Глава 17

Остаток вечера Йен был сам не свой. У него было такое чувство, что его мир рушится, а тут еще Арборетти подозревали друг друга в предательстве, а его родные злились на него. Так что при первой же возможности Йен направился в оранжереи Криспина, чтобы извиниться перед братом. Это был до того редкий случай, что Криспин поначалу испугался. Пока Йен был в оранжерее, Лука заговорил об утреннем визите Бьянки, так что теперь стало ясно, где она провела хотя бы часть дня. Йен сам себе удивился. Он даже обрадовался тому, что на утро у нее было алиби, но тут же сказал себе, что его радость, должно быть, вызвана тем, что это сузит пределы его расследования и, следовательно, ему будет проще доискаться до правды. Да, именно так.

Однако, все еще не находя покоя, Фоскари решил, что ему не помешает пройтись, и он под дождем побрел, не выбирая направления, целиком погрузившись в размышления. И потому он был весьма удивлен, когда узнал, что ноги привели его к дому Изабеллы, к дверям, ведущим на улицу, о которых говорил Энцо. Фоскари был просто шокирован, когда понял, что пытается вскрыть замок боковой двери, а затем пришел просто в ужас, когда понял, что входит в дом Изабеллы.

Оказавшись внутри, он стал двигаться спокойно и быстро. Решив, что поиски надо начинать с комнаты Изабеллы, Фоскари первым делом направился туда, ориентируясь на свет в маленьком окошке. Как ни странно, он прихватил с собой на прогулку свечи и кремень — на всякий случай. Замерев на лестничной площадке, Йен прислушался, но не услышал ничего, кроме биения собственного сердца. Потом осторожно прокрался к двери, ведущей в покои Изабеллы. Дверь открылась беззвучно, и Йен прошел в комнату.

Вдруг он почувствовал удар в спину. Человек одним ловким движением бросил Йена на пол. Нападавший уперся ему в спину коленом и прицелился из «о пистолета.

— Что вы здесь делаете? — раздался голос над головой Фоскари, который он сразу же узнал — ошибиться было невозможно.

— Вальдоне! Черт возьми, приятель, вы едва не убили меня!

Со всей проворностью, на какую был способен, нападавший вскочил на ноги и поднес горевшую свечу к лицу Йена.

— Д'Аосто?! А вы что тут делаете?

— Веду расследование по вашей же просьбе, — сухо ответил Фоскари. Он несколько раз повернул голову, словно желая убедиться в том, что она по-прежнему держится у него на плечах и способна двигаться. — Вы ждали меня или что-то иное привело вас сюда?

Вальдо отрицательно помотал головой и упал на кровать, поставив свечу рядом. А потом пробежал пальцами по розовому покрывалу.

— Она так любит этот цвет. Розовый — ее любимый. Я специально для нее отдал покрасить это покрывало в Англии, и когда она впервые увидела его… — Похоже, великан был готов разрыдаться, но видеть плачущую гору Йену понравилось бы еще меньше, чем видеть плачущих женщин и детей.

— Это все хорошо, — заметил он, — однако вы так и не сказали мне, что делаете здесь.

— Жду, — коротко ответил Вальдоне. — Ночь на воскресенье мы всегда проводили вместе. Сначала обедали, знаете ли. Вот я и подумал, что, может, она… придет сюда, чтобы встретиться со мной. — Вдруг его голос дрогнул. — Вы слыхали об Энцо?

— Да, и это меня беспокоит, — ответил Фоскари. — Я здесь отчасти из-за этого. Хочу проверить одну теорию, которую я… м-м-м… разрабатываю. Вы могли бы помочь мне, и так мы быстрее скоротаем время. — Йену был неприятно поддерживать в Вальдо надежду.

— Помогу вам, чем смогу, — пообещал Вальдоне, поднимаясь с кровати. — Итак, что мы ищем?

— Глазки для подсматривания.

Вооружившись двумя свечами, мужчины тщательнейшим образом обследовали каждый дюйм пола, но ничего не нашли. Ни поднимающихся половиц, ни потайных отверстий, ни тайного уголка. Спина Фоскари болела от удара и от того, что ему приходилось все время сгибаться. Он выпрямился и потянулся, проклиная себя за то, что пошел на поводу у недалекой женщины и пытается найти подтверждение ее идее, и вдруг его осенило. Женщины такие избалованные существа, что вряд ли захотят терпеть неудобства. Не стала бы Изабелла часами подслушивать чужие разговоры, согнувшись в три погибели и прильнув ухом к полу. Глазок или отверстие для подслушивания должны находиться где-то в удобном месте.

Йен лег на кровать Изабеллы и принялся ощупывать стену над ее изголовьем. Он даже не знал толком, что именно ищет, но ничуть не сомневался в том, что узнает это, когда найдет.

Увы, ничего подозрительного обнаружено не было. Не желая сдаваться, он подошел к секретеру Изабеллы. По одному выдвинул все ящички, потом стал заглядывать в дверцы. Ничего.

Зеркало Изабелла повесила так, что его можно было поворачивать под любым углом. Фоскари принялся вертеть его. И тут он увидел нечто.

За третьей и четвертой зеркальными секциями находилась широкая трубка, заткнутая пробкой. Вынув пробку, Йен заглянул в нее. Он увидел лишь темноту, но нетерпеливая дрожь в теле подсказывала ему, что он нашел то что искал.

— Вальдоне! — закричал Фоскари. Через мгновение великан появился в дверях. — Сидите здесь, а я пойду в гостиную. Смотрите в эту трубу, и если увидите или услышите что-то, кричите мне.

Схватив свечу, Йен бросился вниз по лестнице, прежде чем Вальдоне успел сказать ему хоть слово. Оказавшись под комнатой Изабеллы, Фоскари увидел перед собой три двери. Вычислив, за которой из них гостиная, он отпер дверь и вошел. В гостиной он поставил свечу на середину большого стола и начал читать стихотворение. Не успел он прочесть всей строфы, как услышал голос Вальдоне:

— Я вас отлично слышу. И вижу. Очень четко. Это просто удивительно!

Йен сумел убедиться в этом, когда сам испробовал действие трубы. Он внимательно изучил уникальную систему, чтобы потом воспроизвести ее в собственном доме.

— Чего я не могу понять, так это того, как вам стало известно о трубе, — сказал ему Вальдоне — Вы только подумайте — я все свободное время проводил здесь, но понятия не имел ни о чем подобном. — Он говорил из гостиной, обращаясь к Фоскари, находившемуся в спальне.

— Это долгая история, и я бы не хотел ничего объяснять, пока не отвечу на все свои вопросы, — отозвался граф.

Великан был потрясен способностями Фоскари, однако он никак не мог взять в толк, как их находка поможет в поисках Изабеллы. И все же он был уверен, что они сделали шаг в нужном направлении. Он еще раз поздравил графа, когда они сошлись.

Йен отказался от предложения Вальдоне подвезти его домой, решив, что прогулка развеет его мрачные мысли. Существование потайной трубы отчасти подтверждало подозрения Бьянки. Едва ли она сама была убийцей. Правда, он никак не мог понять, почему она так странно ведет себя. И уж если она убийца, то он не может понять ее мотивов. Возможно, подумал Йен, эта женщина не говорит ему правды, потому что он все время утверждает, что она лжет. А Энцо?.. Он мог заподозрить правду или даже знать ее и за это поплатился жизнью.

И все же сомнения не оставляли Фоскари. Он заставлял себя верить в то, что Бьянка совершила оба преступления, но внутренний голос упорно подсказывал ему, что она не способна на такие страшные поступки. Йен выругался, коря себя за мягкотелость, за то, что опять поддается ее женским чарам, но его сердце забилось быстрее, когда он вспомнил, как она назвала его по имени, когда сказала ему о своей любви. Впрочем, его этим не разжалобить — Йен отлично знал, что словам, произнесенным в порыве страсти, верить нельзя. Он поступает глупо, думая об этом и вообще о ней.

К тому времени когда он оказался у своего палаццо, внутренний голос подсказал, что он просто обязан извиниться перед Бьянкой. К тому же ей будет проще признаться ему в своих преступлениях, если отношения между ними будут более теплыми. И еще он хотел убедиться в том, что ее чары действуют на него уже меньше. Вот, к примеру, в библиотеке он ничего не почувствовал, когда говорил с ней. Так, может, его тактика сработала, и теперь он сам сможет манипулировать Бьянкой?

Не теряя времени, Фоскари направился в ее комнату. Он надеялся увидеть Бьянку в той же позе, что и прошлой ночью, мирно спящей. Он быстренько извинится перед ней, а потом он ляжет к ней в постель, чтобы проверить правильность своих выводов.

Увы, его теории не суждено было подтвердиться потому что Бьянки в спальне не было, не было ее ни в соседней приемной комнате, ни в библиотеке, ни в столовой, ни в комнате для встреч, ни в бальных залах, ни в комнатах слуг… Йен был в отчаянии, он решил, что она бросила его или, скорее, сбежала.

Внезапно он понял, что найти Бьянку для него важнее всего, все остальное потеряло смысл. Вспомнив про лабораторию, он бросился наверх, перескакивая через четыре ступеньки, и ворвался в комнату, отведенную Бьянке, сорвав дверь с петель. Чуть позже он подумал, что с радостью сменил бы сотню дверных петель, лишь бы не увидеть зрелища, представшего его глазам.

Она была там. Сидела на табуретке лицом к отверстию, которое раньше было окном. Бьянка закуталась в один из толстых шерстяных ковров, который подняла с пола, и смотрела прямо перед собой. Услышав шум, она повернулась, но в глазах ее не было удивления — ничто больше не могло удивить ее.

Устроившись здесь часа два назад, она пыталась совладать с обуревавшими ее эмоциями, стараясь думать о том, какие дальнейшие шаги предпринять в своем расследовании, но мысли ее упрямо возвращались к Йену.

— Я пришел, чтобы извиниться. — Его голос оторвал ее от размышлений.

Бьянка не поворачивалась к нему, потому что не хотела, чтобы он видел, что ее глаза наполняются слезами.

— Когда я рядом с тобой, я временами… — Он замялся, не зная, как правильно сформулировать свою мысль. — Короче, я иногда просто теряю голову.

Внезапно Бьянке захотелось рассмеяться, но она подавила в себе это желание. И наконец-то повернулась к нему.

— Думаю, это из-за того, что кто-то причинил тебе зло и теперь ты пытаешься отыграться на мне.

Взор Йена похолодел.

— Интересная теория, дорогая моя, — промолвил он.

— Думаю, это была женщина.

Тело Фоскари напряглось. Правильнее всего было выбежать из комнаты в гневе, хлопнув дверью, и наказать ее потом за такие слова. Но дверь была сломана. К тому же любопытство не позволило ему уйти.

Он сменил тему разговора.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он более миролюбивым тоном. — Тут же очень холодно.

— Смотрю на звезды, — ответила она. — Точнее, на звезду моего отца.

— Что ты имеешь в виду? — скептическим тоном поинтересовался Йен.

Она вздохнула:

— С тех пор как он умер, я все жду этого, но никак не могу найти его звезду. — (Фоскари услышал, как дрогнул ее голос.) — Я знаю, что он не забыл обо мне, никогда не оставит меня, но все же мне бы очень хотелось увидеть его звезду. Так мне будет легче верить в то, что его душа жива. И я не буду чувствовать себя такой одинокой.

Йен подумал, не стоит ли заключить ее в свои объятия и сказать ей, что она не одинока. Он спросил себя, не поцеловать ли ее крепко и не подарить ли ей часть своего тепла. Ему так и хотелось сказать, что он будет защищать ее и заботиться о ней. Ему даже пришло в голову сказать Бьянке, до чего она прекрасна и незабываема.

Он открыл рот, чтобы заговорить.

— Судя по тому, что я читал о звездах, — заявил он, — они вряд ли являются душами умерших.

Фоскари с тревогой заметил, что губы Бьянки задрожали, и он понял, что это означает.

— Но конечно, я могу ошибаться, — продолжил он. — Если ты действительно интересуешься звездами, то в моей лаборатории есть специальный аппарат. Если посмотреть в него, то звезды станут ближе, и, возможно, это поможет тебе найти твоего отца.

Бьянка никак не могла понять странных доводов Фоскари, но о том, чтобы воспротивиться приглашению посетить его лабораторию, и речи быть не могло. Едва попав в этот дом, она мечтала посмотреть ее. К тому же она наслушалась историй от невезучих слуг, которые, потерявшись в бесконечных коридорах палаццо, случайно забредали в его лабораторию, и там в кого-то из них специальная машина начинала бросать камни, а кто-то погибал от укусов ядовитых змей. У одного так никогда больше и не выросли брови после того, как он дотронулся до странного масла в лаборатории Йена, а потом прикоснулся к бровям. Оказалось, что это масло невозможно смыть, и позднее, разжигая плиту, он наклонился к огню, и его брови, на которых осталась капля масла, вспыхнули.

Бьянка кивнула в знак того, что принимает приглашение Йена. Так и продолжая кутаться в ковер, она направилась вслед за ним к большой двери его лаборатории, расположенной в конце коридора. Фоскари отпер замок — вынужденная предосторожность после истории с бровями — и пропустил Бьянку в самую большую комнату, какую она когда-либо видела. Точнее, комната казалась огромной из-за зеркал, покрывавших все четыре стены. Осматриваясь по сторонам, Бьянка увидела свои бесконечные отражения на каждой стене. Она была так растеряна, что налетела на большой верстак, стоявший посреди лаборатории. Он был завален книгами, а на соседнем верстаке помещался аппарат, состоявший из множества деталей. Пока Бьянка оторопело рассматривала все это, Фоскари разжег свечи.

— Что это такое? — спросила она, указывая на аппарат.

— Он делает вещи большими, чем они есть на самом деле. Если подложить камень под один из них, то увидишь не только структуру его поверхности, но и ее составляющие.

— Это могло бы очень помочь в моей работе. — Глаза Бьянки загорелись от возбуждения, и Йен с удовлетворением заметил это.

— Это все опытные образцы. К тому же не самые лучшие, — заметил он. — Но они все еще на стадии разработки. Надеюсь, в свое время мне удастся создать аппарат, который позволит видеть вещи насквозь, что поможет узнать, что лежит за их поверхностью.

Бьянка внимательно посмотрела на Фоскари. Чего бы она только не дала, чтобы посмотреть через такую машину на него самого, чтобы понять, что таится за его внешней оболочкой, узнать его тайны.

От ее пристального взгляда они оба занервничали, и Йен попытался отвлечь ее.

— Но мы пришли сюда, чтобы посмотреть в окуляр вот этого аппарата. — Йен указал рукой на какую-то огромную трубу.

— Так это он позволяет звездам становиться больше? — недоверчиво спросила Бьянка. — Но как? В этой комнате нет даже окон!

Фоскари потянул тяжелый шнур, висевший у одной из стен. Бьянка ничего не увидела, но внезапно свет в лаборатории стал каким-то другим. Она ничего не могла понять до тех пор, пока, подняв голову, не увидела над собой вместо потолка мириады звезд. Сначала ей показалось, что Фоскари каким-то образом убрал крышу, но потом она поняла, что произошло. Шнур, который он тянул, попросту раздвинул огромные части полотна скрывавшего настоящий потолок, полностью сделанный из стекла. Эффект был потрясающим, и Бьянка восторженно ахнула.

Они не обменялись ни единым словом, пока Фоскари сосредоточенно настраивал телескоп. Он прикрепил длинную трубу, направленную в небо, к замысловатой подставке. Потом Йен с помощью длинного шеста раздвинул панели стеклянного потолка, чтобы стекло не препятствовало наблюдению за небосводом, посмотрел в окуляр, отжал какие-то ручки, закрутил несколько винтов, установил табурет таким образом, чтобы Бьянке было удобно расположиться на нем, и подозвал ее к телескопу.

Бьянка даже не сразу поняла, что видит в окуляр телескопа, а разобравшись, вскрикнула от восторга:

— Волшебный аппарат! Надо же, небо и звезды совсем близко — кажется, протяну руку и достану! Ты сам сконструировал его? Как он работает?

Она не видела Фоскари, но лицо его засияло от удовольствия.

— Как-нибудь я объясню это тебе, но только не сегодня, потому что на это потребуется слишком много времени. Вкратце могу сказать, что он работает по тому же принципу, что и труба в доме Изабеллы.

Бьянка резко обернулась, и граф едва успел спрятать улыбку.

— Что ты сказал? — переспросила она.

— Труба для подслушивания, которую ты послала меня искать, та самая, благодаря которой Изабелле были известны все разговоры в гостиной, — объяснил Фоскари.

— Так она была там? В ее доме? И ты нашел ее? — Бьянка была поражена тем, что ее подозрения подтвердились, но еще больше ее удивило то, что Йен отнесся к ее словам серьезно, несмотря на весь его скептицизм.

— Да, я был в ее доме сегодня вечером, — кивнув, ответил он, — Все оказалось именно так, как ты говорила.

— Тогда ты должен понять, что я невиновна! Так ты поэтому извинился?

— Я извинился потому, что наговорил лишнего, — объяснил граф. — Труба никаким образом не доказывает твоей невиновности. Кстати, если что, твое знание об этом устройстве может послужить серьезным доказательством именно твоей вины. — Фоскари говорил равнодушным тоном, проклиная себя за то, что вообще завел об этом разговор.

— Но я не знала о трубе, — возразила Бьянка. — Я всего лишь предположила, что в доме Изабеллы могло быть что-то в этом роде.

Фоскари кивнул и стал развивать свои предположения, словно говорил не с главной подозреваемой, а с единомышленницей:

— Я тоже подумал об этом, но потом, кажется, понял причину. Ты рассчитывала на то, что я приму твои слова за ложь, как я обычно и делал. Но на сей раз все оказалось по другому.

— Я в жизни ничего более абсурдного не слышала. Что могло заставить меня, по-твоему, сделать это? Зачем бы я вообще стала говорить о трубе? Я бы сильно рисковала без всякой необходимости.

— И это тоже понятно, — заявил Йен. — Ты попросту хотела, чтобы я расширил круг подозреваемых. И твоя тактика могла бы сработать, если бы Энцо тоже не убили, но потом это стало очеви…

Йен замолчал, потому что губы Бьянки накрыли его губы. Она действовала импульсивно, но не жалела об этом. Во всяком случае, у Фоскари пропала возможность высказывать свои невероятные предположения.

— Нельзя ли оставить этот разговор до утра? — прошептала она, касаясь губами его уха, когда сладостный поцелуй прервался. — Мне было так хорошо тут с тобой, так почему бы не забыть обо всех этих делах? — Бьянка сидела на высоком табурете, так что ее голова находилась на одном уровне с головой графа и она могла смотреть ему прямо в глаза.

Фоскари даже не мог понять, в какой именно момент потерял контроль над ситуацией, однако теперь и без проверки ему стало понятно, что он все еще привязан к этой женщине. Казалось, каждая частица его тела завибрировала в ответ на ее неожиданный поцелуй. Бьянка права, завтра у них еще будет время для конфронтации, а сейчас было куда важнее заняться с ней любовью. Его тело запело от радости. Они потянулись друг к другу еще для одного поцелуя, долгого, глубокого и чувственного. Бьянка поглаживала его щеку, потом ее пальцы забрались в его волосы, игриво пробежали по его шее. Они долго стояли так, нежно лаская друг друга и даря поцелуи, но вскоре тело Йена задрожало от растущего возбуждения. Взяв Бьянку на руки, Фоскари понес ее к свободному местечку на столе. Там он сначала развернул ковер, в который она куталась, а уж потом усадил ее. Развязав тесемки на ночной сорочке, он спустил ее с плеч Бьянки.

Глядя на нее, обнаженную, изнывающую по его ласкам, возбужденную, сидящую на его рабочем столе, Йен на мгновение оцепенел. Но ее нетерпеливые пальцы стали развязывать шнуры на его лосинах, и он быстро пришел в себя. Бьянка видела свое отражение в зеркале. Было удивительное ощущение: ласкать его и видеть, как она делает это. Какое-то новое, не изведанное доселе возбуждение охватило ее, когда она увидела в зеркальной глади, как Йен взял ее сосок в рот. Внезапно Бьянка резко отпрянула.

— Сегодня днем в библиотеке, — прошептала она, — ты сказал, что я испорченная и извращенная. Это так?

Только теперь Фоскари понял, что его извинение было недостаточным.

— Нет, дорогая, это не так. Ты просто очень открыта. — Неуверенное, полное боли выражение, промелькнувшее на ее лице, смутило его. Ну как он мог быть так груб. с ней? — спросил себя граф. Что за порыв заставил его наговорить ей столько неприятных вещей? И хоть Йен тщательно скрывал это от самого себя, он боялся, что она окажется виновной, что ему придется бросить ее. Он использовал свой страх как оружие против нее, наказывая Бьянку за то, что снова хотел ее. Мог ли он хоть чем-то сгладить свою вину? Перспектива потерять лучшую партнершу, какая у него когда-либо была, пусть даже она и опасная преступница, приводила Фоскари в отчаяние, особенно учитывая его возбуждение. Необходимо было действовать как можно быстрее.

Бьянка смутилась, когда он снял ее со стола, сам сел на табурет, стоявший около стены, и поставил ее между ног лицом к зеркалу.

— Я хочу сделать тебе подарок. Хочу, чтобы ты увидела, как ты красива, дорогая, когда достигаешь вершины наслаждения, — прошептал он ей на ухо таким голосом, от которого по ее телу пробежали мурашки.

Одна его рука ласкала ее левую грудь, а другая скользила все ниже и ниже, пока не достигла пушистого треугольника внизу. Для начала Йен взъерошил шелковистые волоски, намотал их на пальцы, потом положил на них ладонь. Потом его указательный палец скользнул глубже, к тому местечку, которое, как он знал, жаждало его ласк. Бьянка, широко распахнув глаза, наблюдала за ним. Потом ко второй его руке присоединилась первая. Испытывая сладкую истому, Бьянка вскрикивала и сладостно стонала, дрожа все сильнее. Но Йен не хотел, чтобы она так быстро испытала оргазм.

Он хотел, чтобы она возбудилась еще сильнее, хотел убедиться в том, что она знает, до чего хороша, когда волны наслаждения пробегают по ее телу. Бьянка, закинув голову и чуть приоткрыв губы, прижалась к нему, чувствуя, как его возбужденная плоть прижимается к ее спине. Внезапно Фоскари соскользнул с табурета и на миг исчез, а потом она увидела в зеркале, как он оказался перед ней, чуть раздвинул ее ноги, освобождая себе место.

Через мгновение его курчавая голова приблизилась к ее лону, а губы стали ласкать ее самое сокровенное место. Ей казалось, что она уже близка к взрыву, но ощущения, которые он ей дарил, были так божественны, что она хотела их всячески продлить. Глядя на то, как золотоволосый мужчина ласкает ее, Бьянка чувствовала себя опытной, желанной, красивой и возбужденной. Она с удивлением увидела, как ее рука с силой прижимает его голову к себе. Вот Йен убрал пальцы и продолжил ласкать ее одним языком, потом его зубы слегка прикусили ее разгоряченную плоть, и она кончила, закричав от острого удовольствия.

Когда она вцепилась пальцами в его волосы и выкрикнула его имя, Фоскари понял, что его дар был принят. Встав на ноги, он поцеловал ее, при этом его губы все еще были покрыты ее росой. Бьянка крепко прижалась к нему. Ей хотелось чувствовать его, обнимать, вдыхать аромат его тела, сводивший ее с ума. Она посмотрела на отражение их сплетенных тел и поняла, что хочет, чтобы это волшебное мгновение никогда не кончалось.

Тут Бьянка почувствовала, что естество Йена все сильнее вдавливается в ее бедро, и вспомнила, что она не единственная, кто хотел улететь к сверкающим высотам оргазма. Их глаза встретились в зеркале, и ее рука принялась ласкать его пульсирующую плоть.

Фоскари заскрежетал зубами, понимая, что находится на грани и должен как можно скорее войти в нее. И тут внезапно он спросил себя: захочет ли она разделить его фантазии? Вспомнив, с какой готовностью она всегда отдавалась его ласкам, Йен повернул ее спиной к себе и подтолкнул к табурету.

Словно прочитав его мысли, она легла животом на прохладную поверхность табурета и отвела руку назад, чтобы привлечь графа ближе к себе. В зеркале она видела, как его упругая плоть вошла в ее нежное влажное лоно. Глядя друг другу в глаза в зеркальном отражении, они ритмично задвигались, и вскоре в лаборатории раздались их крики, знаменующие победу любви…

Слишком уставшие, чтобы спускаться в свои покои, они улеглись на стол посреди лаборатории. Бьянка задремала, но Йен, охваченный каким-то странным чувством, которое можно было назвать лишь радостью, не мог заснуть. Некоторое время он с незнакомой ему доселе нежностью наблюдал за спящей рядом с ним женщиной, а потом его взор устремился в небо. Он спрашивал себя, что происходит с ним, что будет с ними, когда выяснится что-нибудь невероятное.

Тело Йена так затекло, что он не мог шевельнуться, но его удивленный крик разбудил Бьянку. Она проследила за его взглядом и сама не смогла сдержать крика. Казалось, на небе началось какое-то пышное празднество. Звезда за звездой пускалась в танец, и они летели в темной мгле неба, оставляя за собой длинные белые хвосты света…

Глава 18

Бьянка подбежала к балконному окну, чтобы выяснить, откуда доносится отвратительный клекот, который разбудил ее. Она раздвинула шторы и увидела павлина — огромную, угрожающе нахохлившуюся птицу, которая снова издала мерзкий звук. В этот момент в комнату ворвался Нило, за которым чуть менее решительным шагом следовал Франческо.

— Не трогай его! — взмолился Нило, направляясь к окну.

— Птица очень напугана. Все обойдется, — обиженно проворчал Франческо, остановившись рядом с Бьянкой. — Это получилось случайно. Мы не предполагали, что они могут летать.

— А животные будут? — с достоинством поинтересовалась Бьянка. — Например, тигры? Может быть, сделать из второго бального зала зоопарк?

— Синьорина Сальва, — официально начал Франческо, раздуваясь от обиды, как индюк. — Вы плохо представляете себе великосветский раут. Павлин — неотъемлемый его атрибут.

Он подошел к птице, до сих пор издающей жалобные стоны. Когда Бьянка вышла, они с Нило всерьез принялись обсуждать проблему, как сделать так, чтобы павлин больше не беспокоил ее.

Весь дом пребывал в явном беспокойстве. Лакеи натирали перила лестницы, стирали пыль в самых дальних углах дома, расстилали новые ковры в залах. По пути в гостиную Бьянке пришлось уворачиваться от старинного шкафа, у которого, казалось, ожили ножки, от под носа, заставленного хрустальными бокалами, и от апельсинового дерева, которое поднимали по лестнице, заняв им весь пролет.

Оказавшись в гостиной, она испытала облегчение. За столом в полном одиночестве сидел Криспин. Это был единственный человек, которого ей хотелось видеть.

Криспин тепло приветствовал ее, когда она опустилась на стул рядом с ним.

— Скажите, милорд, присутствие павлинов на великосветском приеме обязательно?

— Конечно, — без улыбки ответил Криспин. — Чем больше экзотических птиц, тем торжественнее обстановка. Йен, например, просто не явится на прием, если на нем меньше десяти павлинов. Я не настолько чванлив.

Бьянка взяла с блюда пирожное и стала его сосредоточенно есть, чтобы выиграть время для обдумывания вопросов. Проглотив последний кусочек, она обратилась к Криспину:

— Полагаю, вы слышали о моем неожиданном столкновении с вашим новым растением. Я спросила Луку, откуда оно, а он не смог ответить, потому что не знал.

— Это все как-то очень странно, — задумчиво отозвался Криспин. — Его привезли вчера в великолепной упаковке, но без подписи. Я оказался в затруднительном положении, потому что не представлял, кому должен быть признательным за такой подарок.

— Скажите, а вам когда-нибудь присылали что-нибудь опасное для жизни?

— Мне? Опасное растение? Кому это могло понадобиться?

— Например, тому, кто завидует вашей оранжерее? Или тому, кто ненавидит Арборетти? — Она притворилась безразличной.