Глава седьмая

Лиля была без сознания несколько дней. Она очнулась от того, что в глаза ей светил солнечный луч, лаская своим теплом.

– Наконец-то ты пришла в себя, девочка, – послышался мягкий голос.

Лиля повернула голову и увидела рядом сморщенное старушечье лицо, улыбающееся ей беззубой улыбкой.

– Вот и хорошо, милая, вот и хорошо, – шептала старушка, помогая Лиле приподняться. – Сейчас заварю тебе чаю, поесть принесу.

Лиля так ослабела, что не могла даже поднять руку. Ей было тяжело говорить, к счастью, старушка, соскучившаяся в тишине, говорила за двоих, к тому же она легко угадала, о чем Лиля хочет ее спросить.

– Спит твой малыш, сладенько спит. Я его помыла только что, смазала маслом, лежит такой чистенький, вот ему и спится хорошо, отчего бы не спать, – бормотала старушка. – Мальчик у тебя, ты, небось, и не знаешь.

Старушка увидела, каким счастьем загорелись глаза Лили, она сияла, гордая собой и своим малышом.

– Ничего, все хорошо, – говорила старушка, – все плохое позади, самое страшное ты уже выдержала, теперь надо растить малыша, скоро он захочет кушать.

Лиле хотелось расспросить ее обо всем, но язык ей не повиновался, после такого потрясения силы слишком медленно возвращались к ней.

Лиля посмотрела на нее вопросительно: что знает о ней эта незнакомая женщина? Но старушка уже повернулась к ней спиной и исчезла за перегородкой, откуда послышался детский лепет. Через минуту она принесла Лиле крошечного малыша, замотанного в кусок ткани. Мальчик посмотрел на мать еще мутными глазками и протянул ей ручку. Лиля взяла в свою слабую руку его маленькие пальчики и принялась целовать их. Она молчала, а по ее впалым щекам текли слезы.

Старуха оказалась настоящей волшебницей – через неделю Лиля чувствовала себя вполне здоровой. Колдуя над множеством разных трав, которыми был увешан весь ее крохотный домик, хозяйка варила отвары, неизменно приятные на вкус и, как выяснилось, обладающие чудодейственными свойствами.

Малыш тоже получал свою долю, и теперь уже трудно было узнать в этом розовощеком крепыше недавнего новорожденного.

Лиля стала вставать и помогать старухе по дому, хотя ни за что бы не решилась выйти за ворота. Здесь был мир, хотя бы на время данный ей взамен оставленного позади. За его пределами ее ждал город Лакхнау, полный злобы и ненависти к той, которую рок избрал своей жертвой.

Ей было хорошо в этом домике. С хозяйкой они ладили прекрасно, та искренне привязалась к малышу и называла себя, играя с ним, его бабушкой. Но что-то настораживало Лилю в атмосфере вокруг. Она не могла понять, откуда в таком скромном домике дорогие ткани, белье, на котором лежала она и в которое заворачивали ее сына. Откуда старушка, казавшаяся совершенно одинокой, берет деньги – и немалые – на покупку продуктов, самых лучших и свежих, для нее и сына. Лиля пробовала осторожно выяснить, не оказывает ли старушка помощь больным своим врачебным искусством, но хозяйка отвечала уклончиво, а за все время Лиля не встретила в доме ни одного страждущего горожанина.

Один раз старушка обмолвилась, что уже видела однажды Лилю до их теперешней встречи, но где и когда это произошло, не сказала. Лиля пыталась вспомнить, не приходилось ли ей сталкиваться с этой женщиной в своей прежней, спокойной жизни, по разгадка ускользала от нее, оставив лишь какое-то смутное ощущение тревоги.

По вечерам старушка иногда исчезала и возвращалась уже на рассвете. Лиля не решалась спросить ее об этих отлучках и делала вид, что спит, когда хозяйка входила в комнату и ложилась в свою постель.

Малыш подрастал, радуя мать своей красотой и веселым нравом. Иногда у Лили щемило сердце – в случайной мине его подвижного лица она вдруг на мгновение видела его отца, за младенческими очертаниями носа, глаз и губ сына угадывала крупные и красивые черты Рагуната. Радость такого узнавания мгновенно сменялась острой болью от свежей раны, непереносимой обиды и поруганной гордости женщины. Тогда ей хотелось, чтобы ее ребенок был похож только на нее, на ее мать, которую она потеряла так давно и если помнила, то только памятью сердца, на ее отца, ненадолго пережившего несчастную жену, на их род, не уступавший благородством роду Рагуната, но не скопивший богатств к этому горькому часу, когда последняя его дочь держала на руках своего отверженного сына в чужом жалком домишке, где ее кормили из милости.

В день, когда малышу исполнился месяц, Лиля решила спросить у старухи, как же все-таки она попала к ней.

– Я нашла тебя на улице, ты была без памяти, а рядом лежал твой малыш. Кто бы смог вынести такое зрелище? – сказала хозяйка, отведя глаза.

– И это вся правда? – прошептала Лиля.

– Если и не вся, то вполне достаточная для женщины в твоем положении. Что ты еще хочешь знать? – строго спросила старуха.

– Мне кажется, – нерешительно пробормотала Лиля, – что я не совсем случайно попала в этот дом… Может быть… может быть, вам помогает заботиться обо мне… мой муж?

– Муж?! – Старушка невольно рассмеялась, но сразу же оборвала свой смех, заметив тень, пробежавшую по склоненному лицу ее гостьи. – Нет, девочка, забудь про него и не тешь себя пустыми надеждами. Он и из дому не вышел, чтобы найти свою жену и сына в ту страшную ночь.

– Но кто же? Есть все-таки кто-то, кто вам помогает, или вы сами несете эту ношу – меня и моего сына, тратя на нас не только вашу доброту и внимание, но и деньги, большие деньги?

Старуха вздохнула и присела на край кровати, опустив на колени тяжелые руки.

– Что мне сказать тебе, моя девочка? – Она покачала головой и задумалась. – Небеса не слишком благоволят к тебе, как я вижу. Такая красивая женщина могла бы рассчитывать на лучшую судьбу. Но так уж заведено – мы только пешки в крупных играх мужчин. Они легко жертвуют нами, когда речь идет об их успехе, долге или чести. Еще страшнее, когда мы становимся орудием их мести, ножом, занесенным над грудью их врага…

Старуха замолчала, грустно глядя на Лилю, обхватившую голову руками.

– Я, кажется, поняла, – простонала Лиля, подняв на хозяйку полный страдания взгляд. – Джагга?

Старуха ничего не ответила и отвернулась.

– Но вы, – сказала Лиля, протягивая к ней руку, – зачем вы, такая добрая, великодушная женщина, помогали ему?

– Я не сделала ничего плохого, – резко ответила хозяйка. – Только помогла умирающей роженице и ее несчастному ребенку. И как мне было не помочь вам, если я могла? Смотреть, как ты умираешь, только потому, что Джагга, разбойник и вор, решил использовать тебя в своих играх? Да, я помогла ему спасти тебя! И в другой раз помогу, и раненого бандита перевяжу и вылечу. Если хочешь знать, один из них – мой сын, мой мальчик, который не стал мне менее дорог от того, что он вор!

– Ваш сын? – Лиля встала и, подойдя к женщине, обняла ее дрожащими руками. – Бедная, как вам, должно быть, тяжело… Ваша участь ужасней моей…

– Девочка моя, теперь ты здорова, спасайся, беги отсюда, – быстро забормотала старуха. – Увози своего малыша. Может быть, Джагга потеряет твой след, он не всемогущ, он не бог, и ему не ведомы пути людей на земле. Спаси своего сына, сделай то, что я не смогла.

Она вскочила и забегала по комнате, собирая в узел пеленки малыша. Через час Лиля вышла из дому и, под покровом ночи, миновала улицы Лакхнау, неся на руках маленького сонного мальчика, названного именем деда – Радж.

– А вы знаете, что происходило с вашей женой после того, как вы прогнали ее?

Рагунат очнулся. Он стоял в суде, но не на своем привычном месте, а на свидетельском. Перед ним, в клетке, сидел обвиняемый в покушении на убийство Радж, а молодая девушка, защищающая бродягу, настойчиво повторяла свой вопрос:

– Вы знаете, что произошло с вашей женой и сыном?

Ее голос разносился по притихшему залу, заставляя биться быстрее сердца тех, кто пришел сегодня в суд. Нельзя было найти для подсудимого лучшего защитника, чем эта юная трогательная девушка в адвокатской мантии. Нет, не зря учил ее Рагунат премудростям судопроизводства, из нее получится известный адвокат, и очень хороший. Однако сейчас ее способности и все обаяние юности, заменяющие отсутствие опыта и мастерства, направлены против него, ее учителя, ее опекуна, почти отца. Почему так вышло? Почему так сложилась его жизнь, что он теряет одного за другим тех, кто ему дорог? Что он сделал такого, что разгневало небо? Он никогда не кривил душой, не брал приношений от преступников, как делали многие другие, не оправдывал виновных, не приговаривал невинных…

Лиля? Может быть, ей он вынес несправедливый приговор? Может быть, его суд над нею, беззащитной беременной женщиной, был судом неправедным? Но разве судил он? Он только выполнил приговор людей. Он не мог поступить иначе. Не мог? Сильный взрослый мужчина, гордившийся своей прямотой, оберегавший свою честь, поддался злобным крикам мелких людишек и прогнал любимую, чтобы сохранить привычный уклад налаженной жизни.

Но кто сказал, что он виновен! Он тоже жертва обстоятельств, ополчившихся против него.

Он ничего уже не мог понять. Что здесь происходит? Кого здесь судят?

Рагунат посмотрел в глаза Рите, застывшей перед ним, и тихо сказал:

– Нет, я ничего о ней не знаю.

– Вы и не пытались узнать, – с горечью сказала девушка. – Что ж, тогда я расскажу.

Она повернулась к судьям и произнесла зазвеневшим голосом:

– Чтобы избежать еще больших страданий, Лиля оставила Лакхнау. Она вынуждена была поселиться в Бомбее. Ваш сын, – она посмотрела на Рагуната, склонившего помрачневшее лицо, – вырос в нищете, в трущобах… Она уехала в город, где ее никто не знал, чтобы посвятить жизнь самому дорогому, единственному, что у нее осталось, – своему сыну.

Шумные улицы Бомбея были полны людьми, съехавшимися сюда со всех концов Индии. Каждый мог найти себе здесь занятие по душе, а если не повезло – скатиться на самое дно, в трущобы, откуда почти не было возврата к нормальной жизни. В трущобах рождались и умирали, там жили целые поколения и мало кому удавалось подняться оттуда к районам, где была совсем другая жизнь.

Белые дворцы, прекрасные словно из сказки, окружали роскошные сады со множеством манговых деревьев и розовых кустов. Прохладные струи фонтанов увлажняли жаркий воздух, тенистые беседки, увитые цветами, манили отдохнуть. Обитатели бедных кварталов приходили сюда, чтобы хоть на минуту посмотреть на другую жизнь, которая была так близко и так недоступна, как будто все это существовало на другой планете. Чумазые ребятишки, вцепившись худыми ручонками в бесценную кованую ограду, широко открыв глаза, смотрели на газелей, мирно гуляющих по парку, пока сердитый сторож не прогонял их бамбуковой палкой.

Тогда они шли дальше, туда, где жили мелкие торговцы и ремесленники, где были множество магазинчиков и лавок, в которых толкались приезжие. Там можно было увидеть сидящего прямо на тротуаре, в пыли, заклинателя змей, выводящего на тыквенной дудочке однообразные заунывные мелодии, вызывающие из корзины огромную черную кобру с капюшоном в две растопыренные ладони взрослого человека, с двумя белыми отметинами на спине, оставленными, по преданию, пальцами великого Будды.

Рядом, обычно привязанная к дереву, сидела мангуста. Она выходила в конце представления, если попадались богатые зрители, готовые заплатить за бой мангусты с коброй. Это было настоящим праздником для счастливых ребятишек. Мангуста яростно набрасывалась на смертельного врага, и если бы факир незаметно не натягивал поводок, она в два счета перегрызла бы змее шею.

Но чаще всего желающих посмотреть на представление не находилось и расстроенный заклинатель вымещал свое настроение на босоногих мальчишках, с которых нельзя было получить ни пайсы.

Тогда ребятишки бежали в районы победнее. Там тоже находились развлечения. Шли к реке усталые после работы слоны, мерно переступая огромными ногами, запыленные, словно придорожные скалы. Любой из них мог раздавить в лепешку суетящегося на дороге малыша, но они осторожно переступали через человеческих детенышей, растущих, словно зверята, без присмотра.

Здесь продавали незамысловатое лакомство – сок сахарного тростника, выжатый ручным прессом и смешанный со льдом. Такие деликатесы, как мороженое, были им недоступны. Даже похрустывающие воздушные лепешки пури были им не по карману.

Но их присутствие раздражало торговцев, они видели горящие от голода детские глаза и прогоняли мальчишек, потому что боялись, как бы те не украли лепешки.

Тогда они возвращались домой, играли в пыли посреди улицы вместе со своими единственными верными друзьями – бродячими собаками. Они могли сидеть на дороге часами, все равно на этих жалких улочках редко можно было увидеть повозку, разве что когда вывозили мусор или покойника, отмучившегося на этой земле.

Среди ребятишек были уже и те, которые понемногу начинали воровать, таская в основном съестное. Поэтому иногда здесь появлялся грозный полицейский с большими усами и тяжелой дубинкой па поясе. По долгу службы он совершал обход этого богом забытого места, гадая, кто из копошащихся в грязи детей вскоре начнет нарушать закон и сядет за решетку.

Один из таких сорванцов сидел на высоком заборе, презрительно наблюдая за мелюзгой. Такие заборы были совсем нелишними в этом квартале Бомбея, те, кто возвращался из тюрьмы, опять занимались своим ремеслом, не брезгуя обчистить хибару своего соседа.

– Эй, чего ты расселся на заборе, словно обезьяна?

– Здравствуйте, господин сержант, – смиренно приветствовал мальчишка блюстителя порядка.

Несмотря на свой юный возраст, он уже знал, что с полицией лучше не спорить.

– Почему ты не ходишь в школу? – продолжил нравоучительную беседу сержант.

– Чтобы ходить в школу, надо иметь много рупий, а у моего отца их нет.

Полицейский поправил грозные усы и сказал:

– Радж беднее тебя, а ходит. Его мать все дни проводит за работой, чтобы заплатить за своего сына.

– А-а, – махнул рукой сорванец, – Радж просто девчонка. Он кукла.

Мальчишка не мог сказать, что его отец все дни проводил в дукане, тратя считанные рупии, которые его мать добывала непосильной работой в прачечной. Каждый вечер он приходил, дыша отвратительным дешевым ромом, и начинал рассказывать, какую ему предлагали работу и как они хорошо заживут, как только повезет устроиться на хорошее место. Но его не брали даже рикшей, кому был нужен больной человек, поминутно кашляющий и выплевывающий на пол сгустки крови. У него не было денег на хорошего врача, поэтому оставалось только умирать, проводя вечера в наркотическом дурмане.

Одна из убогих деревянных хибарок на грязной бомбейской улице стала домом, где прошло детство маленького Раджа. Лиля снимала хибарку у толстого торговца старьем, отдавая ему каждую неделю почти половину того, что удалось заработать. Торговец грозил ей пальцем, жаловался на свое доброе сердце, которое не позволяет ему брать за «прекрасный просторный дом» больше, подробно выспрашивал о доходах и давал советы по воспитанию сына.

Лиля все терпела, склонив голову и не выказывая недовольства, даже бесконечные вопросы о том, почему такая красивая женщина губит себя, живя в одиночестве, и не желает ли она, чтобы он нашел ей надежного покровителя, который превратит ее жизнь в рай.

Нет, покровителя она не хотела. Все, что ей было нужно – это ее Радж. Ему уже восемь, и он прекрасно учится в школе. Она сама слышала от учителя, что сын очень способный. Он быстро читает, прекрасно пишет, а уж в математике ему вообще нет равных в классе. Кроме того, мальчик вежлив и почтителен – и это особенно удивительно, сказал учитель, выразительно посмотрев на мать, если учесть, в каком квартале он растет.

Лиля отдала его в самую лучшую школу из тех, что были поблизости. Конечно, это обходилось недешево, но зато Радж учился вместе с детьми уважаемых людей – адвокатов, архитекторов, государственных чиновников. И он ничем не отличался от них: у него были такие же книжки, такой же портфель, чудесные кожаные ботинки. А костюмчик выглядел на нем даже лучше, чем на его одноклассниках. Лиля сшила его сама, так вышло куда дешевле.

Она бралась за любую работу: шила и вязала детские вещи, если находились желающие их ей заказать, плела из тростника чарпаи – легкие лежанки, клеила цветные коробочки для бири – дешевых крепких сигарет, которые продавались куда лучше в такой яркой упаковке. Лишь бы она была, работа, а уж Лиля не отказывалась ни от какой.

Все это стоило жалкие пайсы, но Лиля, во всем отказывая себе, складывала из них рупии, на которые покупалась здоровая пища для ее мальчика, оплачивались школа и домик.

Сама Лиля ела все меньше, и теперь для нее пиршеством было вареное яйцо или лишняя горсть риса. Она исхудала и мало чем отличалась бы от истощенных женщин, живущих в их квартале, если бы не то, что не отняли годы лишений – редкая и неповторимая красота. Лиля все еще носила сари, в котором уехала когда-то из Лакхнау – прочная дорогая ткань, купленная мужем в прошлые времена, выдержала все испытания вместе со своей хозяйкой. Но и в старом наряде она выглядела превосходно. Мужчины на улицах не переставали заглядываться на нее, но Лиля забыла о себе в тот день, когда родила ребенка.

Сейчас она собирала его в школу и, нежно держа за худенький подбородок, причесывала его блестящие черные волосы расческой, смоченной в цветочном бальзаме.

Радж ерзал, как всегда, недовольный этой ежедневной процедурой.

– Мама, – тянул он, – ну зачем ты меня мажешь этим маслом? Меня и так на улице дразнят девчонкой.

– Ну и пусть дразнят, не обращай внимания, – отмахнулась Лиля.

Она понимала, что у Раджа не слишком хорошие отношения с уличной детворой и это осложняет его жизнь. Но все-таки ей было радостно видеть, как непохож ее сын на чумазых и вечно голодных ребятишек, проводящих все время в дорожной пыли. Ей казалось, что эта его непохожесть – залог будущей удачной судьбы. Ему уготована другая участь, чем этим бедным детям, надеялась Лиля.

– Тебе нечего с ними дружить, ты учишься в школе, – повторила Лиля, поворачивая его головку все еще прекрасной рукой, охваченной медным браслетом.

Когда-то эту руку украшало множество драгоценностей, но то время прошло для Лили – и она не звала его. Ее мальчик был с нею сейчас, а это случалось все реже. У него своя жизнь – школа, уроки, книжки, друзья. Да и сама она работает слишком много. Только когда он спал, Лиля могла полюбоваться им, погладить его тоненькие пальчики, поцеловать высокий серьезный лоб и детские щечки. Ей немножко жаль было поры, когда он все время проводил с ней, прижавшись к ее груди и обняв за шею.

Теперь ему надо спешить – скоро начнется урок.

Лиля встала и отошла к шкафу за учебниками. Радж немедленно воспользовался этим, снова разлохматив волосы.

– Не слушай этих глупых мальчишек, – сказала Лиля, доставая с полки книжки. – Они вырастут бродягами и рано или поздно попадут в тюрьму.

– А кто такие бродяги? – живо заинтересовался сын.

– Бродяги – это те, кто не любит работать, ходит по базару и высматривает, что можно украсть. Они пьют вино, играют в карты и ничего не делают…

Лиля сделала страшные глаза, стараясь напугать сына таким возмутительным образом жизни, но Радж рассмеялся:

– Значит, им весело. Я тоже хочу быть бродягой!

Лиля поправила завернувшийся воротничок коричневой курточки и строгим голосом сказала:

– Не смей так говорить! Ты никогда не будешь бродягой.

Но Радж уже не слышал ее, он схватил портфель с учебниками и вприпрыжку поскакал из дома. Лиля проводила его счастливой улыбкой матери. Она вышла следом за ним и еще долго смотрела, как Радж бежит по улице.

Конечно, они опустились на самое дно жизни, мальчик растет среди уличных сорванцов, некоторые из них уже познакомились с полицейским участком, их родители тоже не адвокаты и банкиры, но она сделает все, чтобы ее сын вырос порядочным человеком.

– Ты никогда не будешь бродягой, – повторила она голосом, полным любви, – ты будешь судьей, как твой папа, слышишь, мой мальчик?

Лиля не знала, как горько она ошибается; их крошечный мирок слишком хрупок, чтобы устоять под ударами, и вскоре новые испытания, еще более страшные, придут к ним, безжалостно разрушив и без того еле теплящийся домашний очаг.

Глава восьмая

Лиля не знала, что судьба ее сына уже предопределена. Предводитель шайки разбойников Джагга, словно злой рок, преследовал Раджа. Месть, вот то сладкое слово, ради которого Джагга решил оставить банду, чтобы преследовать свою жертву, покинувшую Лакхнау.

Разбойник давно уже собирался покинуть неуютное убежище в горах, да и полиция все время шла по следу, рано или поздно банда была бы разгромлена. Звериное чутье никогда не подводило Джаггу, поэтому, когда выдался первый попавшийся случай, он взял шкатулку с награбленными драгоценностями и отправился в дикое глухое ущелье.

Он нашел хорошее место для тайника: огромное дерево одиноко росло на каменистой земле, в его могучих ветвях путались клочья утреннего тумана. Много лет прошумело над густой кроной, оставив только трещины в крепкой, словно броня, обросшей седым мхом коре.

Между развилкой узловатых корней Джагга выкопал глубокую яму, но не смог расстаться со своими сокровищами, не попрощавшись с ними. Он откинул крышку шкатулки и прикрыл глаза, на миг ослепленный блеском драгоценных камней. Джагга запустил дрожащие пальцы в шкатулку и зачерпнул пригоршню бросающих зеленый огонь изумрудов, кроваво-красных рубинов. Алмазы скользили по ладони, со стуком падая в шкатулку, сверкая колючими лучами, золотые монеты оттягивали руку приятной тяжестью.

Полюбовавшись в последний раз на добытые разбоем сокровища, Джагга уложил их обратно в шкатулку, закрыл ее ключом, который повесил себе на шею.

Шкатулка легла на дно ямы, разбойник засыпал ее землей, тщательно утоптал и размел это место сорванной веткой, чтобы не осталось никаких следов.

Теперь он мог спокойно уйти из банды, и такой случай вскоре представился.

– Приветствую тебя, славный Джагга, – склонился в поклоне человек в пыльной, ветхой одежде.

Это был Сетхи – самый хитрый и ловкий разбойник в банде, он ходил по окрестным селениям, забредал и в город под видом бродячего заклинателя змей.

Сетхи родился в деревушке Моларбанд, что находится на полпути из Дели в Аргу. В этой деревеньке почти всё жители прославились своим опасным искусством: они отлавливали ядовитых змей, каждый из них с детства умел обращаться с грозными тварями.

– Господин, – льстивым голосом сказал Сетхи, – я выследил купцов, едущих в Бомбей с большими деньгами.

– Хорошо, поговорим об этом после, – нетерпеливо перебил его Джагга, – узнал ли ты то, о чем я тебя просил?

– Да, господин, я все узнал. Старуха отказывалась говорить под страхом смерти, но я нашел людей, которые видели, как уезжала жена Рагуната.

– Ребенок был с ней?

– Конечно, куда она денется без своего дорогого сыночка, – захихикал Сетхи.

В плетеной корзине, стоящей у ног лазутчика, что-то зашуршало, он ударил по корзине босой ногой и шуршание затихло.

– Ты хорошо поработал, я тобой доволен, – сказал Джагга, – иди, мне надо подумать.

Джагга ходил из угла в угол темного подземелья. Здесь было тихо, тишину нарушало лишь потрескивание пылающих факелов, укрепленных на каменных стенах.

«Эта девчонка пытается забыть прошлое, – размышлял разбойник, – она сбежала из этого города, чтобы начать новую жизнь, но нет, я найду их, чего бы это мне ни стоило. Сын Рагуната будет вором и бродягой, я сделаю из него настоящего разбойника!»

– Эй, все сюда! – закричал Джагга. – Мы выступаем, я сам поведу вас.

Разбойники толпились во дворе разрушенной крепости, запрягая коней, позвякивая оружием. Сетхи оставил корзинку с коброй и вооружился острой саблей и револьвером, он уже сидел в седле, сдерживая горячего скакуна.

– Скорее, скорее, – подгонял он, – купцы едут быстро, как бы нам не опоздать!

– Славная добыча ждет нас сегодня, господин! – крикнул Сетхи, увидев Джаггу.

«Твоей добычей будет намыленная веревка», – подумал главарь. Он решил оставить банду, что-то подсказывало ему, что это ограбление будет последним.

Джагга, вопреки обыкновению, оделся как обычный горожанин: в светлый костюм, белую рубашку. Он вскочил в седло, и вся шайка со свистом вылетела из ворот крепости.

Кавалькада разбойников спустилась на равнину и поскакала по пыльной тропе. Впереди виднелась небольшая деревушка, а за ней, на широкой дороге клубилась облако – это двигались купцы.

– Вперед! – крикнул Джагга. – Они совсем близко!

Как стая коршунов, заметивших добычу, разбойники влетели в деревню. Из-под копыт с кудахтаньем разбегались куры, мирно купающиеся в пыли, но никого из местных жителей не было видно.

– Засада! – дико закричали впереди.

Раздался гром выстрелов, разбойники стали кружиться на месте, не понимая, откуда на них обрушился смертоносный дождь пуль.

Джагга заметил, как Сетхи, пригнувшись к гриве коня, скачет в узкий проход между домами.

– Ах ты, предатель, – зарычал он.

Джагга понял, что заклинатель змей завел их в ловушку, теперь бандиты, словно клубок шипящих кобр, окруженный лесным пожаром, пытаются спасти свою жизнь.

Главарь поскакал вдогонку за изменником. Как он и предполагал, в том месте, куда скрылся Сетхи, полицейских не было, они отрезали лишь выезд из деревни. Джагга проскакал прямо по полю и вскоре оказался в большой тенистой роще, по которой протекал узкий ручей. Разбойник не стал останавливаться, хотя его мучила жажда, он гнал коня, беспощадно стегая его плеткой, пока звуки выстрелов, ржание раненых лошадей и крики бандитов не остались далеко позади.

Усталый конь вынес Джаггу на обрывистый берег реки, он увидел паруса рыбацких лодок, белеющие вдали, несколько утлых судов, причаливших к берегу. Бросив измученного рысака, Джагга спустился вниз, оскальзываясь на глинистом склоне.

Он уже давно заготовил себе поддельные документы на имя некоего Вишну Нараяна. По сути дела, бумаги были вполне подлинные, попади они на стол к лучшему полицейскому эксперту – и он не заметил бы ничего подозрительного – обычные документы обычного торговца мукой.

Кроме того, в кармане Джагги лежала толстая пачка рупий, целое состояние для иного неприхотливого человека, и кожаный мешочек, наполненный драгоценностями.

Подходя к рыбакам, он вспомнил еще об одном предмете, заткнутом за пояс. Пока его никто не видел, Джагга вытащил большой черный револьвер и бросил его в реку. Разбойник оставил себе лишь острый, как бритва, нож – если нажать кнопку, из него выскакивало грозное обоюдоострое лезвие.

За несколько рупий рыбаки переправили его через реку, и вскоре он выбрался из леса. Пройдя немного по пыльной дороге, Джагга увидел полосу гравия и, поднявшись на откос, вступил на раскаленные под яростным солнцем рельсы железной дороги.

Вскоре позади показался нещадно дымящий паровоз, следующий в Агру. Разбойник подождал, когда машинист сбавит ход на подъеме, выскочил из кустов и одним прыжком оказался на подножке.

Так, пересаживаясь с поезда на поезд, Джагга добрался до Бомбея.

В портовом городе легко затеряться, но Джагга не собирался вести жизнь бродяги.