Юрий Ячейкин
      Следствие, которое не состоялось
      РАЗГОВОР С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ
      Неловко чувствовал себя офицер Генри Мондер, служащий Тайного совета, когда он в сопровождении трех гвардейцев вошел в жилище Кристофера в Нортон Фольгейте [один из пригородных районов старого Лондона] с приказом об аресте. Еще бы, ведь в свое время они вдвоем опорожнили не одну кружку эля. Возможно, поэтому, словно извиняясь, Генри зачитал приказ Тайного совета, хотя этого можно было и не делать. Достаточно было традиционного сообщения:
      - Кристофер Марло! Именем ее величества королевы Англии Елизаветы вы арестованы!
      Но вместо этого Генри Мондер зажал под мышкой красного мундира обнаженную шпагу, вытащил из-под обшлага приказ и прочитал его. Что же в нем было? Дай бог памяти. Кажется, он звучал так:
      - "Коронеру Генри Мондеру. Их Светлости этим поручают Вам явиться к Кристоферу Марло, он же - Морли, он же - Марлей, он же - Марлин, или же отправиться в любое другое место, где вы его обнаружите, и на основании этого ордера арестовать вышеназванную особу... В случае оказания сопротивления Вам разрешается требовать необходимую помощь со стороны местных властей..."
      А через двое суток в соответствии с личным распоряжением всесильного шефа Королевской Сикрет Интелиндженс Сервис сэра Френсиса Уолсингема арестованный был освобожден. Исключительно легкие последствия после исключительно тяжелых обвинений, после каждого пункта которых вместо точки стояла петля! Ей-ей, но и защита на предварительном допросе была исключительной по своей смелости. С легкой, иронической усмешкой Кристофер заявил членам Тайного совета, на спесивых обличьях которых под большими париками, присыпанными белой пудрой, уже читался неотвратимый приговор:
      - Милорды, вас интересуют мои поступки? Я охотно удовлетворю вашу любознательность на судебном процессе. Вам даже не придется воспользоваться услугами специалиста по пыткам. Заранее клянусь говорить правду, только правду, и ничего другого, кроме правды.
      Этого дерзкого демарша было достаточно, чтобы его немедленно освободили...
      Но выйти из мрачной тюрьмы для уголовных преступников "Нью Гейт" только для того, чтобы, подобно бездомному псу, околеть на тлетворных, охваченных чумным нашествием улицах столицы? Дудки! Вон из Лондона!
      Правда, он дал Их Светлостям подписку о невыезде (чтобы не усложнять бдительную слежку осведомителей) и обязался ежедневно появляться на глаза клерков Тайного совета. Но это неважно, потому что вполне допустимо, что, если он временно поселится где-нибудь под Лондоном, ему едва ли это поставят в вину. Всего в трех милях от столицы, на берегу Темзы, расположился небольшой тихий городок Дептфорд. И вообще, чего он достигнет, если будет буквально выполнять требование Тайного совета? Ну, подохнет неопознанным от чумы, чем задаст лишних хлопот наблюдателям, которые, конечно же, не допустят мысли о его побеге в потусторонний мир, но, безусловно, заподозрят побег на другой берег Ла-Манша. Да, неопознанным, ибо разве лорд Уолсингем станет копаться в трупах на чумных огнищах, чтобы узнать, а затем аккуратно вычеркнуть из ведомости на оплату какого-нибудь из своих бесчисленных агентов?
      Так что пора в Дептфорд, где с моря дует свежий соленый бриз и натягивает треугольные кливера [кливер - небольшой парус в носовой части судна; полное парусное оснащение корабли распускали только в открытом море, по выходе из узкой Темзы] купеческих кораблей, которые осторожно движутся вдоль берегов. Темзы к морю, и где в корчме "Скрещенных мечей" есть чудные комнатки для постояльцев. Там он наконец спокойно завершит единственную свою поэму "Геро и Леандр", потому что ему никто не помешает. А в последнем можно быть абсолютно уверенным: пока полностью не закончится следствие по его делу, никто из друзей или коллег по ведомству Уолсингема не отважится заглянуть к нему, чтобы не накликать на себя беды. И сомневаться нечего!
      Кристофер представил, как он небрежно, по-домашнему, в расстегнутой рубашке, с гусиным пером стоит возле настежь растворенного окна (да, настежь, чтобы даже оконная рама не напоминала ему о тюремной решетке) и задумчиво посматривает на прославленный корабль сэра Френсиса Дрейка "Золотая лань", который обогнул земной шар и теперь как памятная реликвия заслужил честь стоять на вечном приколе. По чистой палубе гремит деревянным протезом старый боцман Джон Хинт, более известный среди морских задир под именем Джон Деревянная Нога. И курит трубку, которую вынимает изо рта только для того, чтобы грозно рявкнуть на дептфордских мальчишек, которые охотно помогают старому морскому волку поддерживать порядок на знаменитом морском корабле:
      - Эй вы, крабы-недоростки! Проворней шевелитесь на вантах, сто пустых бутылок вам в глотку и ни капли рому!
      А ежегодно в годовщину кругосветного плавания на корабле наступает праздник. Мальчишки Джона Хинта, как настоящие морские бывальцы, ловко распускают белые паруса и огромный грот-парус на фок-мачте с тремя золотыми королевскими львами. Их одноногий адмирал Джон Хинт, торжественный, суровый и всегда в таких случаях трезвый, собственноручно подносит к носовой пушке тлеющий фитиль, который зажигает от своей трубки. Бах! - гулко катится над рекой громкий выстрел из бронзового, начищенного до золотого блеска единорога.
      От этого светлого воспоминания лицо Кристофера весело засияло, что вызвало хмурые и враждебные взгляды случайных прохожих. И действительно, чему радоваться, если в Лондоне лютует чума? Но пусть она минует нас! Кстати, для старого Джона не мешало бы купить отличного табаку и пузатенькую бутылку рому из черного, как пиратский флаг, стекла. Не забыть бы!
      Теперь в Дептфорде на приколе будет два привыкших ко всему скитальца "Золотая лань", притянутая к причалу толстыми конопляными швартовами, изготовленными в холодной Московии, и он, Кристофер, привязанный к месту не менее крепкими узами подписки о невыезде. Что ж, для всех слишком любопытных он будет только лишь работать над поэмой "Геро и Леандр", ведь никому не известно, что сейчас в Дептфорде находится его дальний родственник, денежный купец Московской компании Энтони Марло, который с присущей ему предусмотрительной старательностью готовится в очередное плавание для выгодного торга с царем Иоанном. Май - именно тот месяц, когда следует отправляться к застывшим от морозов берегам Руси.
      - Прекрасно! В случае чего...
      А вот если бы в Дептфорде был сейчас еще и сэр Френсис Дрейк, то он, Кристофер, безусловно, не имел бы ни минуты свободного времени. Кого бы мог испугаться легендарный победитель Великой Армады? Кого? Если сэра Френсиса не страшили даже все вместе взятые испанские галеоны с приготовленными на каждой рее петлями для шеи этого захватчика, дерзко напавшего на Кадикс, укрепленную крепостями стоянку флота испанского короля Филиппа Второго. Кристофера немедленно затащили бы в компанию гуляк, пожалованных королевскими грамотами пиратов, способных опорожнить кружками целое море.
      Марло с удовольствием припомнил, как пять лет тому назад бывшие пираты пировали во всех корчмах Лондона в честь победы над Великой Армадой мадридского маньяка, щедро швыряя на дубовые столы золотые гинеи из королевской сокровищницы. Раскрасневшийся от горячего, словно костер, пунша, адмирал Френсис Дрейк (черт возьми, уже - сэр Френсис, ибо именно в тот самый день был посвящен королевой в рыцарское звание!), так вот, этот прославленный по всем морям и океанам пират, тяжело покачиваясь, как военный фрегат с разодранными парусами на морской волне, шлепнул Кристофера по плечу и рявкнул, вытаращив для убедительности глаза:
      - Мой юный друг, с тобою я плечо к плечу пошел бы на абордаж! А моя "Золотая лань" давно нуждается в хорошем картографе!
      - Картежнике! - крикнул пьяный, словно козел в бочке с ромом, сэр Фробишер, приподнявший вдруг седую голову от стола, где она до сих пор мирно храпела среди объедков.
      - Картографе! - твердо выговорил сэр Френсис. Он поднял вверх кружку с пуншем и кусок горячей баранины, насаженный на адмиральский кортик, а затем раскатисто громыхнул, будто на корабельной палубе: - Виват нашему юному другу!
      Подгулявший сэр Френсис полез было целоваться, но между его ногами на каждом шагу путалась рыцарская шпага с золотым эфесом и то и дело вываливались засунутые, казалось бы, надежно за широкий пояс пистолеты с серебряной насечкой. Один из них выстрелил, и пуля разнесла вдребезги чью-то посуду.
      А сэр Френсис, не сообразив, что к чему, яростно заорал:
      - Кто стрелял? Кто из вас, корабельных крыс, желает посушиться на солнышке? Реи "Золотой лани" давно соскучились по висельникам!
      - У меня тут где-то есть хорошая веревка, - сообщил сэр Фробишер, которого опять разбудил этот случайный выстрел.
      Тогда Кристофер, чтобы шуткой отвлечь чрезвычайно профессиональный разговор о рее и веревке, наискось перевязал левый глаз черной лентой и хриплым голосом простуженного морского волка рыкнул:
      - Когда я имел честь служить под защитой сэра Френсиса Дрейка, я глядел на свет одним прицельным глазом! Но теперь, когда я служу под защитой сэра Френсиса Уолсингема, - тут он браво сорвал повязку, - я должен глядеть в оба!
      Имя государственного секретаря королевы Елизаветы, всемогущего шефа Си-Ай-Си, человека, который, благодаря осведомленности своих агентов, изучил испанскую армаду лучше, чем ее адмирал - герцог Медина Сидония, произвело на гуляк нужное впечатление.
      - Виват сэру Френсису Уолсингему! - хватая чужую кружку, заорал предводитель джентльменов удачи.
      Пушки адмиралов Дрейка, Гокинса, Фробишера, Гринвилла и Камберленда пустили на усеянное скалами дно Ла-Манша шестьдесят три испанских корабля из ста двадцати, составлявших Великую Армаду. Но знает ли побагровевший от выпитого флотоводец, что один из самых крупных галеонов, который имел на борту тысячу солдат, был уничтожен его "юным другом"? Навряд ли, потому что даже в отчете о выполнении этой деликатной акции, отправленном английским послом в Шотландии сэром Вильямом Эшби Уолсингему, Кристофер был осторожно поименован "особой, известной Вашей Светлости".
      А что? То было тоже очень смелое, хотя и отчаянно рискованное дело, хождение по лезвию ножа.
      Остатки разгромленной Великой Армады, блокированные английской эскадрой на западном побережье Ла-Манша, возвращались в Испанию, огибая восточные берега Альбиона [Альбион - давнее название Англии], а потом - враждебные британской короне Шотландию и Ирландию. Путь был долгим, но казался дону Медина Сидония безопасным. И вот в заливе Тобермюри, на Гебридах [Гебриды - группа островов на севере Шотландии], бросил якорь грозный, в четыре этажа ощетинившийся по бортам пушками, испанский галеон. Воинственные горные кланы, которые поклялись мстить за казненную год тому назад королеву Марию Стюарт, сразу же зашевелились. Война могла вспыхнуть снова, если бы остатки испанской эскадры объединились с горными кланами, боровшимися за отделение от Англии Шотландии и Ирландии. Это было тем более небезопасно, что английские войска скоплялись на южном побережье Гемпшира, Сессекса и Кента. Сэр Вильям Эшби немедленно отрядил в Лондон гонца с тревожной вестью.
      А вскоре в заливе Тобермюри появился молодой джентльмен, "посланец кланов", "шотландский сквайр", одетый в традиционный войлочный плед и клетчатую шерстяную юбку. И в тот же день, сразу же после посещения им галеона, на корабле вспыхнул пожар, взорвалась крюйт-камера, и охваченное пламенем судно вместе с пушками, экипажем и тысячью солдат поглотила холодная морская пучина. "Шотландский сквайр", "юный друг" адмирала Дрейка исчез без следа.
      Да, то было славное время...
      Когда Кристофер добрался наконец до Дептфорда, он не поспешил остановиться в корчме "Скрещенных мечей", а прямо с поклажей в руках направился на берег Темзы, к "Золотой лани".
      - Эй, на палубе! - крикнул Марло и, когда над перилами вынырнуло круглое обличье Джона Хинта, с неизменной трубкой в зубах, весело заорал, размахивая над головой черной бутылкой с ромом: - Хелло, Джон! Узнал? Свистать всех наверх!
      - Кристофер, сынок мой блудный! - возбужденно рявкнул Джон Деревянная Нога и чуть не уронил трубку за борт.
      Потом их видели на всех причалах, где они, поддерживая друг друга, шатались по всем кораблям, потому что Джону Хинту всюду были рады и встречали гостеприимно чаркой.
      - Эту ногу, - рассказывал старый морской волк, ласково поглаживая отполированную до блеска деревяшку, - я потерял, когда мы с адмиралом Дрейком брали на абордаж целый город - Кадикс!
      Их бестолковый, отмеченный многочисленными чарками поход закончился на купеческом судне Московской компании. Здесь, в каюте капитана, Джон Хинт смог прохрипеть:
      - За эту ногу адмирал Дрейк дал мне пятьсот гульденов... Целых пятьсот золотых гульденов...
      И тут же неожиданно тяжело повалился на стол и громко захрапел, высвистывая на все лады. А после того как его, совершенно беспамятного, уложили спать на свободный гамак в матросском кубрике, капитан Энтони еще пьянствовал до самого рассвета с крепким на голову гостем из Лондона, молодым приятелем старого боцмана Джона Хинта. Корабельный кок, испытывающий искреннее, чуть ли не божественное преклонение перед алкогольной выдержкой капитана, трижды приносил корзинки с бутылками и выносил порожние. Но откуда ему было знать, что чемодан молодого джентльмена не содержал ничего, кроме порожних бутылок, и что поэтому разговор, который шел в капитанской каюте, нисколько не напоминал пьяную болтовню?
      Капитан Энтони Марло, широколобый, с лицом, иссеченным глубокими морщинами, с густой вьющейся бородой, которая рыжим шарфом укрыла шею и подбородок от уха до уха, посматривал на Кристофера прозрачными глазами из-под кустистых бровей и внимательно слушал.
      - Над бедной, неразумной головой вашего родственника, дядюшка, - словно речь шла о чьих-то чужих мытарствах, неторопливо рассказывал о собственной беде Кристофер, - собрались густые тучи. Все началось с доноса агента Тайного совета Дика Бейнза, о котором давно грустят черти рогатые в пекле.
      Что же написал Бейнз о вышеуказанном родственнике капитана Энтони Марло?
      Кристофер поставил на стол очередную опустошенную бутылку из черного стекла, а полную спрятал в чемодан.
      - Оказывается, что вышеупомянутый родственник имеет честь считать, что религию придумали мошенники-политиканы как духовную западню для простых людей. Где бы тот крамольный родственник ни был, он склоняет людей к порождению дьявола - атеизму. В своем неслыханном шутовстве он докатился до того, что уверяет, будто есть научные доказательства о существовании человека еще шестнадцать тысяч лет тому назад, хотя, по Библии, господь бог сотворил первого человека Адама на десять тысяч лет позднее, что давно доказано святыми отцами. Более того, этот человеческий выродок ставит на одну доску Моисея, Христа и Магомета и обзывает их не иначе, как тремя шарлатанами. Вследствие этого вышеназванный родственник больше склоняется к католицизму, и все только потому, что зрелище литургии более пышно, нежели отправление службы у лицемерных протестантских ослов. Что вы скажете на все это, дядюшка?
      - Моего родственника сожгут на костре! - солидно изрек бравый капитан Энтони.
      - А что вы скажете, если узнаете, что этот готовый кандидат на костер собирается печатать фальшивые монеты? Бейнэ доносит, что вышеназванный Марло научился злодейскому ремеслу у какого-то специалиста по этому делу. Да и еще похвалялся перед друзьями, что у него столько же прав на печатание монет, сколько у ее величества королевы Елизаветы. Мол, всякое золото есть золото, независимо от того, где оно находится - в королевской ли сокровищнице, в карманах ли повесы. Что вы скажете на это?
      - Этого достаточно, - степенно ответил капитан, - чтобы королевский палач раздробил моему родственнику все кости, а потом огрубил голову и насадил ее на кол.
      - Но это еще не все, мой дорогой дядюшка.
      - Тогда, Кит, - мудро подытожил капитан Энтони, назвав по-дружески Кристофера, - человечество еще не придумало для тебя достойной кары.
      - Великолепная мысль, дядюшка! Если бы палачи задумались об этом и подождали, пока их тупые головы осенит новый, достойный моей особы способ! Однако дело обстоит намного хуже. Донос Бейнза и обвинение Тайного совета - это сделано просто так, для отвода глаз. Считаю, все дело заключается в том, что единый наследник бездетной королевы Елизаветы - это Яков, сын казненной Марии Стюарт. Значит, в недалеком будущем для определенных особ могут стать нежелательными свидетели, знающие слишком много. А я - человек из ведомства сэра Френсиса Уолсингема, то есть посвященный в секретные акции свидетель.
      - Зачем ты обо всем этом рассказываешь мне, Кит? - впервые спросил капитан Энтони.
      - Вот зачем. Запомните раз и навсегда, дядюшка: у вас никогда не было и нет родственника по имени Кристофер Марло, а вы только вот недавно познакомились с каким-то повесой, который приплелся вместе со старым Джоном. Всякое может случиться, и я не хотел бы, чтобы вы ни за что пострадали. В случае чего...
      - В случае чего, - загремел капитан Энтони, - не забудь: через десять дней этот красавец выходит в море. Паруса крепкие, пушки пристреляны, порох сухой и ядра наготове. Начнется погоня, так что? Ведь в море не разберешь, где королевский корабль, а где пиратский капер...
      - Обязательно буду помнить, дядюшка, - благодарно склонил голову Кристофер. - Пусть кок принесет еще рому. А этот чемодан мы за милую душу опустошим на холодных ветрах в море. Вот именно, в море! Оставаться на берегу противопоказано. Меня пока что освободили, но только лишь потому, что я напугал милордов из Тайного совета обещанием не молчать на суде.
      Начинался рассвет 28 дня, месяца июня, года 1593.
      СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ В КОРЧМЕ "СКРЕЩЕННЫХ МЕЧЕЙ"
      Было утро 30 мая 1593 года.
      Кристофер Марло, как ему и мечталось, в небрежно расстегнутой сорочке, с белым гусиным пером в руке стояч возле настежь растворенного окна, чтобы даже оконная рама не напоминала ему про ненавистную тюремную решетку, и в который раз любовался опрятной "Золотой ланью" сэра Френсиса Дрейка. Молодец все же этот Джон Хинт! Держит корабль, который уже принадлежит истории, в образцовом состоянии! Редко все-таки человеку выпадает удача делать то, что ему самому нравится. Как он написал в поэме:
      Мы чувству не вольны отдать приказ,
      Судьба сама решает все за нас.
      ["Геро и Леандр", серенада первая]
      Уже тридцать лет исполнилось ему, а сделанного им самим, по сути, очень мало. Всегда не хватает времени, потому что и он предоставил судьбе в особе лорда Уолсингема право решать все за себя. Но ныне это временное право можно отменить: Англия - в безопасности. С католическими заговорами покончено. Великая Армада - пристанище для рыб и осьминогов, вождь гугенотов Генрих Наварра увенчан королевской короной, и Франция из врага превратилась в друга. Таким образом, кажется, что отныне будет достаточно времени, чтобы наверстать упущенное.
      Что же он к этому времени успел? Что у него за плечами? Несколько студенческих переводов из Овидия и Лукана, да еще спешно, "на барабане", написанные трагедии "Дидона, царица Карфагена", "Тамерлан Великий", "Трагическая история доктора Фауста", "Мальтийский еврей", "Эдуард II" и недавно завершенный "Гиз". Только шесть драм. Да еще поэма "Геро и Леандр", над которой нужно еще работать и работать.
      Кристофер с горькой, безрадостной улыбкой вспомнил выразительное свидетельство севильского епископа Исидора: "У латинян несчетное число книг написал Марк Теренций Варрон [Марк Теренций Варрон (116-28 гг. до н.э.) - автор 620 книг; до наших дней дошли только фрагменты]. У греков хвалят и славославят также Халкентера [Халкентер (медноутробный) прозвище знаменитого грамматика Дидима (I ст. до н.э.), которого считали автором 3500 разных но тематике произведений] за то, что он создал столько книг, что любому из нас не под силу даже переписать их своей рукой".
      Потеря времени - невозвратная потеря творений... Однако все-таки, если реально оценить неблагоприятные для серьезного творчества обстоятельства, он хотя и сделал немного по объему, все-таки достиг кое-чего: ввел в пьесу центральный образ - идею, вокруг которой вращается все действие, отбросил в диалоге рифмованный стих как менее гибкий по сравнению с "белым" стихом; он стал рифмовать лишь заключительные афористические концовки периодов. Эти новшества уже подхватили Томас Неш, Роберт Грин и молодой актер Вильям Шекспир, который очень успешно дебютирует в драматургии. Достаточно сравнить его "Эдуарда" и шекспировского "Ричарда III", чтобы убедиться в этом. А это хорошо, когда у тебя есть последователи, и, главное, понимающие. Это и самому тебе придает силы и уверенность, ибо свидетельствует, что ты - на верном пути. Но упаси боже самому остановиться на полдороге. Каждая находка должна получить свое дальнейшее развитие. Ныне
      Как путешественник, край неизвестный
      Идет он открывать.
      [Кристофер Марло, "Эдуард II", акт V, сцена 7]
      Шум внизу привлек его внимание. Горлопаны выкрикивали властно, по-хозяйски. Кристофер прислушался.
      - Где он? - во весь голос спросил кто-то басовито. - Что молчишь? Я хочу услышать, как ты квохчешь, курица!
      - О ком вы спрашиваете, господин? - это уже голос владелицы корчмы Элеоноры Булль, немного испуганной бесцеремонным и оскорбительным вторжением.
      - А ты что, держишь по нескольку мышей в одной мышеловке? А ну, не болтай лишнего и веди нас наверх!
      По деревянным ступеням громко затопотали ноги, но железо не звенело. Значит, это не солдаты ее величества.
      Дверь распахнулась от сильного удара, и в комнату разом ввалились трое. Из-за широких плеч мужчин выглядывали испуганные глаза хозяйки, еще молодой и миловидной.
      - Так и есть - вот он!
      - Крис, дружище!
      - Учти, парень, непрошеных гостей встречают не с пером в руке, а с кинжалом!
      - Эй, хозяйка, вина и еды на стол!
      - Не жалей мяса, потому что угощаешь волков!
      - Гляди не нацеди вместо вина какой-либо кислятины, а то придется тебе лить слезы в кубок!
      - Ну, Крис, теперь давай расцелуемся!
      Пузатый толстяк Роберт Поули сгреб Кристофера в объятия, а Ингрем Фрайзерс - секретарь Томаса Уолсингема, племянник сэра Френсиса, а также Никол Скирс, давний агент Си-Ай-Си, обхватили их с боков крепкими ручищами, и они все вчетвером весело закружили в каком-то неповоротливом медвежьем танце, наступая друг другу на ноги.
      Это неожиданное появление коллег по ведомству лорда Уолсингема утешило Кристофера. Он даже немного расчувствовался. Нет, есть все-таки на свете друзья, которые не забывают тебя в беде.
      - Не ждал? - спросил упитанный Роберт Поули. Тяжело дыша, он швырнул на скамью кожаную сумку, расстегнул на животе камзол и уселся верхом на стул, будто на коня, вытирая платком лицо, покрытое потом.
      Фрайзерс и Скирс тоже сели к столу, глядя на Кристофера с лукавыми усмешками, словно любуясь им и спрашивая: "Ну так что, видишь, какие мы?"
      - Не скрою, я действительно не ждал вас, поэтому еще больше рад, сказал Марло. - Однако, боюсь, нам придется отложить пирушку: меня ежедневно ждут не дождутся в канцелярии Тайного совета.
      - К чертям канцелярию! - небрежно вымолвил Фрайзерс. - В случае чего мы все засвидетельствуем, что ты весь день находился под нашей надежной охраной.
      - Это было бы великолепно - именно такой охраны недоставало мне в Нью-Гейте. Но, Ингрем, пока ваше свидетельство дойдет по бюрократической лестнице наверх, я уже снова как пить дать буду гонять по камере тюремных крыс.
      - Не дрейфь, Крис, - снова подал голос Поули, успевший отдышаться. Ха, тюрьма! Тюрьмы для того и строят, чтобы в них сидел кто-нибудь! Немного там посидеть и нам не помешает. Это я знаю по личному опыту. Впервые меня упекли в Маршалси - темницу для политических заключенных - по приказу самого шефа. А для чего? Чтобы дать возможность бежать и присоединиться к заговору Бабингтона, когда католические агенты намеревались освободить Марию Стюарт. И что же? Я до сих пор с удовольствием вспоминаю то время. Вина - море, жратвы - сколько пожелаешь, под боком - любовница. А мою жену даже к ограде не подпускали.
      - Да здравствуют тюрьмы - единственные убежища от ревнивых жен! выкрикнул Никол Скирс.
      - Дельный тост! Что там возится эта фарфоровая кукла? Вероятно, боится разбить свои прелести! - нетерпеливо заметил Ингрем и мимоходом бросил Скирсу: - Ну-ка, Ник, разожги камин - с огнем уютнее и веселей.
      Фрайзерс снял пояс с кинжалом и повесил его на спинку стула. Кристофер видел, что его неожиданные гости собираются и в самом деле отнять у него весь день.
      - А второй раз я сел в тюрьму, - продолжал воспоминания Поули, - когда по моим спискам начали хватать заговорщиков. Само собой, схватили и меня, чтобы не вызвать никакого подозрения. Ведь агент должен быть засекреченным до конца акции, ибо ее развитие очень трудно предвидеть заранее. Ха! Тогда мне выпала высокая честь: я сел в тюрьму королей, пэров и лордов - Тауэр! О той акции у меня остался на память отличный сувенир - бриллиант Бабингтона. Со временем я заложил его в Париже, чтобы купить для Си-Ай-Си некоторые тайные сообщения испанского посла, дона Бернандино де Мендоса.
      - Того, которого выставил из Англии сэр Уолсингем? - спросил Фрайзерс.
      - Именно того самого, что принимал участие во всех заговорах в пользу Марии Стюарт, того, который чванливо сказал сэру Френсису, когда тот объявил его персоной нон грата: "Бернандино де Мендоса рожден не организовывать заговоры в странах, а завоевывать эти страны". Испанский лис знал еще тогда [1584 год; Великая Армада двинулась летом 1588 года] о замысле прямой интервенции, уже одобренной папой римским.
      - А бриллиант был оплачен? - вклинился в разговор Никол Скирс.
      - Еще бы! Те документы стоили нескольких бриллиантов. Добавлю: с того времени мне не идет давнее прозвище "Джентльмен Безденежный".
      Все это Роберт Поули выговорил с таким уважением и почтением к себе, что остальные покатилась со смеху. А толстяк только удивленно моргал. С чего это они словно рехнулись?
      В эту минуту хозяйка, молодая вдова бывшего корчмаря "Скрещенных мечей" Булля, вместе со служанкой внесла в комнату вкусно пахнущий котел, хлеб, тарелку с мелко нарезанным луком и редиской, а также корзину с бутылками и кубками. Жадный до еды, Поули сразу же поднял крышку котла и даже крякнул от аппетитного запаха картошки с бараниной.
      - Ты что, в самом деле собираешься в Лондон? - чуть ли не прокурорским голосом спросил он Кристофера.
      - Остаюсь, - поднял руки вверх Марло. - Но на вашу ответственность!
      - Об этом не беспокойся - ответим, - сказал Ингрем Фрайзерс.
      - Ха, ответственность! Я только что возвратился из Гааги с важными бумагами. - Поули ткнул пальцем в сторону кожаной сумки на скамье. - Но, как видишь, не тороплюсь... Кстати, что у тебя нового по части твоих писаний?
      - Да так, трагедия "Герцог Гиз". А вы знаете: Мария Стюарт из рода Гизов...
      - Крис, неужели тебе до сих пор не дают покоя лавры старого болтуна Гомера? Учти, как это символично: он был слепым!
      - Ну и что же, зато видел больше, нежели зрячие, - ответил Кристофер. А теперь благодаря именно Гомеровым писаниям мы имеем возможность поднять кубки за нашего славного предшественника, хитромудрого шефа Си-Ай-Си ахейцев сэра Одиссея из Итаки!
      Шутка подействовала - в кубках зашипело вино. Как обычно, после первого кубка ели молча. Внизу, в трапезной корчмы, уже слышались голоса дневных посетителей - моряков и портовых клерков. Пояс Фрайзерса и кинжал со стуком свалились на пол. Ингрем наклонился и повесил его на место.
      - Слышал я, - с набитым ртом сказал Никол Скирс, - будто ты, Кит, намереваешься бросить службу в Си-Ай-Си.
      - Это не слухи, Никол, - поучительно поднял палец Кристофер, - и тебе передали верно. Так что это не слух, а точная информация.
      - Но из-за чего ты решил осиротить это весьма уважаемое ведомство? спросил Фрайзерс.
      - Агентурная разведка - не мое призвание. Мечтаю о другом.
      - О чем?
      - Буду писать, ребята!
      - Но ведь ты же на протяжении десяти лет работал у нас, к тому же охотно и удачно. Вспомни, сколько раз мы брали верх над испанскими агентами, тайными легатами папы, французской католической лигой, орденом иезуитов! А теперь - все? Как тебя понимать?
      - А очень просто. Я считаю, что когда отчизна в опасности, когда ей угрожает иностранная интервенция, обязанность и призвание каждого патриота - стать солдатом! В мирное время - это не обязательно.
      - Эх ты, слепой Гомер! - подал голос и Поули. - Легко войти в игру, но трудно из нее выйти...
      - Надеюсь выйти из нее так же быстро, как из тюрьмы Нью-Гейт.
      - Не забывай, Кристофер, - со значением сказал Поули и тяжело глянул исподлобья, - ты из нее вышел второй раз, а господь бог любит троицу.
      Воспоминание о первом заключении всегда угнетало Кристофера, и тут он стал хмурым.
      Все произошло тогда из-за высокомерного Томаса Уотсона, склонного к злым шуткам.
      Лорду Уолсингему следовало бы приструнить своих подчиненных за их безнаказанные поступки, а особенно Уотсона, потому что шутки его граничили с патологической жестокостью. Достаточно припомнить случай, когда он для развлечения вдохновенно и упрямо вдалбливал одной пострадавшей женщине, мужа которой неожиданно арестовали, что она - внебрачная дочь испанского короля и, значит, наследница короля Священной Римской империи, Испании, Португалии, Нидерландов, Италии, Сицилии, Англии и Шотландии, а возможно, в будущем - даже Франции. Вся Европа - под ее державною рукой! Так не стоит ли ей приказать, чтобы отрубили головы палачам ее мужа? Бедная женщина поверила в эту чепуху и, к радости Уотсона, начала болтать лишнее, вследствие чего и сама попала в тюрьму и чуть не была сожжена. Но в последний момент судьи опомнились и несчастную женщину всего лишь голой выставили под плети палачей на потеху охочих до развлечений уличных ротозеев... Мерзавец этот Уотсон! А он, Кристофер, слишком долго находился на континенте, исполняя под видом путешествующего студента задания Си-Ай-Си, чтобы знать хорошо о внеслужебных развлечениях своих островных коллег. Именно Уотсон, злопамятный и мстительный, втянул Кристофера, который только что вернулся из Шотландии, в хитро замышленное убийство Вильяма Бредли, сына корчмаря в Нортон Фольгейте. Разве знал Марло, что за несколько дней до этого Уотсон, без копейки в кармане, поссорился с Вильямом, потому что тот не дал ему в долг, и запустил ему в голову пустым горшком.