Глава 15

Огненные языки ползли вверх по складкам балдахина, подбирались по шелковому покрывалу к любовникам. Криспин вскочил на колени, перевернул Софи и, выдернув из-под нее обгоревшее покрывало, сбросил его на пол. Он отмахивался от клубов дыма и оглядывался в поисках выхода из этого адского пекла. Дым застилал глаза и закрывал дальнюю часть комнаты. Однако путь к спасению лежал именно в том направлении. Им нужно опередить стремительно расползающееся пламя. Заметив просвет в стене огня, Криспин потащил за собой Софи, и тут одна из перекладин балдахина вдруг обрушилась на кровать и подпалила простыни. Теперь спастись можно было только через стену огня. Криспин набросил на плечи одеяло, схватил в охапку Софи, прижал ее к себе и бросился вперед.

Его плечо пронзила острая боль ожога. Криспину казалось, что его поджаривают на медленном огне, живьем сдирают кожу, вонзают в тело тысячи раскаленных щипцов. И вдруг все кончилось. Стена пламени неожиданно осталась позади.

К счастью, огонь еще не распространился по всей комнате. Криспин оглянулся на кровать как раз в тот момент, когда еще одна перекладина рухнула и разбросала в стороны снопы искр и угли. В душе Криспина клокотала ярость, смертельная ненависть к тому, кто устроил этот предательский поджог. Он не сразу заметил, что Софи как будто окаменела, не отводя застывших глаз от огня. И вдруг она бросилась к нему и не прижалась, а ослабела у него на груди, дрожа от страха.

Даже если бы Криспин понял, что она ведет себя как-то странно, поразмыслить об этом у него не было времени. Сейчас нужно было как можно скорее созвать на помощь прислугу и потушить пожар, пока весь Сандал-Холл не превратился в груду углей. Но сначала следовало спрятать Софи.

Туалетная комната, примыкающая к библиотеке, подходила для этой цели лучше всего — никто не имел права заходить туда.

— Оставайся здесь, — приказал он.

Софи даже не кивнула в ответ, устремив неподвижный взгляд в пространство.

В течение следующих нескольких часов вся прислуга и все соседи были заняты тушением пожара. Даже старая нищенка со Стрэнда пришла на помощь и, заняв место в веренице людей, передающих ведра с водой от колодца на заднем дворе к спальне графа, настороженно и пристально разглядывала окружающих. Когда огонь потушили, оказалось, что большая часть мебели в спальне сгорела дотла. Каким-то чудом библиотека не пострадала вовсе, но пламя было таким сильным, а жара в комнате настолько адской, что обгорели деревянные панели на стенах и пострадала дверь, ведущая в сад. Осмотрев повреждения, Криспин убедился, что им с Софи удалось спастись лишь чудом. Очевидно, по замыслу поджигателя этого не должно было произойти.

Ночное небо уже посветлело, когда Криспин закончил благодарить всех, кто пришел к нему на помощь. Он протянул сгорбленной нищенке золотой и, заглянув ей в лицо, наполовину скрытое капюшоном, вдруг почувствовал что-то знакомое. Но это ощущение пропало так же быстро, как и возникло. Когда нищенка опустила странно знакомые золотистые глаза и шаркающей походкой направилась к двери, Криспин уже забыл о ней, думая только о Софи.

Его ярость, которая усиливалась, стоило ему обвести взглядом лежащую в руинах спальню, мгновенно растаяла, когда он открыл дверь туалетной комнаты и увидел ее. Софи сидела в углу на полу, обхватив колени руками и глядя прямо перед собой с тем же затравленным выражением, с каким он оставил ее. Она была похожа на дикого зверя, готового отчаянно защищаться от нападения. Криспином овладело беспокойство.

— Теперь все в порядке, — сказал он, осторожно подходя к ней. — Пожар потушен. Ты можешь выйти.

Она не ответила, лишь покачала головой и еще сильнее съежилась.

— Софи, ты меня слышишь? — Он опустился перед ней на колени. — Ты в безопасности. Бояться нечего.

— Он был здесь, — вымолвила она потускневшим голосом. — Он нашел меня. Говорил, что я не смогу нигде спрятаться от него, и оказался прав.

Криспин сел на пол рядом с ней и обнял ее за плечи. Она вздрогнула, но сразу успокоилась.

— Кто — он?

— Мне так жаль, милорд. — Она закрыла глаза и склонила голову на грудь Криспину.

— Почему?

— Это я виновата. Мне следовало уйти. А теперь ваша великолепная спальня полностью уничтожена из-за меня.

— Готов признать, что твои прикосновения воспламеняли меня, но не думаю, что они могли так же подействовать на шелковые простыни, — небрежно отозвался Криспин.

— Это не шутки, милорд, — взглянула на него Софи.

— Я и не шучу. Но как ты можешь быть виной пожара?

— Это он поджег ваш дом из-за того, что я оказалась здесь. Он узнал об этом и решил наказать меня, напомнить мне о том, что я грязная и порочная. Напомнить, что я принадлежу ему.

— Кому? — всерьез заинтересовался ее словами Криспин. — Кому ты принадлежишь? Кто этот человек? Ты замужем?

— Нет, — ответила она тихо, стараясь решить, насколько ему можно открыться. Биение пульса отдавалось у нее в ушах; запах потного тела Криспина несколько успокоил ее, и она заговорила: — Когда мне было пятнадцать, мои родители погибли при пожаре.

— Мне очень жаль, Софи. Я не знал. — Он притянул ее ближе.

— Мало кто знал об этом. Но больше всего меня потрясло не это, а то, что случилось после. — Она замолчала, но потом решила продолжить: — Был один человек. Он сказал, что любит меня. Он вытащил меня из огня и отвез куда-то, чтобы, как он сказал, помочь мне. — Софи глубоко вздохнула. — Он запер меня в комнате без окон, в маленькой темной каморке, еще меньшей, чем эта туалетная комната. — Она невольно вздрогнула, вспомнив об этом. — Он продержал меня там три недели в полной темноте, пока я не сбежала. Долгие, ужасные дни одиночества и мрака. Я стучала в дверь, кричала, звала на помощь, но никто не отзывался. Только он. Он приходил каждый день и сидел под дверью часами, разговаривая со мной шепотом. — По щекам Софи потекли слезы, но она не обращала на них внимания. — Я пыталась зажать уши руками, спрятать голову, забиться в дальний угол каморки, но его слова настигали меня повсюду, наполняли темноту, преследовали меня. Наконец я перестала понимать, слышу ли я их в действительности, или они звучат в моем мозгу. Я перестала понимать, кто произносит эти слова — он или я сама. Он говорил, что я порочная, что я соблазняла его и склоняла к отвратительным, непристойным действиям. Он говорил, что я пыталась очаровать его, подвергала дьявольскому искушению, но у меня ничего не вышло, потому что он оказался стойким. Он говорил, что я грязная, что мое тело развращенно и мысли развратны, что мной владеет дьявол. — Ее голос дрогнул. — Он говорил… — Она была не в силах продолжать.

Криспин крепче прижал ее к груди, а когда ее рыдания несколько утихли, осторожно спросил:

— Что еще он говорил?

Софи продолжила со слезами на глазах:

— Он сказал, что меня нужно было наказать, показав опасность моего распутства, моих противоестественных желаний. Это он поджег дом. И сказал, что я виновата в смерти наших родителей, что это моя похотливость убила их. — Софи зажмурилась, чтобы сдержать слезы и справиться с болью. Криспин чувствовал, как она дрожит. — Он сказал, что если я покорюсь ему, то он никому не расскажет о моей распущенности. Сказал, что никто никогда не захочет взять меня в жены, если всем станет известно, кто я, какая я; что я принадлежу ему и всегда буду принадлежать, потому что только он знает, как меня любить, и я никогда не смогу скрыться от него. И вот сегодня…

— Но ведь тебе удалось бежать от него, — перебил ее Криспин. — Ты спаслась и теперь находишься в безопасности. Он не сможет добраться до тебя.

— Он уже добрался, неужели вы не поняли? Он поджег ваш дом, как некогда дом моих родителей. Чтобы заполучить меня. Чтобы напомнить мне. Чтобы показать вам, какая я. — Она отстранилась от Криспина и отвернулась, боясь, взглянув ему в глаза, увидеть в них отвращение.

Софи слышала, как изменилось его дыхание, чувствовала, как напряглись его мускулы при мысли о том, кого он укрыл в своем доме. Она боялась рассказать ему о себе, боялась, что Криспин увидит в ней порочность и подтвердит каждое сказанное тем человеком слово. Однако в глубине души она все же надеялась, что этого не произойдет.

Но Криспин не оправдал ее надежд. Он напрягся и отодвинулся от нее, очевидно, соглашаясь с мнением ее врага. Она действительно распутница, принесшая стольким людям боль, виновная в человеческой смерти, в разрушении его дома, его жизни. Софи увидела, что Криспин собирается заговорить, и остановила его жестом, не касаясь губ рукой.

— Пожалуйста, не говорите ничего. Я все понимаю. Мне надо уходить.

— Почему вы все время хотите уйти? И что, интересно знать, вы понимаете? — строго спросил Криспин. Гнев, который он испытывал по поводу поджога, мгновенно перешел в ярость, направленную на того, кто посмел так жестоко, так оскорбительно обращаться с его прекрасной, божественной, чувственной Софи. — Кто он? — Криспин решил разыскать и убить ее обидчика.

— Я не могу сказать, кто он. Я не разглядела его лица в ночь пожара, а потом все время было темно, — неуверенно отозвалась Софи. — Мне жаль, потому что вы, вероятно, хотите поблагодарить его за предупреждение обо мне. Но я действительно не могу назвать его имени.

— Вы думаете, я хочу его поблагодарить? — Криспин был настолько потрясен ее словами, что не обратил внимания на их двойственный смысл.

— Конечно, нет, — поспешно поправила себя Софи. — Особенно после того, что он сделал с вашей спальней. — Она поднялась. — Простите, мне пора. Могу себе представить, каково вам видеть меня после всего, что случилось.

— Неужели? — Криспин смотрел на нее снизу вверх и восхищался ее обнаженным телом, освещенным лунным светом. — И каково же?

— Не будьте таким жестоким, милорд. — Она старалась говорить спокойно, но Криспин видел, что она дрожит всем телом. — Я не осуждаю вас за то, что вы находите меня отвратительной. Даже мерзкой. За то, что вы хотите, чтобы я ушла. За то, что мое присутствие… — она замялась, подбирая верное слово, — причиняет вам беспокойство.

Наступила долгая пауза, в течение которой Софи все еще надеялась, что он простит ее.

— Беспокойство, — повторил за ней Криспин. — Да, вы причиняете мне беспокойство.

— Прощайте, милорд, — сказала она и, быстро отвернувшись, чтобы Криспин не увидел ее слез, направилась к двери. Худшие ее опасения подтвердились как нельзя более очевидно.

— Подождите, — окликнул ее Криспин, когда она уже взялась за ручку двери. — Вы не дали мне закончить. — Он поднялся с пола и подошел к ней.

— Я все это уже слышала однажды и не хочу услышать снова. Особенно от вас. — Голос ее дрогнул.

— И все же вам придется меня выслушать, — Криспин положил руки ей на плечи и повернул ее к себе. — Когда вы рядом, Софи Чампьон, я испытываю ни с чем не сравнимое удовольствие. В вашей улыбке я вижу красоту, о существовании которой никогда не подозревал. С вами я готов смеяться от радости, как давно уже не смеялся. Я теряю здравый смысл, мой разум мне не принадлежит, и я никакими силами не могу убедить свой рот в том, что на свете есть вещи более вкусные, чем ваши губы. — Он говорил серьезно, без тени улыбки. — Все это причиняет мне огромное беспокойство. И одновременно делает счастливым.

— Счастливым? — До Софи не сразу дошел смысл его слов.

— Очень счастливым, — кивнул Криспин и, сняв пальцем слезинку с ее щеки, поднес ее к губам. — Прошу тебя, не уходи, tesoro. Мне нравится то беспокойство, которое ты мне причиняешь.

Софи почувствовала, что у нее подгибаются колени, она не могла поверить ни своим ушам, ни глазам. Он улыбался, глядя на нее, отчего на его щеке появилась ямочка. Он говорил, что она ему нравится. Она. Софи Чампьон.

— Мне тоже нравится испытывать беспокойство рядом с вами, — тихо прошептала она, прежде чем их губы соединились в поцелуе.

В ту ночь они любили друг друга так нежно и бережно, что это потрясло их обоих. Их близость началась медленно, но постепенно, минута за минутой, час за часом, она все больше походила на яростную схватку двух диких зверей. Далеко за полночь они вцепились друг в друга, не желая завершать акт любви и не имея сил продолжать его, и одновременно достигли пика наслаждения, обессиленные и счастливые.

Позднее, убедившись, что Криспин крепко спит, Софи прижалась губами к его груди и прошептала:

— Я люблю тебя.

— Я просил меня не беспокоить. — Лоуренс оторвался от бумаги, которую писал, и свирепо взглянул на мальчишку, трясущегося от страха на пороге двери.

— Я знаю, сэр. Простите, сэр. Но пришел лорд Сандал, сэр. Чтобы повидаться с вами, сэр. Он говорит, что это срочно.

— Пригласи его. — Нахмурившись, Лоуренс отложил перо.

К тому моменту, когда Криспин вошел в кабинет, ни бумаги, над которой трудился Лоуренс, ни хмурого выражения на его лице не было и в помине.

— Извини, если я помешал тебе, Лоуренс, но мне очень нужно было увидеть тебя, — сказал Криспин и сел к столу напротив хозяина.

— Ты же знаешь, я всегда рад тебя видеть, — ответил Лоуренс с улыбкой, но сразу же стал серьезным. — Ты выглядишь разбитым.

Но Криспин чувствовал себя великолепно. Его спальня была уничтожена, дом едва не сгорел, его жизнь висела на волоске — возможно, у него осталось всего четыре дня, — но в ушах у Криспина звенел радостный смех Софи, а на губах остался вкус ее поцелуя.

— Напротив, жизнь в Англии идет мне на пользу. По крайней мере в некоторых своих аспектах, — уклончиво обронил Криспин.

— Таких, например, как Софи Чампьон? — поинтересовался Лоуренс и вдруг рассмеялся, глядя на друга. — Боже, да ты влюблен по уши! Да?

— Ты хочешь, чтобы я признался, так как тебе не терпится начать принимать ставки для брачного тотализатора? — постарался избежать прямого ответа Криспин.

— Значит, ты влюбился в одну из самых интересных женщин Англии и отказываешься признать это. Но я хочу, чтобы ты знал, что я не ревную. И полностью одобряю твой выбор.

— Не могу передать, как ты меня успокоил, — саркастически отозвался Криспин. — Однако я…

— Я знаю, что тебе несвойственно замечать такие вещи, но Софи Чампьон — просто чудо, — перебил его Лоуренс. — Когда я увидел ее здесь впервые, она чуть не свела меня с ума, особенно своей соблазнительной ямочкой, которая появляется у нее на левой щеке, когда она улыбается…

— На правой щеке, — поправил его Криспин.

— Да, на правой, — удивленно приподнял бровь Лоуренс. — Я давно заметил, что она очаровательна, но только в Ньюгейте, когда она отбивалась от стражников так, что заставила их дрожать от страха, я понял, что она просто великолепна.

— А неплохой спектакль она устроила в тюремной камере, правда? — невольно улыбнулся Криспин. — Помнишь, как перетрусил тот стражник, когда она просто взглянула на него? Не думаю, что он осмелился бы преследовать нас, даже если бы я не оглушил его.

— А помнишь, как она отказалась идти с нами до тех пор, пока мы не освободим остальных женщин? — подхватил Лоуренс. — Я тогда и не надеялся, что после того как на меня набросилась Хелена, синяки и ссадины на моих руках быстро заживут. Мне ведь не сразу удалось убедить ее, что мы пришли, чтобы помочь Софи. Если верить Элвуду, то твоя мисс Чампьон слывет настоящей героиней в глазах многих людей, и ее побег из тюрьмы только укрепит эту славу. Простые люди считают ее едва ли не бессмертной.

— И похоже, они правы, — ответил Криспин, вспомнив о деле, из-за которого пришел. — Кто-то пытался убить нас прошлой ночью, когда мы были в постели, и почти преуспел в этом.

— Что?

— Кто-то выстрелил горящими стрелами в окно спальни, отчего загорелся балдахин. Это была попытка убить меня. И Софи. Я хочу узнать, кто желал нам смерти, и надеюсь, что ты мне поможешь.

— Ты говоришь, что для поджога были использованы стрелы? — нахмурился Лоуренс.

— Да. Гениальное изобретение, которое наверняка было придумано именно для такой цели. Пламя на стреле каким-то образом не гаснет, хотя она летит по воздуху. Я подозреваю, что в этом случае используется порох, но сам я ничего подобного никогда не видел. Я сохранил одну стрелу и отправил ее своему брату Йену. И подумал, что ты можешь знать, у кого есть такое оружие. Или, возможно, слышал о том, что меня собираются убить.

— Я ничего не слышал ни о стрелах, ни о заказе на твое убийство, — задумчиво покачал головой Лоуренс. — Есть еще какие-нибудь зацепки?

— Только одна, название банка. «Лаундес и Уайнскот». Ты что-нибудь знаешь о них?

— Скучное скопище тупых гадин, — в сердцах ответил Лоуренс. — Они как-то заявили мне, что не прикоснутся к моим деньгам. Изображают из себя принципиальных моралистов. Ублюдки! — пробормотал он.

— И где же находятся эти образчики добродетели?

— Где-то в северных графствах, — неопределенно махнул рукой Лоуренс. — Может быть, в Ньюкасле? Не помню, я давно выкинул их из головы. А почему ты спрашиваешь?

— Что-то мне подсказывает, что они замешаны в этом деле.

— Вряд ли. Среди них нет ни одного, у кого хватило бы воображения поджечь кровать. — Лоуренс вдруг хитро улыбнулся и добавил игривым тоном: — А ты уверен, что это не вы с мисс Чампьон постарались?

— У вас развращенная фантазия, лорд Пикеринг.

— Вы первый, кто говорит мне это, лорд Сандал, — елейным тоном промолвил Лоуренс. — Большинство людей считают меня образцом добропорядочности. Вы так болезненно реагируете на мои слова потому, что я разгадал ваш маленький секрет прежде, чем вы узнали о нем сами. Но скрыть это от меня вы все равно не смогли бы. Я — признанный эксперт в любовных делах.

— Эксперт? Ты влюбился? Неужели Лоуренс Пикеринг влюбился? Не могу поверить.

— Это правда, — ответил Лоуренс с такой счастливой улыбкой, что последние сомнения Криспина исчезли.

— Кто она? Как это случилось? Когда? Почему я узнаю об этом последним? — обрушил он на друга поток вопросов.

— Это женщина, с которой я давно знаком и которой давно восхищаюсь. Но только совсем недавно мы пришли к официальному соглашению.

— Официальное соглашение? — недоверчиво переспросил Криспин. — Это значит, что ты намерен жениться?

— Да, — кивнул Лоуренс. — Если только…

Дверь кабинета распахнулась настежь, прервав признания Лоуренса. Не успели друзья опомниться, как помощник Лоуренса, Гримли, оказался посередине комнаты.

— Милорд, мне необходимо переговорить с вами, — выпалил он, едва переведя дух. — Мне очень нужен ваш совет. Дело в том…

— Вы видите, Гримли, что я занят, — перебил его Лоуренс, кивая в сторону Криспина.

— Простите, милорд. — Гримли неуклюже поклонился Криспину. — Но дело очень важное. Лорд Пикеринг, мне нужно срочно поговорить с вами. Наедине.

Криспин понял недвусмысленный намек и поднялся, хотя ему вовсе не хотелось прерывать разговор с Лоуренсом на таком интересном месте.

— Я оставляю вас с вашими делами, — сказал он. — Но обещаю, Лоуренс, я вернусь, чтобы дослушать до конца твою волшебную сказку.

Лоуренс широко улыбнулся другу, но как только дверь за ним закрылась, на его лице появилась глубокая озабоченность.

Письмо доставили вскоре после ухода Криспина, и сделал это не посыльный, а сама Октавия. Терстон провел ее через потайной ход, чтобы никто не узнал о том, что она приходила. Софи сидела за столом в библиотеке и в задумчивости кидала кости. Она не слышала, как открылась потайная дверь, и подняла глаза, только когда шаги Октавии гулко прозвучали по деревянному полу. Увидев подругу, Софи просияла и бросилась к ней.

— Как я рада видеть тебя, Октавия! Ты получила мое письмо?

Октавия ответила не сразу. Направляясь сюда, она не знала, чего ожидать. Получив от Софи сначала одно загадочное письмо, которое доставил тюремщик, потом второе — его принес слуга графа Сандала — и наконец узнав о пожаре в Сандал-Холле минувшей ночью, она боялась, что ее подруга измучена или, хуже того, при смерти. Софи же выглядела здоровой и веселой.

— Софи, с тобой все в порядке?

— Да.

— А граф Сандал? Он хорошо с тобой обращается?

— Очень, — смущенно вспыхнула Софи. — У него превосходный повар. Только не говори об этом Ричарде.

Октавия удивленно кивнула. Когда неразговорчивый посланец доставил в «Курятник» письмо из Сандал-Холла с сообщением о том, что Софи в безопасности и скрывается у графа Сандала, они с Эмми забеспокоились. Уже давно любимым развлечением Софи было чтение вслух историй о похождениях графа Сандала, которое она сопровождала нелицеприятными комментариями, награждая его при этом обидными прозвищами типа «червяк» или «слизняк». Они решили, что для Софи оказаться в его руках хуже, чем изжариться в раскаленном масле, быть покусанной сотнями диких пчел и всю оставшуюся жизнь прожить без апельсиновых пирожных. Они представляли себе, как Софи в ярости мечется из угла в угол по комнате, натыкаясь на мебель, и осыпает проклятиями и сам дом, и его хозяина.

Поэтому Октавия очень удивилась, найдя Софи в благостном расположении духа сидящей за столом в одной сорочке и безмятежно играющей в кости. И если бы дело, которое привело ее сюда, не было бы так печально, Октавия от души расхохоталась бы.

— Давай присядем, — сказала она серьезно.

— Что такое? Что случилось? Что-нибудь с «Курятником»? — Улыбка исчезла с лица Софи, когда они с подругой уселись на серебристо-красный полосатый диван.

— В «Курятнике» все в порядке, — ответила Октавия, дрожащей рукой убирая за ухо прядь светлых волос. — Тебя, наверное, порадует то, что Хелена хорошо устроена.

— Хелена?

— Та женщина, которая бежала из тюрьмы вместе с тобой. — Софи кивнула, вспомнив. — Остальным было куда идти, — объяснила Октавия. — А Хелена попросила разрешения остаться. Ричарде уже разрешает ей готовить поджарку. Она говорит, что у Хелены необыкновенный нюх и она прекрасно готовит приправы.

— Ричарде допускает ее на кухню? — переспросила Софи со смешанным чувством удивления и зависти.

— Да. Но я пришла не для того, чтобы рассказать тебе об этом. — Октавия потупилась и в нерешительности прикусила нижнюю губу. — Софи, мне трудно об этом говорить. Я не ответила на твое письмо вчера, потому что не знала, что ответить. Но Эмми убедила меня, что я должна сказать правду.

— Ты имеешь в виду письмо про меренги? — Софи была озадачена. Она спросила в письме лишь о том, кто их поставляет и когда это началось.

— Видишь ли, это я заказала меренги. У кондитера Суитсона.

— Ну и прекрасно, — постаралась ободрить ее Софи.

— Ничего нет прекрасного. Я не хотела этого делать. Я… — Несчастная девушка едва не расплакалась. — Меня шантажируют. Однажды пришло письмо, намекающее на кое-какие факты из моего прошлого, и к нему была приложена записка, где говорилось, что копии письма будут разосланы моим друзьям и клиентам, если я не соглашусь на подписку. Тогда-то и пришел человек от Суитсона с подписным листом. Он предложил меренги, за которые я должна была платить по сто фунтов в месяц.

— Сто фунтов в месяц? — повторила Софи, не веря своим ушам.

— Я не все оплачивала из средств на ведение хозяйства, — поспешила оправдаться Октавия, неправильно истолковав удивление подруги.

Софи же удивилась вовсе не размеру суммы, а тому, что, умноженная на двенадцать, она равняется той, которую попросил у нее лорд Гросгрейн и на которую она выписала чек. Так вот для чего ему понадобились деньги! Неужели лорда Гросгрейна тоже шантажировали?

— Но это бессмысленно, — вслух заключила Софи.

— То, что я тратила заработанные на платьях деньги, чтобы платить шантажисту? — не поняла подругу Октавия.

— Нет, прости, я подумала о другом. В такой ситуации ты могла использовать и общие, и лично мои деньги. Но почему ты не рассказала мне об этом раньше?

— Я боялась, — призналась Октавия.

— Боялась?

— Боялась, что, если покажу записку вам с Эмми, вы захотите, чтобы я ушла.

— Я не захочу, чтобы ты ушла, ни при каких обстоятельствах, — ошеломленно заявила Софи.

— Даже если бы тебе сказали, что я убила человека?

— Даже тогда, — не колеблясь ни секунды, ответила Софи, после чего склонилась к подруге и взволнованно спросила: — А ты действительно это сделала?

— Я никого не убивала. — Почти сожалея о том, что придется разочаровать Софи, Октавия покачала головой. — Но выглядело все именно так. Это случилось, когда я была с Лоуренсом Пикерингом, и…

— Ты тоже знакома с Лоуренсом? — перебила ее Софи.

— И ты его знаешь? — спросила Октавия и, когда та кивнула, продолжила: — Да. Когда я была совсем юной, мы с ним любили друг друга. — Октавия невольно улыбнулась при этом воспоминании, а когда подняла глаза, то увидела на лице Софи выражение крайнего изумления.

— Ты была любовницей Лоуренса Пикеринга? — переиначила ее признание Софи.

— Да, если угодно. Когда мы были вместе, произошло убийство одного человека, причем было известно, что я его терпеть не могу, так что подозрение пало на меня. Спустя какое-то время Лоуренс нашел настоящего убийцу, но отношения между нами разладились, как я ни старалась их сохранить, и мне пришлось уехать в провинцию. Тогда-то я и познакомилась с Эмми и с тобой.

— Ты рассказала Эмми про Лоуренса? — озабоченно поинтересовалась Софи.

— Да. Ей это не очень понравилось, но она поняла меня. Это случилось четырнадцать лет назад. Мне было тогда шестнадцать, ему восемнадцать.

— Ты была влюблена в него?

— Влюблена? Тогда я думала, что да. А теперь, по прошествии времени…

Софи оставила в стороне тысячу вопросов, которые ей хотелось задать подруге о ее отношениях с Лоуренсом, но решила поподробнее расспросить ее о шантаже.

— А почему ты согласилась на эти условия? Почему не сказала, что ни в чем не виновата, и не отказалась платить?

— Ты можешь представить себе графиню Иври, которая станет заказывать платья у той, которую пусть бездоказательно, но обвиняют в убийстве? Или в связи с Лоуренсом Пике-рингом? Это окончательно испортило бы мою репутацию.

— Я бы поддержала тебя. Дала бы тебе столько денег, сколько нужно.

— Зная тебя, могу сказать, что даже больше, чем нужно. Но дело не в деньгах. Я шью платья потому, что люблю это делать, а не только из-за денег.

Софи рассеянно кивнула, размышляя, чем могли шантажировать лорда Гросгрейна. Судя по словам Октавии, поводом для шантажа могло стать либо реально совершенное преступление, либо недоразумение, непростительная оплошность, но она не могла вообразить, что предосудительного в жизни крестного отыскал его недоброжелатель. Она не переставала думать об этом.

Эти мысли и побудили Софи навестить кондитера Суитсона. Она хотела выяснить, как осуществляется шантаж, знают ли люди, рассылающие подписные листы, о клевете или они всего лишь чьи-то агенты. И если верно последнее, то на кого они работают.

Нарядившись в костюм дона Альфонсо и приклеив новые усы с помощью Терстона, она отправилась к Суитсону искать ответы на свои вопросы. Избегая большого скопления людей и больших улиц, она пробиралась по городу закоулками и наконец оказалась на задворках кондитерской.

Она постучала в дверь, но никто не отозвался. Софи толкнула дверь, и та медленно отворилась.

В задней комнате, превращенной в мучной склад, никого не оказалось, никого не было и в соседней с ней кухне. Софи увидела хозяина в передней комнате: он неподвижно сидел в кресле за столом, уронив голову на кучку муки.

Ее предположение, что он крепко спит, опровергала струйка побуревшей, засохшей крови, которая вытекла у него из уголка рта и пропитала муку.

Софи не могла отвести взгляда от окоченевшего трупа. Вдруг за спиной у нее раздался знакомый голос.

Глава 16

— Мне следовало предположить, что я найду вас здесь, дон Альфонсо, — мрачно заметил Криспин. — У вас просто какой-то нюх на покойников.

— У вас тоже, — резко обернулась к нему Софи. — Я натыкаюсь на них всякий раз, когда вы оказываетесь рядом. И вообще, что вы здесь делаете? Следите за мной?

— Следить за вами, когда вы в бриджах, доставило бы мне огромное удовольствие. Но я здесь по своим делам. А вы? Вам не хватило сладостей в Сандал-Холле?

— Как вы можете шутить в его присутствии? — Софи кивнула на мертвеца.

— Уверяю вас, он нас не слышит. Я полагаю, вы не имеете отношения к его смерти, но мне хотелось бы услышать это от вас.

— Вы снова хотите обвинить меня в убийстве? — испугалась Софи.

— Нет. Просто обращаю внимание на странное совпадение — вы и покойник. Так вы не убивали его?

— Я пришла сюда за пять минут до вас, — смущенно проговорила Софи.

Криспин заметил, что она не решается прямо ответить на его вопрос, и, обойдя вокруг стола, внимательно осмотрел труп.

— В данном случае я готов утверждать, что вы невиновны. Кровь высохла много часов назад, возможно, еще утром.

Софи молча кивнула, мысленно обдумывая, как ей поступить: если Криспин не знает про шантаж, то говорить ему не следует, а если знает, то, возможно, располагает сведениями, которые могут быть ей полезны. Она решила пойти на риск в интересах раскрытия убийства лорда Гросгрейна.

— Откуда вы узнали про шантаж?

— От осведомителей. А вы?

— От Октавии. Ее вынудили покупать меренги. А вы знаете, что они с Лоуренсом Пикерингом были любовниками?