— Его помощь нам бесценна, — пробормотал Гарольд. — Бывают же храбрые священники!

— Чего я не понимаю, — в наступившей тишине проговорил Дэниел, — это почему Кенрик вообще отступил. Наверняка ведь ему известно, какой у его войска перевес над нашим. Сейчас, когда Роберт тяжело ранен, а у него втрое больше людей, он мог бы задать нам хорошую трепку. Почему он оставил смерть своего отца неотомщенной? — Когда Эйден только пожал плечами, Дэниел продолжил: — Откуда Роберт знал, что Кенрик не вступит в сражение?

— Спросите об этом Роберта. Боюсь, что не могу ответить на ваш вопрос.

— Возможно, снова колдовство. — Эйден взглянул в дальний угол и обнаружил, что на ноги поднялся аббат Честер. Руки священника были сложены под нагрудником, лицо его казалось таким же серым, как его сутана.

— Мне очень жаль, милорд епископ, но то, что я сегодня видел, лишь подтверждает все, чему меня учили насчет колдовства. Не за это следует сражаться Люсаре, и я больше не стану поддерживать колдунов. — С коротким поклоном Честер вышел из шатра; двое священников последовали за ним. Остальные, опустив глаза и не обменявшись ни словом, остались на своих местах.

— Что ж, — твердым голосом сказал Эйден, — мы можем остаться здесь еще дня на два, чтобы дать раненым время немного набраться сил. Это также позволит нам похоронить павших с подобающими церемониями. Деверин, отправьте отряды разведчиков следить за войском Кенрика, хотя я и сомневаюсь, что в ближайшее время он нас потревожит.

Деверин кивнул и дернул себя за бороду.

— Не хочу быть надоедливым, — тихо сказал он, — но Оуэн беспокоится, а подниматься с постели целители ему запретили. Скажите, как дела у Роберта?

Эйден сглотнул, но придал своему голосу твердость.

— Сейчас, пока мы совещаемся, им занимаются целители. Он жив. Чего еще можем мы хотеть?

— Ну да, чего же еще? — Дэниел пересел поближе к Эйдену. — Вы все же должны нам объяснить, а то я, например, ничего не понимаю. Я хочу сказать: мне случалось видеть советника Нэша — как вдруг он оказался колдуном? И почему он сражался с Робертом? И почему та дама — кто бы она ни была, — почему она вмешалась?

— Это, — вздохнул Эйден, — очень длинная история, и я не уверен, что мне известны все ответы. Я предложил бы…

— Епископ! — К столу подошел Финлей. Все взгляды обратились на него: собравшиеся знали, что он только что был у брата. Сначала Финлей склонился к уху Эйдена и что-то прошептал, потом оглядел военачальников. — Я думаю, что сейчас вам лучше пойти к нему.

Финлей, опустив голову, вышел из шатра. Военачальники все еще сидели там, но на его уход никто не обратил внимания. Воздух снаружи был свеж, легкий ветерок шевелил флажки и знамена, колыхал полотнища шатров, заставлял ярче разгораться огонь костров.

Наступления ночи Финлей не заметил. На небе снова собрались тучи, и только на востоке сквозь них бледным пятном проглядывала луна. Впрочем, сегодня она зайдет рано…

Финлей молча шел по лагерю, пока не оказался перед шатром Маккоули. Он приподнял полотнище входа, но внутри было темно и пусто, погасшая жаровня не разгоняла ночной холод.

— Как он?

Повернувшись, Финлей заметил в тени шатра Мику; рядом с ним виднелся оседланный конь.

—  — Куда ты собрался?

— Прочь отсюда, — пожал плечами Мика. — Пожалуйста, Финлей, не спрашивайте почему. Я просто хотел дождаться, чтобы узнать…

— Тогда уезжай. — Слова вырвались у Финлея прежде, чем он успел их обдумать. Когда Мика повернулся к своему коню, Финлей поднял руку. — Подожди. Куда ты отправляешься?

Не глядя на него, Мика взялся за повод.

— На восток. Есть кое-что, чем мне следует заняться. Давно надо было…

— На восток? К своей семье?

— Нет, — медленно покачал головой Мика.

— К Эндрю? — Голос Финлея прозвучал не громче шепота.

— Кто-то же должен за ним присматривать.

В окутавшей их тьме Финлей уловил дрожь в голосе Мики, неуверенность, гнев. Что-то случилось, но спрашивать теперь бесполезно. Слишком поздно.

— Будь осторожен, Мика.

Тот кивнул; в темноте лица его не было видно.

— А вы позаботьтесь о нем. Прощайте, Финлей. Лишившись способности произнести хоть слово, Финлей смотрел, как Мика вскочил в седло и направил коня на восток. Не оборачиваясь, он оглядел лагерь колдовским зрением и быстро двинулся к окраине лагеря; его шаги направляла ясно ощущаемая сила… Наконец он дошел до опушки леса и остановился там, где высокие деревья уже не позволяли видеть неба, но все же тусклый лунный свет давал возможность различить бледное лицо.

Дженн сидела, прислонившись к толстому стволу и обхватив колени; его приближения она не заметила.

— Дженн! — Она не пошевелилась, и Финлей сделал еще один шаг. — Дженн!

Теперь она с удивлением повернула голову.

— Прости, я тебя не видела.

— Что ты здесь делаешь?

— Ничего.

Финлей глубоко вздохнул и медленно выдохнул, стараясь обрети спокойствие и способность рассуждать — именно то, чего ему сейчас не хватало.

— Тебе следовало бы вернуться.

— Зачем?

— Чтобы увидеться с Робертом. Дженн резко вскочила на ноги.

— Не думаю, что это нужно. Я последний человек, которого он хотел бы сейчас видеть. И не надо лгать и говорить, будто он спрашивал обо мне. Мы оба знаем, что он никогда не простит мне того, что я сегодня сделала.

Финлей сглотнул.

— Он… он ни о ком не спрашивал. Дженн даже не взглянула на него.

— Тогда лучше всего мне быть подальше. На рассвете я уеду. Наверное, тебе вполне безопасно оставаться здесь и без меня, а я должна вернуться в Анклав.

— А что говорит Ключ? — Финлей пытался удержаться от вопроса, но воля куда-то делась. Промолчать он был абсолютно неспособен — только не сейчас. — Скажи мне лишь одно. Почему ты не можешь просто пойти к Роберту и сказать, что ты его любишь? Пусть это ложь. Неужели ты не можешь сделать это для него?

Дженн резко обернулась; в ее широко раскрытых глазах отражался огонь далеких костров.

— Ложь? Финлей нахмурился:

— Так любишь ты Роберта или нет?

— Как… — Голос Дженн дрожал, слова с трудом срывались с ее губ: — Как… можешь… ты меня об этом спрашивать? Как можешь ты даже подумать, будто я…

— Ну так скажи ему.

— А захочет ли он такое услышать? После того что я с ним сделала?

— Ты сделала то, что должна была. Даже мне это понятно.

— Не обманывайся, Финлей. Роберт иначе смотрит на вещи. Так было всегда. Всю жизнь целью его было одно: борьба с пророчеством. Из этой борьбы и родился демон. Роберт пытался убить его, но я помешала. Он никогда меня не простит.

— Но ты его спасла.

— Ничего подобного. Ему все еще предстоит выполнить предначертание. Я только отсрочила это.

Финлей помолчал, потом положил руки Дженн на плечи, заставляя ее посмотреть на него.

— Пожалуйста, повидайся с ним, Дженн. Ради меня. Ради него. — Когда она не двинулась с места, Финлей почувствовал, как сердце его оборвалось. Срывающимся голосом он пробормотал: — Умоляю тебя. Роберт умирает.

Дженн, казалось, окаменела. Она перестала дышать, даже ни разу не моргнула. Глаза ее были широко раскрыты.

Финлей продолжал, боясь остановиться хоть на секунду:

— Ты должна пойти к Роберту. Скажи ему про Эндрю. Скажи ему, что у него есть сын. Заставь его понять, как много это значит. Может быть, тогда он станет цепляться за жизнь, может быть, найдет силы, чтобы выжить. Но даже если и нет, позволь ему умереть, зная, что ты родила ему сына. Скажи ему, что ты его любишь. Даруй ему хоть немного покоя.

Теперь Дженн быстро и судорожно дышала, глаза ее были полны слез. Она покачала головой:

— Нет, я не могу. Если я все ему расскажу, будет только хуже.

Финлей стиснул плечи Дженн и встряхнул ее.

— Хуже уже не будет! Проклятие, Дженн! Ты должна! — На его глазах выступили непрошеные слезы, однако решимо-сти он не утратил. — Пойми, он умирает! Ты — единственная, кто может что-то сказать или сделать для него. О боги, с ним сейчас Маккоули, он молится за его душу. Сколько ты собираешься ждать? Пока Роберт не умрет? Неужели ты сможешь вернуться в Анклав, зная, что могла что-то сделать и не сделала? Это ты и называешь любовью?

Дженн вывернулась из его рук; по лицу ее текли слезы. Она долгим взглядом посмотрела в лицо Финлею, потом ее глаза обратились на шатры лагеря. Громко сглотнув, она решительно подняла голову.

— Хорошо. Я пойду.

Мягкий гул голосов встретил Дженн в лагере; кое-где солдаты робко и неуверенно, словно в ожидании чего-то, пели. Сквозь тонкое полотно стен шатра смутно виднелись колеблющиеся огоньки свечей, отбрасывающие странные тени, длинные и пугающие.

Финлей провел Дженн в переднее помещение, пустое и холодное, и остановился на пороге спальни Роберта. В ногах постели стоял Маккоули, сжимая в одной руке священную книгу, в другой — триум. Его голос был так тих, что Дженн едва могла разобрать слова молитвы. Услышат ли боги этот шепот — такой теплый, такой искренний?

С одной стороны постели сидела леди Маргарет, с другой — Арли и еще один целитель. Увидев Дженн, оба они поднялись и подошли к ней; на лицах мужчин была написана тревога.

— Как он?

— Плохо, — тихо ответил Арли. — Он потерял очень много крови, и я никак не могу остановить кровотечение. Думаю, что у него сломана нога и несколько ребер. Кроме самой тяжелой раны — в боку, — есть и еще несколько, например, глубокий порез на плече. Мне кажется, что к тому же на него упало что-то очень тяжелое.

— Почему ты так думаешь?

— У него внутреннее кровотечение — это видно по кровоподтекам, что покрывают его живот. Он так ни разу и не приходил в сознание.

Дженн слушала, стараясь запомнить все подробности, понять, поверить. Роберт всегда был так силен… Как могли эти раны привести к столь тяжелым последствиям?

— Что можно сделать?

— Ничего, кроме того, что уже сделано, — опустил голову Арли. — Он потратил слишком много сил, сражаясь с Нэшем, — а он уже и тогда был ослаблен ранами. Он ведь нарушил все правила боя, которым был обучен с детства, — лишь бы продержаться дольше, чем Нэш. Так или иначе, он хотел одного — остаться на ногах до самого конца, чтобы произнести Слово. Мне очень жаль, Дженн. До утра он не доживет.

Дженн кивнула, и мужчины расступились, давая ей пройти. Она подошла к постели и остановилась у изголовья. Роберт лежал неподвижно, глаза его были закрыты. Дышал он так слабо, что грудь почти не подымалась. Раны на лице леди Маргарет промыла; остались лишь темные шрамы на лбу, на щеке, на губе. Почти все его тело скрывали повязки, но кровь сочилась и сквозь них. Там, где не было синяков и кровоподтеков, кожа Роберта казалась серой и дряблой, как у старика. Человек на пороге смерти…

Дженн присела на постель и коснулась лица Роберта. Ее пальцы легко скользили по опущенным векам, шее, щеке, как будто нигде на них не было ран. Даже сейчас это прекрасное лицо поражало внутренней силой. Так легко представить себе Роберта улыбающимся, хмурящимся, задумчивым, встревоженным…

И невозможно забыть, как выглядело это лицо той ночью на корабле, в то столь мимолетное время, когда у Дженн было все, чего она только хотела в жизни. Один короткий момент…

Он никогда не переставал ее любить. Никогда. Что бы она ни совершила, какую бы боль ему ни причинила, как бы ни предала — он продолжал ее любить, даже против воли.

Дженн взяла его руку и прижала к своей щеке. Пальцы были холодными, но Дженн не выпустила их, осторожно касаясь губами ладони. Потом она нежно положила руку Роберта ему на грудь и подняла голову. Маккокли запнулся, читая молитву, леди Маргарет вытерла мокрые глаза.

— Пожалуйста, оставьте на минуту нас одних.

Никто не пошевелился. Финлей вошел в спальню и вывел мать и священника.

Милый Финлей, он думает, будто знает, что она собирается сделать. Ему следовало бы ее возненавидеть, но он все равно ей благодарен…

Наконец комната опустела, дверь закрылась. Все они ждут снаружи и, наверное, прислушиваются, но значения это не имело. Дженн повернулась к Роберту, глядя теперь не на то, что было видно на поверхности, а глубже.

Арли оказался прав: внутреннее кровотечение продолжалось. Повреждения были ужасны: обычного человека они уже убили бы. Однако Дженн увидела и кое-что еще. Нечто, причиняющее гораздо больший вред, чем все раны, вместе взятые.

Демон. Бьющийся внутри Роберта, огромный и черный, источающий ненависть, разочарование, гнев. Он кипел и булькал, как котел с ядом на горячем пламени. Там, где тело Роберта пыталось исцелить себя, демон наносил новые раны, слепо сметая все на своем пути. Он бессмысленно вырывал клочья из души Роберта, убивая его каждым своим движением. Арли был прав: до утра Роберт не доживет. Может быть, он не проживет и часа…

И все-таки Финлей ошибается. Если Роберт и узнает правду, демона это не остановит. Слишком много накопилось лжи, слишком много секретов. И Финлей, и Мика знали насчет Эндрю, и Роберт возненавидит еще и их. И разве может Дженн сказать ему о своих чувствах — теперь, когда она соединена с Ключом? Они с Робертом никогда не смогут быть вместе, Ключ никогда этого не допустит, а она умрет, если попытается разорвать свою связь с ним.

Дженн открыла глаза и всмотрелась в лицо умирающего.

«Роберт!»

Ничего. Даже веки не дрогнули. Совсем ничего… Неужели она опоздала?

«Роберт!»

«Теперь… А тогда… В самом начале. Коронованный король — пустышка. Живой, высоко взлетевший, хотя и утонувший, оставшийся на дне. Листья падают на землю… Кровь. Да, кровь. Всюду. Можно насытиться, жить и летать. Все только начинается. Всегда все только начинается».

«Роберт! Послушай меня!»

«Отец? Тебя предали. И я потерпел поражение. Снова потерпел поражение. Никогда ничего не мог… Мы тонем в поражениях. Твой орел, золотой и черный, он тонет в крови…»

«Роберт, слушай меня!» — Дженн взяла Роберта за руку, стараясь укрепить связь между ними.

«Слушать? — Роберт снова едва не ускользнул. — Кто ты? Ах да, демон».

«Нет, это я, Дженн».

«Дженн?»

«Да».

Несколько мгновений никакой реакции, потом:

«Моя дорогая, моя милая Дженни. Любовь моя… Луч света против Ангела Тьмы. Тебе подобало прийти, помогать нам до самого конца. Твое место всегда было здесь. Как глупо с нашей стороны пытаться уйти, не дождавшись тебя».

«О ком ты говоришь?»

«Ну как же — о демоне и о себе, конечно. Теперь уже скоро. Он такой теплый, он все мне даст… Никогда этого не понимал. Давно следовало перестать ему противиться. Тогда бы я увидел то, что вижу сейчас».

«Что ты видишь?»

«Как тепло в его объятиях. Никогда не думал, что ненависть так приятна. Да, тепло и удобно… — Голос Роберта стих, но Дженн несколько мгновений была не в силах ничего сказать. Потом Роберт заговорил снова; ему не стало лучше, но слова его прозвучали более осознанно: — Что ты здесь делаешь?»

«Ты умираешь, Роберт».

«Нет, не умираю. Заканчиваю. Останавливаю безумие. Проклятие… пророчество… Заканчиваемся мы. Теперь мы не сможем тебя убить. Пророчество умрет вместе с нами. Можешь ты даровать мне Избавление? Прикончить нас быстро и безболезненно? Использовать твою могучую силу, чтобы помочь нам…»

«Нет».

«Ты не сделаешь этого, даже если мы попросим?»

«Не проси меня об этом».

«Но ты должна!»

«Нет».

«Почему нет?»

«Я не хочу, чтобы ты умирал».

Раздался смех.

«Ты ведь думаешь, что меня здесь уже нет? Думаешь, что это бормотание — признак того, что мой разум понес невосполнимый ущерб? Но ты ошибаешься. Это — настоящая свобода. Мы попросили бы тебя об Избавлении, заставили бы тебя предстать перед другими — пусть они знают, что ты совершила это. Но теперь мы не доверяем тебе. Зачем ты нас остановила?»

«Я должна была так поступить».

«Конечно. — Снова смех. — Нэш был прав. Мы ведем игру. И мы проиграли в тот момент, когда влюбились в тебя. Нас неправильно назвали. Мы — твои союзники, ты — наш враг. Все, что мы делали, — мы делали, чтобы спасти тебя».

«У меня не было выбора. Я знала, что ты собираешься сделать. Я это видела. Я должна была остановить тебя».

Снова закрыв глаза, Дженн вгляделась в демона, который продолжал терзать Роберта, вгрызаясь все глубже, вымещая на нем свою ненависть, как будто именно его и нужно было уничтожить.

Ох, Роберт, дорогой ты мой глупец…

Нужно остановить демона! Немедленно… Для этого оставался всего один способ. Нужно показать ему что-то, на чем он мог бы сосредоточить внимание, во что мог бы вонзить клыки.

«Ты здесь, моя прекрасная Дженни?»

«Да, я здесь».

«Ты ведь не оставишь нас? До самого конца? Ты останешься рядом…»

«Ты этого хочешь?»

Дженн почувствовала колебание Роберта, потом голос раздался снова, на этот раз избавленный от вмешательства демона.

«Я хочу, чтобы ты была со мной всегда».

Ну вот. Она завладела его вниманием, изолировала его от демона. Только теперь могла она сделать то, что задумала.

«Потому что ты меня любишь?»

«Ты же знаешь, что люблю. Больше, чем ты можешь себе представить».

Дженн стиснула зубы.

«Почему? За что? Узы ничего не значат. Мы оба всегда это знали. Просто все так случилось. Мы оба того хотели — тогда. Я никогда не понимала, почему ты придавал случившемуся большее значение, чем оно на самом деле имело. Ты всегда говорил мне, как ты меня любишь, но ведь мы оба знали, что никогда не сможем быть вместе. Не кажется ли тебе, что нам пора идти дальше?»

«Идти дальше?»

Дженн теперь отчетливо видела, как демон насторожился, неожиданно перестав обращать внимание на все остальное.

«С той ночи на разрушенной мельнице, накануне моей свадьбы… Ведь все было ясно. Я должна была выйти за эту отвратительную тварь, Ичерна, позволить ему быть первым, кто меня коснется. Да, конечно, я была молода, но могла ли я выбрать его, когда там, на мельнице, ты был рядом и хотел меня, ты, настолько более привлекательный, чем он…» — Дженн громоздила одну ложь на другую, все глубже погружаясь в трясину отвращения к себе.

Голос Роберта надолго замолк. Даже его присутствия Дженн больше не чувствовала. Она сидела рядом, держа его за руку, напряженно следя за демоном, внушая ему доверие к своей лжи. Ее снова и снова одолевала дурнота. Демон лежал внутри Роберта, свернувшись, как змея, готовая ужалить. Наконец голос Роберта зазвучал снова, мягкий, но непреклонный.

«Так он был прав… Все это лишь игра…»

«Если тебе угодно».

«Но на корабле… ты сказала… и я поверил…»

«Я не хотела, чтобы твои чувства ко мне тебя отвлекали. Во время битвы у тебя должна была быть ясная голова. Я сделала то, что должна была сделать, только и всего». — Дженн чувствовала, что не в состоянии дышать, ожидая следующего неизбежного вопроса.

«Только и всего? Ты хоть когда-нибудь любила меня? Тогда? Или теперь?»

И она наконец сказала это…

«Нет. Никогда».

Демон нанес удар, дав волю слепой ярости. Взрыв на мгновение ослепил Дженн, но теперь демон был слишком слаб, чтобы причинить ей большой вред. Когда все кончилось, Дженн взглянула на свою руку. На ладони из раны текла кровь, пятная простыню на постели. Дженн стиснула кулак и посмотрела на Роберта. Его глаза были открыты.

Дженн было больно говорить, но она встретила взгляд Роберта со всей твердостью, на какую была способна.

— Финлей хотел, чтобы я принесла тебе покой. Я решила, что пора сказать тебе правду.

Правду? Какую правду? Разве во всем этом есть хоть капля правды? Значит, это слово тоже можно превратить в ложь? Почему бы и нет? Выбросить все, что было для нее свято, даже его любовь к ней. Принести все это в жертву даже ценой вечного проклятия. Он пришел в себя, он дышал. Он был жив! Роберт смотрел на Дженн с неприкрытой ненавистью. Он никогда больше не взглянет на нее иначе, но по крайней мере он останется в живых!

Больше он не будет слеп.

— Они думают, — пересохшими губами прошептал Роберт, — что я умираю.

— Да.

— Войско знает?

— Все встревожены, но наверняка не знают ничего.

— Да, я вижу.

— Ты видишь это колдовским зрением?

— Да. Ты уезжаешь?

— Я не останусь там, где я не нужна.

— Разумно. Уходя, позови остальных. Мне, пожалуй, нужна их помощь.

Роберт отвел глаза, и Дженн поднялась. До чего же удивительно! Роберт знал о существовании демона, но всегда оставался в неведении о его действиях, он не в силах был увидеть его, как видела Дженн. Сейчас он так отчетливо проступал — там, глубоко внутри. Свернувшийся в тугой комок, пылающий, пульсирующий, дающий Роберту силу, толкающий его к борьбе. Теперь он исцелял Роберта, останавливал кровотечение, затягивал раны, — медленно, но уверенно. Роберт будет жить.

Этой мысли оказалось достаточно, чтобы Дженн вышла с высоко поднятой головой. Все повернулись к ней. Все еще с усилием держа себя в руках, Дженн сказала:

— Он зовет вас.

— Как он? — спросила Маргарет, уже направляясь к двери.

— Пришел в себя. Он выживет.

Дженн чувствовала взгляд Финлея, но не могла поднять на него глаза. Повернувшись, она поспешно вышла из шатра. Прохладный ночной воздух охладил ее пылающие щеки, притушил пылающее внутри пламя. Дженн, не глядя, куда идет, дошла до шатра Маккоули. Оказавшись внутри, она собрала свои немногие пожитки и сложила их в суму. Где ее конь? Она сама может его оседлать — нет нужды кого-нибудь тревожить.

— Дженн! — Рядом с ней оказался Финлей и стиснул ее руки, оторвав их от сумы. — Что там было? Ты рассказала ему про Эндрю?

— Нет, — покачала головой Дженн. Изнеможение обрушилось на нее, но позволить себе задержаться и отдохнуть она не могла. Она должна уехать. Этой же ночью.

— Но что ты ему сказала? Что ты сделала?

Дженн остановилась, внезапно почувствовав себя совершенно опустошенной. Против воли она подняла глаза на Финлея, чувствуя, как слезы катятся по ее щекам.

— Он жив, Финлей. Не имеет никакого значения, что я ему сказала. Главное — он выживет и… наконец освободится от меня.

Финлей несколько секунд с ужасом смотрел на нее. Ему хотелось убежать, сорвать на ком-нибудь ярость, но вместо этого он обнял Дженн и прижал к себе.

— Клянусь богами, Дженн, мне так жаль…

Только теперь Дженн дала волю чувствам.