Маршалы Наполеона Бонапарта

В борьбе с Лекурбом и Молитором Суворов понес слишком серьезные потери и прорываться во Францию через заслон самого Массена благоразумно не стал, впервые в своей практике применив столь нелюбимую им ретираду через непроходимые горные тропы. По сути дела, Массена поставил крест на полководческой карьере Суворова, не дав тому после трех кряду побед над французами при Адде, Требби и Нови прорваться во Францию. Он вынудил непобедимого русского Марса с тяжелыми боями отступать подобру-поздорову. Но и окружить и уничтожить войска русских Массена не удалось. Неистовый старик Suvaroff так и ушел в Бессмертие непобежденным. Впоследствии Массена с завистью говорил, что «отдал бы все свои победы за один швейцарский поход Суворова».

Между прочим, значение этой победы для Франции трудно переоценить. Она вселила уверенность в души как солдат, так и народа в целом. Победа у Цюриха имела к тому же и политические последствия: русский император Павел I вышел из антифранцузской коалиции и отзывал армию обратно. «Лебединая песня» победоносного Суворова – столь необходимый для европейских монархов поход на Париж и столь желанная для русского Марса встреча на поле боя с Бонапартом – «широко шагающим мальчиком, которого пора унять, а не то будет поздно» – так и не состоялась. И очень скоро предостережение Суворова, что «новый Рим пойдет по стопам Древнего», реализовалось: наполеоновская Франция начала стремительно поглощать европейские государства, превращаясь в супердержаву.

Не одержи Массена тогда судьбоносной победы, могли бы союзные русскоавстро-английские войска, ведомые неистовым стариком Suvaroff, оказаться под стенами Парижа на 15 лет раньше, чем это случилось! Если это предположить, то еще неизвестно, как сложилась бы карьера генерала Бонапарта, и вздрагивал бы мир от результатов Маренго и Ульма, Аустерлица и Йены, Фридлянда и Ваграма?

Цюрихская кампания важна еще и потому, что тогда во всей полноте раскрылся полководческий талант Массена. Терпение и выдержка, проявленные им в этой кампании, не могут не восхищать: на протяжении долгого времени он ждал момента, когда можно будет с уверенностью броситься на противника – ни раньше, ни позже. Умелое использование горных проходов, поддержание надежной связи между отдельными частями армии, грамотный выбор позиции, искусное чередование оборонительных и наступательных операций, способность воспользоваться оплошностью врага, перехватив у него инициативу, – таков неполный перечень способностей Массена, которые он продемонстрировал в Швейцарии в 1799 г.

Между прочим, не все было гладко в полководческой биографии «любимого дитя победы». В июне 1800 г. после двух месяцев обороны Генуи, когда он исчерпал все мыслимые и немыслимые средства для защиты, несмотря на наличие в его обойме таких первоклассных генералов, как Сульт и Сюше, Массена пришлось пойти на почетную капитуляцию перед австрийцами. До сих пор трудно понять, почему Бонапарт, переваливший тогда через Альпы, не пошел к нему на помощь, а выбрал иное направление, приведшее его к… Маренго и одной из его самых судьбоносных побед. Сегодня историки склоняются к мнению, что без осады Генуи не было бы и победы при Маренго. Если это так, то Бонапарт очень многим обязан Массена и его солдатам, героически оборонявшим Геную и отвлекавшим немалые силы австрийцев от вторгнувшегося в Италию наполеоновского воинства. Но даже спустя много времени, уже будучи на острове Святой Елены, Наполеон так и не признал этого неоспоримого факта. Наоборот, он продолжал с весьма недоброжелательной дотошностью разбирать все просчеты лихого контрабандиста при обороне Генуи. Впрочем, здесь нет ничего непонятного: во все времена суперзвезды очень ревниво относились к успехам… звезд, могущих ненароком затмить их на небосклоне. Среди военных это соперничество и вовсе принимало дикие формы, вспомним хотя бы прославленного Александра Васильевича и его эскапады против Фридриха II Великого, Каменского-старшего и прочих екатерининских орлов…

Известие о захвате власти в Париже осенью 1799 г. Массена воспринял без особого энтузиазма. Учитывая его непростые отношения с Бонапартом, это более чем естественно. Скорее всего, Массена опасался, что недолюбливавший его новый глава государства не даст ему всего того, из-за чего только и стоит жить: славы и богатства.

Массена принимает участие в войне с Австрией в 1805 г. И хотя в силу ряда обстоятельств оказывается на второстепенных фронтах, именно ему выпала честь с 50-тысячной армией сдерживать сильнейшую австрийскую армию эрцгерцога Карла – лучшего вражеского полководца, набравшего в свою армию лучшие полки и лучших командиров. Но в ходе тяжелой войны с русскими в 1807 г. «любимое дитя победы» по воле императора не принимал участия ни в кровавой мясорубке при Прейсиш-Эйлау, ни под Фридляндом, когда решилась судьба всей кампании.

Следующий звездный миг в карьере Массена случился, когда она фактически уже была на излете. 50-летний, изрядно уставший от многолетних военных передряг (на войне, как известно, люди быстро стареют), Массена проявил все грани своего таланта летом 1809 г. Тогда Австрия решилась в одиночку «бросить перчатку» повелителю всей Европы. На фоне не всегда отменно действовавших наполеоновских маршалов именно Массена отличился во время фиаско Бонапарта при Асперне и Эсcлинге. Разрушенные деревни более десятка раз переходили из рук в руки. Все вокруг было завалено трупами. Все адъютанты Массена были убиты или ранены, под ним разорвало ядром коня, а одноглазый контрабандист хладнокровно руководил боем. Его корпус отступил лишь по приказу, вынеся всех раненых и лишив врага трофеев. Столь же блистателен был Массена и в ходе тяжелейшей Ваграмской битвы. В той кампании он был почти неразлучен с Наполеоном. Активность, стремительность, решительность, самообладание и невероятная стойкость Массена в обороне не раз спасала Бонапарта от катастрофы. Недаром позднее Наполеон сказал: «Кто не видел Массена в Асперне, тот не видел ничего». Во время рекогносцировок перед судьбоносным для Бонапарта Ваграмом, указывая на герцога Риволи, он говорил: «Вот моя правая рука!»

Кстати, Андре Массена побывал в десятках сражений, видел, как кругом него падают люди под пулями и ядрами, но сам оказался ранен только дважды. Причем отнюдь не в бою. Первый раз «отличился» Бонапарт, повредив ему глаз дробинкой на охоте. Во второй раз он свалился в ров накануне Ваграма и вывихнул себе ногу. Таковы гримасы Судьбы.

Неизвестный автор. Бонапарт руководит осадой Тулона. Гравюра. Вторая половина XIX в.

Человеческие качества Андре не вызывали у Наполеона особого энтузиазма: помимо денег Массена больше всего любил красивых женщин. Взяточничество и казнокрадство шли с Массена нога в ногу. Он опускался до того, что лично вымогал трофеи у подчиненных. В приказах Наполеона по армии можно часто встретить такие фразы: «Я приказал маршалу Массена возместить похищенные им два миллиона»; «Приказываю Массена вернуть взятые им шесть миллионов» и т. п. Уже на острове Святой Елены Наполеон писал: «Массена был настоящим грабителем. Он постоянно входил в долю с армейскими поставщиками и интендантами. Я много раз говорил ему, что, если он прекратит злоупотребления, я подарю ему 800 тысяч или даже миллион франков». После того как в 1806 г. Массена присвоил 6 млн 400 тыс. франков, предназначавшихся на содержание вверенной ему Неаполитанской армии, Бонапарт «озверел душой» и приказал немедленно конфисковать позаимствованные Массена деньги, которые тот предусмотрительно успел спрятать в одном из банков Ливорно. Андре настолько расстроился, что слег с горячкой и долго потом плакался всем окружающим: «Я сражался, служа ему, а он был настолько жесток, что отнял у меня мои весьма скромные сбережения, вложенные в банк в Ливорно!» Но полководец так втянулся в эти грязные денежные истории, что никак не мог из них выбраться. Со временем Наполеону столь надоели донесения о казнокрадстве Массена, что он стал… закрывать на них глаза, мотивируя свое поведение весьма весомым аргументом: «Массена обладает таким военным талантом, перед которым надо преклоняться и не вспоминать о его недостатках, поскольку они есть у всех людей». Сам Массена объяснял свою «болезнь» очень просто: «Слава – прекрасная вещь. Но ведь ее не положишь в банк!» Наполеон, быстро раскусивший главный секрет своего маршала, в изобилии дал ему первое. Он получал более миллиона франков в год, больше платили только Бертье: 1,5 млн. (После смерти Массена его состояние оценили в 40 млн франков!) Женщин Массена «добывал» себе сам… Причем к старости ему требовалось их все больше и больше! Правда, будучи человеком крайне жадным, он предпочитал на них… экономить.

Между прочим, о том, что Массена невероятный жмот и до неприличия скареден, ходили многочисленные рассказы. В знаменитом сражении под Ваграмом повредивший незадолго до этого ногу Массена под непрерывным обстрелом врага передвигался в открытой коляске, запряженной четверкой белых лошадей. После битвы кое-кто намекнул Андре, что неплохо бы наградить и рисковавших наравне с ним своими жизнями форейтора и кучера. Массена внял голосу разума и даже объявил, что намерен пожаловать по 200 франков каждому из храбрецов. Но когда кто-то из его штабных офицеров высказался в том смысле, что Массена расщедрился и будет выплачивать каждому из этих своих преданных слуг ежегодную пенсию в размере 200 франков, то с маршалом чуть не случился инфаркт! Он дико заорал, что при своей бедности может себе позволить только однажды поощрить их обещанными 400 франками на двоих! Но, на беду, новость дошла до ушей самого Бонапарта, и тот не преминул поставить жирную точку в этой некрасивой истории: маршалу было по-армейски жестко приказано платить форейтору и кучеру обозначенную ежегодную пенсию! Массена попробовал было поскулить о том, что это его непременно разорит, но Бонапарт так посмотрел на него, что скупой маршал тут же взял под козырек. А через несколько дней судьба послала ему сигнал: в последней стычке с австрийцами под Цнаймом через мгновение после того, как Массена покинул карету, шальное ядро разнесло ее вдребезги! «Спешите делать добро!»

Уже будучи командующим в Португалии, Массена настолько прикипел к своей очередной «легкой кулеврине» (так среди французского офицерства XVIII в. галантно величали дамочек, умело снимавших на войне стресс у постоянно рисковавших жизнью господ офицеров), что возил ее с собой повсюду. На этот раз ею была сестра одного из адъютантов, приятная во всех отношениях мадам Лебертон, выглядевшая крайне соблазнительно в зеленой форме драгунского капитана с орденом Почетного легиона на высокой груди! Аппетитная очаровашка (военно-полевая маршальша) – грубая солдатня со смехом величала ее «курицей Массена» – уже не раз составляла ему компанию в его военных кампаниях начиная с 1806 г. Все понимавший штаб Массена воспринимал ее как должное: последняя утеха стареющего героя-воина, у которого «есть еще порох в пороховницах»! Даже старший сын маршала, Проспер, относился к ней как к чему-то само собой разумеющемуся. Зато один из главных ненавистников Массена, задира маршал Ней, в ту пору служивший вместе с ним, на обеде с очаровательной «кулевриной» повел себя по-хамски: сел к ней спиной и всю трапезу поддевал старшего по положению и возрасту Массена на тему… мужской состоятельности в обслуживании маневренной и скорострельной «легкой кулеврины». В конце концов лебертонша не выдержала и нашла по-женски правильный выход из крайне неприятной ситуации: упала в глубокий обморок. С той поры отношения между маршалами окончательно расстроились. А «курица Массена» еще доставляла массу хлопот штабным офицерам, то падая с лошади, то забывая в оставленном биваке своего любимого попугайчика, то просто устраивая затяжные истерики в «дни женской немоготы». Массена по-стариковски суетился вокруг своей «кулевриночки», орал на адъютантов, приказывал гренадерам нести ее на руках, но шибко не тратился на ее капризы. Несмотря на то что его законная супруга явно перешагнула возраст активной ревности, все его деньги (на черный день!) она держала под строжайшим контролем.

Крупные неудачи в Португалии поставили жирную точку в карьере одноглазого Массена. По правде говоря, ему тогда пришлось рассчитываться за чужие ошибки: Жюно, Сульта, Журдана, Бесьера и… самого Бонапарта. Массена всячески пытался отвертеться от этого рокового назначения. Он-то прекрасно понимал, что выправить там ситуацию невозможно. Безусловно, отдавал в этом себе отчет и его патрон, заваривший кашу на Пиренейском полуострове и отправивший туда одного из самых выдающихся маршалов. Прибыв к месту назначения, Массена очень быстро перешел в наступление, но уже в сражении под Бусако получил такой мастерский отпор от британских войск сэра Артура Уэлсли (будущий герцог Веллингтон), что в дальнейшем воевал больше по инерции, чем по желанию. Камнем преткновения для его солдат стали знаменитые укрепления Торрес-Ведрас в нескольких милях от Лиссабона. Обойти их было невозможно, а атаковать в лоб – положить всю армию.

Кстати, в течение шести недель упрямый Массена не сходил с места в расчете, что Веллингтон как истинный джентльмен в конце концов покинет свои неприступные позиции на Торрес-Ведрас и сразится с ним в открытом поле. Но британец, как позднее точно и образно выразится о его манере боя сам Наполеон, изобрел новый вид сражения «сидя на жопе» и предпочел остаться в укрытиях. Времена, когда в середине XVIII в. противники, выстроившись друг перед другом в линию, любезно предлагали неприятелю дать первый залп, как это якобы случилось в известной битве при Фонтенуа 10 мая 1745 г., безвозвратно ушли.

Все попытки старого контрабандиста призвать к себе на помощь других французских военачальников, разбросанных по Пиренейскому полуострову, – Сульта и Жюно, Друэ д’Эрлона и Ренье – окончились крахом. Точно так же и все призывы и приказы Бонапарта к их взаимодействию с Массена уходили в песок неповиновения. Судя по всему, они предпочитали действовать по хорошо известному принципу: «Бог – высоко! Император – далеко! Здесь, я Хозяин!!!» Болезни, дезертирство и голод выкашивали ряды французской армии лучше, чем дальнобойно-прицельные залпы метких британских гвардейцев. Дело дошло до того, что один из португальских шпионов Веллингтона с прискорбием сообщал: «Эти живоглоты съели моего… кота!» Пришлось Массена отступать. Проделал он это виртуозно: англичане узнали о ретираде прославленного французского маршала лишь спустя три дня после ее начала. Командовать арьергардом Андре поручил сколь строптивому, столь и бесстрашному Нею. Последний показал себя в этом самом сложном виде боя с блеском! Пожалуй, никто из наполеоновских маршалов не умел лучше него прикрывать отступление, когда силы и мужество солдат на исходе (особенно это касалось французов, которые в силу ряда эмоциональных причин предпочтение всегда отдавали азартному наступлению) и отход вот-вот может перерасти в… бегство! Ней свой долг перед армией выполнил безукоризненно. При этом он терпеть не мог хитрого контрабандиста и разругался с ним вдрызг. Ходили слухи, что, получив известие о внезапном нападении на штаб-квартиру Массена и возможном пленении главнокомандующего, Ней воскликнул: «Взят в плен! Взят в плен! Черт возьми! Тем лучше, этому надобно радоваться, вдвойне радоваться, потому что армия спасена!» Вскоре Нея сменили более покладистым, но не столь даровитым Мармоном, и Массена снова перешел в наступление на «истинного джентльмена». Ему почти удалось разбить Веллингтона, и лишь неповиновение маршала Бесьера в последний момент битвы при Фуэнтесд’Оноро лишило его заслуженных лавров победителя. Веллингтон позднее сам признавал: «Это была моя первая столь тяжелая битва! И мне здорово повезло, что я не был разгромлен!»

Именно после такого «полу-успеха» Массена отзывают в Париж, перепоручив войну в Испании старому наполеоновскому однокашнику маршалу Мармону, которого 22 июля 1812 г. наголову разбили англичане в судьбоносном для Испании сражении при Саламанке. С одной стороны, Массена, безусловно, задела эта рокировка, но, с другой, он как никто понимал, что «здесь больше потеряешь, чем приобретешь», и в сопровождении «легкой артиллерии» вернулся во Францию. Очень нескоро Наполеон выкроил минутку для встречи с маршалом. При этом начал он ее весьма нелюбезно, можно даже сказать грубо: «Так вы уже больше не (театральная пауза) Массена?!»

Между прочим, много позже Наполеон критиковал Массена за его действия в Португалии, Испании, при Бусако, Торрес-Ведрас и даже вспоминал ему сдачу Генуи. В последнем случае Бонапарт и вовсе заговорил о… гуманности на войне! В его понимании, «если думаешь о гуманностях, то не надо воевать». Наполеон, конечно, был гениальным полководцем, но следовало ли ему столь безапелляционно «опускать» одного из лучших маршалов, которому он поручил победить в партизанской войне, т. е. решить невыполнимую задачу!

Массена знал себе цену, и молва гласит, что он «не прогнулся», а достойно ответил на подвох-издевку императора. Но именно после этого его почти 40-летняя военная карьера пошла на спад. Стала прогрессировать и тяжелая болезнь, которая спустя несколько лет свела в могилу героя Риволи и Цюриха, Генуи и Эсслинга. Массена уже не участвовал в кровавых сражениях 1812, 1813 и 1814 гг., а в период «Ста дней» он и вовсе проявил старческую прозорливость – внутренний голос искушенного вояки безошибочно подсказал ему: полет орла уже закончился! – и не ввязался в последнюю авантюру Бонапарта. После окончательного падения Наполеона вернувшиеся во Францию Бурбоны сделали Массена губернатором Парижа и предложили ему стать членом трибунала над маршалом Неем, нарушившим присягу и перешедшим на сторону Бонапарта. Массена удалось очень ловко уклониться от этой сомнительной чести под тем предлогом, что после ссоры с Неем в 1810 г. (вспомним пассаж с «кулевриночкой») он не может быть непредвзятым судьей. Этим дальновидным ходом хитрый контрабандист навсегда обеспечил себе алиби в грязном деле осуждения Нея в отличие от некоторых других сослуживцев «храбрейшего из храбрых»!

Массена понимал, что дни его уже сочтены, и мудро предпочитал вспоминать о минувшей славе. За три дня до кончины он встретился со старшим сыном маршала Ланна и в деталях поведал тому об ужасном ранении и жуткой смерти отца, очевидцем которой был сам. Массена – один из самых ярких представителей фантастической плеяды наполеоновских маршалов – ушел в Бессмертие тихо, после обеда.

На его похороны на кладбище Пер-Лашез пришло невиданно большое количество наполеоновских маршалов: Келлерман, Серюрье, Мортье, Сюше, Лефевр, Удино, Виктор, Журдан, Даву, Монсей – и около 200 генералов! На его могильной плите указаны только имя, дата смерти и четыре прославивших сражения: Риволи, Цюрих, Генуя и Эсслинг.

Кстати, после маршала остались так называемые мемуары Массена, изданные лишь в 1848–1849 гг. И тут выяснилось, что «любимое дитя победы» был немногословен и избегал шокирующих фактов. Читатель найдет в них лишь по-армейски сухие, сугубо профессиональные оценки проведенных им походов, боев и сражений.

Р. S. Из всех французских военачальников, чей талант раскрылся еще в годы революционных войн, лишь Гоша, Клебера, Марсо, Моро и Массена принято сравнивать с самим Наполеоном. Не исключено, что по глубине дарования Массена – талант-самородок – вполне мог претендовать на славу великого полководца, если бы судьба не сделала его соратником последнего демона войны. Недаром на известие о присвоении ему маршальских эполет Массена отреагировал горько-саркастически: «Ну да! Один из восемнадцати».

Луи Николя Даву

«Я прожил жизнь честно»

В отличие от большинства наполеоновских маршалов, отмеченных весьма скромным социальным происхождением, Луи Николя Даву (10.05.1770, Анну, Бургундия – 1.06.1823, Париж) принадлежал хоть и к мелкопоместному, но знатному бургундскому дворянскому роду из Осера. Есть легенда, что в тех краях веками о новорожденном мальчике из этой воинственной семьи говорили: «Ну вот! Еще одна доблестная „шпага“ вылетела из „ножен“ во славу ратных дел!» Настоящая фамилия маршала была д’Аву, однако в дни революции он соединил дворянскую приставку с родовым именем и так вошел в историю. Наряду с Массена, Ланном и Сюше его считают одним из самых талантливых маршалов Наполеона.

Между прочим, до сих пор нет единого мнения, насколько древен род д’Аву: то ли с конца XII в., то ли с начала XIII в. или все же не ранее XIV столетия? Так или иначе, но первенец Жана Франсуа д’Аву – Луи Николя Даву родился в фамильном бургундском замке д’Аву под Дижоном. Его отец, как и все предки, служил в армии. Особыми талантами он не обладал, но принимал участие в Семилетней войне, лейтенантом сражаясь против пруссаков Фридриха II Великого, получил ранение в битве при Миндене и был комиссован. Мать будущего маршала, Мари Аделаида из дворянского рода Минаров, отличавшаяся умом и серьезным воспитанием, уделяла много времени своим детям, особо выделяя старшего сына.

После нелепой гибели отца от шальной пули на охоте (ходили слухи, что охота была лишь прикрытием дуэли) девятилетнего Луи Николя отдали в Военную королевскую школу города Осерра. Для поступления туда требовалось не только умение читать и писать, но и возможность оплатить весь срок обучения, а также не менее четырех поколений благородных предков. Исключительные математические способности Даву (зато иностранные языки ему давались плохо) сделали его одним из лучших выпускников школы и позволили продолжить дальнейшее военное образование. Осенью 1785 г. юный Луи Николя поступил в особо престижную Парижскую военную школу, которую за 26 дней до того окончил… Наполеон Бонапарт. Тогда их встреча так и не состоялась. Луи Николя, один из немногих наполеоновских маршалов, кто получил блестящее военное образование, окончил указанную школу 19 февраля 1788 г. 18-летнего подпоручика отправляют в Королевский Шампанский кавалерийский полк в город Аррас в графстве Артуа. Когда-то в нем служили его отец и дядя, а теперь двоюродный брат. Луи Николя было нелегко, поскольку рассчитывать ему приходится исключительно на свое скудное офицерское жалование: матери с тремя детьми на руках не до старшего сына. Уже в юности Даву заслужил репутацию мрачного, необщительного и несговорчивого упрямца. В офицерской столовой его речи никогда не заканчивались смехом. На ухаживание за женщинами, как и на карточные игры, он не считал нужным затрачивать ни времени, ни денег. Показную сторону военной жизни презирал, очень многое держал про себя, не заводил друзей и не лебезил перед начальством. Поэтому продвижение по службе шло медленно. Именно в ту пору Луи Николя познакомился в полку с еще одним будущим маршалом, а тогда сержантом – круглолицым, розовощеким и полненьким Клодом Перреном. В армии этого бывшего барабанщика Гренобльского полка по-свойски прозвали Красным Солнышком. А в историю он вошел как маршал Виктор.

Кстати, Виктор был полной противоположностью Даву во всем, кроме умения принимать радикальные решения. Этот агрессивный болтун знал себе цену и еще до революции сумел пройти путь от мальчишки-барабанщика до главы сержантского корпуса Королевского Шампанского полка. Пройдет почти четверть века, и овеянный славой Даву сможет гордо бросить своим хулителям: «Я прожил жизнь честно!», а Клод Перрен, взявший себе более благозвучное имя Виктор (Победитель) и поймавший свою «синицу» в годы революционного и постреволюционного лихолетья, начнет беспрестанную охоту за «братьями по оружию» из наполеоновского маршалата!

Неизвестный художник. Маршал Даву. Литография. Около 1840 г.

Но вот начинается революция, и Даву, к тому времени уже лейтенант (ставший под влиянием своего отчима Луи Тюрро де Линьера республиканцем, поклонником Монтеня и Руссо), покидает королевскую армию! Поводом послужила отправка на гауптвахту за революционные высказывания. Несогласный с таким решением Даву бросил полк (следовательно, изменил присяге, а это во все времена грозило трибуналом) и вступил в революционную армию. В ее рядах профессиональный военный Даву быстро сделал карьеру: уже через три дня после зачисления он… подполковник!

В начале 1790-х гг. Даву служил у знаменитого победителя пруссаков под Вальми, генерала Дюмурье, хорошо известного умением подстраиваться под политические обстоятельства. С этим циничным и беспринципным человеком у подполковника не сложились отношения. После тяжелого поражения под Неервинденом 18 марта 1793 г., нанесенного французам австрийцами, Дюмурье начал тайные переговоры с врагами. Спустя некоторое время Даву стало известно о предательстве Дюмурье. К этому времени Конвент уже объявил главнокомандующего предателем и сместил с должности. Случайно столкнувшись с ним на проселочной дороге, Даву приказал своим солдатам открыть огонь. Град пуль защитников республики сразу же сразил коня Дюмурье, а самого генерала спасла помощь адъютанта герцога Шартрского (будущего короля Франции Луи Филиппа), посадившего его на свою лошадь. Зато Даву за проявленную решительность в борьбе с врагами революции получил чин полковника и стал командовать тремя батальонами, т. е. полубригадой.

Между прочим, еще в 1791 г. Даву влюбляется и женится на прехорошенькой бургундской дворяночке Мари Николь Аделаиде де Сегено (1768–1795). Вскоре молодоженов разлучают начавшиеся революционные войны: на республиканскую Францию наседают монархические Пруссия и Австрия. Даву уходит на войну, а когда возвращается, то узнает, что у него «выросли очень большие рога». Не простив измен, суровый Даву разводится с безнравственной «гражданкой Даву». Спустя полтора года бывшая супруга скончалась от неизвестной болезни…

Распорядительность и отвага Даву в арьергардных боях сначала с австрийцами, а потом и с Вандейскими роялистами-мятежниками не остались не замеченными. В результате в июле 1793 г. он уже бригадный генерал, а спустя несколько недель (или даже пять дней?)… дивизионный генерал! Впрочем, все это время Даву служит под началом посредственных генералов Дампьерра или Ла Барольера, на чьем унылом фоне выглядит отменным профессионалом. Сам 23-летний Даву считает себя недостойным чина дивизионного генерала и совершает весьма рискованный поступок: отправляется в Париж и подает прошение об отказе от столь высокого чина, а затем и вовсе просит об отставке! Ему явно претит, что всем в армии заправляют фанатичные революционные комиссары-якобинцы, чья неограниченная власть позволяет им не только контролировать боевые операции, но казнить и миловать по своей прихоти. После того как он поучаствовал в гражданской войне в Вандее и нагляделся на ее ужасы, Даву принял решение бросить службу в армии. Больше года он не у дел, живя в доме матери. Луи Николя очень много читал, особенно книг по военной истории, стратегии и тактике, и вскоре у него обнаружилась прогрессирующая близорукость. Полноватый, лысеющий, не способный различать предметы на расстоянии 100 м, Даву в 24 года стал единственным в армии, кто носил очки! Для кадрового военного той поры это была серьезная проблема!

Как говорят в таких случаях, пришла беда – отворяй ворота. Генерал республики Даву, ушедший в отставку по собственному желанию, когда Отечество в Опасности, не мог не казаться властям человеком подозрительным! За ним и его близкими установлена слежка. Первой арестовывают его мать-дворянку, обвиняя в тайной переписке с эмигрировавшим семейством Ларошфуко. Она действительно переписывалась с ними, поскольку обе семьи издавна дружили, и Ларошфуко перед бегством доверили ей на хранение кое-какие фамильные ценности. Даву, сопровождавший мать в заключение, разузнал о причине ее ареста и сумел ночью тайком выбраться из-под конвоя, добежать до дома, перелезть через садовую ограду, отыскать и сжечь компрометирующие письма и столь же благополучно вернуться назад еще до рассвета. Тогда он спас свою матушку: обвинителям не удалось предоставить суду конкретных улик, и пожилую женщину отпустили. Правда, до поры до времени. Вскоре ее снова арестовывают, а затем очередь доходит и до строптивого генерала-аристократа! Три месяца Даву находится между жизнью и смертью! Лишь падение якобинского режима Робеспьера 9 термидора 1794 г. спасло Даву от гильотины.

Помощь приходит от его бывшего отчима, в ту пору члена Конвента де Линьера. С матерью Даву он уже давно расстался, но принял деятельное участие в судьбе пасынка, который был младше его всего на девять лет. Отчим замолвил словечко всесильному Лазарю Карно, а заодно пошептался и со своим знакомым в военном министерстве генералом Луи Антуаном Пилем, и Даву снова в армии. Здесь он чувствует себя лучше всего – здесь его дом родной.

Кстати, в армии напускно-безразличного и высокомерного Даву не очень-то любили. По-отечески относясь к простым солдатам, он конфликтовал почти со всеми равными себе по положению офицерами. Широко известны его «контры» с Бертье: несравненный штабист, безусловный храбрец Бертье на самом деле мало что умел на поле боя. А Даву, блистательный стратег и тактик, никогда не церемонился и предпочитал все называть своими именами. Бертье страшно обижался. С Бернадотом у него вообще была смертельная вражда еще со времен Ауэрштедта. О горячем гасконце «железный маршал» был крайне низкого мнения, называя в лицо негодяем. После неприбытия Бернадота на окровавленное поле Эйлау он и вовсе обдавал гасконца ледяным презрением. Еще одного гасконца, «короля храбрецов» Иоахима Мюрата, методичный бургундец, подобно Ланну, саркастически называл «цирковой собачкой, умеющей разве что плясать, стоя на задних лапках!