Яковлев Николай Дмириевич
      Об артиллерии и немного о себе
      {1}Так обозначены ссылки на примечания. Примечания после текста.
      Аннотация издательства: Автор в июне 1941 г. стал начальником Главного артиллерийского управления РККА и все годы Великой Отечественной войны руководил этим важным органом, связывавшим Ставку ВГК и Генеральный штаб с наркоматами и заводами, осуществлявшим обеспечение фронтов вооружением и боеприпасами. В своей книге, рассчитанной на массового читателя, Н. Д. Яковлев дает возможность оценить всю масштабность и значимость ГАУ в решении важнейшей проблемы - обеспечении действующей армии основными средствами для ведения успешной вооруженной борьбы.
      Биографическая справка: Яковлев Николай Дмитриевич (1898-1972), маршал артиллерии (1944). Член КПСС с 1923. В Советской армии с 1918. Участник Гражданской войны. Окончил артиллерийские курсы (1920), Академические курсы усовершенствования комсостава (1924). Участвовал в советско-финляндской войне. В июне 1941 генерал-лейтенант. В 1941-1945 начальник Главного артиллерийского управления (ГАУ) и член Военного совета артиллерии Советской Армии. Руководил обеспечением действующей армии вооружением и боеприпасами. В 1946-1948 начальник ГАУ - 1-й заместитель командующего артиллерией Вооруженных Сил СССР, с 1948 заместитель министра Вооруженных Сил СССР, с 1953 1-й заместитель командующего, в 1955-60 -главнокомандующего Войсками ПВО страны. С декабря 1960 в Группе генеральных инспекторов Министерства Обороны СССР. Депутат Верховного Совета СССР в 1946 - 50. Награжден 6 орденами Ленина, 2 орденами Красного Знамени, 2 орденами Суворова 1 степени, орденом Кутузова 1-й степени, Трудового Красного Знамени. (Великая Отечественная война. Энциклопедия. Москва. "Советская энциклопедия", 1985. Стр. 824.) \\\ Андриянов П.М.
      Содержание
      Глава первая. Путь в РККА
      Глава вторая. Накануне
      Глава третья. Вступаю в должность
      Глава четвертая. Враг - у стен столицы
      Глава пятая. Обстановка улучшается
      Глава шестая. Ближе к войскам
      Глава седьмая. Военная приемка
      Глава восьмая В тесном содружестве
      Глава девятая. Год решающих побед
      Примечания
      Глава первая. Путь в РККА
      Шел январь 1917 года. По-прежнему грохотала первая мировая война, перемалывавшая на своих огненных полях сотни тысяч людей, одетых в солдатские шинели. Эту страшную убыль нужно было беспрестанно пополнять. И вот, согласно очередному царскому указу, на действительную военную службу призвали уже сравнительно молодую поросль - граждан России мужского пола рождения 1898 года. Месяц и день рождения в расчет не шли. Поэтому, хотя я и родился 18 декабря 1898 года (по старому стилю), в начале января 1917 года уже оказался рядовым 1-го взвода 13-й роты 178-го пехотного запасного полка, расквартированного в городе Старая Русса, что в Новгородской губернии.
      Кстати, хочу сразу же отметить, что по действующему тогда закону сын из семьи, имевшей кроме него одних лишь только дочерей, призыву на военную службу вроде бы и не подлежал. И хотя я в полной мере подпадал под этот закон (братьев не имел, сестер было семеро), меня все-таки призвали.
      Провожали меня отец, Дмитрий Яковлевич, около сорока лет проработавший в городской пожарной команде города Старая Русса, да мать, Ксения Семеновна, безмерно добрая женщина, и жизни-то не видавшая через свои кухню да корыто.
      На службу я пришел без всякой специальности. Но так как успел окончить до призыва высшее начальное училище (было тогда и такое, равное, пожалуй, современной восьмилетке), то считался вполне образованным солдатом.
      В роте нас быстро одели. Правда, нам, восемнадцатилетним парням, форма подчас не подходила, была велика. И тогда дюжий каптенармус тут же самолично подрезал шинели, ушивал воротники гимнастерок. Но вот с сапогами даже он ничем помочь нам не мог: у меня, например, в каждое голенище свободно входило по кулаку.
      Отделенный командир полуграмотный ефрейтор Шорохов и взводный унтер-офицер Тарас показали, как на ночь складывать гимнастерки и брюки. Но... В первую же ночь мы были разбужены диким криком, за которым тут же последовала резкая команда: "Молчать!" Оказалось, что это наш унтер-офицер, дождавшись, когда все уснут, начал проверять выполнение данных указаний. И обнаружил одного из новобранцев, который лег спать в брюках. Его-то он и огрел несколько раз своим ремнем...
      Замечу, что в те времена зуботычины, которыми награждали унтеры подчиненных им солдат, были, что называется, в порядке вещей. Правда, в нашем взводе ни Тарас, ни Шорохов этим в общем-то не увлекались. А вот в соседнем, 2-м, молодые солдаты постоянно ходили то с побитыми носами, то с синяками.
      Зато наш взводный унтер-офицер и отделенный с повышенной придирчивостью учили нас строю, владению винтовкой, заставляли зубрить уставы, имена и титулы членов царской фамилии и своих прямых военных начальников. И не дай бог было забыть какую-либо мелочь или не назвать после ответа самого отделенного "господином отделенным"! Тут уже пощады не жди.
      Офицеры в роте бывали всего лишь по два-три часа в день, один лишь ротный командир иногда находился в канцелярии дольше. Так что главным начальником для нас фактически был фельдфебель с громкой фамилией Суворов.
      В начале февраля приняли присягу на верность царю и отечеству. А вскоре Россию потрясли революционные события. Вот тогда-то мы, новобранцы, и наслышались таких названий, как эсдеки, эсеры, большевики, меньшевики...
      Приняли присягу теперь уже на верность Временному правительству, покаялись в грехах (в каких, никто из нас не знал) всей ротой в церкви, причастились. И тут новая неожиданность: в апреле меня в числе других "грамотеев" направили учиться на младшего командира, унтер-офицера.
      Учебная команда располагалась отдельно от полка, на так называемом Красном берегу. Дисциплина здесь была зверской, так что никаких особых событий, а тем более вольнодумства в команде в те бурные апрельско-июньские дни 1917 года не наблюдалось. Но потом и у нас - сначала с опаской, а затем все смелее заговорили о Ленине как о руководителе большевиков, главном защитнике интересов рабочих и крестьян. Большевистские лозунги, такой, как "Долой десять министров-капиталистов!", находили у курсантов команды горячий отклик, как и выступления рабочих против продолжения империалистической войны.
      Словом, политически мы тоже прозревали, и уже в июне 1917 года вся наша команда вышла на демонстрацию под большевистскими лозунгами.
      Расправа за это, как и следовало ожидать, пришла скоро. Уже через несколько дней на вокзале гремел наш полковой оркестр. Надрывая души родным, пришедшим проводить своих сыновей и братьев, музыканты браво выдували марш "Прощание славянки". Учебную команду в полном составе отправляли на Западный фронт, в окопы. Так я оказался в 1-й пулеметной команде 268-го пехотного Пошехонского полка 67-й дивизии.
      Наш полк занимал оборону у озера Нарочь, что на Виленщине. До немецких окопов - рукой подать, метров двести, не больше. По вечерам, в часы затишья, были даже слышны голоса из окопов противника.
      В лощине у деревни Стаховцы расположились наши кухни. Утром мы получали там горячий завтрак, а после часа дня - обед. У кухонь же раздавались письма и посылки.
      Кормили нас довольно скудно, даже не по норме. Хлеба, например, выдавалось всего по три четверти фунта да четверть фунта сухарей. Причем хлеб и сухари рекомендовалось съедать сразу, так как мыши, кишащие в блиндажах, не позволяли сделать и малейшего запаса еды.
      Во время раздачи пищи я не раз обращал внимание на одного солдата-вольноопределяющегося. Был он высокого роста, имел интеллигентный вид. Позже я узнал, что фамилия этого солдата Белицкий, что он является членом полкового комитета то ли от партии большевиков, то ли от эсеров...
      Забегая на тринадцать лет вперед, скажу, что в декабре 1930 года в 28-й артиллерийский полк, которым я временно командовал во Владикавказе, неожиданно приехал командующий войсками Северо-Кавказского военного округа Н. Д. Каширин. Его сопровождала группа командиров. Каширин, объявив учебную тревогу, вывел полк на тактические занятия в поле. Вот там-то среди сопровождавших командующего я и увидел уже поседевшего грузного командира с тремя ромбами в петлицах. И узнал в нем... того самого солдата 268-го пехотного Пошехонского полка Белицкого. Оказалось, что он проходит службу в центральном аппарате НКО, а в штаб нашего округа прибыл на стажировку. Вот ведь как сплетаются подчас жизненные пути людей!
      Правда, больше мы с Белицким не встречались, и дальнейшей его судьбы я не знаю.
      Но продолжу свой рассказ о службе осенью 1917 года.
      Шла обычная позиционная война. Днем, как правило, было относительно спокойно, но вот с наступлением темноты немцы начинали нервничать: шарить лучами прожекторов, освещать нейтралку ракетами. То и дело с их стороны раздавались пулеметные очереди, иногда открывала беглый огонь и артиллерия.
      Офицеры полка вели себя на фронте с достоинством, не особенно-то прятались от огня, но вот от рядовых солдат были по-прежнему далеки. Да и мы не стремились к сближению с ними.
      То, что позже будет описано в книгах о первой мировой войне, мне пришлось увидеть собственными глазами. Мы переживали отвратительное ожидание разрывов "чемоданов" - снарядов тяжелой вражеской артиллерии, знали, что нужно как зеницу ока хранить противогаз. В массе разрывов научились выделять негромкие хлопки химических снарядов, натягивая противогазные маски еще до тревожных оповещающих ударов в рельс. И все равно нам не была уготована судьба "потерянного поколения" Запада, ибо в то время в России все нарастали революционные события. О них мы знали и на фронте. И безраздельно связывали свои мечты о лучшей доле с лозунгами большевиков. Ведь они, такие, как "Мир хижинам, война - дворцам", "Долой войну" и другие, были простыми и близкими нашему брату солдату. Ленинские призывы доходили до сердец окопников, будоража всех - от нас, восемнадцатилетних, до бородачей с проседью. Шли бесконечные разговоры о доме, о горемычной крестьянской доле. Ждали больших событий...
      В октябрьские дни 1917 года наш полк перевели в дивизионный резерв. И вот в ночь с 7 на 8 ноября (по новому стилю) нас с унтер-офицером Звягиным (мы оба к тому времени были членами полкового комитета) неожиданно вызвали к телефону. Звонили из соседней 55-й пехотной дивизии, взволнованно передали, что в Петрограде власть перешла в руки Советов во главе с В. И. Лениным. Представители 55-й дивизии порекомендовали нам немедленно изолировать наиболее реакционных офицеров и уже после этого объявить солдатам полка о переходе власти в руки Советов.
      Звягин и я тут же отправились в полковой комитет. Где-то около 2 часов ночи он собрался полностью. После недолгих дебатов решили арестовать нескольких офицеров, в том числе и командира полка полковника Свистунова.
      Нам, первым принесшим весть об установлении в Петрограде власти Советов, и поручили выполнить это последнее решение. Отправились в домик полкового командира, разбудили его, объявили, что он арестован. Полковник внешне отнесся к аресту спокойно, без сопротивления сдал оружие и тут же снова лег спать. А мы со Звягиным до самого утра бодрствовали с винтовками в передней, пока нас не сменили.
      Впоследствии Свистунов пообещал, что будет отдавать все приказы по полку лишь с ведома полкового комитета. Мы освободили его. Но недели через две он тайно уехал на станцию Кривичи, сел там в поезд и отбыл в неизвестном направлении. Словом, бросил полк.
      Думается, что нет особой нужды показывать дальнейшее развитие событий на фронтах первой мировой войны, они и без того хорошо известны. Скажу сразу, что в конце января 1918 года я вернулся домой. Вернулся уже с румынского фронта, куда меня перевели еще в ноябре 1917 года. Отдыхал недолго, около месяца. В феврале поступил на службу в военный отдел старорусского Совета депутатов, а в июне 1918 года - в только что сформированный уездный военный комиссариат.
      Я рвался на фронт, горел желанием с оружием в руках защищать Советскую власть. Но подвела моя относительная грамотность, кстати ставшая в эти годы для меня сущим наказанием, обузой. Не знаю, что за великие качества обнаруживали во мне, молодом парне, мои непосредственные начальники - разве то, что я прочел много книг и имел в общем-то хорошую эрудицию. Во всяком случае, они твердо стояли на своем: служи там, куда тебя поставила революция. И эти-то прекрасные люди со всей революционной твердостью держали меня при бумагах, один вид которых вызывал у меня прямо-таки отвращение.
      И все же в мае 1919 года мне с немалым трудом удалось перевестись в полевое управление Западного фронта. Подумалось: наконец-то улыбнулось счастье! Но... Вместо направления в боевую, пехотную, часть меня - опять же из-за имеющегося образования - направили вначале в артиллерию, а в конце 1919 года на 2-е Петроградские артиллерийские командные курсы. Это-то и определило весь мой дальнейший жизненный путь.
      Командный и преподавательский состав курсов был почти весь скомплектован из прежнего штаба бывшего Константиновского артиллерийского училища. Но справедливости ради следует отметить, что к обучению нас, красных курсантов, эти люди относились очень добросовестно.
      Во время нахождения здесь, на артиллерийских курсах, в моей жизни произошло знаменательное событие: Московским райкомом города Петрограда 4 августа 1920 года я был принят кандидатом в члены партии большевиков.
      А учеба тем временем шла своим чередом. Вскоре на полигоне под Красным Селом у нас прошли первые боевые артиллерийские стрельбы. Каждый курсант выступал на них сначала в роли наводчика, а затем и командира расчета. Правда, сделали мы тогда всего лишь по нескольку выстрелов, так как снаряды нужно было экономить.
      Затем стрельбы начали повторяться все чаще. Шло практическое оттачивание того, что мы усвоили на лекциях. Вскоре некоторым курсантам этого показалось достаточно, и они принялись бомбардировать курсовое начальство рапортами с просьбой отправить их на Западный фронт сражаться с белополяками. Естественно, что этим горячим головам отказывали. Мы, основная масса курсантов, тоже их не понимали. И зачем, думалось, портить кровь себе и другим, когда не за горами уже и выпуск?
      Так оно вскоре и случилось. В сентябре 1920 года нас выпустили красными командирами. И поскольку я всегда шел в числе отличников учебы, даже закончил курсы, как сейчас принято говорить, по первому разряду, то получил право выбора фронта. Избрал тот, где, по моим расчетам, война продлится дольше всего, - Северо-Кавказский. Не скрою, что известную роль здесь сыграли произведения Л. Н. Толстого, М. Ю. Лермонтова о Кавказе. Но только вот я, романтический читатель, ставший красным командиром, упустил из виду, что темпы-то жизни - а с ними и темпы боевых действий - в XX веке намного убыстрились...
      Итак, еду на Северо-Кавказский фронт. Из штаба в Ростове-на-Дону получил назначение в артиллерийский дивизион, находившийся в Новочеркасске. А уже оттуда в декабре 1920 года попал в 32-ю стрелковую дивизию, которая вела тяжелые бои в горном Дагестане против крупных контрреволюционных группировок, созданных и поднятых против Советской власти верхушкой местных буржуазно-националистических элементов во главе с имамом Гоцинским. Кроме того, этим повстанцам активно помогали меньшевики Грузии, их обучали английские и турецкие инструктора.
      И вот я в должности командира огневого взвода 2-й батареи 95-го легкого артиллерийского дивизиона, имевшей на вооружении 76-мм пушки образца 1902 года, тоже принял участие в боевых действиях в горном Дагестане. Их в основном вели части 14-й и 32-й стрелковых дивизий, а также 2-я Московская бригада курсантов. Бои носили довольно ожесточенный характер, потери с обеих сторон были велики.
      Командующим терско-дагестанской группой войск являлся М. К. Левандовский, а начальником (так тогда именовались комдивы) 32-й стрелковой дивизии - А. И. Тодорский. Это были опытные командиры, и под их руководством все мы приобрели неплохие фронтовые навыки. Мне, например, удалось на практике убедиться в исключительной безотказности 76-мм орудий, по праву считавшихся в то время гордостью русской артиллерии.
      В марте 1921 года меня назначили адъютантом (по современным положениям начальником штаба) 32-го гаубичного артиллерийского дивизиона 32-й стрелковой дивизии. Здесь уже на вооружении состояли 122-мм гаубицы образца 1909 года. Это был прекрасный дивизион, укомплектованный в основном казаками станицы Иловлинской, некогда входившей во 2-й Донской округ. Командирами батарей были опытные артиллеристы, в прошлом фей-ерверкеры, Коржов и Вдовин. Красноармейцы-казаки тоже в свое время служили в конной казачьей артиллерии старой армии, дело свое знали отлично. Дивизионом командовал бывший штабс-капитан, большевик с дореволюционным стажем В. Ф. Кузьмин, у которого я тоже многому научился.
      В конце марта наш дивизион из Баку, где он до этого дислоцировался, выступил в направлении города Порт-Петровска (ныне Махачкала). Но до места назначения мы не дошли, простояли до мая в аулах Берикей и Джемикент. Затем погрузились на суда и прибыли в Ленкорань, где и влились в 28-ю стрелковую дивизию. Расположились в селе Новоголовка, что на Мугани, где нас вскоре переформировали в 28-й сводно-тяжелый артиллерийский дивизион. В июле новый приказ: морем вернуться в Баку, а уже оттуда совершить марш в район города Геокчай. В конце августа 1921 года - очередная передислокация, на сей раз в колонию Еленендорф, в окрестности нынешнего Кировабада. В октябре попали на Кубань, в хутор Рождественский, из него - в станицу Незлобную близ Георгиевска. И наконец, в феврале 1922 года обосновались во Владикавказе (ныне город Орджоникидзе), где в то время находился штаб нашей 28-й стрелковой дивизии.
      Таким образом, только за один год сменив семь раз место своей дислокации, наш дивизион окончательно "прописался" во Владикавказе. Был ли в этих перебросках какой-либо оперативный смысл - сказать трудно. Но вот практику походов, погрузок на морские суда и в железнодорожные эшелоны мы получили большую.
      В 28-й стрелковой дивизии я и прослужил - с перерывом всего в полгода - до весны 1931 года. И на всю жизнь сохранил самые теплые воспоминания об этом десятилетии.
      28-я дивизия была кадровым, всегда хорошо укомплектованным соединением. В его рядах я вырос и как командир-воспитатель своих подчиненных, и как опытный командир-артиллерист.
      Длительное время дивизией командовал А. Д. Козицкий, бывший офицер старой армии, еще на фронтах первой мировой войны безоговорочно принявший правоту большевистской программы. После Великой Октябрьской социалистической революции Козицкий одним из первых вступил в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Воевал в гражданскую, был награжден орденом Красного Знамени.
      Полками в 28-й стрелковой дивизии в разное время командовали Хозин, Королев, Зубков, Петров и Сахаров, тоже очень хорошо подготовленные в военном отношении товарищи. Оперативное отделение штаба дивизии возглавлял А. П. Покровский, ставший впоследствии генерал-полковником.
      В те далекие и довольно трудные годы, когда наша страна еще только поднималась из разрухи, вопросы сбережения артиллерийской техники и другого военного имущества постоянно находились на самом высоком уровне. Командиры и красноармейцы глубоко осознавали временные трудности Родины, поэтому проявляли самое заботливое отношение к государственному имуществу. Орудия, другая боевая техника, лошади (а в то время артиллерия была в основном на конной тяге) находились в идеальном порядке. Причем никого не приходилось заставлять своевременно почистить свою винтовку, убрать коня, обслужить после стрельбы орудие. Сознание у красноармейцев было высокое, они служили, что называется, не за страх, а за совесть.
      * * *
      Командиром нашего артиллерийского полка был П. Н. Офросимов, тоже бывший кадровый офицер царской армии. Прекрасно знающий свое дело, всесторонне образованный и душевный человек, Офросимов пользовался заслуженным авторитетом среди всех нас. Под стать ему был и военком полка Глейх, умело поставивший в части работу по политическому воспитанию бойцов и командиров.
      В те годы (имею в виду двадцатые) часть красноармейцев приходила в армию неграмотными. Да и у остальных общеобразовательный уровень был явно не на высоте. И вот всю первую осень и зиму по два-три часа в день с ними начинали заниматься наши беззаветные труженики - учителя Плужникова и Исаев. Надо было видеть хотя бы ту же Дуняшу Плужникову, которая в грубых сапогах размера на три больше ей положенного с неизменной стопой тетрадей под мышкой в любую погоду торопилась на эти занятия. И старания Плужниковой и Исаева не пропадали даром: обычно уже к лету красноармейцы начинали читать и считать. А это в те годы было немало. Особенно для номеров артиллерийских расчетов.
      Не знаю, в чем причина, но через дымку прожитых лет служба в двадцатые годы до сих пор представляется мне какой-то безоблачной и радостной. Конечно, и тогда были свои трудности и проблемы, но...
      День обычно начинался с цокота копыт по булыжнику Петровского переулка, где я жил с женой. Это красноармеец подавал мне коня. Летом - с первыми лучами солнца, зимой - в темноте выезжал я в часть: поспеть бы с утра к началу утренней уборки коней! Ну а потом... День всегда пролетал незаметно, до предела заполненный будничными трудами. А по вечерам мы, командиры, нередко засиживались с бойцами. Иногда чтобы просто поговорить с ними о жизни. Вот тут-то дистанция между командиром и красноармейцем, обычно строго соблюдавшаяся на службе, в задушевных беседах исчезала.
      Жили мы, конечно, бедно: я, например, впервые приобрел штатский костюм уже в 1937 году, да и то перед зарубежной командировкой. Дома же - топчаны, покрытые дешевым ковриком, вместо стола - снарядные ящики под скатертью. Единственное украшение - две начищенные до блеска гильзы из-под трехдюймовых снарядов, в которых летом стояли цветы.
      А вокруг - угар нэпа. Мы с женой, к слову, снимали комнату как раз в доме нэпмана. Но нас, командиров-коммунистов, это нисколько не угнетало: мы верили партии, верили, что этот угар со временем развеется. И именно так случилось!
      Как-то мне в руки попался старый спичечный коробок. На выцветшей его этикетке - самолет с внушительным кукишем вместо мотора... Ответ Керзону! И сразу же нахлынули воспоминания...
      Хотя уже отгремела гражданская война, но мы тогда прекрасно понимали, что Советская республика - это остров во враждебном океане капитализма. А РККА вверено дело защиты этой первой в мире республики рабочих и крестьян. И мы не жалели сил для повышения своего ратного мастерства, боевой готовности вверенных нам частей и подразделений.
      Бойцы и командиры активно участвовали и в политической жизни страны. Помнится, в те дни в ответ на наглый ультиматум лорда Керзона повсюду прокатились митинги протеста против вмешательства в наши дела. Захватили они и Владикавказ. На состоявшийся в городе митинг вместе с рабочими вышли и части гарнизона. Вышли затем, чтобы не только выслушать гневные речи ораторов, но и продемонстрировать свою силу, показать всем, что Республика Советов имеет в нашем лице надежных защитников.
      Конечно, что мог значить для этой демонстрации один какой-то дивизион здесь, во Владикавказе! Однако грохот колес передков и орудий по мощеной площади (митинг заканчивался прохождением войск гарнизона), бравый вид артиллеристов тоже кое о чем говорили. И нас, и наблюдавших за нашим прохождением людей наполняла уверенность, что Рабоче-Крестьянская Красная Армия отстоит завоевания Октября!
      А то, что РККА сможет наголову разгромить любого врага, у нас сомнений не вызывало. Действительно, ведь совсем недавно ее части доблестно закончили поход к берегам Тихого океана, отучили белополяков зариться на чужие земли. Ну, а ультиматум лорда... Если империализм и в самом деле пойдет на нас войной, то, рассуждали мы, молодые командиры, наши красноармейцы не только отгонят его от всех наших границ, но и напоят своих коней в той самой реке, у которой живет этот лорд. Мнения расходились лишь по поводу вкуса воды в реках Европы.
      Последовательно занимая должности помощника командира, командира батареи, адъютанта дивизиона, начальника полковой школы, командира 3-го дивизиона и, наконец, начальника штаба 28-го артиллерийского полка, я, естественно, участвовал во всех учениях и маневрах, которые проводились войсками владикавказского гарнизона. Не минул и такого важного мероприятия, как изъятие большого количества оружия, оставшегося у населения еще от старой армии и белогвардейщины в горных районах Чечено-Ингушетии, Северной Осетии и Дагестана.
      Выполнение этого мероприятия иной раз выливалось в нешуточные вооруженные схватки. И нам приходилось совершать многодневные переходы буквально в боевых условиях. Но все же оружие было изъято.
      Следует отметить, что Северо-Кавказским военным округом в разные периоды командовали такие выдающиеся военачальники, герои гражданской войны, как К. Е. Ворошилов, И. П. Уборевич, И. П. Белов, И. Ф. Федько, Н. Д. Каширин. Поэтому нетрудно представить, какую хорошую школу прошли под их командованием части округа.
      Полки нашей дивизии в то время дислоцировались от Дербента до Владикавказа. Личный состав частей имел возможность познакомиться с жизнью и бытом народов Дагестана, Чечни, Ингушетии, Северной Осетии. Мы видели, как горцы постепенно освобождаются от вековых предрассудков, идут на все большее сближение с нами. Местное население, несмотря на продолжавшиеся еще угрозы и даже зверские кары со стороны религиозных и националистических фанатиков, старалось по возможности помочь нам. В этой связи мне и хочется рассказать об одном весьма поучительном случае.
      Осенью 1922 года начальник артиллерии дивизии приказал мне провести проверку состояния дел в артиллерийских взводах, располагавшихся в небольших укреплениях Шатос и Ведено. Оба эти укрепления находились в так называемой Черной Чечне, километрах в сорока южнее Грозного. И вот, захватив с собой красноармейца Юдочкина, я тронулся в путь. Прибыл вначале в Грозный, явился к командиру 82-го стрелкового полка, изложил ему суть полученной мной задачи. Тот, подумав, заявил, что надо ожидать "оказии", то есть отправки в том направлении обоза с продовольствием и другим имуществом, который будет сопровождать охрана в составе стрелкового взвода. Сказал, что одних он отправить нас не может, так как в горах все еще неспокойно, действуют банды.
      Я уж было расстроился. Ведь ждать отправки обоза предстояло не менее двух дней. А время не терпит. Как быть?.. И вдруг меня снова вызвал к себе командир стрелкового полка. В его кабинете я увидел пожилого чеченца. Нас познакомили. Ибрагим, как звали чеченца, был проводником, не раз оказывал добрые услуги командованию 82-го полка. Вот и сейчас он вызвался проводить меня с красноармейцем в укрепления Шатос и Ведено.
      Комполка охарактеризовал мне Ибрагима как честного человека, сказал, что с ним нам будет неопасно, так как Ибрагима в горах уважают. Я согласился. И уже через четверть часа мы на арбе выехали из Грозного.
      К вечеру приехали в родной аул нашего проводника - Дачубарзой. Нас тепло встретила жена Ибрагима, оказавшаяся аульской активисткой. Здесь мы поужинали, переночевали. А утром во дворе Ибрагима я увидел двух подседланных для нас с Юдочкиным верховых лошадей.
      Распростившись с хозяйкой, мы в сопровождении уже троих чеченцев (кроме Ибрагима нас теперь сопровождало на конях еще двое юношей) отправились сначала в укрепление Шатос. Прибыли туда довольно быстро, ведь конь - это не медлительная арба. Думали, что здесь-то Ибрагим и расстанется с нами. Но не тут-то было! Он заявил, что подождет нас и ни за что одних в Ведено не отпустит.
      Через сутки мы вместе с Ибрагимом снова вернулись к нему в аул. Переночевали. Утром Ибрагим предложил отказаться от кружного пути по равнине, а по более короткой горной дороге ехать до укрепления Ведено. Мы согласились.
      Этот короткий путь оказался довольно трудным. Ехали не по дороге, а по узенькой тропе, то и дело нырявшей к тому же в лесные чащобы. Юдочкин даже тихонько высказал предположение, что нас, видимо, просто заманивают в ловушку. Я, хотя и верил уже Ибрагиму, поручиться за то, что мы можем быть избавлены от всяких неожиданностей, естественно, не мог. Поэтому промолчал.
      Через час с небольшим добрались до какого-то аула. Здесь нас встретили довольно-таки недружелюбно, мы то и дело ловили на себе откровенно злобные взгляды. Особенно отличались этим старики. Однако с Ибрагимом даже они говорили почтительно, помогли достать для смены лошадей. На свежих конях мы вскоре добрались до Ведено.
      У ворот укрепления тепло распрощались с Ибрагимом. Но каково же было наше удивление, когда, закончив здесь работу, мы через сутки в сопровождении нескольких красноармейцев местного гарнизона выехали из Ведено на Грозный и за воротами укрепления снова увидели Ибрагима! Примкнув к нам, он заявил, что будет сопровождать нас до выезда из гор, а уже потом отправится домой, что и выполнил.
      Мы были очень признательны Ибрагиму за оказанную нам помощь. О благородстве этого чеченца, радушии его хозяйки я во всех подробностях рассказал в Грозном командиру 82-го стрелкового полка. Он, кстати, совершенно не удивился, так как хорошо знал Ибрагима - простого человека гор, душой и сердцем понимавшего цели Советской власти, ее армии, принесшей отсталой еще тогда Чечне освобождение от господства свирепых феодальных и религиозных предрассудков,
      С Ибрагимом мне довелось встретиться и полгода спустя. Как-то он по своим делам приехал во Владикавказ. Я зазвал его к себе, угостил, чем был богат, а на прощание подарил ему бинокль, хранившийся у меня еще со времен гражданской войны.
      В 1924 году я получил возможность окончить высшую артиллерийскую школу, ставшую впоследствии Артиллерийскими курсами усовершенствования командного состава - АКУКС. Кстати, позднее я несколько раз бывал там на учебных сборах.
      Не ошибусь, если скажу, что едва ли не весь руководящий командный состав нашей артиллерии, принявший затем участие в Великой Отечественной войне, прошел в свое время учебу на АКУКСе, где получил солидную артиллерийско-стрелковую и тактическую подготовку, ибо преподавательский состав на этих курсах в середине двадцатых годов был очень квалифицированный, состоял из лучшей части генералов и старших офицеров бывшей царской армии, а затем уже из способнейших командиров-артиллеристов нашей армии, таких, как Нищенский, Михайловский, Рооп, Энгельске, Ильченко, Чернов, Муев, Кириллов-Губецкий, Холкин, Банников и другие.