Какой мудрой выглядела Фатима, явившись к несчастной матери через неделю после того, как та рассталась с нею, своей любимицей, которая нечаянно провалилась в пещеру и погибла там. С какой любовью смотрела Фатима на мать, стоя в изголовье спящей и навевая ей сны о себе недавно изученным способом морфовнушения. Общаясь с матерью посредством сновидений, она проводила своеобразную психотерапию и в то же время рассказывала о том, что давно хотела поведать ей. Глядя на обоих со стороны, трудно было предположить, что свернувшаяся на козьей шкуре в углу юрты женщина — родная мать девочки, принимавшей участие в конструировании хронолета, Май пожелал встретиться с отцом за день до его смертного боя. Вошёл в землянку, сел на скамью. В накинутом на плечи ватнике отец читал при свете письмо из дому. Май тихонько кашлянул, и тот вздрогнул, обернулся.

— Ты кто такой? И как пробрался сюда?

— Папа… — У Мая сжало горло. — Ваша стоянка выдана, скоро здесь будет фашистское подразделение.

Отец смотрел на него во все глаза.

— Какой ты странный. Что за одежда на тебе? Не холодно? И почему ты назвал меня папой? Сегодня утром мне передали через связного вот это письмо — у меня родился сын! Ему всего три месяца.

— Папа, это я родился.

— А, понял: тебя вчера привели с группой больных из города. Впрочем, — он усмехнулся, — ты и впрямь удивительно похож на меня. Иди-ка сюда. — Он встал, шагнул к Маю, желая обнять его, но тот вскочил со скамьи, попятился и юркнул прочь из землянки, успев на прощанье крикнуть: «До встречи, отец!» Не захотел, чтобы тот обнял пустоту.

Май умолял Таира поприсутствовать во время боя, но уж тут он был непреклонен — к чему травмировать мальчишку? Ведь ему захочется спасти насмерть раненого отца, а это будет невозможно. И так произвели впечатление условия быта в лесу, угрозы в любую минуту быть уничтоженным и удивительное состояние духа партизан, знающих об этом, однако стойко выполняющих свой долг.

Все-таки замечательно, что Май и Фатима увидели родителей, и надо обязательно внести в реплицентр предложение совершать с детьми подобные путешествия. Такие встречи не только укрепят их память о прошлом, но и заложат основы будущей плодотворной деятельности. Ведь это же не бесцельное шатанье по векам.

— Я обязательно сюда вернусь затем, чтобы оживить отца, — поклялся Май.

— И я вернусь, — блеснула глазами Фатима.

О том, что ему тоже хочется побывать в своём прошлом, дети, конечно, догадались. И вот теперь он ждал, когда они проснутся, чтобы сообщить им, куда прилетели. Пожалуй, неплохо бы показать им Интернополь, один из первых городов братства.

Под ногами шуршала листва и было приятно ступать по её мягкому ковру. Айка шла осторожно, не спеша, ещё не привыкнув к новому состоянию, когда все тело живое, движущееся и нет надобности ни в коляске, ни в какой другой опоре.

Купальный сезон уже кончился, море рябилось серыми, по — осеннему пасмурными барашками. Каждый день после тихого часа она приходила на пляж и, бросив на песок вязаную подстилку, подолгу сидела у маслины, следя за полётом чаек, летающих над водой с протяжными криками.

То, что она встала на ноги, не было чудом: каждый день её, по сути, был движением к этому. Но теперь, когда усилия врачей и её собственные увенчались успехом, — она передвигалась без какой — либо опоры, — все вдруг потеряло смысл. Зачем эта радость движения, если теперь обездвижен тот, кто так хотел видеть её здоровой? И все — таки радость была. Телесная. От ощущения пружинящей под ногами земли, просто от непривычности вертикального положения. Но переживать эту радость было горько и совсем не хотелось о ней говорить даже со Светланой, с которой она сблизилась после той страшной минуты у салторийского кинотеатра.

Светлана работала медсестрой в соседнем корпусе, и встречались они почти ежедневно.

— Хорошо великим, о них помнят долго, — сказала как-то Айка. — А простые, незаметные, хорошие люди? Разве они заслужили забвения лишь потому, что природа не наградила их гениальными способностями?

— Человек живёт в памяти тех, кто знал его, — ответила Светлана и смутилась. — Понимаю, все это дежурные слова… И все же, Айка, придёт время, боль притупится, будем ходить с тобой в дискотеку, на спектакли. Кстати, с тобой хочет познакомиться друг моего Марио.

Айка нахмурилась. Разве так уж обязательно иметь кого-то? Поступит в институт, получит специальность, будет работать — совсем немало, чтобы жизнь была наполненной. А по стандарту пусть другие строят свои судьбы.

Иногда прихватывала на пляж томик Флеминга и, читая, воображала, что Гали рядом лежит на песке, подперев ладонями голову, и внимательно слушает её. Порой так чётко видела его, что сердце начинало колотиться, и она мысленно говорила: «Раз я общаюсь с тобой, помню о тебе каждую минуту, значит, ты и впрямь жив. Теперь мы всегда вместе. Вчера на полдник был виноград, сладкий, крупный, я ела, а рядом был ты, и я дала тебе кисточку. А потом мы наблюдали вдвоём закат: солнце раскалило облака, и, казалось, они с шипением падают в море, вода была розовой, откуда — то несло дымком».

В этот раз, усевшись под маслиновым кустом, Айка мысленно рассказала Гали о недавнем консилиуме, на котором какой-то профессор попросил её обстоятельно описать ту минуту, когда она встала, и Буков сердито прервал любопытствующего.

— А вчера, Гали, — сказала она вслух, — Светлана сообщила, что Батиста арестовали. Так что и он, и Пашка не остались безнаказанными. Я все время задаюсь вопросом, заявил бы ты о Батисте, не случись твоей гибели?

— Конечно. Собирался на следующий день, но не успел.

Айка вздрогнула и открыла глаза. На песке, метрах в двух от неё, сидел вполоборота парень в надвинутом на лоб кепи. Было прохладно, а на нем лёгкий блузон и брюки из какого-то странного, слегка искрящегося материала.

— Вы что-то сказали? — спросила она.

По-прежнему не оборачиваясь, парень кивнул:

— Да, я сказал: «Собирался на следующий день, но не успел».

— Вы знали Гали? Почему так неудобно сидите? Я где-то слышала ваш голос… — Губы её пересохли, каждый мускул дрожал от напряжения.

— Я сейчас… Только дай слово, что не испугаешься.

— Даю, — прошептала она, уже понимая, кто перед пей.

Он снял кепи и медленно обернулся. Перехватило дыхание.

Она оцепенело смотрела в его лицо, все ещё не до конца веря в то, что перед ней не плод фантазии. Те же раскосые глаза, широкие скулы. Каждая чёрточка родная и все же с печатью чужой и далёкой жизни.

— Не веришь? — Он улыбнулся и заговорил быстро, горячо: — Я и впрямь уже несколько иной, даже имя другое. Теперь меня зовут Таир. Но это не значит, что я забыл о тебе. Ты не должна меня бояться. Помнишь свою Эсперейю? Так вот, я оттуда. После репликации. Да, всего полтора месяца, как я погиб. И все же с тех пор минула бездна времени. Ты вышла замуж, у тебя родился сын. Не волнуйся, ребёнок здоровый. Я знаком с твоей пра-пра-правнучкой. Все это кажется невероятным, но это так. Я прорвал временной барьер, чтобы увидеться с тобой и сказать нечто важное. Не бойся жить, Айка. Когда придёт час умирать, тоже не бойся. Жизнь намного фантастичней, чем мы предполагали, хотя каждый и заключён в скорлупу своего времени, но не навсегда. Помни об этом, однако никому не рассказывай: все равно не поверят, будут считать тебя мистичкой. А на самом деле никакой мистики нет. Есть человек, постоянно разгадывающий тайны природы.

— Гали… Но если смерть не страшна, я хочу с тобой!

— Ты не поняла меня, Айка. Смерть страшна. Очень. Она разрушает благородные замыслы, планы, разъединяет людей и вообще творит зло. На Эсперейе ещё не совсем одолели её. Но когда-нибудь непременно победят. А чтобы это свершилось, нужна ежедневная, кропотливая работа души. По сути, каждый строит будущее не только для абстрактных потомков, но и для себя лично. И чем скорее люди поймут это, тем быстрее приблизят его.

— Гали, я не сплю?

— Нет, Айка, нет.

— Тогда подойди, притронься ко мне.

— К сожалению, это невозможно. Сейчас у меня иная временная структура.

— Гали, ты стал другим и кажешься мне старшим братом.

— Почти так и есть. Я знаю многое, чего пока не знаешь ты, но когда-нибудь непременно поймёшь. Я слегка ошибся, хотел прилететь пораньше, чтобы ты не горевала целых полтора месяца. Жаль, не удалось.

Нужно было прощаться. Он встал, совсем близко подошёл к ней, не в силах оторвать взгляд от её лица, такого близкого и такого далёкого.

Она поднялась с песка.

— Что же это? — сказала растерянно. — Неужели уйдёшь и не вернёшься? Смотри, я хожу. — Она сделала несколько шагов. — Вполне нормально, правда? Нас бы теперь никто не разлучил. — Голос её осёкся. — О каком замужестве ты говорил! — воскликнула она после недолгой паузы. — Я буду верной тебе до конца.

Он рассмеялся:

— Чудачка! Разве в этом верность? Она в том, чтобы почаще вспоминать обо мне. Ты должна, ты просто обязана бросить росток в будущее. Поверь мне, все будет ладом, Айналайн!

— Айка! — услышали они и обернулись. К ним спешила Светлана. — Тебя ищет Буков.

— Прощай, милая. — Он в последний раз взглянул на неё, стараясь запомнить такой вот — стоящей на морском ветру, а не прикованной к коляске, и быстро зашагал по кромке песка в сторону общественного пляжа.

Подбежала запыхавшаяся Светлана.

— Кто это? — Она проводила взглядом уходящего. — Какая-то чертовщина. Издали почудилось, что Гали.

Айка молча смотрела ему вслед.

— Ты дрожишь, у тебя сильный озноб! — всполошилась Светлана. — Немедленно в постель!

Его поместили в стеклянную камеру под силовым полем, в самом укромном местечке тайного реплицентра. Впрочем, тайным он ни для кого не был, но, обретя такое определение, налагал на сотрудников обязанность последующего самонаказания. Хотя сейчас об этом никто не думал, дел было невпроворот, только успевай засучивать рукава.

Метаморфост оказался добродушным, покладистым, и Таир слегка сожалел, что именно этот дурачок попал в неволю. Будь он злючкой, принимал бы страшненькие образы, а так притворялся то тигрёнком, то щенком. Наверное, совсем молодой и ещё не научился сердиться.

— Повесив нос, поджавши хвост, сидит, грустит метаморфост, — пропел Таир, усаживаясь перед витриной. — Не печалься, глупыш, ежели хорошо поработаешь, отпущу домой. Все равно придётся наказывать себя ещё раз, за нарушение временных границ, вот и отвезу тебя на твою чудовищную планетку.

Никто не знал истинного лица метаморфоста. Таир пытался не раз подглядеть его в дверную щель, но Метик мгновенно принимал облик какого-нибудь симпатичного зверушки или обезьянничал, передразнивая человеческие образы. Май и Фатима приводили к нему своих друзей, и он устраивал для них удивительные спектакли, перевоплощаясь в тех, кого они оставили на Земле.

— Да ведь ты прирождённый репликатор! — воскликнул Таир, увидев однажды, как Метик принял образ его матери, а потом отца.

Угадав его сегодняшнее желание, метаморфост превратился в Айку. Она была точь-в-точь такой, какой Таир оставил её на берегу: изумлённо, печально и пристально смотрит на него и, кажется, вот — вот бросится ему на шею.

— Айка!

Таир обернулся и увидел на пороге Радова. Тот, не мигая, смотрел на видение за стеклом.

— Денис Михайлович Буков! — Таир намеренно назвал первое имя Радова, чтобы вывести его из шока.

Радов перевёл на него взгляд и какой-то миг смотрел не мигая, затем опять глянул на Айку и вновь на Таира.

— Гали?

— Он самый. А нынче Таир Дегарт.

Они шагнули друг к другу, обнялись и долго стояли недвижно, молча переживая то, о чем в таких случаях не говорят. Наконец оба повернулись к витрине. Айка по-прежнему удивлённо смотрела на них, но теперь её взгляд был без скорби.

— Ишь, чертёнок, что выдаёт, — пробормотал Радов. — Твоя находка? Ну, Гали-Таир, ты все такой же бесшабашный и авантюрист.

— А вы неплохо смотритесь, Буков — Радов.

— Ещё бы! Столько со мной возились. Впрочем, не тебе объяснять. Как же получилось, что мы до сих пор не встретились? Скажи, это правда, что ты был там?..

— Был.

— Но ведь невозможно поверить… Все же нам необыкновенно повезло, что мы теперь вместе.

В комнату впорхнула Тироль, метаморфост мгновенно скопировал её и, натолкнувшись на своё отражение, она ойкнула, растерялась, а потом ещё более удивилась, потому что отражение приняло облик Таира, к которому она была неравнодушна.

— Что, Тироль, выдал тебя метаморфост? — улыбнулся Радов.

Тироль смущённо захлопала белоснежными крыльями и сказала, что она прилетела сообщить: их ждут! Таир перегнал Метика в ловушку-контейнер, и они пошли в зал. Здесь уже собралось человек пятьдесят. На платформе был установлен небольшой газон со спиролетчиками, среди которых Радов и Таир разглядели жёлтые лепестки Илима. На ветках оранжерейного финика уселись семь икаров, среди них и Тироль, все ещё не разгадавшая, что за превращения происходили за стеклянной витриной, и оттого слегка растерянно крутившая головой. Несколько магучей со Стеном заняли места в первом ряду. Эна привела Мая и Фатиму.

К Радову пробрался Тах Олин, обнял и прошипел на ухо, что сюда его никто не приглашал, но если будут выгонять, он все равно не уйдёт, так как, возможно, больше кого-либо желает участвовать в направленной репликации, чтобы поскорее встретиться со своей любимой супругой.

— Я уже все знаю. — К Таиру подошла Лия. — Ты видел пра-пра. Но я жду от тебя подробного рассказа. Приходи ко мне, я пригласила Эну с Еленой. Расскажешь и о том, как ловил метаморфоста. А у нас за время твоего отсутствия произошло событие.

— Слышал, Эна сообщила.

— Я не о контакте с Вейрой, я о другом. Хотя и это чрезвычайно интересно, наши догадки подтвердились: мы видели не явление хроноклазма, а грандиозный репли-театр. Так вот, появился ещё один духовнорожденный ребёнок. Девочка. Впрочем, поговорим после, тебя приглашает на сцену Лер.

Здесь уже все подготовили, нужно было только подключить энергоматрицы к голографу и законтактировать все это с метаморфостом. Пока Таир делал последние приготовления, Лер вводил присутствующих в курс дела, хотя в основном все уже было известно.

— Таир Дегарт, — говорил Лер, — руководствовался личными эмоциями в полёте на Земле, а на что они были направлены, сейчас увидим. Свою вину Таир искупил, слетав на Ригору и привезя оттуда метаморфоста, весьма необходимого для работы. К тому же метаморфост поможет нам сейчас рассмотреть энергоматрицы, выловленные из информационного поля, и воспроизвести некоторые эпизоды из жизни их носителей, которых нам предстоит восстановить. Думаю, всем интересно познакомиться с теми, кто в скором времени будет жить среди нас. Ну, как? — обратился он к Таиру.

— Готово.

— Начинай. Как говорили в древности, Геката вызывает души усопших.

Погас свет, и сцену заполнили озвучиваемые голографом объёмные изображения в цвете. По военной одежде и лицам был сразу узнан двадцатый век. Четверо оставшихся в живых молодых солдат залегли на небольшой высотке, отстаивая подступ к селению. От одного бойца к другому под свистом пуль переползала девушка с санитарной сумкой, лицо её пересекала кровавая царапина.

— Олюшка, — хрипло позвал старший лейтенант в сбившейся набок краснозвёздной шапке. — Кажется, в грудь попало. — Он выронил из рук автомат и сполз на дно окопа.

Девушка юрко метнулась к нему.

— Все, уже все, — прохрипел лейтенант, судорожно вздрогнул и замолк.

Девушка в отчаянии схватилась за голову, приложила ухо к его груди.

— Оля! — крикнул пулемётчик. — Прикрой с левого фланга!

Непослушными руками она схватила автомат убитого и выпустила несколько очередей по движущейся слева чёрной цепи фашистских солдат.

— Вот вам, вот, — бормотала она, стиснув зубы, и слезы злости и скорби катились по её лицу. Оглянувшись на миг, она с ужасом увидела, что пулемётчик лежит скрючившись у орудия. Бросив автомат, подбежала к пулемёту, нажала гашетку и безвольно поникла — пулемёт молчал. Пошарила глазами по земле — ничего, кроме отстрелянных гильз.

— Нас окружают, это конец. — Волоча окровавленную руку, к ней подполз молоденький боец, совсем мальчик с белесым, вьющимся чубом. — Петра тоже убило. У меня уже нет патронов. Принеси револьвер лейтенанта, — побелевшими губами прошептал он.

— Лёша! — Она смотрела на него с ужасом.

— Неси! — выкрикнул он.

Девушка послушно поползла к лейтенанту, отцепила от его пояса револьвер и гранату.

— Умница, — сказал солдат, забирая револьвер, щёлкнул курком и со стоном отбросил:

— Пустой!

— Вот, Лешенька, граната, — лихорадочно сказала она. — Я рядом, погибнем вместе. Я ведь, Лешенька, только о тебе и думала, а ты не верил. — Она вытерла рукавом шинели глаза. — Вокруг столько ребят, а я, Лешенька, только тебя видела… Ты же был, как слепой… — Она обхватила руками его лицо и прижалась к губам.

К ним бежали гитлеровцы.

Прильнув к лицу солдата, девушка крепко сжала рубчатый металл гранаты и, подпустив фашистов совсем близко, рванула чеку. Раздался взрыв.

— Они были похоронены в братской могиле близ украинского села Степняки, — пояснил Таир, когда изображение исчезло. — Информполе в этом районе оказалось очень сильным. Я подлетал к Крыму, и на пути оказалась эта Степнянка. Я не мог не приземлиться, увидев то, чему сейчас вы были свидетелями. Хроноиллюзатор был настроен на двадцатый век, и, надо сказать, я многое переосмыслил, просмотрев картины прошлого. Наверное, есть закономерность в том, что в самом кровавом, самом богатом смертями веке обрела наконец материалистическую основу древняя мечта людей о возрождении ушедших поколений. Уже к концу века ряд учёных пришёл к предположению, что биологически активные точки кожи являются ничем иным, как частью механизма, образующего форму-голограмму человека. Выдвигалась гипотеза о наличии у электромагнитного поля тогда ещё не обнаруженных волн, которые впоследствии получили название информационных. К началу следующего столетия на основе экспериментов и изобретения гомоголографа предположение сменилось убеждением и началась, как вам известно, новая эра в науке. А сейчас я заложу для просмотра другую энергоматрицу. Это эпизод из жизни человека, которого я знал и любил, когда ему было семнадцать.

Как он угадал в этом иссечённом временем лице Айкины черты? Сухонькая хрупкая женщина закинула руки на плечи крепко сбитого мужчины:

— Гали, если ты не будешь аккуратно слать радиограммы, я прилечу к тебе на полюс.

— Разве я когда-нибудь был невнимательным? — Он снял с плеч её руки, приложил ладонями к своим щекам. — Не печалься, мама, все будет ладом, как говорил твой друг, мой тёзка. И пожалуйста, одевайся потеплее, а то убью белого медведя и привезу тебе шкуру для шубы.

«Так вот вы какие, мои пра-пра. — Лия пристально всматривалась в лицо седой женщины, провожающей в дальний путь сына, и её охватывали сложные, противоречивые чувства. Она не могла не испытывать к своей прародительнице любви и сочувствия, но в то же время жадно подмечала в ней несовершенства, пытаясь разгадать, чем в молодости она очаровала Таира. — Надо бы рассказать ему об этом, иначе тяжело будет жить после таких мыслей», — решила она.

Тем временем Радов, предупреждённый Таиром о том, что вторая матрица — из жизни Айки, взволнованно вцепился в Таха Олина.

— Это моя дочь! — громко шепнул ему на ухо.

— Но ведь она старше тебя! — наивно воскликнул Тах, потом спохватился и успокоил друга пожатьем руки. К Радову обернулась сидящая впереди Лия:

— Выходит, мы с вами родственники? Это же моя пра-пра.

«Вот оно что, — подумал Радов. — Теперь ясно, отчего так тянет к тебе».

Перед показом следующей матрицы Лер удовлетворённо сказал Таиру, что никогда не наблюдал столь чётких и законченных эпизодов — метаморфост на удивление понятлив, выуживает из матриц значительные моменты, и если бы не он, пришлось бы довольствоваться случайными, хаотичными картинками.

В первые минуты эсперейцы, как обычно, сохраняли невозмутимость, зато репликанты были откровенно возбуждены. Радов, Тах Олин, Май и Фатима окружили Таира и стали рассуждать об очередном полёте на Землю.

— Таир, — ворвался в его незаэкранированный мозг Илим, — извини, что без спросу, но ты не подошёл ко мне, хотя понимаю: тебе не до этого. Так вот, хочу сообщить: теперь у тебя много доброжелателей, но не менее и противников, считающих, что нарушение Инструкции грозит планете анархией и рецидивом низменных страстей. Я намеренно изучал несколько дней настрой к тебе и пришёл к выводу: ты не должен сейчас выезжать из Миноса. Твоей жизни, разумеется, ничто не угрожает, но моральное твоё самочувствие может быть сильно испорчено.

Извинившись перед друзьями, Таир пробрался к Илиму и поблагодарил за информацию. Подошла Лия.

— Я осквернила себя плохой мыслью, — глухо сказала она. — И не могла не признаться в этом.

— Что случилось? — встревожился он.

— Когда я рассматривала пра-пра, во мне шевельнулась гадкая мыслишка: «Быть может, увидев Айку старухой, Таир уже не будет так сильно любить её. И потом неизвестно, кого больше захочется ей увидеть в первую очередь — Таира или своего мужа и сына».

Раскосые глаза Таира сурово блеснули:

— Не казни себя, Лия, я тоже думал об этом. Но я ведь возвращаю Айку прежде всего ей самой.

— Так и знала. Я очень люблю тебя, Таир. Прости. — Она порывисто провела рукой по его щеке и быстро удалилась.

Он проводил её хмурым взглядом. Не успел сделать и шагу, как на плечо ему села Тироль.

— Твоя любимая, должно быть, в юности была симпатичной, — защебетала она. — Но я хотела бы знать, в каком возрасте ты собираешься её вернуть?

— Ты очень любопытная, Тироль, — сердито сказал он. — Разумеется, возвращу ей молодость, в самой лучшей её поре. Можешь не волноваться.

— Вот уже и рассердился. — Она обидчиво склонила головку. — Кстати, почему в этом реплицентре нет пальм? Я люблю качаться на пальмовых ветках. Нет, это безобразие — реплицентр без пальм, символических деревьев воскрешения!

— У меня заложило ухо от твоей болтовни, извини. — Таир осторожно снял её с плеча и подбросил в воздух. — А пальма посажена у входа! — крикнул вслед.

Нужно было собраться с духом перед просмотром эпизодов из жизни родителей. В заключение подготовил показ матрицы поэта. Подумал: «Флеминг будет сюрпризом для Айки».

Примечания