Основы психологии

Яков Львович Коломинский

Основы психологии

От автора

Эта книга призвана не только познакомить старшеклассников, а также всех читателей, интересующихся психологией, с достижениями психологической науки, но и помочь им в познании самих себя, научить сознательно подходить к определению своего дальнейшего жизненного пути, оценке тех или иных жизненных ситуаций, научить самопознанию и самовоспитанию.

Мне всегда казалось несправедливым, что у старшеклассников нет книги, которая рассказывала бы о внутреннем мире человека, а в школьных расписаниях отсутствует соответствующий учебный предмет. Нельзя сказать, что в школе совсем не изучают человека. На уроках литературы и мировой художественной культуры анализируют особенности внутреннего мира героев классических произведений; на уроках языка изучают законы этого важнейшего средства человеческого мышления и общения; на уроках истории речь идет о героических и трагических периодах в жизни общества, о подвигах и заблуждениях выдающихся личностей различных эпох… Некоторые сведения о психологии есть и в курсе «Человек, общество, государство» (название предмета обязывает!). На обложке одного из учебников большими буквами напечатано: «ЧЕЛОВЕК», а чуть пониже, маленькими, – уточнение: «анатомия, физиология и гигиена»… И все-таки в наших знаниях о человеке не хватает очень важного. Не изучается внутреннее «устройство» самого главного в человеке – его психики.

Мне это всегда казалось несправедливым, и я написал научно-популярные и научно-художественные книги, в которых доступно и по возможности занимательно рассказал об увлекательном мире человеческой психологии. Это книги «Человек среди людей», «Беседы о тайнах психики», «Психология общения», «Познай самого себя», а книга «Человек: психология», отрывки из которой я использую и в этом пособии, была написана специально для старшеклассников.

Я надеюсь, что книга, которую вы сегодня открыли, в какой-то мере заполнит этот пробел и поможет вам открыть для себя увлекательный и прекрасный мир психологической науки. Вы узнаете, как формируется психика человека, какие законы управляют ощущениями и восприятиями, памятью и творческой мыслительной деятельностью. Специальные разделы книги посвящены истории развития психики, потребностям и способностям, характеру и темпераменту человека.

Как работать с книгой? Признаюсь, мне хотелось бы ответить предельно кратко – с удовольствием… Если бы мне, когда я был в вашем возрасте, попала в руки подобная книга, я бы прочитал ее всю сразу, не отрываясь. Может быть, и вам поступить так же? Психология – не совсем обычный предмет: тех знаний, которые почерпнуты, так сказать, из жизни, житейской психологической культуры, достаточно, чтобы понять прочитанное и получить целостное представление о психике. Я бы рекомендовал внимательное изучение каждой главы. Скоро вы заметите, что у вас появилась новая точка зрения, новая, чуточку исследовательская позиция. Ведь теперь, когда вы занялись психологией, уже нельзя (просто не получится!) по-старому читать книги и смотреть кино, анализировать свои переживания и поступки, а также поведение других людей.

При изучении психологии самый верный помощник – художественная литература. Все великие мастера слова, известные писатели – психологи. Правда, говорят они о внутреннем мире человека по-своему, образным языком искусства.

Если, познавая психологию, вы научитесь лучше управлять собой, разбираться в собственных переживаниях и внутреннем мире других, если эта книга поможет вам в учении, труде и жизни среди людей, поможет сохранить и укрепить психологическое здоровье, наша общая цель – тех, кто работал над ее созданием, и тех, кто ее читал, – достигнута.

В заключение приведем прекрасные стихи Н. Заболоцкого:

Не позволяй душе лениться!

Чтоб в ступе воду не толочь,

Душа обязана трудиться

И день и ночь, и день и ночь!

Раздел I

Введение в психологию

Глава 1

Знакомая незнакомка

Для человека нет ничего более интересного, чем люди.

В. Гумбольдт

Все науки можно условно разделить на две большие группы. В одной группе окажутся точные науки, например математика, физика, химия; в другой – гуманитарные: языкознание, история, литературоведение и т. д. Это науки о человеке. Кстати, само название произошло от лат. humanitas — человеческая природа, образованность.

Конечно, это деление в какой-то мере условно: точные и гуманитарные науки взаимно дополняют и помогают друг другу, но разница все же есть. Общую задачу гуманитарных наук очень точно сформулировали еще древние греки, написав на стене одного из храмов: «Познай самого себя». И человек познает. Познает собственную историю, происхождение, язык, нравы и обычаи, биологическую природу. Трудами многих поколений философов и историков, биологов и лингвистов, антропологов и этнографов создается коллективный портрет человечества, который непрерывно совершенствуется и обогащается. Этот портрет был бы неполным и даже искаженным без тех штрихов, которые вносит в него психология.

На первый взгляд этот вопрос может показаться странным: такого предмета до сих пор не было в школьных расписаниях. Но не торопитесь с ответом. Лучший учитель психологии – сама жизнь, и ее уроки каждый неплохо усваивает еще до того, как прочитает первую книгу об этой науке. Это «знакомая незнакомка». Дело в том, что слово «психология» используется в нескольких разных значениях. Начнем с наиболее распространенного: оно обозначает близкий каждому человеку мир его внутренней жизни. Не изучая еще специальной науки, мы с детства говорили: «я хочу», «я не хочу», «я думаю», «я чувствую», «я представляю»; мы рассуждаем о достоинствах и недостатках своей памяти и воли, способностей и характера, темпераментам ума.

Еще не использовано ни одного незнакомого слова, а уже перечислены многие разделы нашей науки. Важная особенность психологии как науки состоит в том, что с ней человек знакомится задолго до систематического изучения. В практике живого общения люди постигают немало психологических законов. В каком-то смысле можно сказать, что каждый человек – психолог. Ведь без определенного запаса психологического опыта и знаний невозможно жить среди людей. Так, каждый из нас уже с детства умеет, например, «читать» эмоциональное состояние другого человека по внешним проявлениям – мимике, жестам, голосу, особенностям поведения, даже по ритму дыхания и цвету лица, – и не только читать, но и учитывать его нюансы в своих целях. Ребенок очень рано начинает понимать, когда следует обратиться ко взрослому с просьбой, а когда – отложить просьбу до лучших времен… Каждый из вас умеет различать настроение других людей, особенности их характера.

Эту житейскую психологию, житейскую психологическую культуру, в которой отражаются психологические знания, накопленные задолго до появления специальной науки, мы усваиваем не только благодаря собственному опыту, но и из таких источников, как художественная литература, народные пословицы и поговорки, сказки и мифы, притчи и даже частушки. В них можно найти истоки по чти всех психологических теорий и отраслей психологии. Вот, например, пословица из области психологии обучения: «Повторенье – мать ученья»; из области характерологии: «В тихом омуте черти водятся» (это предостережение тем, кто склонен судить о характере человека по внешности). Интересно, что подобные психологические «аксиомы» интернациональны. Почти у всех народов можно найти аналогичные утверждения. Например, последнюю пословицу с французского можно было бы буквально перевести так: «В тихий ручей не погружай ни руки, ни даже пальца».

Правда, житейские психологические знания очень приблизительны и расплывчаты. Это, скорее, иллюзия знания, которая, к сожалению, заменяет подлинную образованность. В несовершенстве житейских психологических понятий очень легко убедиться. Попробуйте ответить на несколько «простых» вопросов: чем отличаются чувства от ощущений? Что такое темперамент? Что такое мышление? и т. д. Задайте эти вопросы знакомым. Результаты можно предвидеть. Сначала ваши испытуемые воспримут их довольно спокойно и бодро начнут отвечать. И тут обнаружится, что сказать-то почти и нечего… Скорее всего, ответом будет классическая формула: «Понимаю, а высказать не могу». Когда такой формулой пользуются учащиеся, преподаватель им говорит: «Значит, не понимаешь», – и дальше следует классическое: «Придется встретиться еще раз».

Для тех, кто только начинает знакомиться с психологией как наукой, эта предобразованность, это предзнание все же полезны. Накопленный запас житейских наблюдений постепенно включается в систему научных понятий, и этот сплав теоретических знаний и практических выводов может стать прочным фундаментом настоящей психологической образованности. В этом смысле – каждый сам себе психологическая лаборатория. Именно поэтому психология изучается и усваивается не так, как многие другие науки. Ведь лозунг «Познай самого себя» обращен к каждому отдельному человеку. Это призыв к самопознанию и самовоспитанию, к тому, что мы называем психологической деятельностью. Поэтому, постигая научную психологию, человек все как бы примеряет к самому себе: так ли у меня, как «в теории», или как-то иначе. Кроме того, начинающие психологи охотно наблюдают за своими друзьями и знакомыми – применяют знания на практике.

Что же представляет собой психология как наука? В переводе на русский язык – это наука о душе (от греч. psyche – душа, logos – наука). Интересно, что сам термин «психология» появился в 1590 г. Так назвал свою небольшую работу о богословских исследованиях души немецкий священник Р. Гоклениус, а в 1732–1734 гг. немецкий философ X. Вольф опубликовал книги «Рациональная психология» и «Эмпирическая психология». Но точно ответить на вопрос «Что такое душа?» не так просто. В различные исторические эпохи ученые вкладывали в это слово разное содержание.

Вы, наверное, знаете, что словом «атом» древнегреческие философы называли мельчайшую неделимую частичку материи. Но шло время, наука развивалась, выяснилось, что атом – это целый мир элементарных частиц. Работают атомные электростанции, бороздят океанские просторы атомные ледоколы и подводные лодки – все это результат процессов в «разделенном», т. е. расщепленном атоме. А слово осталось. Оно в данном случае как сосуд, в который налита новая жидкость. Старые слова сплошь и рядом означают новые понятия. С началом космической эры слово «спутник», например, получило новое содержание. Такие же изменения произошли и со словом «душа» в названии нашей науки.

Согласно религиозным учениям, душа – это непостижимое, бесплотное духовное начало, которое Бог вдохнул в сотворенное им из праха тело первого человека. При этом душа дана человеку, так сказать, во временное пользование: когда тело перестает существовать, душа «отлетает в мир иной».

Материалисты вкладывают в это слово иное содержание. Оно употребляется как синоним слова «психика» для обозначения совокупности психических явлений, которые представляют собой свойство высокоорганизованной материи, свойство мозга. Психика, сознание – это субъективный образ объективного мира. Психика – это наши ощущения и восприятия, память и представления, мышление и фантазия, чувства и воля. Все эти психические процессы свойственны конкретному человеку, субъекту, который имеет свой особый характер, способности, темперамент, который познает, общается, действует в окружающем мире, человеку, который есть сын своего времени, член данного общества, личность.

Душа, психика – это внутренний мир личности, который возникает в процессе взаимодействия человека с окружающим внешним миром, в процессе активного отражения этого мира.

Правда, есть в повседневной жизни и другие оттенки в употреблении слова «душа». Иногда, например, человек говорит о себе: «Душа радуется», «Душа болит». Об одном отзываются: «Бездушный», а о другом – «Какой душевный человек». Здесь в понятие «душа» вкладывают более узкое содержание: способность человека к сочувствию, сопереживанию, его умение поставить себя на место другого, понимать радости и страдания других людей.

Психологией называют не только науку о психических процессах и свойствах личности, но и совокупность тех явлений, которые изучают. Говорят, например, о психологии подростка, психологии крестьянства и т. д. Иногда можно услышать: «У каждого своя психология». В этих случаях имеют в виду особенности психики определенного человека или группы людей.

Научная психология, как и другие науки, делится на ряд областей. Представьте себе могучий ствол, от которого отходят ветви. Ствол – это общая психология, которая изучает общие законы человеческой психики. Ветви – области науки. Они исследуют различные виды деятельности человека, каждая из которых имеет свою «психологию».

Вот психология труда, инженерная психология, изучающие психологические стороны системы «человек – машина». Условия современного производства таковы, что без учета психологического фактора невозможно сконструировать новую машину или прибор.

В процессе жизни и деятельности люди вступают в общение между собой, образуют группы, коллективы, в которых реализуется система «человек – человек». Это предмет исследования социальной психологии.

Инженерная и социальная психологии дали жизнь, пожалуй, самой молодой отрасли – космической психологии. Она изучает особенности психической деятельности человека в условиях космических полетов. Об этой области психологии увлекательные книги написали ко смонавты Ю. А. Гагарин и А. А. Леонов в соавторстве с врачом В. И. Лебедевым (Ю. А. Гагарин, В. И. Лебедев «Психология и космос»; А. А. Леонов, В. И. Лебедев «Психологические проблемы межпланетного полета»).

Есть психология искусства, медицинская психология, зоопсихология (изучающая психику животных), военная психология и т. д. Большая область нашей науки изучает законы развития и формирования психики человека от рождения до старости. Это возрастная, детская и педагогическая психологии. Книга, которую вы читаете, в основном посвящена общей психологии, но будут в ней и сведения из других областей психологической науки.

Итак, психика – это внутренний, субъективный мир человека, который возникает в ходе активного отражения внешнего, объективного мира в виде образов, мыслей, чувств и поступков. Где же находится «живое зеркало», способное к столь сложной отражательной деятельности? Теперь об этом знает каждый школьник. А вот величайший ученый Древней Греции Аристотель считал, что мозг служит лишь как «орган охлаждения тела». Еще У. Шекспир, который жил и творил в конце XVI – начале XVII в., осторожно писал о мозге как о месте, «где, по мнению некоторых, расположен дом души». И главным соперником мозга считалось сердце: «Скажи мне, где мечты начало? Мозг, сердце ль жизнь ей даровало?» – рассуждает шекспировский герой. Да и мы с вами немалую часть нашей духовной жизни связываем с сердцем, приписывая ему ответственность за любовь и ненависть, страсти и волнения, соглашаясь с поэтом: «О память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной». А ведь мы прекрасно знаем, что уже многие годы живут люди, в груди которых бьется чужое, пересаженное искусной рукой хирурга сердце. Сердце у них чужое, новое, а душа, психика, внутренний мир?

Ю. Нагибин написал прекрасную и грустную современную сказку «Чужое сердце». Ее герой Костров, которому сделали пересадку сердца, переживает странные и мучительные ощущения. «Он видел свое старое, умершее сердце, источник всех его страданий и мук, оно представлялось ему гнилым червивым грибом-шлептухом, но оно вмещало в себя ту нежную, тонкую память о нем самом, которую ему нужно было вновь накопить, чтобы пришло полное исцеление». Ему предстоит «воссоздать душу-живу, обрести способность к любви и слезам». У него возникает «страшноватая» мысль: «Коль он признает за своим бывшим сердцем право памяти, то и ныне бью щееся у него в груди сердце обладает подобной же суверенной памятью».

Говоря о головном мозге, многие ученые прежде всего подчеркивают поразительное несоответствие между непритязательным внешним видом этой серой массы, напоминающей ядро грецкого ореха, и невероятной сложностью его деятельности.

«Как однородно и скучно выглядит мозг, – писал известный психолог А. Р. Лурия, – этот высший продукт эволюции, этот орган, который получает, перерабатывает и хранит информацию, орган, который создает программы деятельности и регулирует их выполнение». Можно с уверенностью утверждать, что впечатление об однородности и такой невыразительности серой массы, которое мы получаем при первом рассматривании мозга, явно расходится с той невероятной сложностью и многообразием, дифференцированностью, которой в действительности характеризуется этот орган.

«Оглянитесь по сторонам, – призывал другой психолог Е. И. Бойко, – то, что нас окружает и что обыкновенно считается делом человеческих рук, по существу есть продукт деятельности мозга, так как руки являются всего лишь его послушными орудиями. Все научные открытия и достижения техники, все великие произведения искусства – тоже продукт работы мозга людей, как и наши маленькие дела, неудачи, ошибки, изъяны характера, привычки. От мозга зависят гениальность и помешательство, ум и глупость, любовь, дружба, вера, страдание и счастье, способности, талант и одаренность».

Наверное, писатели вслед за Ю. Нагибиным скоро создадут еще два художественных варианта: один – более реальный – жизнь человека с двумя сердцами (неутомимый профессор Барнард успешно осуществил уже и эту операцию) и второй – фантастический – человек с пересаженным головным мозгом. Прежде всего, человек с другим мозгом неминуемо стал бы совершенно другой личностью, с новой биографией, новыми мыслями, новыми знаниями, новыми чувствами… Это ясно и без фантастических построений.

Правда, для романиста есть увлекательнейшая возможность изобразить, какие возникнут драматические ситуации, связанные с тем, что человек вдруг осознает, что у него совершенно новое тело, новая внешность. Вспомним увлекательную книгу А. Беляева «Голова профессора Доуэля» (1930). Тело человека, его рост, фигура, черты лица, цвет глаз и волос, голос – все это не просто футляр для мозга и его внешнее оформление. Как подметил М. Ю. Лермонтов в «Герое нашего времени: «Всегда есть какое-то странное отношение между наружностью человека и его душою».

Черты внешнего облика через отношение к ним других людей существенно влияют на самооценку, характер, вообще на личность. Об этом мы еще будем говорить более подробно, но и сказанного уже достаточно, чтобы понять: человеку с новым мозгом придется выработать новое отношение к самому себе. Да и новому мозгу его новое местожительство может понравиться, а может и глубоко не удовлетворить его… Другая, еще более напряженная сюжетная линия – история перестройки взаимоотношений этого почти нового человека с обществом и другими людьми.

Это из области фантастики. Однако действительность ставит над человеком эксперименты куда более сложные и трагичные, чем плоды самого богатого писательского воображения.

Волнующую подлинную историю о человеке с измененным мозгом рассказал психолог А. Р. Лурия в книге «Потерянный и возвращенный мир». Ее герой, младший лейтенант Лев Засецкий, был… убит 2 марта 1943 г. в результате проникающего ранения черепа в левой теменно-затылочной области. Он был убит, почти убит… Пуля, пробившая череп и прошедшая в мозг, раздробила мир Засецкого на тысячи кусков, которые он так и не смог собрать. И мы ничего не узнали бы о его трагической борьбе за собственный мозг, собственную личность, собственную душу, если бы не автор книги, психолог А. Р. Лурия, который не только самоотверженно врачевал и изучал психику Засецкого, но и собрал его разрозненные записи в потрясающую картину жизненного подвига.

Ранения мозга тщательно изучаются и описываются учеными. Эти трагические случаи помогают понять сложные механизмы деятельности главного органа нашей психики. Самое удивительное, что ранения мозга не всегда приводят к катастрофе.

В историю науки о мозге вошел необычный случай с железнодорожным мастером Финеасом Гейджем, который в сентябре 1848 г. получил сквозное ранение головы железной палкой. Эта палка длиной больше метра и толщиной 3 сантиметра насквозь пронзила головной мозг Гейджа, войдя через левую щеку и выйдя в области темени. В течение часа Гейдж находился в оглушенном состоянии, после чего смог с помощью сопровождающих его людей пойти к хирургу и по дороге спокойно и невозмутимо рассуждать о «дырке» в своей голове. Когда через двенадцать лет Гейдж умер в Сан-Франциско, вскрытие показало, что тяжелому повреждению подверглась не только левая лобная доля, но травма распространилась и на правую лобную долю.

То, что Гейдж выжил, конечно, поразительно. Но еще более поразительно, что психика его почти не изменилась: у него не обнаружилось никакой потери памяти и почти не снизились умственные способности. А вот свойства его личности, его отношение к себе и окружающему изменились. До несчастного случая он был тактичным и уравновешенным человеком, хорошим работником, после стал невыдержанным и непочтительным, сделался упрямым, но переменчивым и нерешительным. Вместо того, чтобы заниматься чем-то полезным, он странствовал и зарабатывал себе на жизнь тем, что показывал публике себя и свое увечье.

У Засецкого все иначе – сохранилась личность, но распался интеллект, восприятие, память, способность к рассуждениям. Как работает мозг, почему огромная рана Гейджа почти ничего не изменила, а в мозгу Засецкого пуля вызвала столь опустошительные изменения? Все дело в том, что существует своеобразная специализация частей мозга: А. Р. Лурия говорит о трех важнейших блоках мозга.

Первый, «энергетический блок тонуса», расположен в глубине мозга, в верхних отделах мозгового ствола. Сюда же относятся те образования серого вещества, которые составляют древнейшую и важнейшую основу его жизнедеятельности. Здесь происходит регуляция процессов химического обмена веществ в организме.

В другой части этого блока, сетевидной, или ретикулярной (от латинского слова «ретикула» – сеточка), формации, возникают импульсы возбуждения, которые питают своей энергией мозговую кору. Стоит прервать этот энергетический поток, как тонус коры снижается и человек впадает в полусонное состояние, а затем в сон.

Этот блок, как отмечал А. Р. Лурия, сохранился у его больного, но была разрушена часть второго основного блока, расположенного в задних отделах больших полушарий и отвечающего за прием, переработку и хранение информации, которая поступает в мозг из внешнего мира. Например, в участке, который именуется первичной зрительной корой, зрительные образы внешнего мира как бы разлагаются на миллионы составляющих признаков. Во вторичной зрительной коре происходит их объединение в целые сложные структуры. Человек, у которого эта зона поражена, по-прежнему хорошо видит отдельные части, но не в состоянии объединить их в целостные образы. А. Р. Лурия приводит такой пример: на картине, которую показывают больному, изображены очки. Что это такое?.. Кружок… еще кружок… перекладина… и какая-то палка… и еще палка… Наверное, велосипед!? У этого больного – расстройство под названием «оптическая агнозия».

Специальные отделы коры отвечают и за объединение отдельных предметов и явлений в целостные ситуации. Эти отделы у Засецкого также были затронуты.

Третичные области теменно-затылочной коры имеют прямое отношение к важнейшей психической деятельности – речи, без которой невозможны ни память, ни мышление, ни человеческое сознание вообще. Следует иметь в виду, что языковая речь может существовать и без звука: глухонемые обладают особой жестовой речью. Внутренний мир человека, у которого эти области поражены, раздроблен: все, чему он научился, все его знания распадаются на отдельные, не связанные друг с другом куски.

Человеческая личность сохраняется, если не затронут третий основной блок мозга, расположенный в лобных долях. Засецкому повезло – лобные доли сохранились. Именно здесь находится мощный аппарат, позволяющий формировать и сохранять намерения, формировать программы-действия, регулировать их протекание и контролировать успешное выполнение.

И вот в своем раздробленном мире Лев Засецкий борется за себя, за свою личность:

– Я еще смогу доказать человечеству, что я не совсем пропавший, не совсем погибший человек… я по-прежнему мечтаю встать в строй. И я хочу надеяться, что принесу немалую пользу своему народу.

Он уже принес немалую пользу и встал в один строй с Николаем Островским и Алексеем Маресьевым; победа над своей болезнью, борьба за свою личность – всегда вдохновляющий пример величия духа.

Итак, запомним главное: Психика – это свойство мозга, которое состоит в его способности отражать окружающую действительность.

* * *

Нравится ли вам, ребята, отвечать на вопросы? А если эти вопросы поставлены самому себе и, что самое главное, о себе?

Суть нашей общей работы – того, кто пишет, и того, кто читает, – хорошо выразила известная писательница М. Шагинян: «Нечто от вас к книге и нечто от книги к вам». От книги к вам – новые знания и новый взгляд на то, что уже было известно. От вас к книге – стремление узнать побольше о самом себе и желание что-то в себе изменить. Отсюда тройное «С» странички, которая будет появляться после каждой главы: «Самопроверка / Самопознание / Самовоспитание». Давайте создадим заочный клуб «Три С». И не только заочный. Иногда, вместо того чтобы играть в «морской бой», посоревнуйтесь в точности ответов. Может быть, возникнут турниры и олимпиады (психологиады!), эмблемой которых станет наше тройное «С»!

Самопроверка / Самопознание / Самовоспитание

Заседание первое

Вопросы и задания

1. Какое из утверждений, приведенных ниже, выражает идеалистическое понимание психики, а какое – материалистическое? Обоснуйте свою точку зрения.

A. Психическая деятельность не зависит от внешних причин.

Б. Психическая деятельность – свойство мозга.

B. Психика – отражение объективной действительности.

2. За какие психические функции отвечают 1-й, 2-й и 3-й блоки головного мозга?

3. Покажите роль психологических знаний в деятельности инженера, врача, учителя, космонавта, зоотехника. Попробуйте назвать область человеческой деятельности, где можно обойтись без знания психологии.

Конкурс

Кто подберет больше пословиц и поговорок на психологические темы?

Тема для дискуссии

«Если возможна гигиена тела, то возможна также гигиена ума и характера» (Д. И. Писарев).

Глава 2

Методы психологии

Как ни совершенно крыло птицы, оно никогда не смогло бы поднять ее ввысь, не опираясь на воздух. Факты – это воздух ученого. Без него вы никогда не сможете взлететь.

И. П. Павлов

Методы, пути, средства, с помощью которых добываются научные факты, очень важны для любой науки, но для психологии они имеют особое значение. Чтобы понять это, давайте подумаем, как вообще строится научное исследование в других областях знаний, например в естествознании, физике, химии. Вам наверняка приходилось проводить опыты в живом уголке, на пришкольном участке и в учебных кабинетах. Всегда в ходе опыта можно четко выделить необходимые его составляющие:

во-первых, это человек, который осуществляет опыт или ведет наблюдение, тот, кто изучает, – субъект познания;

во-вторых, это то, что он изучает, – объект познания – растение, животное, химический элемент и т. д.

Теперь представьте себе, что вы исследователь-психолог, которому предстоит изучать психические особенности другого человека. Улавливаете разницу?

Да, для психолога все иначе: его объект или, как говорят в психологии, испытуемый, есть одновременно и субъект. Субъективный объект! Это не лингвистической парадокс, а особенность психологической науки: здесь могущество человеческого разума, человеческого интеллекта направлено на познание самого этого разума, самого интеллекта, чувств, воли и всего того, что составляет психику.

Говорят, что через человека природа познает самое себя. Если это так, то психология – это познание человечеством своей собственной природы. Субъект и объект исследования совпадают. Но из этого философского совпадения совсем не следует, что невозможно их разделение, раздвоение в конкретных психологических исследованиях, как думали психологи-идеалисты.

Психологи-идеалисты считали, что душа – это замкнутый в себе мир и ее познание доступно только ей самой.

«Только я сам могу судить о том, что происходит в моем внутреннем мире», «в терем тот высокий нет ходу никому». Значит, для психолога остается только один-единственный метод исследования – самонаблюдение? Этот метод иначе называется интроспекция, что в буквальном переводе означает «смотреть внутрь». Психологические трактаты до появления экспериментальной психологии основывались либо на описании ученым собственных переживаний, либо на изложении рассказов других людей об их мыслях и чувствах.

Может быть, этого и в самом деле достаточно, может быть, о себе-то уж мы действительно знаем «правду, всю правду, одну только правду»?

Когда-то великий французский писатель Жан-Жак Руссо, создавая «Исповедь», мечтал довести искусство психологического самоанализа до уровня самых точных наук того времени. «В известном смысле, – писал он, – я произведу на самом себе те опыты, которые физики производят над воздухом, чтобы знать ежедневные изменения в его состоянии. Я приложу к своей душе барометр, и эти опыты, хорошо налаженные и долгое время повторяемые, могут дать мне результаты столь же надежные, как и у них». С тех пор прошло более 200 лет, барометр-психометр даже писатели-фантасты еще не придумали, а проблема методов исследования – по-прежнему одна из острейших в психологии. Почему же самонаблюдение не может быть ни основным, ни единственным методом нашей науки?

Для того чтобы наблюдать и затем описывать проявления собственной психики, человеку нужно как бы раздвоиться: одно его «я» (назовем «я-деятель») активно действует, мыслит, радуется, страдает, а другое «я» (назовем его «я-наблюдатель») в это самое время оценивает, анализирует, контролирует, иными словами, «подсматривает» за первым. До определенной степени именно так действительно раздваивается психика каждого человека, начиная уже чуть ли не с трехлетнего возраста. Но далеко не все собственные психологические процессы мы способны наблюдать. Попробуйте, например, спросить у композитора, как возникла в его сознании мелодия; у ученого – как он решил ту или иную задачу; у конструктора – как он придумал новую машину. Кстати, психологи, которые изучают творчество, без устали об этом спрашивают, но в ответ слышат не очень вразумительные рассказы. Дело в том, что наше внимание обычно направлено на то, что мы делаем, а не на то, как это происходит. Многие проявления психики, например механизмы памяти, мышления, воображения, осознаются лишь частично и поэтому недоступны самонаблюдению.

Кроме того, в психике человека есть довольно обширная область переживаний, которые получили название подсознательных, неосознаваемых. Мы можем не подозревать о некоторых своих чувствах, стремлениях, мотивах поведения. И вот получается, что человек порой сам неточно определяет причины собственных поступков. Особенно ясно это можно продемонстрировать хотя бы на примере так называемого постгипнотического внушения. Загипнотизированному человеку внушают, что через определенное время после выхода из состояния гипноза он совершит определенное действие. Один врач-психотерапевт рассказал о пациентке, которой он внушил, что минут через десять после сеанса гипноза она наденет его пиджак, висящий на стуле. После сеанса, как обычно, говорили о ее самочувствии, о планах на будущее. Вдруг больная зябко поежилась, хотя в комнате было очень тепло…

– Что-то холодно, я озябла… Может быть, вы разрешите мне на минутку накинуть ваш пиджак?

– Конечно, пожалуйста…

Если врач спросит испытуемую, почему она так поступила, то в ответ услышит объяснения на первый взгляд вполне правдоподобные, но не имеющие ничего общего с известной ему, но неизвестной испытуемой истинной причиной поступка.

Не осознаваться могут и другие элементы нашей психической жизни. У нас, например, могут сохраняться воспоминания, о которых мы до поры до времени ничего не знаем. Конечно, не следует преувеличивать роль неосознаваемых моментов в жизни человека, как это делал известный австрийский психиатр З. Фрейд, но и не считаться с ними нельзя. Впрочем, не все с этим согласны. Например, поэтесса Н. Матвеева, которая в стихотворении «Подземелья» весьма живописно рисует гипотетическое подсознание человеческой психики, иронически замечает:

Ключи от подземелий подсознанья

Звенят опять на поясе моем.

Сегодня я, заблудшее созданье,

Сойду туда с коптящим фонарем.

Как воют своды в страшной анфиладе!

А впрочем, выясняется в конце,

Что все подвалы наши – на эстраде,

Все тайны, как посмотришь, – на лице.

У нас и подсознание – снаружи.

Все просто: нам получше – вам похуже.

Кот хочет сала, палки просит пес.

Успех собрата мучит нас до слез.

Но чтоб до истин этих доискаться,

Не стоит в преисподнюю спускаться!

Да, если бы все было так просто, если бы все тайные (даже порой для нас самих!) проявления психики были «на эстраде», а мотивы наших поступков сводились к необходимости удовлетворять одинаковые для всех жизненные потребности, если бы явление, как говорят философы, совпадало с сущностью, никакой науки не нужно было бы и, между прочим, необходимость в поэзии тоже автоматически отпала бы. Прав известный литовский поэт Э. Межелайтис: «Зачем, – писал он, – уступаем мы кому-то область психологических глубин и подсознанья? Почему отдаем другим сферу утонченного анализа? Мы тоже должны научиться читать едва уловимый шифр человеческой души, и тогда человек станет понятнее нам. Если же мы никогда не сделаем попытки проникнуть в эту область, она навсегда останется для нас темной, зловещей и полной опасностей».

Самонаблюдение ненадежно не только потому, что человек, как мы видим, не все знает о самом себе, но и потому, что даже о своих переживаниях трудно рассказать. Прежде всего, трудно перекодировать, переплавить, перелить чувства в слова. Недаром же поэты и писатели испытывают «муки слова», «оставляют куски мяса в чернильнице», как Л. Толстой; изводят «единого слова ради тысячи тонн словесной руды», как В. Маяковский. К этим неизбежным объек тивным трудностям добавляются трудности субъективные: наш психологический словарь так беден, что нам просто порой «нечем думать» о собственном внутреннем мире и тем более «нет слов», чтобы рассказать о нем.

Конечно, при самоотчете, который требуется психологу, нужна абсолютная искренность. А это не так легко. Сравнение даже предельно искренних человеческих документов – писем, дневников, автобиографий – с действительностью почти всегда обнаруживает, что человек невольно искажает то, что происходило на самом деле: ведь человеческое восприятие субъективно. Мы смотрим на мир сквозь призму своего опыта, своих мыслей и чувств, как говорится, «судим по себе». Даже Ж.-Ж. Руссо, который обещал приложить к своей душе барометр беспристрастного анализа, оказался далеко не столь объективным, как ему самому хотелось и казалось. Его «Исповедь» – гениальное художественное произведение (не так уж мало!), но не точный протокол психической жизни человека. Польский писатель Я. Парандовский отмечал:

«Не раз перо останавливается на середине страницы, не раз глаза, смотрящие на слова, не запятнанные ложью, устрашаются тени чужой, неведомой фигуры, которая когда-то в будущем склонится над этими страницами, – достаточно мига такой рефлексии, и чистота внутреннего голоса окажется замутненной. Мы настолько тесно связаны с людьми, настолько тщательно они за нами наблюдают, подслушивают, даже когда мы находимся в полном одиночестве, что все это дает знать о себе, стоит лишь взяться за перо. Как в теле, так и в душе есть вещи, о которых человек никогда не осмелится поведать кому бы то ни было».

Предположим на минуту, что подобной самоцензуры не существует, что человек готов сказать всю правду о качествах своей личности, о своих мыслях и переживаниях. И тут выясняется, что сделать это, хотя бы в первом приближении, в состоянии очень немногие. И опять-таки не хватает слов, недостает знаний о психический жизни, умения ее анализировать.

Представим себе, что человека, далекого от техники, попросили рассказать об устройстве какого-либо двигателя и даже в помощь предложили подробный чертеж. Этот рассказ звучал бы довольно невразумительно. Примерно так: «Вот это колесико соединяется какой-то штучкой с другим колесиком побольше с зубчиками, а тут еще продолговатая штуковина с ремешком…» Мать одного инженера, владельца «Жигулей», когда хотела назвать какую-либо деталь машины, пользовалась универсальным понятием «дюндик». «Дюндик» – это и винт, и болт, и шланг – все, что имеет отношение к загадочному и неведомому и поэтому безмолвному для нее техническому миру, в тайны которого ее никто не посвятил.

Нередко на уровне «дюндика» находится способность судить о своем и чужом внутреннем мире. Это неудивительно: в школе изучение человека ограничивается его анатомией и физиологией. Психология как специальный предмет пока отсутствует. И вот результат – предлагают человеку, казалось бы, простое задание: ответить на вопрос «кто я?» двадцатью словами. Двадцать слов для характеристики своей неповторимой личности. Скуповато? Очень многим хватает и десяти.

И еще одна трудность самонаблюдения: «я-деятель» и «я-наблюдатель» не могут существовать мирно и независимо друг от друга. «Я-деятель» постоянно захватывает «я-наблюдателя», и нет уже самоанализа, а есть горячая человеческая страсть.

Психологи довольно быстро осознали всю ограниченность самонаблюдения как метода психологии. Чтобы получить как можно более подробные сведения о психике, психологам приходилось специально обучать испытуемых технике самонаблюдения, производить своеобразный отбор среди испытуемых. Но и это не было выходом из положения, поскольку вставал вопрос об универсаль ности психологических знаний, полученных из самонаблюдения та ких «изощренных» испытуемых. Возникали и принципиальные трудности. Так, известный американский психолог начала XX века У. Джемс отмечал, что, когда он пытается сосредоточиться на собственном «я», в поле внимания попадают случайные ощущения от носа, уха и т. д. В результате попытки обнаруживать своего рода тело или субстанцию «я» в акте прямого самонаблюдения не увенчались успехом. Будущее было за объективными методами исследования психики.

Да, самонаблюдение имеет много недостатков как метод научного исследования. Его легко критиковать. Труднее обойтись без него в любом психологическом исследовании. И оно служило и будет служить всегда его составной (но не основной!) частью. Иногда наблюдения за самим собой наталкивают психолога на замысел экспериментального исследования.

Как человек узнает, например, откуда идет звук? На первый взгляд все предельно просто: звучит музыка – мы поворачиваем голову к динамику, слышим речь – оборачиваемся к говорящему человеку. Но как же тогда в кино? Звук всегда доносится из одних и тех же динамиков, установленных по бокам экрана, а зрителям-слушателям кажется, что звук перемещается от персонажа к персонажу: вот один персонаж заговорил и замолчал. Потом заговорил другой – звук переместился. В правом углу экрана залаяла собака – оттуда и звук несется… Так человеку кажется. Потому что… Но ведь никто об этом до той минуты не думал и, пожалуй, ничего особенного не замечал. А известный психолог С. Л. Рубинштейн заметил и задумался. Вот как это произошло.

«Заседание, – рассказывал Рубинштейн в книге “Основы общей психологии”, – происходило в очень большом радиофицированном зале. Речи выступающих передавались через несколько громкоговорителей, расположенных слева и справа вдоль стен. Сначала, сидя сравнительно далеко, я, по свойственной мне близорукости, не разглядел выступающего и, не заметив, как он оказался на трибуне, принял его смутно видневшуюся мне фигуру за председателя. Голос (хорошо мне знакомый) выступавшего я отчетливо услыхал слева, он исходил из помещавшегося поблизости громкоговорителя. Через некоторое время я вдруг разглядел докладчика, точнее, заметил, что он сделал один, а затем еще несколько энергичных жестов рукой, совпавших с голосовыми ударениями, и тотчас же звук неожиданно переместился – он шел ко мне прямо спереди, от того места, где стоял докладчик».

Итак, на базе самонаблюдения у ученого возник вопрос о причинах столь странного поведения звука; метод познания изменился.

Обратим внимание на интересную и неизбежную особенность психологического познания состояния другого человека: оно происходит на основе самонаблюдения: «У него, очевидно… как и у меня».

В одном старом учебнике психологии это пояснялось таким примером. «В моем присутствии кто-либо плачет. Я думаю, что он переживает чувство страдания. Но могу ли я сказать, что я “воспринимаю” его чувство страдания? Нет, потому что я воспринимаю только ряд физических изменений… Я вижу капли жидкости, истекающие из его глаз, я вижу изменившиеся черты лица; я слышу прерывистые звуки, которые называются плачем. Кроме того, я ничего непосредственно не воспринимаю. Откуда же я знаю о существовании страдания у другого?

Когда я сам раньше страдал, то у меня из глаз текли слезы, я сам издавал прерывистые звуки…»

А как изучить без данных самонаблюдения переживания космонавтов во время космического полета? Что знали бы мы о психической жизни слепоглухонемых без замечательной книги слепоглухонемой О. И. Скороходовой «Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир», которая целиком построена на самонаблюдениях?

Да, самонаблюдение – старое, испытанное, хотя и далеко не всегда надежное оружие психолога. А для каждого человека самонаблюдение – необходимый элемент самопознания и самовоспитания. Нельзя изменять себя, не рассматривая свой внутренний мир сквозь увеличительное стекло самонаблюдения. Оно уже само по себе заставляет человека изменяться.

«Пока я снимал с себя слепок, – писал французский философ М. Монтень, – мне пришлось не раз и не два ощупать и измерить себя в поисках правильных соотношений, вследствие чего и самый образец приобрел большую четкость и некоторым образом усовершенствовался».

Кстати сказать, помочь вам, ребята, научиться наблюдать за собственной психической жизнью – одна из задач этой книги. Попробуйте, начиная с сегодняшнего дня (в крайнем случае – с завтрашнего!), например, применить такое испытанное средство самоанализа и самопознания, как дневник.

Есть замечательные образцы дневниковых книг, которые написали не выдающиеся деятели науки и культуры, а ваши сверстники-старшеклассники. Разумеется, они и не подозревали, что со временем их заветные тетради будут опубликованы. Это «Девушка из Кашино» – дневник Инны Константиновой, «Дневник Нины Костериной» и «Дневник Пети Сагайдачного». Их авторы прямо со школьной скамьи шагнули в огненный шквал Великой Отечественной войны и погибли, защищая Родину, а их дневники, ставшие книгами, продолжают жить и волновать новые поколения читателей.

Познать себя и психику другого человека можно только в деле, в деятельности. «Как можно познать самого себя? – спрашивал великий немецкий поэт и мыслитель И. В. Гете и отвечал: – Только путем действия, но никогда путем созерцания. Попытайся выполнить свой долг, и ты узнаешь, что в тебе есть».

Психика проявляется и формируется в деятельности, да и сама она есть не что иное, как особая психическая деятельность, в ходе которой человек познает окружающий мир, строит его субъективный образ, его модель.

Значит, можно по внешним фактам поведения судить о внутреннем мире человека, значит, в психологии можно использовать наблюдение – могучий метод современного естествознания. Каждый из нас ежедневно и ежечасно именно благодаря наблюдению судит о другом человеке, о его мыслях и чувствах, о его способностях и характере, о его отношениях к другим людям. И о нас точно так же судят: по нашим делам, по тому, что и как мы делаем, что и как говорим, по какому поводу хмуримся и что вызывает у нас улыбку.

Научное психологическое наблюдение – дело очень трудное и тонкое. Начнем хотя бы с такого деликатного вопроса: любят ли люди, когда за ними подглядывают, когда их специально изучают? Достаточно вспомнить, что даже маленькие дети по-разному ведут себя со своими родными и с чужими людьми.

«Ну, – говорят смущенные родители, – наш уже выступает!» При этом они не замечают, что и сами в присутствии посторонних ведут себя необычно: в психологическом смысле они как бы «играют» в радушных хозяев, у них появляется даже необычное, «праздничное» выражение лица, изменяется манера говорить и т. д. Космонавт А. А. Леонов и врач В. И. Лебедев в книге «Психологические проблемы межпланетного полета», о которой мы уже упоминали, называют «публичность», необходимость все время находиться под наблюдением, под чужим взглядом одной из серьезнейших трудностей экспериментальной изоляции, которую применяют для изучения влияния одиночества на психику человека.

Когда человек знает, что за ним наблюдают, пишут они, он старается постоянно удержаться в какой-то ролевой функции и скрыть от других все то, что его обуревает в данный момент. Недаром во время опытов на изоляцию некоторые тяжело переживают не столько состояние изоляции и одиночества, сколько то, что за ними непрерывно наблюдают. Эта мысль, отмечала одна женщина, прошедшая такие испытания, никогда не покидала ее и сопровождала как постоянный аккомпанемент. Испытуемая постоянно следила за собой, боясь «выглядеть неприлично». В конце опыта ей даже стало казаться, что наблюдатели, находящиеся в аппаратной, могут читать ее мысли по лицу, глазам, мимике, по любым мелким движениям, «что она полностью раскрыта». Мысли, что о ней известно больше, чем она хотела бы, не покидали ее.

Конечно, в обычных условиях подобные переживания не достигают такой остроты, но в любом случае поведение человека меняется от присутствия наблюдателя, особенно такого, о котором известно, что он нас изучает. Недаром психологи мечтают о «шапке-невидимке». Впрочем, при современной технике это более или менее достижимо – ставь незаметные телекамеры и микрофоны и наблюдай. Невидимым психолог-наблюдатель может стать и другими путями. В социальной психологии известен метод так называемого включенного наблюдения: исследователь входит в группу, которую хочет изучить, как свой человек, члены группы (испытуемые) к нему привыкают и ведут себя естественно.

«Эффект присутствия» – не единственный недостаток наблюдения. Пожалуй, еще труднее избежать другого – субъективности! Наблюдатель должен фиксировать только то, что действительно происходит, а не то, что ему кажется или что ему хочется увидеть. Рассказывают, что английский физик Э. Резерфорд даже для регистрации физических явлений сажал несколько наблюдателей, которые не знали, какой результат ожидается.

Субъект исследования должен быть объективным. Специально изучали особенности самих наблюдателей: группа квалифицированных психологов наблюдала за поведением одного и того же ребенка – совпало только двадцать процентов заключений. Кому же верить? В современном кинематографе на этой субъективности построен специальный художественный прием: один и тот же эпизод снимается несколько раз с точки зрения разных героев. В фильме японского режиссера Акиро Куросавы «Расёмон» дано, кажется, около полудесятка «видений» одного и того же эпизода персонажами фильма. И каждый раз – правда. Художественная… Каждый наблюдатель видит и то, что ему показали, и то, что ему показалось.

Чтобы результаты наблюдений были объективнее, чтобы их можно было пропустить через статистический фильтр и получить психологические факты без «маски», применяется аудио– и видеозапись, фотографирование и т. д. Но главное – это, пожалуй, хорошая программа, в которой то, что предстоит увидеть, расчленено на более или менее простые единицы. Например, для наблюдения за взаимоотношениями между маленькими детьми психолог-исследователь 1920-х гг А. С. Залужный разработал схему, в которой были предусмотрены, кажется, все возможные видимые и слышимые проявления. Вот по каким признакам позволяет судить эта программа об «асоциальном» поведении малыша: действия – отворачивается (брезгливо), убегает, защищается; речь (вернее было бы сказать, звуки), – хнычет, плачет, взывает о помощи. Об «антисоциальном» в поведении свидетельствуют такие признаки: действия – разрушает, отнимает, гонится, бьет; речь – угрожает, требует, дразнит, ругается. А вот признаки доброжелательного поведения: действия — ласкает, показывает, помогает, исправляет, проявляет инициативу; речь – информирует, советует, критикует, призывает к сотрудничеству и т. д.

Кстати сказать, следуя даже хорошей программе, мы ничего не узнаем о причинах того, почему одного чаще бьют, а другого ласкают, что вызывает у нашего подопытного гнев, а что – ласку. Наблюдение чаще всего отвечает на вопрос «что?», а вопрос «почему?» остается открытым. Да и ждать интересующее психолога явление иногда приходится очень долго.

Однажды три студентки психологического факультета получили задание понаблюдать, как проявляются у дошкольников разные чувства: одной досталась радость, другой – печаль, а третьей не повезло – ей достался испуг.

– Хожу-хожу в детсад, смотрю-смотрю, а они не пугаются… – жаловалась она преподавателю.

– А ты испугай – и дело с концом, – посоветовал кто-то.

Совет был, конечно, вызван обстоятельствами, но он совершенно неприемлем: в психологии действует тот же древний гуманный принцип, что и в медицине: «Не навреди». При любом психологическом исследовании ученые прежде всего учитывают интересы испытуемых: совместная работа экспериментатора и того, кого он изучает, направленная на раскрытие тайн психики, должна принести пользу не только науке, но и участникам опыта.

Метод исследования, когда исследователь сам вызывает явление, которое будет изучаться, уже не наблюдение, а эксперимент. Он является главным методом современной психологии и, по словам известного французского психолога П. Фресса, не терпит спешки, но взамен медлительности и даже некоторой громоздкости дарует радость уверенности.

Интересно отметить, что первые лабораторные психологические опыты, или, точнее, психологические измерения, были вызваны нуждами астрономии.

В историю психологии вошел эпизод, связанный с увольнением некоего Киннбрука, который в конце XVIII в. работал в Гринвичской обсерватории. В обязанности Киннбрука входило определение местонахождения звезды методом Брэдли. Делалось это следующим образом. В телескопе есть ориентирующая координатная сетка из ряда вертикальных линий, средняя из которых совпадает с астрономическим меридианом. Киннбрук должен был, следя за движением звезды, засечь момент ее прохождения через меридиан. Таким путем удавалось установить положение звезды с точностью до 0,1 секунды. Но Киннбрук опаздывал с определением времени прохождения звезды почти на секунду. Директор обсерватории решил, что Киннбрук недобросовестно относится к работе, и уволил его. Когда в 1816 г. знаменитый астроном Бессель прочитал об этом случае, он решил, что дело, наверное, не в небрежности, а в чем-то другом. Может быть, наблюдатель вообще не в состоянии абсолютно точно определить время прохождения звезды через меридиан? Сравнив данные разных наблюдателей, Бессель пришел к выводу, что различия в расчетах могут достигать целой секунды и каждый ошибается по-своему, поскольку люди реагируют на те или иные раздражители с различной быстротой. Если такие невольные ошибки измерить, получится стандартное отклонение – «личная погрешность», которую можно учесть при вычислениях.

Таким образом впервые в психологии стали измерять качество человека, которое можно назвать скоростью реакции.

Посредством простого опыта вы можете измерить ее у себя. Возьмите длинную гладкую палку с сантиметровыми делениями. Расположите ее вертикально в ладони и заметьте, на какой отметке окажутся ваши пальцы. Теперь разожмите ладонь, а потом как можно быстрее постарайтесь подхватить палку. Чем быстрее вы произведете эти манипуляции, тем короче будет путь, который успеет сделать палка. Сравните свои результаты с результатами своих одноклассников, друзей.

Если бы надо было на примере какого-то одного психического явления показать в кино все типы психологических экспериментов, следовало бы выбрать исследование памяти. Первые кадры были бы посвящены немецкому психологу Г. Эббингаузу который около ста лет назад изобрел… бессмысленные слоги. Испытуемый сидит в удобном кресле и повторяет вслед за исследователем нечто странное: дат – виб – нум – дюг – рец… Или произносит парами: фоц – деб, пяц – дыч, мож – цут… Потом экспериментатор читает первый слог пары, а испытуемый отвечает ему вторым. Если вспомнит… Сколько запомнит? Надолго ли? Сколько останется в памяти через час? Два? Сутки? Иными словами, каков темп забывания?

В результате появилась знаменитая «кривая Эббингауза», роковая кривая, похожая на крутой спуск с горы: сначала стремительно летишь почти отвесно вниз – это в первый час забывается почти сорок процентов драгоценных слогов, потом плавное скольжение почти по равнине – кое-что запоминается навсегда. К сожалению, очень немногое. Кто-то сказал, что культура – это то, что остается, когда уже все забыто. К бессмысленным слогам это отношения не имеет. Зачем нужны были Эббингаузу его 2300 слогов? Он надеялся изучить память в чистом виде, память, освобожденную от… смысла. В жизни далеко не все запоминается «по Эббингаузу», но это были первые истинно психологические опыты.

Следующий пример связан уже с физиологией. Середина ХХ века. Монреаль. Великий канадский нейрохирург У. Пенфилд экспериментирует с электростимуляцией отдельных областей мозга. Электрический импульс – и в памяти больного вспыхивают поразительно яркие воспоминания прошлого. По мысли Пенфилда, когда электрод нейрохирурга случайно активизирует запись прошлого, это прошлое развертывается последовательно, «мгновение за мгновением». Описываемое явление несколько напоминает работу магнитофона или демонстрацию киноленты, на которой как бы запечатлено все, что человек некогда осознавал, то, на что он обратил внимание.

Психологические опыты в лаборатории как будто нарушают принципы, на которых построено психологическое наблюдение: испытуемый извлекается из своей обычной, привычной жизненной колеи, он знает, что его исследуют… Приходится кое-чем жертвовать ради точности исследования.

А что, если соединить эксперимент и наблюдение? Взять от эксперимента точность и повторяемость, а от наблюдения – естественность и жизненность ситуации. Так строится естественный эксперимент, который создал в начале XX в. русский психолог А. Ф. Лазурский. С детьми просто играют, их просто обучают. А на самом деле… Когда человек впервые ставит перед собой задачу что-то запомнить? Как влияет постановка задачи на процесс запоминания? В каком случае дети лучше запоминают: в ситуации задания или когда умственная работа по запоминанию включается в какую-то другую деятельность?

Лучший союзник психолога во всех исследованиях детей – игра. Помогла она и на этот раз. Известная исследовательница памяти З. М. Истомина предлагала детям запоминать слова в двух разных ситуациях, сериях. В ходе игры в детский сад экспериментатор брала на себя роль заведующего детсадом, а ее помощник – заведующего магазином. Испытуемый дошкольник получал важное поручение: сходить в магазин и купить… Дальше перечислялось несколько предметов (это были слова для запоминания): конфеты, крупа, мяч, краски, капуста, молоко и т. д. Маленькому покупателю вручали «деньги», корзинку, и он отправлялся в «магазин». Здесь «завмаг» спрашивал: «Что тебе поручено купить?» и отмечал, какие слова вспомнил испытуемый, который вовсе не чувствовал себя таковым: он просто играл.

Во второй серии опытов ребенка приглашали «для занятий». Экспериментатор просил его внимательно прослушать слова, чтобы потом вспомнить как можно больше. По трудности слова были такими же, как и в первой серии опытов. Результаты были подвергнуты математической обработке: сложили все слова, которые запомнили дети в первой серии, поделили на число запоминавших и полученную среднюю цифру сравнили со средней величиной, полученной во второй серии. Результат? В игре, когда знания нужны ребенку для дела, запоминается значительно больше слов, чем на занятиях.

Со школьниками эксперименты часто проводятся в виде учебных занятий. Ленинградский психолог М. П. Шардаков, работавший во второй трети ХХ в., решил проверить, как влияет установка на длительность запоминания, на его продуктивность. Иными словами, в каком случае дольше помнится: когда учат, чтобы ответить завтра, или когда отвечать придется через длительный срок? Три группы школьников одного возраста и примерно одинаковых способностей порознь учили одно и то же стихотворение, которое повторяли одинаковое количество раз. Разница была лишь в одном: ребят из первой группы предупредили, что спросят завтра, из второй – через неделю, из третьей – через месяц. А спросили всех в один и тот же день через три недели… Результаты? Конечно, лучше учить «на месяц» – помнится дольше.

«Естественно» строятся исследования и в социальной психологии. Как лучше вспоминается: когда ты наедине с самим собой или в компании? Этот остроумный опыт, проведенный Б. Ф. Ломовым, легко повторить. Сначала каждому испытуемому предлагали воспроизвести начало главы романа «Евгений Онегин». Тех, кто помнил точно, отсеяли, а тех, кто вспомнил кое-что, объединили в пары.

Вот как воспроизводили соответствующую строфу испытуемые по отдельности (буквами А и В обозначены испытуемые):

A. Дальше говорится, что Онегин читал Гомера, Демокрита… или кого-то там другого из греков… читал Адама Смита… мы его тоже проходили… Читал Адама Смита… и что-то насчет рассуждений о политэкономии…

B. Он изучал Адама Смита… и что-то говорил насчет того, как государство богатеет и чем живет и почему не нужно золота ему, когда там… что-то он имеет… а отец понять его не мог и земли отдавал в залог.

А вот как протекало коллективное припоминание:

A. Зато читал Адама Смита и был политэконом…

B. По-моему, не так. Нет слова «политэконом», тем более у Пушкина.

A. Я тоже чувствую, что что-то не так… А как?

B. Верно, что какой-то эконом… И был… какой-то эконом…

A. И был ученый эконом?

B. Кажется, «глубокий».

А. Точно! И был глубокий эконом, то есть умел судить о том…

Оба (хором):

Как государство богатеет,

И чем живет, и почему

Не нужно золота ему,

Когда… та-та, та-та имеет.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.