задевали плечи, проводили по лицу влажными тонкими ладонями.
      Худая верткая фигура мальчика то появлялась на лунной дорожке, то сливалась с густой листвой и делалась невидимой. Он как бы уходил под воду и снова всплывал, и глаза его светились лунным светом - в каждом зрачке маленькая луна. Микоша спешил на выручку печальной рыбе-солнцу.
      Когда Микоша очутился перед сараем, где был заперт разведотряд, часовой сидел, прислонясь к бревенчатой стене, уронив голову на плечо. Пилотка сползла на ухо. Он спал с полуоткрытым ртом, слегка посапывая.
      Микоша замер перед воротами. Прислушался. Потом сделал несколько бесшумных пружинистых шагов и очутился рядом с часовым.
      Скрипнул тяжелый засов, тихо запели петли. Часовой вздохнул во сне и снова засопел. Микоша зашел в темный сарай.
      Никто не откликнулся.
      - Шуренция!
      Неожиданно лицо девочки выплыло из темноты. Оно было совсем близко, и широко расставленные глаза смотрели на него в упор.
      Микоша растерялся и сказал невпопад:
      - Я принес тебе марку с быком.
      Никакой марки он не принес!.. Шуренция молчала.
      - Скорей уходи в горы, пока часовой спит!
      - Не нужна мне твоя марка, - сказала девочка.
      - Я не виноват... я думал, он ваш... Он мне голову заморочил...
      Пошли, я провожу тебя в горы.
      Девочка ничего не ответила. Ее лицо растворилось в темноте.
      Послышался шорох. Сдержанные голоса. Потом из сарая выбежал Азаренок. За ним Толя. Неуклюжий заспанный Степа чуть не споткнулся о часового.
      - Бегите в кусты! - скомандовал Микоша.
      Он закрыл ворота сарая. Степа и Шуренция ждали его, а Толя с Азаренком уже скрылись в непроглядных зарослях дроков. Часовой вздохнул во тьме и откинул голову к стене.
      Откуда-то с моря донесся глубокий раскат артиллерийского выстрела.
      ...Они медленно пробирались по узкой горной тропе, опасливо делая каждый шаг. Впереди - Микоша, за ним - Шуренция. Чуть поодаль, сопя и отдуваясь, шаркал ногами толстый Степа, съевший котелок каши, когда товарищи объявили голодовку. Он, может быть, вообще не пошел бы на горное седло, но страх остаться одному ночью заставил его идти, поторапливал.
      Азаренок и Толя пропали. Они, видимо, шли по другой тропе или же дожидались рассвета в надежном укрытии.
      Глубокая тьма обступила разведчиков. Она скрыла от ребят горы, кусты, кремнистую тропу, и они шли на ощупь, прислушиваясь к шагам и дыханию впереди идущего. Труднее всех было Микоше.
      Перед ним никого не было. Он мог оступиться и упасть с отвесного склона. Микоша весь сжался. Его глаза болели от напряжения, а нога неторопливо нащупывала дорогу. Вероятно, Шуренция и этот бурдюк Степа думают, что ему легко, потому что он "пещерный житель" и ему знаком каждый изгиб дороги, каждая выбоинка.
      Ничего подобного! Микоша с радостью бы остановился, закрыл глаза и сел на придорожный камень. Но он шел. Он боялся, что Шуренция заговорит о сухом дубе.
      Иногда, споткнувшись о ребристый корень, Степа тихо бормотал:
      - Ничего себе игра! Ничего себе игра...
      - Не хнычь! - тихо прикрикивала на него Шуренция.
      Рядом скрипели древесные лягушки. Шуршали крыльями ночные птицы. А издалека, со стороны моря, доносились глухие орудийные раскаты и короткие вспышки обжигали край неба. Там шла своя военная игра. Микоша остановился, прислушался и через плечо сказал Шуренции:
      - Артиллерия бьет по "Бдительному"... Иван Васильевич не спит.
      - Почему бьет? - спросила Шуренция, в темноте натыкаясь на Микошино плечо.
      - Так надо, - ответил Микоша и зашагал дальше.
      Они шли бесконечно долго. Делали привал и шли дальше. На каждом привале Степа заваливался на бок, засыпал, и его приходилось расталкивать...
      Постепенно темнота ослабла. В ней появились невидимые трещинки, в которые просачивался мутный молочный свет. Кромка неба посветлела. И постепенно, как на фотографической бумаге, положенной в проявитель, стали вырисовываться горы, дорога, фигуры идущих ребят.
      - Я сбил себе ноги, - тихо пожаловался Степа. - Я посижу.
      - Пусть сидит, - пробасил Микоша. - Мы будем возвращаться по этой дороге.
      - Сиди! - скомандовала Шуренция.
      Степа сел и стал разуваться. Его узкие глазки воспаленно блестели.
      - Ничего себе игра! - бормотал он вслед уходящим ребятам. - Но азбуку Морзе я знаю назубок...
      Микоша и Шуренция двинулись дальше. Теперь дорога была хорошо видна, и впереди на фоне синеющего неба четко вырисовывался плавный изгиб седла. Микоша оглянулся на Шуренцию. Лицо его спутницы оставалось по-прежнему розовым, и комочки бровей придавали ему непроходящее смешное выражение.
      Наконец они очутились на седле. И сразу перед их глазами открылась ослепительная панорама гор - серых, зеленых, бурых, заросших лесом и по-зимнему покрытых снегом. По левую руку горы золотились в лучах солнца, словно были политы желтоватым подсолнечным маслом. В пространстве между вершинами плыли сизые прозрачные облака.
      - Ой! - воскликнула Шуренция и сжала губы узелком. - У нас в Колодулихе нет таких... гор.
      Но Микоше не передавался ее восторг. Он внимательно всматривался в склоны гор, его глаза что-то искали. Наконец он повернулся к Шуренции и схватил ее за руку:
      - Смотри!
      - Где смотри?!
      - Прямо... на склон зеленой горы. Видишь, идут.
      По узкой, едва заметной тропе медленно двигалась нескончаемая цепочка ребят в черных пилотках с белой стрелой. Каждый "боец", как щитом, прикрывался зеленой веткой. Это делало "противника"
      почти невидимым. Но никакая маскировка не могла скрыть от Микоши идущую колонну. Он был рожден с глазами разведчика.
      Микоша криво улыбнулся и, глядя на идущих ребят, тихо сказал:
      - Держите свои веточки. Идите с заткнутыми ртами. Ваша песенка спета.
      И он сделал несколько отчаянных прыжков, забыв про усталость и ноющие ранки. Наверное, так после удачной охоты плясали настоящие жители пещер.
      Шуренция не выражала никакой радости. Ее лицо вытянулось и стало печальным. Печальная рыба-солнце!
      - Все пропало! - сказала девочка. - Мы не успеем сообщить в штаб о "противнике". Они придут раньше.
      Микоша почесал одной ногой другую и возразил своей спутнице:
      - Ничего не пропало! Надо совершить прыжок через горы.
      - Как ты прыгнешь через горы? Это сказки.
      - Это не сказки, это - Павел. Мой друг... Он летает на вертолете.
      Глаза девочки загорелись и погасли.
      - Он не полетит.
      - Если я попрошу, полетит. Вот увидишь - полетит. Бежим вниз!
      Шуренция стояла в нерешительности. В ее памяти почемуто возникла первая встреча с Микошей: "Знаешь, какой у меня палец?" - "Какой?" - "Железный. Как гвоздь. Не веришь?" Но то был совсем другой Микоша, не тот, что стоит рядом с ней на седле и, криво улыбаясь, говорит черным пилоткам: "Держите свои веточки. Идите с заткнутыми ртами". Она подняла на Микошу глаза и сказала:
      - Бежим.
      И они побежали. Вернее, побрели вниз. Они не могли бежать. Не было сил. Ноги скользили по крутой тропе, покрытой ржавыми пятнами мха. Хотелось пить, есть, спать, и от всего этого в голове стояло какое-то мутное гудение.
      Вскоре они миновали Степу. Он спокойно спал в траве неподалеку от тропки, свернувшись калачиком, вернее - большим пышным калачом. Ребята решили его не будить.
      - А если с вертолетом ничего не выйдет? - спросила Шуренция.
      - Выйдет!
      Качаясь от усталости, ребята спустились в виноградную долину.