- Да... - рассеянно ответил Котя, - знаю... Он - конюх в театре...
      Военлет пожал плечами.
      - Не знал, что в театрах есть конюхи... А часового убили сзади, ножом... Кто-то помогал белому пилоту.
      9
      На Петроградском фронте шли напряженные бои. Не было дня, чтобы землю не сотрясали разрывы снарядов. А по ночному небу плыли красные облака их, окрашивали в красный цвет горящие деревни.
      По дорогам, ведущим в город, медленно двигались фургоны с большими санитарными крестами на брезенте. В Петроград увозили раненых красноармейцев. В одном ряду с санитарными фургонами ехал необычный, разрисованный красными звездами фургон Героического рабочего театра. Но хотя на нем и не было красных крестов, внутри на сене лежали двое раненых: Яшечкин и Икар.
      Красноармеец находился в полузабытьи и только, когда фургон встряхивало на ухабе, тихо стонал. А потом затихал снова. Лежавший рядом с ним юноша был контужен взрывом гранаты и мучился головной болью. Но еще сильнее его мучило сознание, что Виктор предал его. Узнав о том, что брат в беде, он, Икар, не думая об опасности, поехал с красными на фронт, в первую же тревожную ночь сбежал от них вместе с краснозвездным фургоном. Помог снять часового... Держал аэроплан за хвост, чтобы можно было хорошо прогреть двигатель. Когда же появился этот сейчас лежащий рядом с ним в фургоне солдат, брат швырнул гранату и улетел один. Он мог убить и младшего брата этой гранатой, мог тяжело ранить. Но это не остановило поручика Воронова. Красные могли догадаться, что Икар - белый, и на месте, без суда и следствия пустить ему пулю в лоб. Хорошо, что здесь оказался Котя - этот славный мальчик из хорошей артистической семьи. Иначе бы крышка!
      Икар повернулся на другой бок и застонал, но не от боли, а от обиды.
      Что же будет дальше, когда его вместе с раненым бойцом привезут в Петроград? Ведь ему еще придется держать ответ перед Николаем Леонидовичем за похищенный фургон.
      Котя сидел снаружи фургона на козлах, рядом с красноармейцем, которому поручили довезти раненых до ближайшего госпиталя, а Котю сдать на руки родителям.
      Мальчик был подавлен происшедшим. Ведь оба его новых военных друга ранены, страдают, а о судьбе папы и мамы ничего не известно.
      И тогда Котя стал сочинять стихотворение про Яшечкина. Ему казалось, что если он сочинит стихи, то другу станет легче. Эта мысль подогревала мальчика. Колеса, гремящие по камням мощеной дороги, подсказывали ему стихотворный ритм: та-ра-та-ра, та-ра-ра...
      Жил Яшечкин отважный,
      Товарищ боевой.
      На третьей батарее
      Сражался как герой.
      - Ты чего? - спросил молоденький красноармеец, временный возница фургона.
      - Это стихи, - сказал Котя, - про моего друга. Которого ранили...
      Он шел под пули смело,
      От страха не робел.
      Из пушки бил по белым,
      Снарядов не жалел.
      Молоденький красноармеец широко раскрытыми глазами смотрел на Котю. Мальчик замолчал. Задумался.
      Та-ра-та-ра... та-ра-ра... - отбивали колеса фургона.
      Свинец горячий, вражий
      В бою в него попал.
      И Яшечкин отважный
      Как скошенный упал...
      Красноармеец все не спускал глаз с Коти. Сам же Яшечкин не слышал стихов, только что сложенных про него маленьким другом. Зато их слышал Икар. Он слушал стихи и в какое-то мгновение позавидовал раненому солдату, лежащему рядом на сене. "Про него слагают стихи, - думал Икар, - потому что он никому не изменял, выполнял свой долг. Он в фургоне, как в колеснице победителя а я еду бесславно, преданный братом! И никаких стихов!"
      Икар поднялся. Огляделся. Тихо выбрался из фургона. Некоторое время он шел за фургоном. Потом подался вправо. Перемахнул через канаву и скрылся в лесу.
      Никто не заметил его исчезновения.
      В это время Котя сочинил еще одно четверостишие:
      Гремела канонада,
      А Яшечкин лежал.
      В руке держал винтовку
      И руку не разжал.
      Когда фургон приблизился к станции, утром освобожденной от белых, Коте показалось, что прошло очень много времени. Может быть, год. Столько он успел пережить за минувшие два дня, так много изменилось в нем.
      Площадь перед вокзалом была изрыта снарядами. Деревья обгорели. Да и само здание выглядело, как после пожара. Стекла в окнах были выбиты. На стенах чернели зализы пламени. Над входом в вокзал развевался белый флаг с красным крестом. Здесь был создан эвакогоспиталь. Глядя на все это, трудно было поверить, что два дня назад вокзал был театром и здесь показывали спектакль, гремели одобрительные хлопки зрителей.
      Фургон остановился. Котя спрыгнул на землю. Заглянул внутрь. Яшечкин лежал один. Икара не было. Куда он делся? Может быть, его выкрали белые лазутчики? А может быть...
      В это время послышался мамин голос:
      - Котя! Мальчик мой! Ты жив? Котя!
      Маленький артист оглянулся и увидел маму. Она бежала через площадь к фургону.
      - Я как увидела фургон - сразу решила, что ты здесь!
      10
      В солнечный апрельский день замкового третьей бригады Яшечкина выписывали из госпиталя. Ему принесли гимнастерку, брюки, высокие стоптанные сапоги и шинель, терпеливо ждавшие своего хозяина в лазаретной каптерке.
      Яшечкин натянул на себя старое обмундирование и удивился, что оно висит на нем, словно с чужого плеча. После легких туфель-шлепанцев сапоги оказались непомерно тяжелыми, и каждый шаг сопровождался грохотом.
      Яшечкина покачивало от слабости, и когда он неторопливо спускался с лестницы, то крепко держался за перила. Голова кружилась, а в ушах стоял звон. В канцелярии ему сказали:
      - Демобилизован вчистую.
      - Как так вчистую? - недовольно переспросил боец. - У меня в полку обязанности. Орудие надо переводить на летнюю смазку.
      - Никаких орудий! С того света чудом выкарабкался, а еще подавай ему орудие. Сколько лет провоевал?
      - Считай, шесть лет.
      - И не навоевался, - усмехнулся начальник канцелярии. - Поезжай в полк. Сдай оружие. Получи денежное довольствие. И - домой.
      Яшечкин молча повернулся, вскинул винтовку за плечо и пошел к выходу.
      Весеннее солнце сразу ослепило его, и он некоторое время стоял, зажмурив глаза, свободной рукой держась за стенку дома. Пели птицы. А ветер с Невы пахнул морем. Яшечкин сунул руку в карман шинели и нащупал какую-то записку. Он вынул ее и долго разглядывал. Прочитать же не мог, потому что был неграмотным. Так и стоял он с запиской, собираясь попросить прочитать кого-нибудь из прохожих. Смутное чувство подсказывало ему, что записку написал Котя. Котя! Как живет его маленький друг? Вернулся ли в Питер или странствует со своим Героическим рабочим театром? "Сперва я подношу патроны, потом меня убивают..."
      Яшечкин стоял у подъезда с запиской в руках и все не решался подойти к кому-нибудь.
      Мимо шла девушка в красном кумачовом платочке, увидела красноармейца с запиской и сама поняла, что человеку надо помочь.
      - Вы что, товарищ красноармеец? - спросила она. - У вас затруднение?
      - Затруднение, - отозвался Яшечкин. - Прочесть не могу.
      - Давайте, я прочту!
      Яшечкин нерешительно протянул девушке записку. Она развернула сложенный вдвое листок и стала читать:
      - "Дорогой Яшечкин, когда поправитесь, приходите в сад Буфф. Буду ждать вас каждый день с четырех до пяти. А вот стихотворение. Я обещал..."
      Девушка удивленно посмотрела на бойца и стала читать стихотворение:
      Жил Яшечкин отважный,
      Товарищ боевой
      На третьей батарее
      Сражался как герой...
      Девушка читала, а боец стоял и, зажмурив глаза, слушал. А когда стихотворение кончилось, поскорее взял листок обратно и уже не выпускал из рук.
      - Где этот сад Буфф? - спросил он у "красного платочка".
      - Буфф? - Девушка задумалась. - Кажется, на Фонтанке. Это далеко.
      - Ничего, время есть, - сказал Яшечкин. - А за чтение спасибо вам.
      Девушка еще раз посмотрела на бойца, которому было посвящено стихотворение, и зашагала своей дорогой. А Яшечкин отправился искать сад Буфф.
      Каждый день Котя приходил в сад Буфф в надежде встретить своего боевого друга. Другой бы на его месте давно отчаялся. Ведь времени прошло много, а боец все не шел. Может быть, умер от раны? Может быть, вернулся на войну и некогда ему было ходить по всяким Буффам? А может быть, он забыл Котю? Разные сомнения одолевали мальчика. Но каждый день перед спектаклем Котя шел в сад Буфф. Шел под осенними дождями. Проторивал дорожку в свежем снегу. Прыгал через лужи, когда стало пригревать весеннее солнце.
      Вот и сегодня Котя прошмыгнул в калитку ворот и зашагал по саду. Было тепло. От дорожки шел пар. Мальчик подставил лицо солнцу и прищурился. Здесь пахло пробуждающейся теплой землей. Такой запах редко встретишь в городе. Это запах полей и перелесков. Котя шел по дорожке, пока не уперся в забор. Здесь сад кончался. А что, интересно, дальше? Котя заметил, что одна доска в заборе отставала. Котя отвел ее в сторону и просунул голову в образовавшуюся щель. Там тоже был сад. Только уже другой. В саду стоял желтый облезший особнячок, он как бы притаился среди темных стволов деревьев. Что в нем?
      Котя отвел доску дальше и, легко проскользнув в щель, очутился в соседнем саду. Прячась за стволами деревьев, мальчик приблизился к особняку. Все окна, кроме одного, были заколочены досками. Видимо, особняк был уже давно покинут хозяевами и стоял, холодный, заброшенный, в ожидании, что кто-нибудь откроет его заново, как Колумб Америку. Котя обошел здание вокруг - совершил кругосветное путешествие, - потом вернулся и, привстав на цыпочки, заглянул в единственное незабитое окно. Он увидел большую полутемную комнату, посреди которой горела маленькая чугунная "буржуйка". У огня сидел сутулый человек в шинели и занимался каким-то делом. Котя привстал еще выше и увидел, что человек чистит оружие. Перед ним лежало две горки револьверов. Он брал револьвер, неторопливо протирал его тряпкой, потом пыжевал коротким шомполом и, прищурив глаз, смотрел сквозь ствол на огонь. Чистое оружие человек клал в другую кучку.
      Во всем облике этого человека, который, как привидение, поселился в заброшенном доме, было что-то зловещее, недоброе. Некоторое время мальчик наблюдал за его работой. Потом отошел от окна и, соблюдая предосторожность, вернулся к щели забора. Он еще раз оглянулся на желтый облезший домик, отвел доску в сторону и тут лицом к лицу столкнулся с Икаром.
      - Икар!
      - Котя! Вы в Питере?
      - Икар, куда вы пропали? Я думал, с вами что-то случилось?
      - Целая история! - воскликнул юноша. - Потом расскажу. Как я рад вас видеть.
      - И я вас часто вспоминал, - сказал Котя.
      Так они разговаривали на границе между садом Буфф и садом таинственного особняка.
      И вдруг Икар спросил:
      - Что вы здесь делаете?
      - Послушайте, Икар! Там какой-то человек чистит оружие. Он похож на привидение.
      - Вы верите в привидения? - спросил Икар, силясь улыбнуться.
      - Когда привидение чистит револьверы, верю, - ответил мальчик. - Надо немедленно пойти и рассказать... об этом привидении.
      - Подождите! - воскликнул Икар, закрывая путь в сад Буфф. - Я сейчас схожу и посмотрю. А вы ждите меня.
      - Хорошо, - согласился Котя.
      - Дайте слово, что будете меня ждать.
      - Честное благородное... - неуверенно сказал мальчик. - Но зачем вам ходить? Вас могут убить.
      - Ничего. Я осторожно. Ждите меня здесь.
      С этими словами он шагнул в сад с заброшенным особняком, а Котя вернулся в Буфф.
      - Я пока поиграю в кегли, - сказал он вслед Икару. - Будьте осторожны!
      Вместо ответа Икар помахал рукой и зашагал к желтому особняку.
      Когда Икар подошел к желтому домику и заглянул в окно, там никого не было. И "буржуйка", стоящая посреди комнаты, не горела. Может быть, Котя на самом деле видел привидение, которое к приходу его, Икара, исчезло. Юноша еще раз обошел особняк, взошел на низкое крыльцо и постучал в дверь. Ему долго не открывали, а он стоял перед дверью и прислушивался.
      Неожиданно дверь отворилась, перед ним стоял человек с револьвером в руке. Икар не мог разглядеть его лица, да и не до того ему было, когда пистолет, нацеленный в упор, в любое мгновение мог выстрелить.
      - Не стреляйте, - пробормотал юноша, - я свой. Я - юнкер...
      И тут произошло то же самое, что полгода тому назад на сеновале в деревне Панево. Тот, кто угрожал ему револьвером, оказался его Виктором.
      - Виктор?!
      - Тихо, - шепотом сказал брат. - Заходи быстро и закрой дверь. Тут какой-то тип... ходил.
      Икар проделал все, что велел брат. Некоторое время они стояли и молча разглядывали друг друга, словно не были уверены, что они те самые, за кого принимали друг друга.
      - Я рад, что ты выбрался из этой истории, - наконец сказал Виктор.
      - Ты бросил меня, а сам улетел. Красные могли меня шлепнуть!
      Брат усмехнулся:
      - Но ведь не шлепнули! А если бы я остался? Нас бы наверняка уже не было в живых. Ты должен понять меня правильно.
      - Я пытался, - сказал Икар, - ничего у меня не получалось. Уж лучше бы умереть вместе.
      - Брось! Это мальчишество. Вместе надо бороться!
      Заметно прихрамывая, брат зашагал по комнате. Икар последовал за ним.
      - С кем это ты так громко объяснялся у забора? - спросил брат, садясь в темный угол.
      - Это Котя. Я тебе рассказывал о нем. Мальчик. Артист.
      - Артист?
      - Еще он стихи пишет.
      Икару очень хотелось, чтобы брат проникся его симпатией к Коте. Доверился ему. Но тот холодно спросил:
      - Он видел меня?
      - Да, - ответил Икар. - Понимаешь, он принял тебя за привидение.
      - Ладно. Сейчас не до шуток. Он видел оружие?
      Икар ответил не сразу. Он хотел соврать брату. Но сказал правду:
      - Видел. Но он никому не скажет. Это я беру на себя. Он очень порядочный мальчик. Из хорошей семьи...
      - Мы все из хорошей семьи, - мрачно сказал Виктор. - Его надо убрать.
      - Он уйдет, - с готовностью сказал Икар. - Он сейчас уйдет. Я уведу его.
      - Его надо убрать совсем, - жестко сказал Виктор и разрубил воздух ребром ладони.
      - Как... совсем? - Икар все еще не понимал, чего от него хочет старший брат.
      - Здесь склад оружия. Здесь явка. А этот твой новоявленный Пушкин... Словом, у тебя есть оружие?
      Икар покачал головой.
      - Зачем оружие?
      - Ты юнкер или баба? - забыв о предосторожности, крикнул Виктор и сунул в руку брата револьвер. - На, держи. Уведи его в глухой конец сада. И без рассуждений!
      Икар отвернулся. Потом, не поднимая головы, спросил:
      - Зачем ты вернулся в Петроград?
      - За тобой! - ответил Виктор. - Будем вместе. Вместе мы - сила. Но нас могут пристрелить, как щенков. Пойми это! Иди! Иди! Пока этот вундеркинд не сообщил в ЧК обо мне, а заодно и о тебе. Или ты за это время продался красным?
      - Виктор! - Икар резко повернулся к брату. - Уйдем отсюда. Уйдем куда-нибудь подальше.
      - Я не дезертир. Я связан словом. Мы еще зальем Питер кровью. Оружие есть, люди тоже... - Он оборвал свою речь на полуслове и вдруг схватил брата за плечи и с силой потряс его. - Иди! Быстро!
      Он буквально вытолкал брата за дверь. Очутившись на крыльце, Икар, прищурясь, посмотрел на солнце и, вдруг вспомнив, что в руке у него револьвер, проворно сунул его в карман куртки.
      Яшечкин шел по городу. Мимо дворцов, над которыми развевались уже успевшие выгореть и выцвести красные флаги. Мимо львов, каменных и бронзовых, добродушно смотревших на солдата и не боявшихся его винтовки. Он шел по мостам, ровным и горбатым. Звенел подковками по круглым пористым булыжникам и каменным плитам тротуаров. Винтовка с непривычки оттягивала ему плечо. И боец думал о том, что скоро расстанется с ней и, наверное, будет скучать по этой надежной тяжести.
      В руке у него была зажата Котина записка со стихотворением, которую Яшечкин намеревался хранить долго-долго, чтобы, когда выучится грамоте, прочесть самому. Это очень здорово - обходиться без "красного платочка", водить по бумаге пальцем и читать. Тогда и без ружья будешь чувствовать себя человеком.
      У какого-то низкого окошка боец остановился и поглядел на свое отражение, провел ладонью по подбородку: "Надо бы побриться, а то зарос, как домовой". И снова его подковки зазвенели по каменным плитам. Им бы звенеть чуть почаще, ему бы прибавить шагу. Но боец разнежился на весеннем солнышке.
      ...Котя наклонился над газоном, где множеством зеленых точек проклюнулась трава, и увидел подснежник. Мальчик обрадовался этому хрупкому голубовато-белому цветку. Хотел сорвать его, да пожалел. "Надо будет завтра перед спектаклем привести сюда маму и показать ей подснежник".
      И тут появился Икар. Котя выпрямился, вопросительно посмотрел на приятеля.
      - Ну конечно же, нет никаких привидений. Никакого оружия! - стараясь казаться веселым, проговорил Икар.
      Но Котя покачал головой:
      - Там был человек. Я точно видел. И оружие видел. Много.
      - Откуда может быть оружие? Ведь Юденича разбили. Война кончилась.
      - На днях белые убили комиссара. На улице, из-за угла, - сказал мальчик. - Значит, война не кончилась. Может быть, этот человек и убил.
      - Котя! Я прошу вас. Забудьте обо всем, что вам... привиделось.
      - Я должен пойти рассказать. Это наверняка белый.
      Икар был расстроен. Он не знал, что делать, как сломить упорство этого удивительного мальчика. Карман куртки неприятно оттягивал револьвер.
      - Зачем это придумали - красные, белые... - пробормотал он.
      - Чтобы отличить друзей от врагов, - ответил Котя.
      - Разве у вас есть враги?.. Котя, вы должны мне дать слово. Поклясться, что никому не расскажете про это... привидение.
      Котя покачал головой.
      - Ради нашей дружбы!
      - Ради дружбы делают только честные дела, - ответил мальчик и собрался уходить.
      Но Икар не отпускал его, он все хотел вырвать у мальчика клятву. Он хотел спасти своего маленького дружка. И так он уже столько раз обманывал его. Ему хотелось вынуть из кармана револьвер и забросить его в Фонтанку. Пусть идет ко дну.
      Но он не мог этого сделать. Он был связан с братом. С его злобой и беспощадностью.
      - Котя, я прошу вас! Котя!
      И вдруг послышался слабый треск, доска в заборе отошла в сторону и перед Котей и Икаром возник худой человек с серым лицом и ввалившимися глазами. Он шел, прихрамывая, прямо на них. В руке у него был зажат револьвер.
      Икар невольно заслонил собой Котю.
      - Отойди! - скомандовал Виктор, поднимая руку с оружием.
      Тогда Икар повернулся к Коте.
      - Котя, я прошу вас, поклянитесь мне... ему... И все обойдется.
      - Отойди! Я дважды не повторяю!
      Икар отшатнулся в сторону:
      - Котя! Котя... прошу!
      Котя почувствовал, что сейчас произойдет что-то страшное. Такое, как там, у деревни Панево, когда белый пилот угонял аэроплан.
      Если бы рядом был Яшечкин! В какое-то мгновение мелькнула мысль убежать! Но он понял, что бежать некуда. Он окружен врагами. И тогда он поглубже вздохнул и посмотрел прямо в лицо озлобленному хромому человеку. Он хотел увидеть его глаза, но увидел только один глаз. Маленький, черный, железный.
      Грохочущее пламя обожгло грудь, сердце, лицо. Деревья покачнулись и стали проваливаться в темную бездну. И весь мир, с весенним солнцем, с запахом земли, с невской свежестью, опрокинулся и растворился в густой, топкой темноте.
      Яшечкин услышал выстрел у входа в сад Буфф. Боец сразу почувствовал что-то недоброе. Привычным движением сорвал с плеча винтовку и побежал вглубь. Бежать ему было трудно. Деревья расплывались в глазах. От слабости солдата качало из стороны в сторону. Он увидел сутулую фигуру в шинели, которая, хромая, поспешно удалялась в глубь сада.
      - Стой! - крикнул красноармеец. - Стой, стрелять буду!
      Фигура прибавила ходу. И тогда Яшечкин вскинул винтовку, прицелился и выстрелил. Фигура замерла, уперлась в забор руками, словно хотела свалить его, и вдруг медленно стала сползать на землю. И тут боец увидел Котю. Он лежал на земле, словно не погиб, а уснул. Рядом с его щекой рос весенний первоцвет, голубовато-белый подснежник...
      11
      А театр готовился к спектаклю. В зале уже зажглись тусклые лампы, и публика заполняла места. В театре было прохладно и гардеробом не пользовались, сидели в пальто, в шинелях, в бушлатах.
      От дыхания шел пар. И все-таки здесь был настоящий театр, а не вокзал. Сюда приходили без винтовок, и у подъезда не стоял бронепоезд под парами.
      Уже пора было начинать спектакль, но артисты почему-то медлили.
      Публика не волновалась: все привыкли к перебоям военного времени. К перебоям с электричеством, с дровами, с хлебом...
      В зале говорили вполголоса, и было сравнительно тихо. Зато за кулисами, вдали от сцены, голос Николая Леонидовича звучал в полную силу.
      - Это вопиющее безобразие! Вот до чего довела Котю его самостоятельность. Он опаздывает на спектакль. Потомственный артист!
      - Он же ребенок! - пытался урезонить директора бывший артист императорских театров.
      - Он артист! У артистов нет возраста! Они служат в театре.
      - Коля, что ты говоришь?! - вмешалась в разговор Котина мама. - Он сейчас придет. Он всегда приходит к спектаклю.
      Николай Леонидович тяжело опустился на стул и уже в который раз достал из кармана часы, щелкнул крышкой.
      В это время дверь отворилась, и в комнату вошел администратор, подталкивая вперед мальчика. Мальчишка был рыжий, с большими круглыми глазами, в которых застыли страх и любопытство.
      - Вот нашел мальчика... добровольца. На случай, если Котя задержится!
      - Гримируйте мальчика! - скомандовал Николай Леонидович. И, повернувшись к нему, спросил: - Боишься?
      - Боюсь! - честна признался артист-доброволец.
      - Молодец! - похвалил его Котин папа. - Я, когда в первый раз шел на сцену, думал - умру от страха.
      - А реветь там можно? - совсем тихо спросил мальчик.
      - На сцене нельзя. А здесь уже нет времени. Потом поревешь. Давайте третий звонок!
      И он стал объяснять мальчику, что он должен делать на сцене.
      Едва отзвенел звонок - сигнал к началу спектакля, - как лампочки в зале зажмурились, потом совсем погасли.
      Занавес медленно поплыл влево и вправо. Артисты вышли на сцену.
      - Мы вам покажем представление из французской жизни...
      И вдруг в зале, в тихом замершем зале, послышались неторопливые, тяжелые шаги.
      Зрители невольно оглянулись, а артисты, прикрываясь ладонями, как от бьющего в глаза солнца, тоже стали всматриваться.
      По залу в проходе между кресел шел красноармеец и нес на руках мальчика.
      Сперва в зале подумали, что так полагается по спектаклю. И кто-то даже хлопнул в ладоши. Но в следующее мгновение всех, и зрителей и артистов, охватило ощущение беды. Потому что красноармеец был настоящий, а у мальчика безжизненно запрокинулась голова и рука повисла.
      Это Яшечкин нес по залу своего маленького погибшего друга. Бойца качало от слабости, от усталости, но он шел из последних сил, прижимая к шершавой шинели мальчика. Так он дошел до конца зала и положил Котю, очень осторожно положил, на край сцены.
      - Котя!.. - прошептали все, кто был на сцене.
      - Котя! - крикнул отец и растерянно обвел всех взглядом. - Нет, нет! Наверное, нужен врач. Товарищи, - обратился он к зрителям, - среди вас нет ли врача? Мальчику плохо...
      А мама уже стояла на коленях у изголовья сына не в силах поверить тому, что случилось.
      - Не надо врача, - тихо сказал Яшечкин: - Не успел я...
      Больше он ничего не сказал, только поднял тяжелую руку и стянул с головы фуражку со звездочкой.
      И сразу все, кто был в зале, поднялись с бархатных кресел и стали поспешно снимать кто бескозырку, кто фуражку. А артисты на сцене сняли фригийские колпаки и шляпы, какие простые люди Франции носили во времена революции.
      Кто-то подошел к Коте и накрыл его красным флагом.
      И все поняли, что война не кончилась. Война между красными и белыми. Не на жизнь, а на смерть. И Котя был в этой войне бойцом. А у бойцов нет возраста.