Глава 11

Он целовал ее со страстностью, испугавшей их обоих, жадно впиваясь в ее губы и обволакивая ее жаром своих объятий. От его здравомыслия и попыток самоконтроля не осталось и следа.

Позже Криспин старался убедить себя, что сделал это лишь из стремления завоевать ее доверие, расположить к себе и вызвать на откровенность, чтобы получить ответы на свои вопросы. Позже он говорил себе, что действовал так, повинуясь профессиональному инстинкту, чтобы ускорить свое расследование. Но в тот момент он думал только о своем желании, которое всецело завладело им; о необходимости остановить поток ее горьких слов, стереть их следы с ее губ, избавить ее от боли, страха и стыда, которые слышались в ее голосе, защитить ее. Для него существовало лишь желание целовать, трогать, ласкать, любить эту женщину, познать ее близость.

Софи забыла себя в этом поцелуе. Казалось, будто искра обожгла ей губы, превратив в пепел ее страсть к самобичеванию, ненависть к себе, остатки прошлого и воспламенив кровь в жилах. Голос, звучавший в ее мозгу, смолк, вытесненный странными ощущениями, жаром, который распространился по всему телу.

Софи прижалась к Криспину, сосками сквозь покрывало ощущая его тепло. Ее губы раскрылись навстречу ему, она чувствовала, как его язык нежно щекочет ей небо, разжигая пламень желания. Ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней, и, словно прочитав ее мысли, он медленно провел ладонями по гладкому шелку покрывала и остановился на груди, нащупав большими пальцами соски. Он ласково трогал их, отчего по ее груди волнами растекалось блаженное томление. Софи тихо застонала от наслаждения, поразившись тому, как его прикосновение отозвалось во всем ее теле.

Не отрываясь от губ Криспина, она сбросила с себя покрывало и оказалась перед ним полностью нагой.

Криспин не в силах был остановиться. Желание обладать Софи стало почти мучительным, когда она приникла к нему обнаженной грудью. Он проводил кончиком языка по контуру ее губ, одновременно лаская безупречные полусферы ее груди, изысканный изгиб талии, упиваясь атласной шелковистостью ее кожи. Ему казалось, что еще никогда он не касался такой мягкой и в то же время упругой женской плоти. Его мужскому естеству стало тесно в бриджах, оно напряглось и рвалось на свободу, с каждой секундой все больше твердея, особенно после того, как Софи провела ладонью по его груди и положила руку ему на живот.

Она была взволнована ранее не изведанным ощущением, тем, как выпуклость в его бриджах отвечала на ее прикосновения. Значит, ему нравится, когда она его трогает. Его возбуждение передавалось ей, удесятеряя сладостное томление в чреве. Криспин, угадав ее желание, стал ласкать ей ягодицы, постепенно охватывая бедра и устремляясь к их внутренней поверхности.

Криспин провел пальцами по контуру треугольника рыжеватых мягких волос, а затем его пальцы скользнули между ее ног, в горячую и влажную ложбинку, где притаилась маленькая жемчужина плоти, разбухшая от его прикосновения.

В этот момент Софи вздрогнула и тихо вскрикнула. Криспин внимательно посмотрел на нее.

— Что-нибудь не так? — спросил он с искренней озабоченностью, но не отнимая руки.

Софи не могла ответить. То, что он трогал ее там, то, как смотрел при этом на нее, лишило ее дара речи.

— Нет, — с трудом прошептала она. — Просто никто… — Ее шепот оборвался.

— Ты хочешь, чтобы я остановился? — Криспин пытался встретиться с ней взглядом.

— Нет, пожалуйста, — с чувством ответила Софи. — Нет, милорд, прошу вас. — Она не отдавала себе отчета в том, что говорит, и только хотела, чтобы он не останавливался, а, напротив, ласкал ее еще более страстно, чтобы избавить от мучительного напряжения, от которого ее тело готово было разорваться на части. Она не переставала удивляться, насколько умелы и неспешны его пальцы: большой прочно утвердился на клиторе, а средний плавно скользил между ног.

В тот миг, когда Софи подумала, что ничего прекраснее, чем такие ласки, быть не может, Криспин стал настойчивее. Теперь все пять пальцев его левой руки принимали участие в игре: он то потирал клитор подушечкой большого пальца, то слегка сдавливал его указательным и средним пальцами. Он прижимался к ней членом, тем самым усиливая напряжение в ее чреве и приближая развязку. Видя, что она близка к оргазму, он стал покрывать жаркими поцелуями ее шею, грудь, живот, постепенно опускаясь ниже, и, наконец, его голова оказалась у нее между ног. Он потерся щекой о мягкие, ароматные кудряшки и обхватил горячими губами заветную жемчужину.

Софи показалось, что настал ее смертный час. Ничто на свете не могло заставить ее испытать такие чувства, только нереальностью происходящего можно было объяснить такое смешение жары и холода, истомы и напряжения, которые наполняли каждую клеточку ее тела. Его язык, нежный и вместе с тем настойчивый, пришел на смену губам. Он раздвигал пальцами влажные лепестки ее цветка, чтобы беспрепятственно добраться до самой сердцевины. И вдруг она почувствовала, как его палец проникает все глубже и глубже внутрь ее.

Палец Криспина то погружался, то снова выходил на поверхность, затрагивая самые чувствительные места ее влагалища. Он сильнее раздвинул ей ноги, и когда она посмотрела вниз, то увидела розовый кончик его языка, ласкающего клитор — медленно, быстрее, легко, настойчиво.

Смотреть на то, как он доставлял ей наслаждение, было еще мучительнее, чем чувствовать на себе и в себе его прикосновения, и у Софи закружилась голова, как будто она балансировала на краю пропасти или как будто ее медленно доводили до сумасшествия. Вместо того чтобы погасить пламя в ее чреве, Криспин раздувал его, и оно становилось неуправляемым. Всякий раз, когда она замирала в ожидании вулканического извержения, Криспин прекращал ласкать ее, ко не оставлял совсем, обдавая ее жарким дыханием, но ничего не предпринимая. И только когда Криспин решал, что она перестает кипеть, он возобновлял ласки, начиная с малого и кончая неистовством. Он словно дразнил ее, доводя до беспамятства и вынуждая изнывать от желания.

— Пожалуйста, Криспин. Прошу тебя, сделай что-нибудь, — стонала Софи, сильнее прижимаясь к нему, умоляя и настаивая. Она понимала, что проиграла этот поединок, полностью утратив контроль над собой, а он упрямо продолжал свою игру.

Софи почти в беспамятстве бормотала какие-то слова, тем более что в следующий момент Криспин приник губами к отверстию и стал жадно слизывать пахучую влагу.

Она почувствовала, что колени ее подгибаются, огненный шар, давно пульсирующий в ее чреве, вдруг разорвался на ослепительно белые пламенные полосы, которые окружили ее, завертели в гигантской воронке, обожгли грудь, лодыжки, бедра и губы. Она словно распалась на части, но в следующий миг все ее ощущения сосредоточились где-то в глубине чрева и вдруг разом вылились наружу.

Софи отталкивала Криспина от себя и одновременно притягивала его, пыталась вывернуться из его рук и крепче прижималась к ним. Она тихо застонала, потом ее стон превратился в конвульсивный, истеричный хохот, с которым она упала на землю, не чувствуя своих ног.

Криспин лег рядом и обнял ее. То, как Софи отвечала на его ласки, и более всего ее смех явились для него полной неожиданностью. Его переполняло чувство радости и гордости, неведомое ему прежде. И это не говоря о возбуждении, которое стало мучительным, когда Софи, немного придя в себя, прильнула к нему и стала ласково гладить его по шее и груди.

— Спасибо, — прошептала она. — Это было великолепно.

— Да, — признал Криспин. — А теперь пора принимать ванну.

— М-м, — отозвалась Софи, подкрадываясь к его животу. Она нащупала завязки бриджей и стала неумело с ними возиться, стараясь развязать. Теперь настала его очередь стонать от изнеможения, потому что Софи то и дело касалась его возбужденного члена. Наконец она проникла внутрь, взяла в руку его член и легонько сдавила.

— Что ты делаешь? — стиснув зубы, спросил он.

— Я тоже хочу доставить тебе удовольствие. — Софи ощупывала его орган, словно изучая его строение. — Я хочу ласкать тебя так, как ты ласкал меня.

Ее руки возносили его ввысь. Без крыльев, без какой-либо поддержки он парил над неизведанной землей, таящей в себе бесчисленные опасности. Криспин знал, что эта женщина обладает над ним магической властью и может его уничтожить. Он не был готов подчиниться тому влиянию, которое она на него оказывала, тем более что оно простиралось далеко за пределы физического влечения. Он собрал остатки своей воли и остановил ее.

— Что случилось? — тревожно спросила она.

— Вы забыли про ванну, — сухо ответил он.

— Но… — хотела возразить она, но Криспин перебил ее.

— Сначала ванна. А потом… — Он неопределенно махнул рукой, словно прощался с непознанной землей, минуту назад манившей его своими тайнами. — Потом посмотрим.

Не дожидаясь протеста с ее стороны, Криспин поднялся и взял ее на руки. Он отнес ее к пруду и осторожно поставил на землю.

— Примите ванну.

— Я сделала что-то не так? — Она печально опустила голову и опять услышала коварный внутренний голос, о существовании которого Криспин заставил ее на время забыть. — Простите, лорд Сандал. Я не смогла остановиться. Мне пора идти.

Криспин, в голове которого был сумбур, не сразу понял смысл ее слов.

— Простить? Идти? — переспросил он. Нет, и речи быть не могло о том, чтобы она куда-нибудь ушла. По крайней мере до тех пор, пока не ответит на интересующие его вопросы.

— Мне не следовало вести себя таким образом. Так… так распутно. — Она не смела поднять на него глаза.

— Вы вовсе не распутны. Вы прекрасны. Понимаете? — сказал Криспин, взяв ее за подбородок и заглядывая в глаза.

— Вы очень добры, говоря так, но я знаю, что вы думаете обо мне на самом деле.

— Сомневаюсь, — отозвался он странным тоном, непонятным для Софи, в котором, однако, не было и тени отвращения. — Очень сомневаюсь, — повторил Криспин, понимая, что и сам не знает, как относится к ней. — Софи, в том, что произошло между нами, нет ничего неправильного или дурного. Может быть, вы думаете иначе?

— Но вы оттолкнули меня. Я вызываю у вас отвращение.

— Отвращение? Вы действительно так считаете? — Криспин не был уверен, что правильно понимает ее.

Софи молча кивнула.

Криспин подошел к ней совсем близко, взял ее руку и положил на член, который мгновенно вернулся в прежнее возбужденное состояние от одного только ее прикосновения.

— Уверяю вас, что мои чувства к вам далеки от отвращения, — вымолвил он вкрадчивым, глухим голосом, от которого сердце Софи затрепетало. — Я всего лишь хотел предложить продолжить это в ванне.

— Вы влезете туда вместе со мной?

— Я вернусь через минуту. Полезайте сначала вы. — Невзирая на ее слабый протест, Криспин поцеловал ее в лоб и подтолкнул к краю. — Обещаю скоро вернуться.

Софи спустилась в ванну и села на подводный выступ, который служил скамейкой, а Криспин вернулся в спальню. Ему нужно было все спокойно обдумать и организовать защиту, прежде чем продолжить осуществление своего плана. Без сомнения, женщины становятся более уступчивыми и охотнее отвечают на вопросы, находясь в состоянии влюбленности. Зная это, Криспин и предпринял попытку соблазнить Софи. Но ему вряд ли удастся задать ей какие-нибудь разумные вопросы, если он будет не в состоянии владеть собой. Он устало провел рукой по волосам. От обвинения в измене его отделяют всего шесть дней. Эти шесть дней он будет делить ложе с Софи. На это время она станет частью его жизни. В этой ситуации следует сохранять четкое понимание того, что важно, а что несущественно. А пока сейчас нужно зажечь в саду факелы, чтобы Софи не испугалась надвигающейся ночной темноты.

Вернувшись, Криспин застал ее в живописной позе: одно плечо погружено в теплую воду, глаза закрыты, губы слегка прикрыты. Она была похожа на персонаж из античного мифа, на настоящую сирену или на одну из тех нимф, которые искушали богов, на мифическое создание, способное сбить с пути истинного самого стойкого и непреклонного мужчину. В свете факела, который Криспин зажег на берегу пруда, капли воды на ее локонах напоминали алмазные нити с вкраплением рубинов. Он сбросил халат, в который переоделся в спальне, опустился в воду рядом с Софи и осторожно поцеловал ее в губы.

Она открыла глаза, посмотрела на него, но ничего не сказала. Поцелуй стал более жарким. Софи погладила Криспина по спине, изучая и запоминая рельеф его мускулов, ощущая, как они приходят в движение, когда он обнимает ее. Она провела по золотистой поросли на его груди, потом ее руки скользнули вниз и завладели его набухшим членом.

Все его планы и даже зловещие слова «шесть дней» померкли перед этим прикосновением. Воля его была парализована; он стонал, ощущая, как она массирует его член.

— Возьми меня, Криспин, — выдохнула Софи ему в ухо. — Я хочу ощутить тебя внутри себя.

Окончательно его сбили с толку даже не ее слова, а то, как она произнесла его имя. И еще, конечно, близость ее тела. Криспин задыхался от напряжения. Он схватил ее руку, поднес к губам и поцеловал.

— Ты уверена? — Он решил проявить осторожность.

— Я знаю, чего хочу, — без тени колебания ответила Софи. — Я хочу тебя.

Криспин поднял ее на руки и посадил к себе на колени так что ее атласные бедра обвили его талию, лишая Криспина остатков самообладания. Он напоминал себе о необходимости действовать медленно, чтобы не причинить ей боль. Это было особенно трудно, потому что он желал ее с такой звериной необузданностью, с какой человеческая воля совладать не могла.

Софи задохнулась от восторга, прикоснувшись к его возбужденному естеству. Криспин поймал ее блуждающий взгляд:

— Ты уверена, что хочешь этого?

Софи кивнула, будучи не в силах вымолвить ни слова, но отчетливо понимая, чего она хочет от него.

— Абсолютно уверена? Это может быть сначала больно. Это может…

— Я хочу ощутить тебя внутри себя, Криспин. Я никогда ничего так сильно не хотела, — вымолвила Софи, прижавшись к нему изо всех сил.

Криспин задохнулся от восторга. Софи улыбалась ему и стонала то ли от боли, то ли от наслаждения. Она дарила ему свое тело, и Криспин был счастлив получить такой бесценный подарок.

Софи не чувствовала боли, только огромное наслаждение оттого, что он проник в ее лоно.

— Криспин, — стонала она, — это рай. Я хочу, чтобы это длилось вечно. — Она прижалась к нему грудью и поцеловала в губы.

Криспин взял ее обеими руками за голову, притянул к себе и впился страстным поцелуем в губы, раздвигая их кончиком языка. Этот поцелуй стал последней каплей, переполнившей чашу. Софи прижалась к нему, и он услышал ее счастливый смех. Продолжая смеяться, она извивалась всем телом, чтобы продлить непередаваемое ощущение, пронзившее ее, и Криспин наконец был сполна вознагражден за свое терпение.

Их тела все еще посылали друг другу пульсирующие сигналы, Криспин все еще был внутри ее, когда Софи перестала смеяться, поцеловала его в шею, затем в плечо и склонила голову ему на грудь.

— Мы можем повторить это еще раз? Точно так же? — спросила она, отдышавшись.

— Нет, — решительно ответил Криспин. Он испытывал странное чувство. С момента его последнего любовного похождения прошло не так много времени, чтобы он забыл, на что это похоже. Он знал, что обычно это не бывает похоже на пробуждение ото сна в прекрасном мире, наполненном фантастическим светом, запахами, цветом и вкусом, о существовании которых ты никогда раньше даже не подозревал. Обычно после этого не появляется ощущение, что ты вдруг оказался дома после долгого пути.

— Нет? — переспросила Софи, оторвав голову от его груди и испуганно глядя на него, встревоженная его ответом и долгим молчанием.

— Нет. Во всяком случае, не так, как было. — Он нежно поцеловал ее в лоб. — Существует еще много разных вещей, которые стоит попробовать.

— Давай попробуем. Прямо сейчас.

— У нас много времени впереди, — солгал он, ласково обнимая ее. — А теперь, tesoro, пора в постель.

— Что ты сказал? Как ты назвал меня? — встрепенулась Софи, игравшая кудряшками на его груди.

Это слово вырвалось у Криспина невольно, как если бы он говорил сам с собой.

— Я сказал tesoro. Это означает «сокровище».

— Tesoro, — повторяла Софи вслух, пока Криспин на руках нес ее в спальню и укладывал в огромную постель под шелковым покрывалом. Когда он лег рядом, она взяла его руку и положила себе между ног.

— Спасибо, — тихо вымолвила она, благодарная за те восхитительные ощущения, которые он ей доставил. — Спасибо тебе за… — Не закончив фразы, Софи провалилась в глубокий сон.

Криспин смотрел, как умиротворенно она спала, доверчиво свернувшись калачиком рядом с ним, любовался ее чертами, смягченными лунным светом, волосами, разметавшимися по подушке, восхитительной грудью, равномерно вздымающейся при каждом вдохе, и чувствовал себя обитателем рая.

Облака только начинали розоветь, когда слуга бесшумно закрыл за собой дверь конюшни Сандал-Холла. Прижав к груди грязную тетрадку, он оглядел окна, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, и направился вниз по Стрэнду. Вскоре он остановился, потоптался на месте и, оглядевшись на пустынной улице, шмыгнул в соседнюю аллею.

Старая нищенка, сидевшая на земле напротив Сандал-Холла, поднялась и последовала за ним. Она двигалась проворно и энергично и теперь выглядела моложе, чем казалась на первый взгляд. Вдруг она замерла на месте. Аллея была пуста. Слуга со своим тщательно составленным сообщением о том, что происходило минувшей ночью в висячем саду на втором этаже особняка лорда Сандала, бесследно исчез.

Глава 12

Камень влетел в открытое окно спальни, задел плечо Криспина и упал на подушку рядом с головой Софи. Криспин протянул руку и нащупал предмет, который так грубо разбудил его. Веки Софи едва заметно дрогнули, она повернулась к нему лицом и сонно спросила:

— Уже пора?

— Что пора?

— Пора попробовать сделать то, что мы не успели ночью? Ты сказал, что еще многое осталось.

— Так и есть, tesoro, но, я думаю, нам лучше подождать с этим, — ответил он, ласково гладя ее по волосам. — К чему спешить?

— Хорошо. Разбуди меня, когда придет время, — пробормотала Софи и, устроившись поудобнее рядом с ним, снова заснула.

Несколько минут Криспин любовался ею и наслаждался ощущением ее близости, совсем забыв о том предмете, который держал в руке. Он даже стал подумывать о том, что время у них действительно есть, но память о профессиональном долге вернула его с небес на землю. Осторожно перевернувшись на бок, чтобы не разбудить Софи, Криспин поднес странный предмет к глазам.

На ощупь это был обычный камень, завернутый в бумагу. Но Криспина однажды уже пытались отравить ядовитой пылью — стоило ее вдохнуть, и уже через пять минут наступала смерть. Эта пыль была насыпана в складки письма, выглядевшего совершенно невинно. Кроме того, как-то раз он был едва не взорван бомбой, которая внешне напоминала обычный камень, но была напичкана порохом. Поэтому сейчас он разворачивал камень с величайшей осторожностью, однако, как выяснилось, напрасно. Камень оказался просто камнем, а лист бумаги — просто листом бумаги.

Правда, необычным листом. Разгладив его на простыне, Криспин узнал источник, из которого исходила угроза. Сверху крупным типографским шрифтом было набрано: «Новости двора ее королевского величества», а внизу помельче: «Отпечатано Ричардом Тоттлом, эсквайром, по приказу ее величества». Содержание разобрать было невозможно, потому что поверх текста была криво нацарапана надпись:

ВАША СВЕТЛОСТЬ НЕ ЛЕЗЬТИ НИ В СВАЕ ДЕЛО ИНАЧЕ ПОЖАЛЕИТИ.

Криспин громко хмыкнул и разбудил Софи.

— Теперь уже пора? — спросила она, не открывая глаз.

— Нет, tesoro, еще нет. — Он поцеловал ее в лоб. — Но мне пора вставать.

— Чтобы принести что-нибудь поесть? — Она открыла один глаз. — Как хорошо, что ты тоже проголодался. Я готова съесть две дюжины апельсиновых пирожных.

Не успела она произнести эти слова, как раздался стук в дверь. Софи испуганно вздрогнула.

— Не волнуйся, — успокоил ее Криспин. — Это наверняка Терстон. — Он встал с кровати, подошел к двери и приоткрыл ее настолько, чтобы можно было разговаривать.

— Доброе утро, ваша светлость, — невозмутимо сказал Терстон, как будто привык разговаривать через щель в двери со своим хозяином, когда тот, совершенно голый и всклокоченный, с цветами лаванды в волосах, расхаживает по своей спальне. — Их сиятельства шлют вам приветствие и просят посетить их в самое ближайшее удобное для вас время. Я подумал, что вам следует знать об этом прежде, чем вы отправитесь по делам.

Дверь приоткрылась еще немножко, слуга и господин обменялись несколькими фразами шепотом, после чего Криспин вернулся к Софи и поставил на покрывало серебряный поднос с завтраком. Софи тем временем с величайшим интересом изучала камень и записку.

— Что это? — спросила она, взмахнув листком в воздухе.

— Я бы сказал, что это шутка, — ответил Криспин, с аппетитом откусывая кусок бисквита и протягивая другой Софи.

— Мне это шуткой вовсе не кажется, — сказала она с набитым ртом. — Записка оказалась здесь вместе с камнем?

— Да, камень бросили в окно. Детский розыгрыш. Никто не станет посылать настоящую угрозу таким способом. Господи, да ты, похоже, не притворялась, что умираешь с голоду.

Софи улыбнулась ему, приканчивая третий бисквит, но тут же снова нахмурилась:

— И что ты собираешься предпринять?

— Сначала отряхнуть бисквитные крошки с твоего рта, а потом забыть об этой глупой записке.

— Я бы не стала относиться к ней так легкомысленно. — Софи нахмурилась еще больше. — Нельзя быть уверенным, что это шутка. По-моему, тебе следует прекратить свое расследование.

Криспин, который пытался соорудить баррикаду между Софи и остатками завтрака, тающего на глазах, взглянул на нее и удивленно приподнял бровь:

— Ты действительно хочешь посоветовать мне прекратить расследование?

— Именно, — кивнула Софи, отодвигая подушку, которая таинственным образом возникла между ней и подносом с бисквитами.

— Мисс Чампьон, — помрачнел вдруг Криспин, — я не ожидал от вас этого. Не думал, что вы станете применять тактику, достойную интриганки. — Он разочарованно покачал головой.

Софи оставила попытки дотянуться до подноса, что требовало немалой гибкости и сноровки, чтобы не свалиться с кровати, и спросила:

— Что вы имеете в виду?

— Не трудитесь отрицать это. Без сомнения, вы рассчитывали выиграть спор, запугав меня.

— Вы думаете, что это я подбросила вам записку? — воскликнула Софи. — Вы хотите обвинить меня в мошенничестве? В том, что я…

Криспин улыбнулся, и она поняла, что он шутит. И снова отметила, как он красив. И опасен.

— Вы… вы… — Она смешалась, подыскивая нужное слово.

— Негодяй? — пришел ей на помощь Криспин.

— Вонючий клоп, — предпочла Софи свой вариант. — Вы издеваетесь надо мной.

— Это единственный способ спасти вас от обжорства. — С этими словами он отправил в рот последний бисквит с малиновой начинкой.

Софи отвернулась от него, и не потому, что сожалела об утраченном лакомстве, а потому, что на подбородке Кристина осталась капля начинки, и Софи ощутила страстное желание слизнуть ее. Это заставило ее думать о поцелуе, о его ласках, о том, что произошло между ними ночью. А если разрешить себе эти мысли, то ни о чем другом уже думать будет нельзя. Ей же предстояло поразмыслить о многом.

Едва Криспин успел доесть бисквит и вытереть с подбородка сладкую каплю, в чем Софи убедилась, взглянув на него украдкой, она обратилась к нему с вопросом:

— Что Терстон имел в виду, когда говорил о том, что вы отправитесь по делам? — Она постаралась, чтобы вопрос прозвучал как можно более непринужденно.

— Ничего особенного, — ответил Криспин, слизывая начинку с пальцев. — Просто сегодня мне нужно кое-что сделать.

Его маневр почти удался. Софи была так поглощена этим зрелищем, представляя себе его губы на своих пальцах, что едва не пропустила мимо ушей крохотную паузу, предшествовавшую его ответу.

— Лорд Сандал, — серьезно произнесла она, — я не предполагала, что вы прибегнете к такой коварной тактике. — Она отмахнулась от него, когда он попытался возразить. — И не трудитесь это отрицать. Без сомнения, вы пытаетесь выиграть спор при помощи откровенной лжи.

— Вы правы, — сокрушенно вздохнул Криспин, закатив глаза. — Мои дела напрямую связаны с расследованием. Я разослал некоторым подписчикам Ричарда Тоттла письма, в которых сообщается, что я намерен купить его издательское дело и хочу обсудить с ними условия подписки, прежде чем принять окончательное решение.

— Милорд, это великолепный план. — Софи воодушевилась. — Я давно подозревала, что с подписчиками не все ладно, а так мы сможем выяснить это наверняка.

— Я выясню это наверняка. Вы со мной не пойдете.

— Почему? Что может мне помешать? — сердито взглянула на него Софи.

— Ордер на ваш арест, который есть у констеблей, и королевская премия в размере двухсот фунтов, назначенная за поимку вас как беглой преступницы, которую сможет получить любой горожанин, — невозмутимо ответил Криспин. — Не забывайте, что вы разыскиваетесь за побег из тюрьмы и что петля виселицы, можно сказать, болтается у вас на шее. На вашем месте я бы поостерегся показываться в публичных местах.

Софи сощурилась и в крайнем раздражении сморщила нос, а Криспин порадовался, что ему удалось загнать ее в угол своими железными доводами. Он демонстративно не обращал на нее внимания, стряхивая крошки с покрывала. И если бы он не отвернулся, чтобы поставить поднос на столик возле кровати, то увидел бы коварную улыбку, осветившую вдруг ее лицо и не предвещавшую ничего хорошего. Криспин не был готов к тому, что за ней последовало, и едва не выронил поднос, когда услышал испанскую речь:

— Дон Альфонсо, который, к счастью, оставил здесь свою одежду позапрошлой ночью, благодарит его светлость за заботу и уверяет, что останется никем не узнанным.

— Нет. Абсолютно исключено, — решительно покачал головой Криспин, прежде чем повернулся к ней. Оказывается, он недооценивал ее.

— Почему нет? Может быть, угроза моего ареста для вас всего лишь отговорка, при помощи которой вы надеетесь раскрыть убийство первым?

— Ваш маскарадный костюм испорчен. — Криспин не мог допустить такого подстрекательства. — Вас узнает любой человек в пределах графства Кент.

— В «Единороге» меня никто не узнал, — усмехнулась Софи.

— Я узнал, — справедливо заметил Криспин.

— Да, но вы на редкость проницательны. И кроме того, что вы теряете, если позволите мне пойти? Если меня арестуют, то отправят в тюрьму, и вы выиграете спор. Единственную причину вашего нежелания брать меня с собой я вижу в том, что вы признаете мое интеллектуальное превосходство и боитесь проиграть.

В этот момент, глядя на обнаженную Софи, лежащую на кровати, он признавал за ней превосходство только лишь в умении досаждать окружающим. Однако его профессиональное чутье снова дало о себе знать: если он позволит ей принять участие в расследовании, то лишь укрепит доверие, которое он надеялся вызвать к себе, и тогда он сможет рассчитывать на искренность в ответах на свои вопросы. Не говоря уже о том, что у него появится возможность полюбоваться ее стройными ногами в бриджах.

— Хорошо, мисс Чампьон, пусть будет по-вашему. Дон Альфонсо может присутствовать на этой встрече. Но только при двух условиях. — Софи бросила на него скептический взгляд, но Криспина это не смутило. — Во-первых, вы будете сидеть тихо и молча. И во-вторых, я сам подберу для вас усы.

Через четыре часа Криспин Фоскари, граф Сандал, и его секретарь-испанец дон Альфонсо заканчивали беседу с предпоследним подписчиком. Им удалось выяснить несколько любопытных вещей. Например, что сэр Ичибальд Рифф считает единственно приемлемой темой для беседы-достоинства своей новой жены, которая на сорок шесть лет младше его и любит болтать, как неугомонная сойка; что леди Элери шагу не может ступить без своей любимой собачонки, терьера Карлайла, и без своего послушного племянника Гордона; что Карлайл равнодушен к воронам, а Гордон неравнодушен к деньгам своей тетушки и поэтому считает, что тратить их на «писанину Ричарда Тоттла» — величайшая глупость; а также то, что герцог Гроут неравнодушен к французскому бренди Криспина.