Образы раздавал,
      кто в какой облекся:
      кто в синий хитон,
      кто в какой балахон,
      кто в купеческий халат,
      кто сам себе не рад,
      кто иконку нацепил на грудь,
      кто "Прости, не обессудь",
      кто подался в монастырь,
      кто сам себе упырь,
      кто молится с девяти до пяти,
      кто "Прости меня, брат, прости",
      кто джином бутылочным
      торгует на барахолке,
      кто торгует гондонами
      фирмы "колгер",
      кто превратился в зимнюю шину
      для автомашины,
      кто в манекен молодого,
      улыбающегося мужчины.
      кто в девицу Яркая-Жизнь,
      что слегка сошла с ума
      прогоркла, одинока, подзаборна, дика
      и тосклива как пила...
      Кому комплименты принимать,
      а кому за другого умирать.
      Кому с лавровым венком стоять,
      кому телом торговать.
      Кому под пресс живым ложится,
      кому с врагом ужиться...
      Но сироты российские однажды устали от стиля А.А. Бросили камень в "ЛК" да и напакостили, как положено, А.А. на стол. И на этом злодейская его карьера кончилась: дух А.А. потерял силу, трубы на всероссийском органе А.А. прохудились, проржавели. А.А. удалился на пенсию, а молодежь подалась строить светлую, прекрасную, вечно юную Новую Святую Русь. Пошлость опротивела, попки омерзели, разврату по горло. Хватит! Сволочей, лжеучителей и фарисеев, как тараканов, вытравили. Церковь истинная родилась, святые отцы пришли! Они с чистой совестью берут на себя крест, и есть за кем идти, и на кого положится, и кому душу вверить, и раны свои открыть, и тайны задушевные доверить.
      ...А.А. поседел от злобы, заперся, зубами скрежещет: партию проиграл, - но да никто не слушает. От его Дин, Ундин, Юлий, и прочих поэтесс-резвое-перо прах развеялся. "ЛК" закрылся, как только обличили его тайного гения, инспиратора, учителя и крестного отца. И уже даже пожухлыми страницами желтой прессы А.А. не рекомендуют зад подтирать, а только сжечь и по ветру развеять или сгноить где-нибудь на подмосковной свалке... Литературная мафия прекратила свой век. Невинно осужденных выпустили из лагерей, среди них оказалось много святых. И никто больше не захотел читать эту грязную, пасквильную, газетную помойку по имени "ЛК".
      Cтрррашная секта Муха Це-це,
      или мытарства Левы Пчелкина
      Отец Лаврентия Пчелкина Аврам Лотович Ноевич, патриарх-полковник Фрунзенского военкомата и профессиональный психиатр, женился на Двойре Максимовне Лишней незадолго до войны, счастливо минуя ежовые рукавицы сталинского режима, ежовские камеры и, пролетев мимо Бутырки, освоился в какой-то мелкой штатной камере ШИЗО, где здоровых парней превращали в отпетых шизофреников, за что платили Аврааму Ноевичу паек в 200 р. Молодой тезка шефа ГПУ был не в ладах с отцом - комплекс Эдипа и вообще "отец-плохой-человек-и-лучше-б-его-и-не-было... но лучше б и меня не было... и вообще никого и ничего не было. Дырявая пустота". И мама Лавра Дебора Лишняя была единственным утешением, единственном сосцом питающим - лишняя для всех, только не для него. Всепреданная Лаврентию домохозяйка, умопомешанная на неврозах, ежедневно рентгеноскопирующая мальчиковские легкие: не залетела ли в них зловредная бацилла буржуазной западной идеологии?
      Развивался Лева пышно. В пять лет его уже прочили в профессора, в шесть читал трактаты Оригена, а в семь стал последователем протоиерея Иоанна Меендорфа. После чего, энергично отвергнув школу оккультиста Штайнера и телемост "Новая Деревня (подмосковная деревня, где служил о.Александр Мень) Тель-Авив" (обращение тогдашнего Израиля эпохи Голды Меир) вместе с версией православия эпохи Александра Меня, улизнул куда-то в святую фарисейскую академию имени первосвященника Кайафы, куда-то в Кретин-сити да подальше в Оклахому, где сплошь охламоны, соломоны, мудрецы, ушастики и головастики, да только чуждо донельзя, и выплакаться даже некому. Соседская девочка Анастасия, дочка эмигрантов царского рода, первой отметила наследственную параноидальную склонность Лаврика к тому, что психиатры называют фиксированными идеями. И Авраам Лотович забрасывал Левочку письмами: "...Не пора ли возвратиться... и одуматься, и подлечиться. Есть таблетки против диссидентства... и зачем раскалываться пополам, когда надо собраться с силами и стать мужчиной..." Лева эти письма сжигал на медленном огне, а на отца подавал в суд штата Оклахомы, где бурно выступал против родительского эдипова комплекса и требовал десятилетнего срока заключения для Зигмунда Фрейда, оставившего бренный мир сей не менее как полвека назад.
      Из школы Лева вышел кандидатом пустословия, доктором мытарологических наук. Описал в бумажной диссертации свои мытарства. Кошмарные сны родового подсознания приняли образ крестовых походов в защиту веры Христовой в пользу Игнатия Лойолы, Франциска Ксавье, Вильгельма Овирнского и Винцента из Бовы. Альберт Великий в ту пору был его кумиром.
      В Оклахома-сити Лева выдавал себя за профессора Московского университета, хотя его вполне устраивал статус дворника с его постыдным для россиянина американским подданством. Диплом доктора инквизиции, тайного советника при иудейском синедрионе, а также статус еврея-погромщика Лева схватил едва ли не одновременно, на лету, где-то за полгода, летая от одной платоновской академии к другой, от Оксфорда к Сорбонне и обратно, и оттуда в областной педагогический институт имени Крупской на кафедру критики анабаптизма. Еврей становится погромщиком из страха быть гонимым.
      В Америке Пчелкина не полюбили за его ненависть к Зигмунду Фрейду и войну на дядю Сэма и американскую Фортуну. Небоскребы Нью-Йорк-сити Лева ненавидел органически, и в своих розовых ночных мечтах видел себя изобретателем портативного взрывного устройства: прилепил, как переводную картинку, на стенку туалета и - взрыв, и нет его, этого громилы с цементными ячейками! Способ прославиться в элитарных кругах Левочка нашел следующий: выдумал термин "авторитарные секты". Труд написал глобальный: от Августа Нерона до Гитлера и от опричнины до ГПУ и Берии. По умному трактату умной пчелки, авторитарность была свойственна равно Вольтеру, Марату, Людовику XVI, Екатерине II Великой... И вообще попытка навязывать кому-то собственные мысли, точки зрения, магические зеркала словесных ухищрений Лева Пчелкин рассматривал как авторитарный вызов обществу.
      В то время в Америке возникла махровая тоталитарная секта по имени "Милитаристская Муха Це-це". Входили в нее отпетые уголовники, крестные отцы мафии, какие-то кайфующие "христы" и лысые змеепоклонники. И общим для них было: накурившись марихуаны, с настоящими автоматами в руках угрожать родителям самоубийством, если те не взорвут Капитолий или что-нибудь подобное. Профсатанисты эти мечтали учинить государственный переворот с целью захвата власти и передачи планеты Адоная* (*Адонай - одно из имен Божиих в Ветхом завете) своему покровителю доброму Люциферу. Ленечка однажды подумал: что, если сатанисты придут к власти и начнут громить христиан, и повторится ситуация при Диоклетиане, Нероне и Никите Хрущеве? Нет, он этого не вынесет! Больше всего на свете Лева боялся боли и гонений, и чтобы не сойти с ума от страха и не оказаться где-то в деревенском жуть-холодном погребе, Лева начал размахивать жупелом всегосударственной глобальной опасности для мирового сообщества со стороны тоталитарных сект. Призвание крестоносца Лева ощутил давно, ещё с трёх лет, когда, упорно писаясь по ночам в постели, развлекал себя тем, что махал деревянной выточенной саблей, воюя против мистических противников Христа. Те в ужасе разбегались. Вид Левочки Пчелкина был угрожающе страшен, триумфально-всепобедителен. Мама любовалось Левочкой и говорила: "Какой ты у меня сильный! Какой ты у меня умный! Какой ты у меня добрый!.."
      И не беда, что тоталитарные секты пока роились исключительно в сознании Левы Пчелкина. Перенести эту бациллу в чьи-то худосочные легковоспримчивые к страхам и подозрениям мозги стоило немногого. И Лев раздул апокалиптический пожар, сделав из мухи СЛОНа (соловецкий лагерь особого назначения) и спихнув в него с клеймом "авторитарные секты" всех - от хатха-йоги до кришна-сознания, от сциентологии до аум-синрике, от московской патриархии до Богородичного Центра. И не беда, что ни одна христианская церковь, или секта, как её ни называй, не стремилась к захвату власти. Ну где видели вы каких-нибудь михаил-архангельцев, безобидных хлыстов, иннокентьевцев, иоаннитов, духоборов, молокан, чтобы стремились к захвату власти террором и через вооруженное восстание? Разве хлысты состояли в правительстве Столыпина или духоборы в адъютантах Александра III, или у молокан обнаруживали склад военного оружия? Напротив, вместе с Львом Толстым выступали против войны, за соблюдение заповедей!
      --------------------------------------------------------------------------
      ----
      Вернулся в Малороссию Левочка с откровенным желанием расправиться с милитаристской сектой "Муха Це-це", этим металлическим маленьким носорогом, тычущимся в его крошечное сердце. Идея тоталитарных сект была горячо воспринята, и, подобно Григорию Богослову, вселенскому учителю, знакомые и недруги окрестили Левочку Пчелкина "вводитель новшеств". Одинокий был человек - Пчелкин. Единственная подруга - кушетка деревянная, и единственный друг металлический компьютер. Да гемофилическая жена, преданно смотревшая Ленечке в рот - кого-то ей напоминал... В одной стукачески-богемской компании, где гебисты распивали французское бордо с кинематографической богемой, плотный дядя с сигарой во рту посоветовал Левочке написать увесистый трактат "Тоталитарные секты в СССР" и предоставить его в оный подотдел ГБ. Лева углубился в родовое созерцание. Что-то не помогали призраки от Авраама Лотовича Ноевича... Даже и мама Двойра Лишняя оказалась ну совершенно лишним человеком, как те лишние люди времен Писарева и Чернышевского, разные Печорины и Онегины.
      Лева нанес спешный тайный визит в Библиотеку Потусторонней Литературы и, найдя английский трактат "Авторитарная секта Муха Це-це" запомнил его наизусть, сделал ксерокопию этой опасной египетской полуразвалившейся куклы и, вернувшись домой на Семеновский бульвар 35В-121, спешно сел за компьютер. Аскетическая койка для медитаций стояла здесь же рядом. Зеркало, рукомойник, заплесневелый хлеб и чашка кофе - чтобы мысль ярилась, пенилась, летела, выдымливалась через форточку и легким облачком осаждалась в чьи-то воспаленные деструктивно-террористические умы... Воображение Левы распалялось, умноженное переведенным американским трактатом: "Банды готовят захват власти... Руководители секты разрушают семьи, избивают мальчиков, насилуют девочек, иногда и наоборот... Шантаж, угрозы, не брезгуют никакими средствами... Мучают старух, отрезают уши детям, обменивают почки на квартиры..."
      Нашлась организация, предоставившая улей для нашей ядовитой пчелки. И хотя мед вышел радиоактивный, кто-то его ел и даже губы облизывал. Впрочем, фантазия Левы кончилась очень скоро и, положив американский подлинник слева от компьютера, Лева просто сдирал, называя вещи чужими именами. Вооруженные бандиты, марихуанщики и крестные отцы приняли в крестоносном сознании нашего поборника погромов образ сект "Аум-кукуку", "сатанология", "чужое сознание", "Патологический центр", "сквозная дыра НЛО"... Танатические упыри и кентерберийские привидения вылетали из пчелкинского трактата и оседали на страницах желтой прессы.
      ...И вот мир заговорил: "Великая беда!.." И у кого-то папа получил инфаркт от мысли, что если жена его уйдет в тоталитарную секту, то отберут квартиру, вынесут приговор, будут жечь утюгом, колоть иголками и вообще не то что жить умереть не дадут... И пошла писать счетная машина... Да нет, не арифмометр и не в фирме "Гарден Грейт Бритн" - стали души счеты Лаврентию предъявлять: сколько жизней погубил, сколько семей расстроил. Один Левочка Пчелкин зла в России причинил тысячекратно больше, чем все эти в сумме выдуманные им тоталитарные сектанты. Сколько людей выбросилось из окон! Сколько душ травмировалось от этой желтопрессной газетной клеветы! ...А жареное подхватили и газета "Московский живодерец", и "Кухня НЛО"... Пчелкина читали всюду: от туалета в академии общественных наук до партера в первых рядах Большого Театра в антракте между вторым и третьим актом "Спящей красавицы" Петра Чайковского. Эксперимент удался, и зеленый спрут потирал руки. ...Тоненьким пинцетом однажды во время тонкого сна дьявол неприметно положил в правую руку спящему Леве (дело было в Оклахома-сити) маленькую коробочку со страшною бациллой. При перелете на "Боинг-404" Лева спрятал коробочку в боковом кармане штанов и, оказавшись на российской почве, вдохновенно открыл этот маленький опус дьявола, выпустил бациллу.
      ...Секта по имени "Ядовитая Муха Це-це" распространялась со страшной силой, как туберкулезная палочка, как лепрозорийная эпидемия, как красная чума... Внезапно стали порождаться какие-то авторитарные, автократические, суицидальные, танатические... одна за другой секты. И возникла секта "паранудистов", и другая, где детей зачинали в пробирках и рожали от упырей, сходящих сниже... И третья, где уже не жили - умирали, а где-то вообще провисали в безостановочном кошмарном сне - и кайфовали. Бацилла распространялась с немыслимой скоростью, отравляя российские воздухи...
      В храмах забили в колокола. Некогда Леву Пчелкина приняли как своего, и борцу против тоталитарных сект предоставили патриархальный улей. Но добрый Лева передавил всех своих соперников, и от него спешно решили избавиться. Гемофилическая его подруга ошалело отшатнулась: Лева терпит крах!.. И вот Леве приходят каббалистические квитанции и огромные счеты... И уже никто не дает ему ссуды и не подписывает фиктивные счета и лживые трактаты... И Лева решает, чтобы не сойти с ума после исповеди в православном храме, подать на себя в суд и судить самого себя, и вынести обвинительный приговор, и приговорить себя обратно вернуться из России в Оклахома-сити, чтобы запереться в очередной компьютерной келье с гемофилической подругой, деревянной аскетической кушеткой, краюхой американского хлеба, маленьким телеоком и компьютером на случай вдохновения. И больше никого и ничего.
      Дебора Лишняя лишилась чувств. Авраам Лотович, несчастный его отец, в последний час вообще предал сына анафеме и зарекся даже заговаривать о нем с директором местной маслобойни, где иногда подпитывался. ...А счета всё прибывали - от загубленных, загробленных, от проклятых им, от покрытых научным матом, от тех, кому бумажная террористическая банда Левы Пчелкина выколола глаза, кого заковала в кандалы, у кого отняла детей... И хотя ничего этого не было - но кругом рыдали и кричали, и из всех окрестных комитетов за спасение стариков и жертв красного террора сыпались петиции и опять же счеты, счеты, счеты...
      Бедная голова Левы Пчелкина посыпалась серым пеплом. В ночи Лева смиренно становился на колени и каялся перед еврейским Богом. Яхве ему не отвечал. Не помогал и христологический трактат Василия Великого. Не отвечал и светлой памяти усопший американский протоиерей Иоанн Мейендорф, учитель и наставник Левы Пчелкина. Занудная московская библиотека иностранной литературы предъявила счет за плагиат: никакой тоталитарной секты "аум-кукуку" в России не существовало, её имидж списан дословно с американской авторитарной секты "Металлическая Муха Це-це"... Счет за плагиат был столь огромен, что его одного хватило бы, чтобы дать Леве пятилетний срок. А таких счетов были тысячи, и Леве грозил срок пятитысячелетнего тюремного заключения. И бежать было некуда, и все границы перекрыты, и таможни предупреждены, и уже не провести обратно в штат Оклахома-сити американскую бациллу в маленькой коробочке...
      Затравленный Лева бессильно падал после молитвы на пыльный, никогда не подметаемый паркетный пол и тяжело дышал. Ему мерещилось: ничего этого нет... Миновало наваждение. Жизнь начата заново - красивая, счастливая и благородная. У Левы прекрасная семья. С ним Пресвятая Дева, с ним Господь - Царь мира Иисус Христос. У Левы светлая работа и верные друзья. Дети любят своего прекрасного и щедрого отца. Ах, если б можно было бы начать такую жизнь!.. Но родовая чугунная плита... И уже ничего нельзя сделать... И какая-то лысая певица из отдела сциентологических наук предлагает Леве просмотреть предыдущие воплощения и совершить регрессию через машину времени куда-то в тьму доисторических времен: быть может, в ту отдаленную эпоху Леве впервые пришло в голову шантажировать самого себя и мир? И облако параноидальных страхов вылетело из гробницы Тутанхамона или Тамерлана, вызвав едва ли не третью мировую войну всей мировой общественности против тоталитарных сект, выдуманных и размноженных, подобно опаснейшей бацилле, в разгоряченном уме Лаврентия Семеновича Пчелкина, кандидата подлоговедческих наук...
      Левин адвокат читал трактат подзащитного и думал: надо же, каких наплодил уродов - какие-то сплошные шимпанзе, олигофрены, летающие чучела... Где он таких людей-то изобрел? Такого и в помине не было! Адамов род наш отравил, ассимилировал дьяволоцивилизацию среди Божьих людей... Общественное мнение негодовало. А по кухонному столу Левиной кухни ползали безобразные наглые тараканы, и не ночью, а днем, и Лева видел в этом явный апокалиптический знак к тому, что близки времена антихриста... А когда дядя по материнской линии Ноев Ковчег-Апокалиптический позвонил Леве и вежливо предложил услуги адвоката на суде, Лева, грубо выругавшись, бросил трубку. Ему не нужны никакие услуги! Его интересуют только заслуги!
      Дама из отдела регрессивных воплощений видела Леву Пчелкина заключенным Освенцима в безобразной рваной пижаме, клиентом сумасшедшего дома, экскурсоводом из паноптикума и жрецом из храма древнего Содома, родственником Раав-блудницы (что выжила во времена Иерихонского погрома)... Но ни одна из этих сумасбродных деталей не приносила утешения Леве. Увы, его род был не от древней Сарры и не от Рахили, и вообще, что бы там ни говорили, гробницы были заперты, духи вернулись на свои места, и пришлось держать ответ.
      ...В одном из сумасшедших снов Леве мерещилось: он становится кумиром молодежи. У него такое же рваное сознание, как у этих маленьких сирот. И один из буйнопомешанных гностической секты марихуанщиков молится на его портрет, висящий прямо над кабинетным столом. Всем, кто входит в комнату, резким движением руки наклоняет голову, заставляя кланяться ему - мученику то ли некоей правды, то ли некоей отпетой лжи Леониду Пчелкину. Но, впрочем, как всё перепутано, как перепутано!.. И ничего нельзя понять...
      Уже Левочка ничего из себя не изображал: ни доктора наук, ни пришлого профессора в пенсне, ни обличителя крысиных нравов, ни погромщика бандитов, ни борца против сектантов. Уже ни на что это не было сил. Левочка беспомощно метался по квартире, брал в руки трубку, набирал номер, кому-то что-то говорил, о чем-то просил... Последней инстанцией, как понимаете, оказался дорогой Левин папа Авраам Потопович Красный-Коммунистический-Рай. Папа Левы просто упихнул своего седеющего сына в местную психушку, где доктор Обрыдень, молодой статный интеллигентный мужчина, сын известного профессора-психиатра, терпеливо выслушивал Левины рассказы об опасных тоталитарных сектах, обличителем которых был он в оные святые времена, и как он пострадал за христианство, и какой он мученик (родовой) и какая честь, его, Левочку, лечить инсулином... И что сам подвергся участи тех, кого ещё недавно призывал четвертовать, заживо расчленять... на гауптвахту, в темницу ставропигиального свято-преображенского монастыря на Соловках - поджигать пятки на медленном огне, допытываться правды на допросах и т.п. И вдруг весь этот бред умалишенного обернулся против Левы, и Лева осознал себя тем самым допрашиваемым из апокалиптической секты "Аум-кукуку". И тем самым здоровенным импотентом из агрессивной секты "Патологический центр", и тем самым лишенным сознания из секты "чуждо-сознание". ...И его пытали и допрашивали, и помещали в камеры, и расчленяли, и опять собирали по кусочкам. И где была мама Дебора Лишняя и его гемофилийная подруга жизни? И где стоял его верный друг компьютер? И где ждала его верная подруга по имени Деревянная Кушетка?.. Ничего этого не было, и Лева ожидал часа, когда его освободят из каталажки и, взявши под руки, как опаснейшего из мировых преступников, выдворят за пределы федерации человеческих содружеств, чтобы больше ничего подобного не было на земле, и мог водвориться на ней мир, радость, братолюбие, доверие, любовь, служение ближнему и Царство Иисуса, Сына Божия, распятого безумною любовью к нам.
      февраль 1997г.