Герои и подлецы Смутного времени

Вячеслав Геннадьевич Манягин

Герои и подлецы Смутного времени

Вступление

Четыре века назад вместе с Великим голодом на Русь пришла первая Смута.

Как тогда говорили, «народ согрешит – царь умолит, а царь согрешит – народ не умолит». Видно, сильно согрешил царь Борис, а вместе с ним и русский народ, если Господь посетил Россию гладом, мором, междоусобицей, нашествием иноплеменных и разорением государства.

За три голодных года вымерло около половины населения страны: от ¹/₃ на юге до ²/₃ на севере. Даже если летописец преувеличивал, все равно последствия голода были ужасны. На рынках продавали человечину. Дети поедали родителей, а родители – детей. Очевидец писал, что сам видел, как на столичной площади мать разрывала на части и поедала своего еще живого ребенка. Пишу об этом не для того, чтобы ужаснуть кого-то, а для того, чтобы показать, до каких глубин может пасть человеческая душа. Владельцы крепостных, не имея возможности их прокормить, выгоняли людей на улицу, навстречу голодной смерти. Чиновники разворовывали хлеб и деньги, отпущенные из казны для пропитания голодных и даже саван для похорон неимущих. Купцы спекулировали зерном, наживаясь на бешеном росте цен. Православный ел православного (в прямом смысле слова).

Мир рушился. Человек лишался нравственной опоры, и после этого уже все было возможно. Немногие устояли в это время. У большей части народа со дна души поднялась та муть, которая и стала истинным началом Великой Смуты русского народа.

В глухие дни Бориса Годунова,

Во мгле Российской пасмурной страны,

Толпы людей скиталися без крова,

И по ночам всходило две луны.

Два солнца по утрам светило с неба,

С свирепостью на дольний мир смотря.

И вопль протяжный: «Хлеба! Хлеба! Хлеба!»

Из тьмы лесов стремился до царя.

На улицах иссохшие скелеты

Щипали жадно чахлую траву,

Как скот озверены и неодеты,

И сны осуществлялись наяву.

Гроба, отяжелевшие от гнили,

Живым давали смрадный адский хлеб,

Во рту у мертвых сено находили,

И каждый дом был сумрачный вертеп.

От бурь и вихрей башни низвергались.

И небеса, таясь меж туч тройных,

Внезапно красным светом озарялись,

Являя битву воинств неземных.

Невиданные птицы прилетали,

Орлы парили с криком над Москвой,

На перекрестках молча старцы ждали,

Качая поседевшей головой.

Среди людей блуждали смерть и злоба,

Узрев комету, дрогнула земля.

И в эти дни Димитрий встал из гроба,

В Отрепьева свой дух переселя[1].

Великий голод в Москве

В 1603 г. закончился голод, но начался бунт против царя. Изверившийся во всем народ двинулся на столицу. Социальная война, вызванная голодом и реформами Годунова, накалила обстановку в обществе до предела. Страна бурлила, как кипящая вода в закрытом котле, пар готовился сорвать крышку. Выброшенные помещиками во время бедствия на улицу «лишние рты» – крепостные, дворня, боевые холопы – лишившись земли, крова и средств к существованию, сбивались в гигантские разбойничьи шайки и опустошали страну, логично решив, что если они не нужны господам, то и господа не нужны им. С повстанческой армией Хлопка под Москвой воеводам Годунова пришлось выдержать не одно сражение, прежде чем ее удалось разгромить.

Восстание против царской власти – не против боярина, местного князька или присланного из Москвы чиновника, а против самого помазанника Божьего – явление для средневекового менталитета экстремальное. Мировосприятие у человека того времени было весьма отличным от нашего.

Не стоит думать при этом, будто наши предки были глупее нас, только потому, что не знали закона Ома. И мозги у них были что надо, и руки росли из того места. Но само течение жизни – размеренное и предсказуемое как смена времен года, без газет, телевидения и интернета – не предусматривало резких политических и социальных изменений. На небе был Бог, в Москве – царь. Причем Бог – православный, а царь – урожденный. Поближе – боярин-барин или дворянин-помещик.

Но вот со смертью младенца-царевича в Угличе пошел под горку локомотив истории. Все быстрее крутились его колеса, все быстрее проскакивали полустанки и станции. Пар, свист, стук – и вот уже машинист ничем не рулит, ни на что не влияет, а пассажиры только и могут что с ужасом смотреть из окон на пролетающие мимо руины, пожарища да кладбища.

Конец династии Ивана Калиты и жуткий голод, угробившийся полстраны, выбили скрепы народной жизни. А затем – вторжение «названного Дмитрия» (как называли человека, известного ныне под именем Лжедмитрия I некоторые осторожные дореволюционные историки), странная смерть Бориса и жестокое убийство его семьи, воцарение самозванца и его неожиданное падение, и, наконец, восшествие на престол Василия Шуйского – и все это всего лишь за один год! За один год сменилось три династии. В городах и весях Святой Руси еще пировали по случаю обретения «урожденного царя Дмитрия Ивановича» (Годунова – выскочку из мелкопоместных дворян – многие за подлинного царя так и не признали), а тут уже и этот оказался самозванцем и папежником. А что такое самозванец на царском престоле? Царь – живая икона Бога на земле, христос (помазанник) Божий, единственный из всех людей в мире дважды получающий святое миропомазание. Но если царь – христос, то незаконно выдающий себя за царя и самозвано забравшийся на престол есть противник Христа – антихрист.

Голова шла от этого кругом. Страшно было от мыслей, теснившихся в ней. Ведь если Годунову – «татарину и зятю Малюты» можно, если можно беглому монаху Отрепьеву, так выходит – любому можно?.. Отсюда и пошли потом многочисленные самозваные «царевичи» Дмитрии, Петры, Илейки Муромские и прочие. Рушилась вера не просто в сакральность царской власти, рушилась вера в богоустановленное мироустройство, в Самого Господа. Да и труднехонько было сохранить веру в Него, после того как ели в Великий голод пироги с человечиной. И то ли еще будет! Одни котлы с солониной из человечьих трупов, обнаруженные в Кремле победившими ополченцами Минина и Пожарского чего стоят! А ведь оборону Кремля держали не только поляки, но и русские сторонники царевича-королевича Владислава. Отсиживался вместе с поляками и своими родственниками за кремлевскими стенами от русских ополченцев и будущий первый царь из династии Романовых Михаил…

Когда смотришь на череду действующих лиц Смутного времени, то видишь перед собой почти одних интриганов, заговорщиков, клятвопреступников, изменников, убийц, самозванцев. С трудом находишь среди них людей не тронутых гниением Смуты, таких можно счесть по пальцам одной руки: патриарх Гермоген, князья Скопин-Шуйский, Пожарский, Минин… Вот, пожалуй, и все. Это среди русской элиты. А в простом народе – казаки, лисовчики, каждый против всех и все против каждого. Жгут друг другу пятки, в надежде добыть серебряную копеечку. Переславцы идут грабить ростовцев, южане – северян, города и целые области мотает как корабль в шторм, от Шуйского к Тушинскому вору, от поляков к Пожарскому. Ополчение вышло освобождать Москву: 1200 человек… И как-то никто не вспоминает, что и эти – за жалованье. Утешает лишь то, что во все времена, во всех народах было так же, и мы – не лучше и не хуже. Чтобы это понять, стоит только оглянуться вокруг: в наше новое смутное время ничего не изменилось…

По словам очевидца Смуты, келаря Сергиевой лавры Авраамия Палицына, «гибли Отечество и Церковь; храмы истинного Бога разорялись, подобно капищам Владимирова времени; скот и псы жили в алтарях; воздухами и пеленами украшались кони; злодеи пили из святых потиров, на иконах играли в кости; в ризах иерейских плясали блудницы. Иноков, священников палили огнем, допытываясь сокровищ; отшельников, схимников заставляли петь срамные песни, а безмолвствующих убивали… Люди уступили свои жилища зверям; медведи и волки, оставив леса, витали в пустых городах и весях; враны плотоядные сидели станицами на телах человеческих; малые птицы гнездились в черепах. Могилы, как горы, везде возвышались. Граждане и земледельцы жили в дебрях, в лесах и пещерах неведомых, или в болотах, только ночью выходя из них обсушиться. И леса не спасали: люди, уже покинув звероловство, ходили туда с чуткими псами на ловлю людей; матери, укрываясь в густоте древесной, страшились вопля своих младенцев, зажимали им рот и душили до смерти. Не светом луны, а пожарами озарялись ночи; ибо грабители жгли, чего не могли взять с собою – дома и скирды хлеба, да будет Россия пустынею необитаемою…»

И не поляки все это делали (по крайней мере, далеко не всегда поляки), а свои русские и православные: дворяне, крестьяне, казаки. А началось все с убийства младенца в Угличе – кем бы этот младенец ни был, царским сыном или подставленным вместо него сыном простолюдина. А за ним следует шестнадцатилетний мальчишка Федор Годунов с разможженой дубинкой головой, далее – повешенный в метельный полдень четырехлетний Ваня Мнишек и тысячи, десятки тысяч детей – изнасилованных, задушенных, съеденных в голодные годы, – вплоть до подвала Ипатьевского дома, который впитал июльской ночью 1918 года невинную кровь убитых царских детей.

Пятнадцать лет непрерывной гражданской войны и польско-шведской интервенции уничтожили еще 50 % из тех, кто выжил в голодные годы. Страна лежала в руинах. Немецкий посол по дороге от Новгорода до Твери, не встретил ни одной населенной деревни! Все дома вдоль дорог были забиты непогребенными трупами.

Таковы были результаты Смуты, бушевавшей над Россией до 1618 года.

Большинство историков XIX–XX вв. считают Смуту результатом 50-летнего правления царя Иоанна Грозного. Вот что написал об этом времени отнюдь не самый «зашоренный» советский ученый, Р.Г. Скрынников: «От эпидемий и голода умерли десятки тысяч человек. От рук опричников погибло 4000… Города были центрами средневековой цивилизации. Их население было малочисленным. Репрессии нанесли огромный ущерб городам… Вся мрачная затхлая атмосфера средневековья была проникнута культом насилия, пренебрежением к достоинству и жизни человека, пропитана всевозможными грубыми суевериями» (курсив мой. – В.М.). Видимо, историку кажется, что современная атмосфера, в которой население России сокращается каждый год на сотни тысяч (если не на миллион) человек, сплошь пропитана благовониями…

Однако был и другой взгляд на причины Смуты. «Великая беда (Смута) есть следствие законов Бориса Годунова, сделавших невольными крестьян», – писал в свое время Татищев. По мнению историка князя М.М. Щербатова, главной причиной возникновения Смуты была «политика Годунова».

Действительно, историки как бы забывают, что между смертью Ивана Грозного и началом Смуты прошло четырнадцатилетнее царствование Федора Иоанновича, сына Ивана Грозного и последнего Рюриковича на московском престоле и семилетнее правление царя Бориса Годунова. Более двух десятилетий, в течении которых страной, сначала фактически, а потом и де-юре, управлял Годунов. Обвинять Ивана Грозного в том, что Смута является результатом его правления, все равно что обвинять Сталина в Перестройке и гибели СССР. И тот и другой виноваты лишь в том, что при их правлении Русское государство стало настолько могущественным, что это вызвало крестовый поход против него всех ведущих государств и политических сил западного мира.

Если же трезво взглянуть на факты, то Смута – результат последовавшего после царствования Иоанна IV слома той социальной системы, которую на протяжении нескольких столетий возводили правившие Россией государи из династии Ивана Калиты.

К мысли о необходимости создания такой системы московские великие князья пришли в результате осмысления исторического опыта Киевской Руси и татаро-монгольского ига. Хотя попытки построить нечто подобное предпринимались и раньше, например великим князем Андреем Боголюбским, но они оказались преждевременны и безуспешны. Дело в том, что государственные и общественные реалии Киевской Руси не способствовали этому. Они в значительной мере отличались от того, что мы можем видеть в Московском государстве XV–XVI веков.

Карамзин отмечал европейский характер Киевской Руси. В Древнерусском государстве законодательство, образ жизни, даже одежда мало отличались от европейских. Платонов пишет о неустойчивости политического устройства Киевского княжества: постоянное перемещение князей с княжения на княжение, широкое распространение вечевой системы, ограничивающей княжескую власть, обширное частное землевладение, широкое распространение рабства – все это препятствовало установлению самодержавия.

Велика была и степень нравственного падения русского народа в XII–XIII вв. Об этом свидетельствует то, что во внешней торговле домонгольской Руси среди экспортируемых товаров на втором месте после мехов стояли рабы – не только пленные кочевники, но и русские единоплеменники и единоверцы.

Все это привело Киевское государство к неожиданному концу еще за век до того, как оно подверглось татарскому погрому. Никто как-то особо и не задумывается о том, почему великие князья Юрий Долгорукий и Андрей Боголюбский перенесли на север центр политической и государственной жизни. А ведь летописец указывает на катастрофическое запустение Южной Руси. В Чернигове – втором по величине городе Киевского государства – сообщает летопись, «остались лишь княжеские псари да пришлые половцы». В чем же дело? Странным образом, в середине XII века, население Южной Руси разделилось на две части. Одна, меньшая, переселилась в близлежащие районы Южной Польши, а вторая – на северо-восток, в междуречье Оки и Волги. Два века спустя потомки ушедших в Польшу вернулись на запустевшие земли Приднепровья. Так появились малороссы. Ушедшие на север остались среди болот и лесов Владимиро-Суздальской Руси, ассимилировали коренастых и рыжих угро-финнов и создали Московскую Русь. Так появились великороссы. Эти процессы шли во время татаро-монгольского ига и закончились к моменту его падения. По мнению современников, татарское иго было дано Богом как горькое лекарство для вразумления русского народа и исправления его путей.

Принципы, на которых создавалось Московское государство, заметно отличались от тех, на которых была основана Киевская Русь. Часто историки, страдающие русофобией, называют Россию азиатской страной, но, не в силах объяснить конкретно, в чем же заключается наша азиатчина, начинают что-то плести о дураках и дорогах. Дело, конечно, не в этих двух бедах нашей страны, а в социально-политической системе Московского государства.

Если искать аналогии с Московским государством, то надо обратиться к древности, к азиатской древности библейских времен. Его основополагающие принципы были те же, что в архаических государствах: Ассирии, Египте, ветхозаветном Израиле до его вавилонского плена и даже доколумбовых государствах Центральной и Южной Америки – ацтеков и инков. Это сословность, государственная собственность на землю и сакральность верховной власти.

Нет сомнения, что московские государи, приступая к строительству своего государства, уже имели определенный план, и неуклонно выполняли его, передавая эстафету от отца к сыну на протяжении столетий. Его важной составной частью было построение справедливого, сословного общества, просвещенного христианским учением. Именно в XV–XVI веках Московская Русь была наиболее близка к достижению этого идеала.

Прав был Татищев. Пагубные изменения в государстве и обществе произошли не при Иоанне Грозном, а во время правления Бориса Годунова. Именно Годунов попытался основать новую династию и для этого стал искать опору не в обществе в целом, а в одном сословии, наиболее близком и полезном ему – в дворянстве. Для аристократии, князей и боярства, он был до конца дней чужим. Они не приняли его, и, в конечном счете, привели к гибели. Крестьяне, в виду своей политической и военной слабости, мало могли быть ему полезны. И лишь дворянское сословие – основная воинская сила государства, видевшая к тому же в Годунове «своего» царя – из дворян – оказало ему поддержку. Но эта поддержка дорого обошлась и государству, и самому правителю.

Когда пришло время расплачиваться с дворянством, Годунов так реформировал налоговую систему и перераспределил государственные тяготы, что разрушил всю веками создаваемую систему сословного социального мира, основанного, прежде всего, на понятии справедливости. Подати только за первую половину правления Годунова выросли в полтора раза, а годовые проценты на ссуды – в 10 раз (!). Это объясняет, почему во время правления Бориса Годунова случилось невозможное прежде: выступление народа против центральной власти, против царя.

Борис снял тяготы с плеч дворянина и большую их часть перебросил на спину пахарю, а остальное – столь нелюбимому им боярскому племени. Но он сделал худшее – он разрушил веру в справедливость и правду на земле, разрушил «общее дело» всех православных христиан. И государство стало медленно, но неуклонно разрушаться, сползать в трясину Смуты – сначала духовной, а затем и политической.

Одним из годуновских деяний, потрясших народную душу, стало введение крепостного права. Прикрепление к земле вызвало бегство крестьян на окраины государства, что, в свою очередь, привело к нехватке рабочих рук в центре. Чтобы разрешить данную проблему, Борис разрешил кабалить, то есть, обращать в рабство вольных слуг, служащих по найму. Достаточно было проработать несколько часов на хозяина, чтобы превратиться в его раба. Недовольство этой системой вызвало необходимость создать ей некий «противовес», и Годунов приказал не только поощрять доносительство, но и награждать доносчиков имуществом жертвы.

Все эти изменения никак не способствовали социальному миру в стране. Они превратили более-менее мирно уживавшиеся прежде сословия во враждебные друг другу классы. Большинство «деяний» Годунова были вызваны не потребностями государства, а текущими задачами, вернее, одной, самой важной для него задачей – удержаться у власти, укрепить свою династию. В своих действиях он шел на поводу обстоятельств.

Годуновские реформы стали началом конца Московского государства. Пресечение династии Калиты привело к тому, что некому было поддерживать систему сословного равновесия. На вершине власти была утеряна сама идея сословного общества.

A.C. Пушкин считал, что «Борис Годунов погиб потому, что от него отвернулся собственный народ. Крестьяне не простили ему отмены старинного Юрьева дня, ограждавшего их свободу» (Р.Г. Скрынников).

Огромную роль в том, что Годунов проиграл сначала информационную, а затем и «горячую» войну своим противникам, сыграли не только проводимые им трансформации общественного устройства Московского царства, но и то, что подданные так и не стали в массе воспринимать его как легитимного («урожденного») царя. Противники Годунова в московском политическом истеблишменте организовали против него заговор. А удар, нанесенный по престижу Годунова голодом и неспособностью царской администрации с этим голодом справиться, окончательно подорвал позиции новой династии. Смута – не столько интервенция, сколько гражданская война – стала неизбежностью. И она не закончилась до тех пор, пока силы, ее развязавшие, не добились своих целей, главной среди которых был захват престола.

Глава 1

Федор Иванович

ЗАБЫТЫЙ ЦАРЬ

В марте 1584 года умер первый русский царь Иоанн Грозный, отравленный кем-то из придворных, подкупленных иезуитами. Точно так же, немного ранее, осенью 1581 года – от ядовитого зелья – умер старший сын и наследник Ивана IV, царевич Иван Иванович.

Нет никаких документальных подтверждений того, что царевич Иван пал от руки своего отца, зато исследования останков царской семьи неопровержимо подтверждают, что сам царь и все его ближайшие родственники были отравлены[2].

В останках царя Иоанна Грозного и его сына Ивана содержание ртути превышает предельно допустимую концентрацию в 32 раза! Естественное содержание ртути составляет в печени не более 0,02 мг, в почках – 0,04 мг, а мышьяка – до 0,07 мг и 0,08 мг соответственно. В останках Ивана IV было обнаружено 1,33 мг ртути и 0,15 мг мышьяка. Таким образом, по ртути превышение ПДК в 32 раза, а по мышьяку – в 1,8 раз.

Следы отравления царевича Ивана тоже просто нельзя не заметить. В останках царевича ртути нашли ровно столько же, сколько и в останках царя Иоанна, а мышьяка почти в два раза больше, чем у отца – 0,26 мг.

В первую очередь, такое совпадение может свидетельствовать о том, что царя и царевича начали травить одновременно. Одним ядом. И возможно, один человек. Кто?

После смерти царя Иоанна в Москве восстал народ. Восставшие требовали покарать ближнего свойственника Бориса Годунова, боярина Богдана Бельского, который, как сообщает Татищев, «извел царя Иоанна Васильевича и хочет умертвить царя Феодора». О Бельском – отравителе царя – писал Исаак Масса.

На престол вступил Федор Иванович, третий сын Ивана Грозного от его первой жены, Анастасии Романовой[3]. Его правление длилось 14 лет, было наполнено многими важными событиями, но и историки, и публицисты о нем вспоминают не часто. Иностранцы (а вслед за ними и российский исторический истеблишмент XIX–XX веков) считали царя Федора «слабоумным» за его полное равнодушие к власти и повышенную религиозность. Английский торговый агент Джером Горсей сообщал о Федоре Ивановиче, что тот «прост умом». Французский наемник на русской службе Жак Маржерет писал несколько резче: «…власть унаследовал Федор, государь весьма простоватый, который часто забавлялся, звоня в колокола, или большую часть времени проводил в церкви». Наиболее развернутая характеристика русского государя принадлежит перу Д. Флетчера, английского дипломата. В частности, он пишет: «Теперешний царь (по имени Феодор Иванович) относительно своей наружности: росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водяной; нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется. Что касается до других свойств его, то он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен. Кроме того, что он молится дома, ходит он обыкновенно каждую неделю на богомолье в какой-нибудь из ближних монастырей».

Эти три высказывания сделаны иностранцами, у которых не было оснований относиться к Федору Ивановичу с особенной приязнью или, напротив, с ненавистью. Из их слов видно общее мнение: русский монарх «прост» и не блещет интеллектом, но это добрый, спокойный и благочестивый человек.

Царь Федор Иванович

К сожалению, вот уже несколько поколений отечественных историков и публицистов большей частью опираются в своих выводах не на эти свидетельства, а на другие, гораздо более радикальные. Их цитируют намного чаще. Без конца приводится фраза из шведского источника, согласно которой Федор Иванович – помешанный, а собственные подданные величают его «русским словом durak». Кто, когда и за что обозвал так государя, остается за пределами этого высказывания, то есть оно бесконтекстно. Другая излюбленная фраза из того же ряда принадлежит польскому посланнику Сапеге, который счел, что у Федора Ивановича вовсе нет рассудка. Наверное, имеет смысл напомнить, что и польско-литовское государство, и шведское находились тогда в натянутых отношениях с Россией, а конфликт со шведами в конечном итоге был решен оружием. Ни у поляков, ни у шведов не было ни малейших причин испытывать сколько-нибудь добрые чувства к русскому царю. В государственной летописи сохранилось описание начальных дней царствования этого государя. Нигде не видно никаких признаков слабоумного поведения – напротив, когда проходил обряд венчания на царство, Федор Иванович дважды публично выступал с речами, утверждая свое желание повторить эту церемонию, впервые введенную при его отце. Конечно, сейчас трудно судить, сколь точно передано летописцем содержание монарших речей. Но сам факт их произнесения никаких сомнений не вызывает: англичанин Горсей, беспристрастный свидетель происходящего, тоже пишет о том, что царь прилюдно держал речь[4].

Дьяк Иван Тимофеев дает Феодору Ивановичу такую оценку: «Своими молитвами царь мой сохранил землю невредимой от вражеских козней. Он был по природе кроток, ко всем очень милостив и непорочен, и, подобно Иову, на всех путях своих охранял себя от всякой злой вещи, более всего любя благочестие, церковное благолепие и, после священных иереев, монашеский чин и даже меньших во Христе братьев, ублажаемых в Евангелии самим Господом. Просто сказать, – он всего себя предал Христу и все время своего святого и преподобного царствования, не любя крови, как инок проводил в посте, в молитвах и мольбах с коленопреклонением – днем и ночью, всю жизнь изнуряя себя духовными подвигами»[5].

Федор I Иванович. Реконструкция М.М. Герасимова

И в завещании Ивана Грозного 1572 года оба брата – Иван и Федор – представлены одинаково дееспособными, и разница между ними была лишь в старшинстве. Младший сын Федор получал по данному завещанию отца удел с 14 городами, главным из которых был Суздаль. Предсмертное завещание Ивана Грозного до нас не дошло. Оно лишь упоминается в описи Посольского приказа 1614 года. В этой духовной грамоте также ничего не говорится о слабоумии и недееспособности Федора Ивановича, а лишь то, что после смерти старшего сына Ивана Ивановича Иван IV сделал Федора своим наследником, а младшему Дмитрию отвел в удел город Углич.

Так что говорить о «слабоумии» царя Федора Ивановича никаких оснований, кроме субъективного мнения некоторых иностранных «гостей» Москвы нет.

Историческая справка

Феодор I Иванович прозванный Блаженным[6] (11 мая 1557; Москва – 7 января 1598, Москва) – царь всея Руси и великий князь Московский с 18 марта 1584 года, третий сын Ивана IV Грозного и царицы Анастасии Романовны, последний представитель московской ветви династии Рюриковичей.

По словам иноземцев на русской службе Таубе и Крузе, Федор Иванович должен был стать наследником опричной половины Русского царства (что, впрочем, весьма сомнительно, так как опричная территория не была постоянной, а в завещаниях Ивана Грозного ничего о таких намерениях не сообщается). Участвовал в Ливонском походе осенью 1572 года. Числился кандидатом на польский престол в 1573, 1576 и 1577 годах. Женился в 1580 году на Ирине Федоровне Годуновой.

По словам самого Ивана Грозного, Федор был «постник и молчальник, более для кельи, нежели для власти державной рожденный», ему при жизни приписывали дар прорицания, От брака с Ириной Федоровной Годуновой имел дочь (1592), Феодосию, которая, по свидетельству патриарха Иова прожила четыре года (по другим данным – всего 9 месяцев). В конце 1597 года царь смертельно заболел и 7 января 1598 года в час утра скончался. На нем пресеклась московская линия династии Рюриковичей (потомство Ивана I Калиты).

Большинство историков считают, что Федор был не способен к государственной деятельности, принимал мало участия в управлении государством, находясь под опекой сначала совета вельмож, затем своего шурина Бориса Федоровича Годунова, который с 1587 года был фактически единоличным правителем государства, а после смерти Федора стал его преемником. «Федор царствовал, Борис управлял – это знали все и на Руси, и за границей».

В то же время известно, что государственные дела он обсуждал с боярами в Переднем покое, а особо щекотливые вопросы решал со своими приближенными в личном кабинете – то есть, государственными делами все же занимался.

При Федоре Ивановиче зодчим Ф. Конем были возведены стены и башни Белого города, пушечным литейщиком Андреем Чоховым была отлита знаменитая Царь-пушка. В 1589 году учреждено патриаршество (первым патриархом стал Иов, ставленник Бориса Годунова). В период правления Федора Ивановича было начато строительство города Архангельска (1585), столицы Западной Сибири Тобольска (1587), заложены каменные укрепления Смоленска (1596). Была принята присяга на подданство от царя Иверского (Грузия) Александра. Во время Русско-шведской войны 1590–1595 годов возвращены России города Ям, Ивангород, Копорье, Корелы.

Умер в Москве в январе 1598 года. Тело его погребено в московском Архангельском соборе.

Портрет Исаака Массы работы Франса Халса, 1626 г.

Патриарх Иов писал: «Когда же благочестивый царь и великий князь всея Руси Федор Иванович достиг меры возраста зрелого мужа, сорока одного года, приключилась ему тяжкая болезнь, в которой он пребыл немалое время…»[7]

Бориса Годунова называют главным виновником смерти царя. Исаак Масса[8] пишет: «Федор Иванович внезапно заболел и умер 5 января 1598 года. Я твердо убежден в том, что Борис ускорил его смерть при содействии и по просьбе своей жены, желавшей скорее стать царицей, и многие москвичи разделяют мое мнение».

Григорий Котошихин писал в своем сочинении: «Той же боярин [Борис Годунов], правивше государством неединолетно, обогатился зело. Проклятый же и лукавый сотана, искони ненавидяй рода человеча, возмути его разум, всем бо имением, богатством и честию исполнен, но еще несовершенно удовлетворен, понеж житие и власть имеяй царскую, славою же несть. И дияволим научением мыслил той боярин учинитись царем…»

«Некоторые сказывают, якобы царица[9], думая, что оный брат ее причиной смерти был государя царя Феодора Иоанновича, до смерти видеть его не хотела»[10].

Иван Тимофеев, говоря о смерти Федора Ивановича, прямо указывает на его убийцу: «Некоторые говорят, что лета жизни этого живущего свято в преподобии и правде царя, положенные ему Богом, не достигли еще конечного предела – смерти, когда незлобивая его душа вышла из чистого тела; и не просто это случилось, а каким-то образом своим злым умыслом виновен в его смерти был тот же злой властолюбец и завистник его царства [Борис Годунов], судя по всем обличающим его делам, так как он был убийца и младшего брата [Дмитрия Углического] этого царя. Это известно не только всем людям, но небу и земле. Бог по своему смотрению попустил это и потерпел предшествующее [убийство], а он рассудил в себе [совершить второе убийство], надеясь на наше молчание, допущенное из-за страха пред ним при явном убийстве брата того [Федора], царевича Димитрия. Так и случилось. Знал он, знал, что нет мужества ни у кого и что не было тогда, как и теперь, «крепкого во Израиле» от головы и до ног, от величайших и до простых, так как и благороднейшие тогда все онемели, одинаково допуская его сделать это, и были безгласны, как рыбы, – как говорится: «если кто не остановлен в первом, безбоязненно устремляется и ко второму», – как он и поступил»[11].

В «Истории Государства Российского» Карамзин приводит выписки из летописей: «Глаголют же неции, яко прият смерть государь царь от Борисова злохитоства, от смертоноснаго зелия».

Действительно, при вскрытии гробницы «зелия» в останках царя Федора обнаружено более чем достаточно для летального исхода: содержание мышьяка превышает норму в 10 раз (0,8 мг при норме 0,08 мг).

Если учесть, что мышьяк действует быстро, при больших дозах – практически мгновенно, а ртуть ведет к постепенному отравлению организма, то из приведенных выше цифр можно сделать вывод: когда цареубийцам нечего было опасаться, они использовали мышьяк. Так было во время детских лет царя Иоанна. Его мать, Великую княгиню Елену, отравили мышьяком, так как высокопоставленным преступникам не угрожало серьезное расследование: ее муж, великий князь Василий III, отец царя Ивана, умер за пять лет до этого, а сам Иван Васильевич был слишком мал – в момент смерти матери ему исполнилось всего 8 лет.

Таким же образом – с помощью мышьяка – расправились и с царем Федором Ивановичем. Когда его отравили в 1597 году, из близких родственников у него оставались только жена – Ирина Годунова, и ее брат – правитель Борис Годунов. И если Годунову удалось еще при жизни царя Феодора скрыть от него правду о смерти царевича Дмитрия в Угличе, то уж теперь-то расследовать преступления Годунова было просто некому. Если его сестра-царица что-то и подозревала, то промолчала.

До мертвого царя уже никому не было дела. Бояре, занятые дележом государева наследства, не сумели (или не захотели) похоронить последнего из династии Калиты с полагающимися ему почестями. Даже саркофаг был изготовлен небрежно. Мастер-резчик в слове «благочестивый» допустил грубую ошибку и вырезал вместо буквы «б» букву «г». Так один из благочестивейших московских царей, посвятивший свою жизнь посту и молитве, был после смерти назван «глагочестивым». И никто не удосужился проверить саркофаг, исправить ошибку. Видимо, оказалось недосуг за спорами о том, кому быть царем…

Но если не та буква еще может быть признана, с грехом пополам, «ошибкой», то полным неуважением выглядит то, что в гробнице был установлен неприлично простой для царственной особы сосуд-кубок для святого миро[12]. А ведь проследить за этим была не только государственная обязанность, но и родственный долг Бориса Годунова.

Надо признать, что никто из претендентов на трон – ни Шуйские, ни Романовы, ни, тем более, Годунов, – не горели желанием выяснить причины смерти царя Федора Ивановича. А ведь смерть бездетного царя означала, что династический кризис неизбежен. Начало избирательной компании новой династии стало и началом Смуты.

Глава 2

Царь Борис

НЕПРИЗНАННЫЙ САМОДЕРЖЕЦ

У стен величественного Успенского собора Троице-Сергиевой лавры, построенного стараниями Ивана Грозного и его сына Федора, в скромной усыпальнице покоятся останки несчастного семейства Годуновых, так дорого заплативших за немногие годы высшей власти. Здесь находится и прах царя Бориса – одного из самых загадочных правителей России. Дата рождения, национальность, степень образованности, карьера и сама смерть – все покрыто таинственным покровом, сквозь который напрасно тщатся проникнуть исследователи старины. С юности за будущим царем тянулся след ядовитых слухов. Наверно, не было ни одного громкого политического преступления, в котором молва не обвиняла бы Годуновых. Одни историки решительно отметают все обвинения, возведенные за минувшие столетия на Бориса, и объявляют его мудрейшим и достойнейшим правителем, другие видят в нем исчадье ада, способное на все ради престола. Борьба мнений идет с переменным успехом и едва ли когда-нибудь прекратится. И все же, победа в этом споре уже одержана, но не историком, а поэтом. Каждый, кто знаком с пушкинским «Годуновым», навсегда останется под обаянием этого гениального произведения. Однако исторические факты не всегда укладываются в рамки художественного произведения.

Усыпальница Годуновых в Троице-Сергиевой лавре

Борис родился в семье небогатого вяземского помещика на переломе XVI века. Наиболее достоверной датой считается 1552 год. Это был знаменательный год: год взятия Казани, начало наступления Руси на Восток, время создания Российской империи в той форме, какая была присуща нашему государству на протяжении последующих трех с половиной веков. Мнение о татарских корнях Годунова опиралось на «Сказание о Чете», в котором родоначальником рода Годуновых назван Чет-мурза, выехавший на Русь из Орды еще при Иване Калите. Но, по мнению Р.Г. Скрынникова, этот документ создан для «подтверждения» княжеского происхождения Бориса и не заслуживает доверия. Предком будущего царя был костромской вотчинник XIV века Дмитрий Зерно. От него произошли Годуновы, Вельяминовы и Сабуровы. Они служили Дмитрию Донскому, Василию I, Василию II. Однако на протяжении двух веков Годуновы и Вельяминовы превратились в мелких помещиков, тогда как Сабуровы продолжали пользоваться известностью. Соломонида Сабурова была супругой Великого князя Василия III, Евдокия Сабурова вышла замуж за царевича Ивана, сына Ивана IV. Так что, теоретически, Годуновы имели с царствующим домом неплохие родственные связи. В возрасте семи лет Борис осиротел и вместе с сестрой и братом был принят в семью дяди, Дмитрия Ивановича.

Звезда Годуновых взошла в 1565 г. Царь Иоанн Грозный искал верных людей и Дмитрий Годунов, благополучно пройдя отборочную комиссию, стал опричником «первого призыва». Он, в прямом смысле слова, пришелся ко двору и играл там не последнюю роль. Благодаря покровительству дяди, Борис и его сестра Ирина воспитывались в царских палатах, играли с детьми царя.

Когда Дмитрий Годунов попал во дворец, все первые места были уже заняты. Во главе опричного правительства стояли А. Басманов, оружничий А. Вяземский, постельничий В. Наумов и ясельничий П. Зайцев. Но Годуновым везло: умер Василий Наумов и Годунов-дядя занял освободившийся пост начальника Постельного приказа. Теоретически он должен был заботиться о царском обиходе, но на практике в его обязанности входило обеспечение безопасности государя и его семьи. Теперь в ведении Дмитрия Годунова находились многочисленные слуги и внутренняя стража дворца, а на ночь постельничий ложился в одной комнате с царем. Не удивительно, что сразу по достижении совершеннолетия Борис получил свой первый придворный чин – стряпчего. В обязанности будущего правителя входило подавать и принимать одежду, когда царь переодевался, а в ночное время дежурить в дворцовых сенях. Трудно сказать, какие мысли бродили в голове у 15-летнего подростка, когда он держал в руках драгоценные царские наряды. Не тогда ли и зародилось его болезненное честолюбие, отмечаемое всеми современниками?

Вскоре молодой стряпчий становится зятем знаменитого Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского[13] (известного больше под прозвищем Малюты). Некоторые историки считают, что шеф опричной контрразведки искал покровительства постельничего, но, скорее всего, Годуновы были заинтересованы в нем не меньше. Дядя с племянником готовились к тяжелым политическим битвам и нуждались в сильных союзниках. В течение нескольких последующих лет положение Годуновых сильно укрепилось. Летом 1570 г. были казнены замешанные в новгородской измене А. Вяземский и А. Басманов. Из старого опричного руководства на плаву остались Годуновы и Скуратовы-Бельские. А осенью 1571 г. состоялась двойная свадьба. Царевич Иван женился на Евдокии Сабуровой и род Годуновых вновь породнился с царским домом. Сам Грозный царь взял в жены Марфу Собакину. Свахами царицы были жена Бориса Мария Скуратова и его теща, а сам Борис и Скуратов-Бельский стали дружками царской невесты. Однако нити, связавшие семью Годуновых с престолом, оборвались неожиданно быстро: через две недели после свадьбы царица Марфа умерла, а через год оказалась в монастыре и царевна. Труды Годуновых пропали втуне. К тому же геройски погиб на войне тесть Бориса, Малюта. Но неудачи не сломили Годуновых. Они уже разрабатывали новые планы, не уступающие по широте размаха предыдущим. Царь решил женить младшего сына Федора. Царевной стала Ирина, сестра Бориса.

Примерно в это же время Иван Грозный распустил опричнину и заменил ее так называемым «Двором». Новое правительство возглавили Василий Колычев и Борис Тулупов. Дмитрий Годунов получил повышение по службе – думный чин окольничего. Но такая расстановка сил не удовлетворила честолюбие царских родственников, рассчитывавших на большее. Годуновы посчитали себя достаточно сильными для открытой схватки и начали местнический спор с боярами, заступившими им путь к власти. Предмет спора для тех времен был очень серьезен: от того, кто займет более высокую должность, зависела не только личная карьера боярина, но и служебный успех всего рода на многие десятилетия вперед. Никогда уже потомки проигравшего не смогли бы подняться по служебной лестнице выше, чем потомки победителя. В свою очередь, на победу в споре мог рассчитывать только тот, чьи предки хотя бы раз имели в подчинении кого-либо из предков соперника. Необоснованные претензии на чужое служебное место карались весьма строго. Борьба шла буквально не на жизнь, а на смерть. Противники Годуновых были выданы им головой и казнены. Вотчины местничавшегося с Годуновым князя Тулупова достались победителю в виде трофеев, а место на политическом Олимпе занял триумвират Годуновых – Бельских – Нагих. Они не успокоились, пока не смели всех своих политических противников. Дмитрий Годунов получил боярский чин, не полагавшийся ему по худородству, Борис Годунов – думный чин кравчего, а его свояк Богдан Бельский стал оружничим. Это правительство оставалось у власти почти 10 лет – до самой смерти царя.

В ноябре 1581 г. погиб царевич Иван. Рассказ о том, как Грозный царь убил своего сына, давно стал хрестоматийной историей. Однако современные исследователи уже не столь уверены в причинах смерти царевича. Р.Г. Скрынников пишет, что наряду с побоями, здоровье Ивана пострадало от нервного потрясения. Историк церкви митрополит Иоанн (Снычев) вообще утверждал, что смерть царевича была естественной. Об этом же упоминают и некоторые современники, например, служивший в охране Бориса Годунова наемник Жак Маржерет. Однако известно, что содержание ртути и мышьяка в останках царевича во много раз превосходит ПДК, что свидетельствует об отравлении. Как бы то ни было, смерть наследника престола оказалась исключительно выгодной клану Годуновых. Более того, народная молва обвинила в этой смерти их. Причиной этих слухов послужила перемена в отношениях между Грозным и Борисом: царь стал все чаще проявлять к недавнему любимцу недоверие и неприязнь.

Еще при жизни старшего сына Ивана Грозный выделил Федору огромный удел, превосходящий по размеру любое европейское государство. Заботу о благочестивом Федоре, которого подданные считали блаженным, царь поручил Годуновым. Работа была почетная и несложная, оставлявшая много времени для совершенствования тактики придворных интриг. К тому же, Годуновы сдружились с Федором и приобрели на него огромное влияние. Пока был жив царевич Иван, Грозного это вполне устраивало. Смерть старшего сына все изменила. Федор стал наследником престола, и близкие ему Годуновы слишком усилились. У Федора и Ирины не было детей, да и здоровье нового наследника внушало опасения. Это грозило пресечением династии. В таких обстоятельствах царь потребовал от сына развода и заключения Ирины Годуновой в монастырь. Но Федор, любивший жену и не желая нарушать церковных установлений, запрещающих развод, воспротивился воле отца. Стоит ли говорить, что и Годуновы всеми силами старались не допустить удаления царевны Ирины. Это вызвало гнев царя, но, вопреки приписываемой ему жестокости, привело лишь к еще большему охлаждению между Иоанном и Борисом. Царь заменил Годунова другим любимцем – Богданом Бельским[14].

Позиции Бориса поколебало не удаление от трона, а рождение у царя еще одного сына – царевича Дмитрия. Через полгода Грозный слег от «горячки». В течение десяти дней положение царя то улучшалось, то ухудшалось, пока не наступила странная смерть… в присутствии Бориса Годунова. Народ приписал смерть Ивана Грозного отраве, положенной в лекарство рукой то ли Годунова, то ли Бельского, которые совместно подхватили выпавшую из царских рук власть. В сопровождении неожиданно появившейся свиты и охраны, такой многочисленной, что, по словам Дж. Горсея, «странно было это видеть», Годунов и Бельский привели к присяге знать, опечатали казну, расставили на кремлевских стенах верные им отряды. Уже через шесть часов все было в их руках.

Царь Иван IV завещал группе бояр заботиться о царе Федоре и государстве. Долгое время считалось аксиомой членство Годунова в этом своеобразном опекунском совете. Но Р.Г. Скрынникову удалось убедительно доказать, что в царском завещании упоминались четверо опекунов: Иван Мстиславский, Иван Шуйский, дядя царя Никита Романов-Юрьев[15] и любимец Грозного Богдан Бельский. Годунов не вошел в четверку сильнейших, более того, не получил никакой должности. Почти достигнутая власть ускользала из рук. По свидетельству австрийского посла, такой оборот дел очень задел Бориса в душе. Мириться с создавшимся положением он не собирался.

Уже в ночь смерти Ивана Грозного началась смута. В Кремле схватили Нагих, родственников царевича Дмитрия по матери. В городе ввели военное положение, прошли массовые аресты. Многочисленная толпа посадских людей волновалась у закрытых кремлевских ворот. Одни кричали, что Бельский, отравив царя Ивана, злоумышляет на Федора и хочет посадить на престол Годунова; другие – что бояре побивают Годуновых; третьи – что Годуновы решили извести всех бояр. Когда в толпе появились служилые дворяне со своими боевыми холопами, дело приняло серьезный оборот. Восставшие захватили пушки и повернули их на Спасские ворота. В схватке погибло 20 человек, и около 100 было ранено. Правительство пошло на переговоры. Но среди бояр не было единства: Мстиславский, Романов и Шуйский поддержали казначея П. Головина в борьбе с Б. Бельским, за которым стояли Годуновы и Щелкаловы – «новые русские» XVI века, пробившиеся на вершину власти при Грозном. Результат оказался плачевным для Бельского: сам он был сослан в почетную ссылку, а царевич Дмитрий и Нагие отправились в Углич.

Неизвестно, что произошло в течение трех следующих недель, но Борис совершил головокружительный прыжок к высшему в России придворному званию конюшего. Этот чин делал его главой Боярской Думы. Но, главное, по неписаному закону, в случае прекращения царствующей династии Годунову принадлежала власть в период междуцарствия и решающее слово при выборе нового царя.

Во время венчания на царство Федора Ивановича новоиспеченный конюший стоял рядом с царем, и утомившийся Федор отдал Борису «подержать» знак верховной власти – тяжелый золотой шар-державу. Это произвело на присутствующих неизгладимое впечатление.

Вскоре всеми делами в стране заправляли Никита Романов, Борис Годунов и дьяк Щелкалов. Их худородство действовало на князей-Рюриковичей как красная тряпка на быка. Столкновение было неизбежно. Борьба развернулась за контроль над министерством финансов – Казенным приказом. Казначей Петр Головин, победитель Богдана Бельского, только и ждал случая разделаться с ненавистными выскочками. Борис нанес ему упреждающий удар: поднял на заседании правительства вопрос о ревизии казны. Ход оказался беспроигрышный. Хищения были так велики, что Петра суд приговорил к смерти, а его брата Владимира – к ссылке и конфискации имущества. Это настолько ухудшило позиции представителей аристократии в правительстве, что Никита Романов осмелился выступить против Ивана Мстиславского. Схватка закончилась для Мстиславского монастырской кельей, а для Романова – перенапряжением и тяжелым смертельным недугом. Власть же досталась Годунову и его союзникам, братьям Щелкаловым.

Однако царь Федор имел слабое здоровье и часто болел. Его смерть означала для Годунова в лучшем случае конец политической карьеры, а в худшем – гибель. Стремясь застраховаться от подобного поворота событий, Борис вступил в тайные переговоры с правительством Священной Римской империи и предложил, в случае смерти Федора, заключить брак между гипотетической вдовой, царицей Ириной и австрийским принцем. Интрига стала известна в Москве. Говорили, что царь, узнав о том, что шурин просватал его жену, поколотил Бориса посохом. Годунов был в панике и готовился к самому худшему. Он пожертвовал в Троице-Сергиев монастырь 1000 рублей (более 50 кг золота в современных ценах) и в то же время обратился к английскому правительству с просьбой о предоставлении политического убежища.

И было чего опасаться. К весне 1586 года уже вся столица говорила о том, что Годуновы при живом царе выдают замуж царицу, хотят посадить на российский престол австрийского католика и убежать к английским протестантам. Подозрительная смерть народного любимца Никиты Романова накалила обстановку до предела. В мае Москва поднялась. Толпы посадских людей ворвались в Кремль, требуя выдачи Годуновых, чтобы побить их «всех разом» камнями. Борис пошел на поклон к Шуйским, стоявшим за спиною восставших. Князь Иван Шуйский, последний из оставшихся в столице четырех бояр, назначенных Грозным в помощь своему сыну, уже видел себя хозяином положения. Не желая вмешивать плебс в свои боярские дела, он уговорил народ покинуть Кремль. Это была его роковая ошибка.

Годуновы оправились быстро. Уже в ночь после бунта вожди мятежников были схвачены и бесследно исчезли. Обеспокоенные Шуйские решили нанести Годуновым решительный удар: они подали царю челобитную с просьбой о разводе с Ириной Годуновой. Под прошением подписались многие бояре и московские купцы. Но если уж сам Иван Грозный не преуспел в этом, то Шуйский и подавно потерпел неудачу. Царь Федор был в гневе. Воспользовавшись его недовольством, Годуновы обвинили Шуйских, быть может, не без основания, в государственной измене. Шуйским грозил суд и тогда они, в отчаянье, решились на крайнюю меру и предприняли неудачную попытку взять штурмом двор Годуновых. На поле боя полегло 800 человек. После этого последовали многочисленные аресты и казни сторонников Шуйских. Сам Иван Шуйский был сослан в монастырь и вскоре удушен, его братья попали в тюрьму и, по крайней мере, один из них, Андрей, так же был умерщвлен. Среди схваченных сторонников Шуйских был насильно постриженный в монахи Аверкий Палицын, знаменитый впоследствии келарь Троице-Сергиева монастыря и летописец Смутного времени. Митрополит Дионисий, сторонник Шуйских, обличал перед Федором «беззакония Годунова» и пострадал за это: был лишен сана и сослан в Новгород.

15 мая 1591 года в Угличе погиб царевич Дмитрий.

Ничто после смерти Дмитрия уже закрывало Борису дорогу к власти. В июле 1591 года Крымская орда, совершая свой последний набег на столицу, была разбита и бежала от стен Москвы, и Борис не преминул этим воспользоваться. Хотя Годунов ничем не отличился на поле боя (а по некоторым данным и вовсе на нем не появлялся: «…полки русские завязали большое сражение с нечестивыми и целый день непрестанно бились в различных местах поблизости от стольного града Москвы. Сам же искусный правитель и непобедимый воин Борис Федорович с прочими силами и множеством огнестрельных орудий оставался в тот день в упомянутом укрепленном обозе»[16]), он получил многочисленные награды и присоединил к званию конюшего титул «царского слуги» – наиболее почетный и очень редко присваиваемый за исключительные заслуги. Но этого ему было мало, и вскоре Борис наградил себя еще одним, неслыханным и невозможным при живом самодержце титулом: правителя государства. Теперь Годунова официально величали «царским шурином и правителем, слугой и конюшим боярином и дворовым воеводой и содержателем великих государств – царства Казанского и Астраханского».

Как метко заметил Р.Г. Скрынников, смысл этих титулов был понятен всем: Годунов объявил себя единоличным правителем государства и сам царь находился у него в полном подчинении. Боярская Дума заполнялась родней правителя, он контролировал все важнейшие ведомства и посты в государстве. За несколько лет Борис превратился в самого богатого человека России: его владения приносили до 100 000 рублей ежегодно, что составляло 10 % от государственного дохода. Он мог выставить в поле до 100 000 бойцов. Приняв самое активное участие в учреждении патриаршества и возведя в патриарший сан близкого ему митрополита Иова[17], Борис заручился поддержкой высшей церковной иерархии. Чувствуя за спиной церковь, деньги и оружие, Годунов был готов сделать последний шаг к трону.

Царь Федор Иоаннович надевает на Бориса Годунова золотую цепь. А. Кившенко.

6 января 1598 года умер царь Федор, не оставив ни наследника, ни завещания. Были слухи, будто царь назвал в качестве преемника Федора Романова, одного из своих двоюродных братьев: «Поскольку царь не имел детей, встал вопрос о наследовании престола. Дошедшие до нас сведения об этом сбивчивы. По некоторым сказаниям, когда бояре приступили с вопросом, кому царствовать после него, то он передал скипетр своему двоюродному брату Федору Никитичу Романову, но тот отказался и вручил скипетр следующему брату Александру; тот, в свою очередь, передал его третьему брату Ивану, а от Ивана он был передан и четвертому Михаилу; Михаил тоже отказался и передал дальше. В конце концов, скипетр вернулся в руки царя. Тогда умирающий указал: «Возьми же его, кто хочет; я не в силах более держать»; в этот миг Борис Годунов протянул свою руку и взял его». Но, по другой версии, эта легенда была придумана значительно позже, чтобы обосновать права Романовых на престол.

Ирина Годунова. Скульптурная реконструкция по черепу

Официальная версия, исходившая от Годуновых, была такой: «Как значилось в утвержденной грамоте ранней редакции, Федор «учинил» после себя на троне жену Ирину, а Борису «приказал» царство и свою душу в придачу. Окончательная редакция той же грамоты гласила, что царь оставил «на государствах» супругу, а патриарха Иова и Бориса Годунова назначил своими душеприказчиками.

Наиболее достоверные источники повествуют, что патриарх тщетно напоминал Федору о необходимости назвать имя преемника. Царь отмалчивался и ссылался на волю Божью. Будущее жены его тревожило больше, чем будущее трона. По словам очевидцев, Федор наказал Ирине «принять иноческий образ» и закончить жизнь в монастыре»[18].

Патриарх Иов, сыгравший ключевую роль в избрании Годунова на царство и сам ставший в результате одной из первых высокопоставленных жертв Смутного времени, писал о событиях, случившихся после смерти Федора Ивановича прямо противоположное: «Начиная с самого великого князя Владимира, ни один самодержец Великой России не скончался бездетным, ныне же, когда божиим пречистым провидением благочестивый царь и великий князь всея Руси Федор Иванович отошел к Господу, из-за грехов всего христианского православного народа не осталось благородных отпрысков царского корня, и царь вручил свой скипетр законной супруге своей, благоверной царице и великой княгине всея Руси Ирине Федоровне… Искусный же правитель упомянутый Борис Федорович вскоре повелел боярам своей царской думы целовать животворный крест и присягнуть благочестивой царице по обычаям их царских величеств; у крестного целования был сам святейший патриарх со всем освященным собором»[19].

После смерти Федора бояре, опасаясь бедствий междуцарствия, решили присягнуть Ирине. Так они собирались воспрепятствовать вступлению на трон Бориса Годунова. «Преданный Борису Иов разослал по всем епархиям приказ целовать крест царице. Обнародованный в церквах пространный текст присяги вызвал общее недоумение. Подданных заставили принести клятву на верность патриарху Иову и православной вере, царице Ирине, правителю Борису и его детям. Под видом присяги церкви и царице правитель фактически потребовал присяги себе и своему наследнику… Испокон веку в православных церквах пели «многие лета царям и митрополитам». Патриарх Иов не постеснялся нарушить традицию и ввел богослужение в честь вдовы Федора. Летописцы сочли такое новшество неслыханным. «Первое богомолие [было] за нее, государыню, – записал один из них, – а преж того ни за которых цариц и великих княгинь Бога не молили ни в охтеньях[20], ни в многолетье». Иов старался утвердить взгляд на Ирину как на законную носительницу самодержавной власти. Но ревнители благочестия, и среди них дьяк Иван Тимофеев, заклеймили его старания, как «бесстыдство» и «нападение на святую церковь»[21].

Однако самостоятельное правление царицы не заладилось с первых дней. Уже через неделю после кончины мужа она объявила о решении постричься. В день ее отречения в Кремле собрался народ. Официальные источники позже писали, будто толпа, переполненная верноподданническими чувствами, слезно просила вдову остаться на царстве. Реальное настроение народа внушало тревогу властям. Исаак Масса подчеркивал, что отречение Годуновой носило вынужденный характер: «Простой народ, всегда в этой стране готовый к волнению, во множестве столпился около Кремля, шумел и вызывал царицу»[22]. «Дабы избежать великого несчастья и возмущения», Ирина вышла на Красное крыльцо и объявила о намерении постричься. Австриец Михаил Шиль пишет, что взяв слово после сестры, Борис заявил, что берет на себя управление государством, а князья и бояре будут ему помощниками[23].

Но взять трон с налету Годунову не удалось: знать и народ не захотели подчиниться самозванцу. По словам современника, все выражали возмущение «шайкой Годуновых».

Вокруг опустевшего трона завязалась ожесточенная борьба между Годуновыми, Мстиславскими, Шуйскими и Романовыми. Никто из них не имел достаточно сил для победы над соперниками, и к концу января все осознали необходимость созвать для избрания новой династии Земский собор.

«Тогда руководство Боярской думы и столичные чины взяли на себя инициативу созыва избирательного Земского собора. После кончины Федора, записал московский летописец, «града Москвы бояре и все воинство и всего царства Московского всякие люди от всех градов и весей збираху людей и посылаху к Москве на избрание царское». Показания современников подтверждают достоверность этого известия. Некий немецкий агент сообщал, что уже в конце января именитые бояре и духовные чины Пскова, Новгорода и других городов получили приказ немедленно ехать в столицу для избрания царя»[24]. Но не все депутаты смогли на него добраться: Борис выставил на дорогах заставы, пропускавшие в столицу только верных ему людей: «На воеводских должностях в провинции сидели многие известные недоброжелатели Бориса, и он не желал допустить их к участию в соборе. По словам псковского очевидца, Годунов приказал перекрыть дороги в столицу и задержать всех лиц, ранее получивших приглашение прибыть в Москву»[25].

На соборе отсутствовал один из главных церковных иерархов того времени – будущий патриарх Гермоген. Это отсутствие было настолько вопиющим, что сторонники Бориса, составители «пояснительной записки» к Соборному Уложению об избрании Годунова на царство, сочли нужным пояснить, что Гермоген «был в то время в своей митрополии во граде в Казани для великих церковных потреб и земских дел»[26].

И через 9 лет, встретившись на Соборе в Москве два патриарха, Иов и Гермоген, по-прежнему останутся верны, один – Годуновым, другой – Шуйским.

В Москве началась избирательная кампания, грозившая перейти в открытую схватку претендентов. Впоследствии Романовы пытались представить дело так, что именно родовитые Рюриковичи Шуйские стояли за политическим кризисом, охватившим Московское государство. «Новый летописец», созданный в окружении Филарета Романова, писал, что, «после смерти Федора, патриарх и власти, «со всей землею советовав», решили посадить на царство Бориса Годунова, «князи же Шуйские едины ево не хотяху на царство»…По меткому замечанию С.Ф. Платонова, имя Шуйского было вставлено в эту летопись лишь для отвода глаз. В действительности главными противниками Годунова выступали не Шуйские, а Романовы. Княжеская знать принуждена была склонить голову под тяжестью опричного террора. Гонения Годунова довершили дело. Шуйские не осмелились выступить с открытыми притязаниями на корону и предпочли выждать»[27].

«С января 1598 года в Литву стали поступать сведения о том, что в Москве определились четыре самых вероятных претендента на трон. Первые места среди них отводились Федору и Александру Никитичам Романовым. Их шансы казались исключительно большими. В феврале за рубежом разнеслась весть, что бояре избрали старшего Романова, а Годунова убили. Литовская секретная служба вскоре же убедилась в неосновательности этих слухов, но литовские «шпиги» продолжали твердить, что бояре и воеводы согласны выбрать Романова за родство с прежним царем.

Последние места среди претендентов достались Мстиславскому и Борису Годунову. В жилах Мстиславского текла королевская кровь, он был праправнуком Ивана III и занимал пост главы Боярской думы. Но среди коренной русской знати литовские выходцы Мстиславские не пользовались авторитетом.

Литовцы совсем не высоко оценивали шансы Бориса. Он не имел никаких формальных прав на трон, так как не состоял в кровном родстве с царской фамилией. Передавали, что Федор перед смертью выразил отрицательное отношение к кандидатуре Бориса из-за его незнатного происхождения. На стороне Бориса, по сведениям лазутчиков, выступали меньшие бояре, стрельцы и почти вся «чернь». Но ни стрельцы, ни народ, по феодальным меркам, не могли иметь решающего голоса в таком деле, как избрание царя»[28].

Кроме того, в народе ходили упорные слухи, что Годунов отравил царя Федора. Положение настолько обострилось, что правитель не смог посещать заседания Боярской Думы и, бросив городское подворье, укрылся в загородном Новодевичьем монастыре, где уже жила его сестра Ирина. В Кремле он оставил доверенным лицом патриарха Иова.

17 февраля закончился траур по Федору и патриарх Иов собрал в своих палатах совещание, на которое никто из противников Годунова не попал. Из 474 участников этого «собора» 99 были священнослужители, еще 119 делегатов – мелкими помещиками, всем обязанными Годунову. Именно от духовенства была предложена кандидатура Бориса «в цари».

Однако без утверждения Боярской Думой решение патриаршего «собора» было нелегитимно. А Дума и не собиралась отдавать Борису власть. Пока на патриаршем подворье выбирали царя, бояре, собрав альтернативное собрание, предложили москвичам учредить республику на новгородский лад. Но эта идея не пришлась народу по вкусу. Более того, народ все больше склонялся на сторону Годунова. Выборы зашли в тупик.

В том, что народное мнение, еще совсем недавно перемывавшее косточки правителю и обвинявшее его во всевозможных смертных грехах, стало меняться, опять же не в последнюю очередь, заслуга патриарха Иова. Это он занимался созданием «полевой сети агитаторов» за пределами Москвы – слал монахов из монастырей в города для прогодуновской пропаганды. Это он организовал «предвыборную демонстрацию» – крестный ход в Новодевичий монастырь, обратившийся к Борису с призывом занять престол[29].

Однако манифестация оказалась столь малочисленной, что Годунову пришлось отклонить «всенародную» просьбу взойти на престол. В течение следующих суток сторонники правителя развили невероятную активность. В ход были пущены обещания, деньги, угрозы. Вдовствующая царица энергично проводила «политические консультации» с офицерами столичного гарнизона – сотниками и пятидесятниками, деньгами и обещанием будущих льгот вербуя их в «избирательный штаб Годунова»[30]. Ирина добивалась, чтобы офицеры вели пропаганду в гарнизоне и среди москвичей: всем выступать за шурина покойного царя.

27 февраля открылся Земский собор. «Преданный патриарх Иов уверенно стал дирижировать собранием 422 представителей. Спросив, кто должен быть царем, Иов не стал дожидаться ответа, а тут же подсказал вариант «правильного голосования» – москвичам «молить Бориса Федоровича, чтобы он был на царстве, и не хотеть иного государя». Клакеры из «партии Бориса» тут же поддержали авторитетное мнение. А затем ободренный Иов заявил более смело: «Кто захочет искать иного государя, кроме Бориса Федоровича, того предадут проклятию и отдадут на кару градскому суду»[31].

Чтобы преодолеть сопротивление Думы, решили провести еще один крестный ход. Ночью во многих храмах провели богослужение, привлекшее своей необычностью множество людей. А утром, прямо из церквей, в Новодевичий монастырь двинулся новый крестный ход, увлекший большое число московских жителей. К тем же, кто идти не хотел, подходили сторонники Годунова и угрожали штрафом в два рубля[32] – бешеные деньги по тем временам.

Патриарх заявил, что, «если Борис Федорович не согласится, то мы со всем освященным собором отлучим его от церкви Божьей, от причастия Св. Тайн, сами снимем с себя святительские саны и за ослушание Бориса Федоровича не будет в церквах литургии, и учинится святыня в попрании, христианство в разорении, и воздвигнется междоусобная брань, и все это взыщет Бог на Борисе Федоровиче».

В толпе, собравшейся на дворе монастыря, сновали приставы, следившие за прогодуновскими наемниками, которые должны были горестно рыдать. Тех, кто плохо вопил, приставы били. «И они, – говорит летописец, – хоть не хотели, а поневоле выли по-волчьи». Другие со страха мочили глаза слюной.

Годунов вышел к народу и, обмотав вокруг шеи платок, потянул его вверх, показывая, что скорее удавится, чем согласится стать царем. Эта его последняя попытка проявить скромность имела успех. Те, кто еще вчера взахлеб сплетничал о преступлениях правителя, теперь, по словам очевидца, «нелепо вопили, раздувая утробы и багровея лицом», требуя Бориса на царство. При виде такого всенародного волеизъявления Годунову ничего не оставалось делать, как только сказать: «Господи, Боже мой, я Твой раб, да будет воля Твоя!» – и принять царский венец.

Пройдет всего семь лет и эта же толпа выкинет его прах из Архангельского собора.

А пока Годунов мог праздновать победу. Оставалось лишь получить согласие Думы, но его все не было и не было. Напрасно потеряв почти неделю, Борис торжественно въехал в Москву. В Успенском соборе он получил благословение патриарха Иова и стал ожидать появления представителей Думы, надеясь, что бояре смирятся со свершившимся фактом. Но этого не случилось, и к концу дня стало очевидно, что венчание на царство не состоится. Обескураженный правитель покинул Москву и вновь укрылся в монастыре.

Борис решил откусить от пирога власти с другого конца. Его доверенные представители выехали в крупнейшие города страны. Они везли с собой значительные суммы денег и приказ: привести провинцию к присяге новому царю. Эта акция практически нигде не встретила препятствий. Осталось покорить Москву.

По улицам столицы прокатилась еще одна многолюдная манифестация в поддержку правителя, а царица-инокиня Ирина приказала брату без промедления «облечься в царскую порфиру». Этот «царский» указ, не имевший, впрочем, никакой законной силы, должен был компенсировать упрямство Думы и заменить так и не полученную от нее санкцию. 30 апреля Борис еще раз попытался венчаться на царство. После торжественного въезда в столицу и праздничной службы в Успенском соборе, патриарх возложил на Годунова крест святого чудотворца митрополита Петра, что должно было знаменовать «начало венчания и скипетродержавия». Дума была абсолютно не согласна с такой постановкой вопроса, но в ней самой не было единства. Романовы, Шуйские и Мстиславские никак не могли поделить трон и решили пригласить на роль русского царя крещеного татарского хана Симеона[33]. В его жилах текла кровь Чингисхана, и он уже занимал однажды по воле Ивана Грозного московский престол, так что идея сама по себе была не плоха.

При всей кажущейся неожиданности этот кандидат был опасен для Годунова, и, ввиду конкурента-татарина, Борис предпринял гениальный по своей простоте политический ход: он объявил Отечество в опасности. Разведка послушно доложила, что татарские орды из Крыма двинулись на Русь, хотя, на самом деле, крымцы отправились воевать в Венгрию. Борис собрал невероятное по своей численности войско в полмиллиона человек. Бояре были поставлены перед альтернативой: участвовать в походе под руководством Бориса или отказаться от такой «чести» и навлечь на себя обвинения в измене.

Собравшись на Оке, армия так там и осталась. На берегу реки возвели огромный город из чудесных шатров. Приехав в свою палаточную «столицу», Годунов, прежде всего, приказал спросить от своего имени о здоровье каждого воина вплоть до последнего обозного мужика. За этим последовали ежедневные пиршества, на которых угощались одновременно по 70 000 человек – и все ели на серебре и золоте. Никто не уходил без подарка. Войску раздали жалованье за три года.

Несостоявшаяся война превратилась в бесконечный праздник. Здесь Годунов завоевал симпатии провинциального дворянства и одержал, наконец, победу над Думой и конкурентами. Когда Борис распустил войско и вернулся в Москву, столица беспрекословно ему присягнула. Дьяк Иван Тимофеев писал, что согнанные на церемонию москвичи со страху так громко выкрикивали слова присяги, что приходилось затыкать уши. И, наконец, после еще одной «всенародной просьбы» Борис венчался на царство 3 сентября 1598 года.

Так окончилась девятимесячная эпопея его «вхождения во власть».

Законность воцарения должна была подтвердить Утвержденная грамота Земского собора. Интересно, что таких грамот оказалось две. Как первая, так и вторая полны натяжек и подтасовок. Подписи под грамотами зачастую принадлежат людям, не участвовавшим в работе собора, тогда как некоторые участники так и не смогли оставить на них свой автограф. Кроме того, вторая грамота была составлена задним числом. Без сомнения, Борис Годунов был законно избранным русским царем, но так же несомненно и то, что огромная масса русских людей его таковым не признавала. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что правительство Минина и Пожарского во время борьбы с оккупантами чеканило деньги от имени последнего «правильного» с их точки зрения царя – Федора Ивановича, а не Бориса.

Многие считали, что правление Годунова стало бы великим, если бы не вмешались неблагоприятные обстоятельства. Действительно, Борис имел многие достоинства. «Цветущий благолепием», «вельми сладкоречивый» Годунов обладал значительным интеллектом и сильной волей. Дьяк Тимофеев писал, что хотя после Годунова и были умные цари, но их разум был лишь тенью его разума. Современники отмечают его необычайную привязанность к детям, постоянство в семейной жизни и полное равнодушие к алкоголю. Все это было бы прекрасно для домохозяина, купца и даже думного боярина. Но чтобы самодержавно править царством этого оказалось мало.

Годунов не был «урожденным» царем. Известно, что он «от рождения до смерти не проходил по стезе буквенного учения» и был малообразованным человеком. Это, а так же отсутствие практического опыта руководства государством с ранней юности, каковой обычно имели все наследники престола (царевич Алексей Алексеевич впервые выступил перед польскими послами с самостоятельной речью на латинском языке в 13 лет) сказалось на результатах его правления.

Во внешней политике, несмотря на то, что многие руководители иностранных государств были личными друзьями Бориса (по переписке), страна не имела заметных успехов. Годунов лишь поменял внешнеполитическую ориентацию России с протестантской Англии, естественной союзницы русских в Европе XVI века, на альянс со Священной Римской империей, которая, по сути, была инструментом влияния католического Рима и не могла, да и не желала оказать России действенную поддержку. Каждому, кто знаком с историей, известно, что на протяжении последующих 280 лет политика Австрии по отношению к нашей стране выражалась в регулярном предательстве интересов русских союзников.

Как военачальник, Годунов также не отличился особыми талантами, и неудачный штурм Нарвы служит тому доказательством. Русские уже ворвались в город, когда Борис согласился на предложенное шведами перемирие. Переговоры с побежденным противником продолжались до тех пор, пока не растаял лед на реке Нарове и повторный штурм стал невозможен. Заключенный впоследствии мир со Швецией не соответствовал реальной расстановке сил в Прибалтике и свидетельствовал об отсутствии способностей к политическому анализу – ничему, кроме придворных интриг Борис не научился. Шведы, проиграв войну, сохранили за собой возможность военной блокады русского побережья и, таким образом, свели на нет победу русского оружия.

Вступая на царство, Борис дал «тайный» обет в течение пяти лет никого не казнить, и постарался, чтобы все об этом немедленно узнали. Восторги по поводу милосердия нового царя оказались непродолжительны. Первой жертвой Годунова стал старый враг-приятель Богдан Бельский[34]. Он был осужден за одну неосторожную фразу. Борис лично повелел своему придворному врачу-иноземцу выщипать Бельскому волосок за волоском роскошную бороду и отправил его в очередную ссылку. Затем настала очередь Романовых. Когда-то Борис клятвенно обещал своему близкому другу Никите Романову позаботиться о его детях. Этой «заботы» не избежал ни один из Никитичей: всех их осудили за подготовку покушения на Бориса. Федора Романова постригли в монахи, остальных братьев отправили в ссылку, из которой Александр, Михаил и Василий уже не вернулись. Неожиданно ослеп несостоявшийся царь Симеон. Вслед за этим прошла череда политических процессов. Пострадали практически все, кто когда-либо перечил Годуновым.

Досталось не только боярам. Можно считать доказанным, что именно Борис Годунов провел в 90-х годах XVI века закрепощение земледельцев и так реформировал налоговую систему, что превратил прежде уживавшиеся более-менее мирно сословия во враждебные классы. Недаром именно при Борисе случились невиданные ранее на Руси массовые восстания против центральной государственной власти. Это был ответ народа на изменение Борисом государственного устройства, созданного Рюриковичами.

Любое недовольство Годунов подавлял с невероятной жестокостью. В мятежной Камаринской волости мужчин вешали за ноги, жгли, женщин и детей топили, а оставшихся в живых продавали в холопы. Но усмирить народ так и не смогли. Ведь только за то время, пока Годунов руководил правительством при Федоре Иоанновиче, подати повысились на 50 %. Проценты по ссудам, составлявшие при Грозном 20 %, при Годунове выросли в 10 раз и достигли 200 % годовых. Крестьяне разбегались из центральных областей на украйны, в казаки, поместья обезлюдели. Тогда Борис разрешил кабалить вольных слуг и мастеровых, проработавших на хозяина некоторое время. На практике это вылилось в насильственное закабаление каждого, кто прослужил по найму хотя бы час. В свою очередь холопы получили право доносить на своих господ и даже получали за это дворянское звание. Беззакония росли, а Годунов, нарушая древнюю традицию московских царей лично принимать челобитные, перестал выходить к народу и заперся в Кремле.

Борис, в восторге от достигнутой власти, обещал народу, что в его царствование не будет ни нищих, ни голодных. Надо отдать ему должное, когда в 1601 году на Руси начался небывалый Великий голод, Годунов роздал огромные деньги, но лишь немногих смог спасти от голодной смерти. Помочь голодающим было возможно: писали, что в некоторых областях еще хранились огромные запасы зерна. Очевидцы сообщали, что гигантские скирды не обмолоченного хлеба, подобные холмам, стояли в полях более 50 лет, так что на них выросли толстые деревья. Но правительство организовало перевозку хлеба слишком поздно – погибло около половины 12-миллионного населения страны. Только многолетняя Смута и ложь о разорении страны в правление Иоанна Грозного (при нем территория выросла в два раза, а население – на 30–50 %) смогли скрыть ужасающие результаты Борисова царствования.

Социальная война, вызванная реформами Годунова, накалила обстановку в обществе до предела. Но для Бориса страшнее чем толпы вооруженных крестьян, был призрак убиенного царевича. С 1601 года, вместе с началом голода, по стране поползли опасные для новой династии слухи о том, что Дмитрий был своевременно подменен другим ребенком, который и погиб в Угличе, а истинный царевич спасся, вырос при дворе Романовых (за что Годунов и покарал весь их род), бежал в Литву и вскоре явится мстить Борису…

Вторжение Дмитрия решило участь династии Годуновых. Собравший в начале правления полумиллионную армию, Борис смог выставить в поле семь лет спустя ровно в 10 раз меньше: 50 000 бойцов.

Впрочем, и они почти полностью перешли на сторону врага. Не пожелавших изменить присяге разогнали выстрелами в воздух. Три дня остатки правительственных войск угрюмо текли через Москву на север. Но Годунова это уже не волновало. Суд Божий свершился: 13 апреля 1605 года царь Борис внезапно умер. Причина его смерти никому не известна. Карамзин так описывает его гибель: «Борису исполнилось 53 года от рождения, в самых цветущих летах мужества имел он недуги, особенно жестокую подагру, и легко мог, уже стареясь, истощить свои телесные силы душевным страданием. Борис 13 апреля, в час утра, судил и рядил с вельможами в думе, принимал знатных иноземцев, обедал с ними в Золотой палате и, едва встав из-за стола, почувствовал дурноту: кровь хлынула у него из носу, ушей и рта; лилась рекою; врачи, столь им любимые, не могли остановить ее. Он терял память, но успел благословить сына на государство Российское, восприять ангельский образ с именем Боголепа и чрез два часа испустил дух в той же храмине, где пировал с боярами и иноземцами…»

Говорили, что Годунов самоубийца, принявший яд из страха перед Дмитрием, о котором он мог только гадать – настоящий ли это сын Ивана Грозного, или самозванец. Однако царь Борис был по характеру бойцом, который не сдался бы так просто. У него еще были войска, воеводы, деньги, а следовательно, вполне определенная надежда на победу. И в то же время он не мог не понимать, что в случае его ухода из жизни единственный и любимый сын Федор останется один в окружении и внутренних, и внешних врагов, и гибель его будет неизбежна. Любивший свою семью, души не чаявший в сыне Борис никогда бы так не поступил, что бы не говорили его враги. Яд за обедом ему подложили другие люди. И, скорее всего, те же, которые через пять лет отравят князя Михаила Скопина-Шуйского, умершего той же смертью.

Глава 3

Дмитрий Углический

МОЖЕТ ЛИ СВЯТОЙ БЫТЬ ЭПИЛЕПТИКОМ?

Когда младшего сына Ивана Грозного после смерти отца выслали в Углич (далеко не последний по тем временам город России), никто и не думал, что все закончится через семь лет смертью мальчика. Не было еще такого в русской истории, чтобы царских детей резали в открытую. Это потом Софья у Алексея Толстого в романе, задумываясь о судьбе Петра, говорить будет: «В уши мне бормочут, бормочут про Димитрия, про Углич…» Не те стали после Смуты люди на Руси. А до того подобного прецедента не было. И в голову никому прийти не могло…

Или могло? Тогда кому?

Многочисленный род Нагих представлял реальную опасность для царского шурина и правителя государства Бориса Годунова. И потому, когда 15 мая 1591 года мальчик погиб, на вопрос «кому выгодно?» ответ нашелся сразу – Годунову. Но по официальной версии, у восьмилетнего царевича, страдавшего эпилепсией[35], начался припадок, и он упал во время игры «в тычку» на ножик. Правила игры состояли в том, что на земле проводилась черта, через которую бросали нож или большой кованный четырехгранный гвоздь, стараясь, чтобы он воткнулся в землю как можно дальше. Побеждал тот, кто сделал самый дальний бросок. Компанию царевичу составляли дети дворцовых служителей «маленькие робятка жильцы» Петруша Колобов и Важен Тучков – сыновья постельницы и кормилицы, а также Иван Красенский и Гриша Козловский. Существует и иной вариант случившегося, записанный со слов некоего Ромки Иванова «со товарищи», которые утверждали, что царевич метал сваю (так и неизвестно точно, что это было – нож или гвоздь) не в землю, а в кольцо. Третий интересный момент – уже при обретении мощей, то есть, во время вскрытия могилы перед канонизацией 1606 г., в руках пролежавшего в гробу 15 лет царевича обнаружили зажатые в одной руке – окровавленные орешки, в другой – платок, как сообщают нам благостные, но не обремененные наличием логики церковные писатели: «В левой руке Дмитрий сжимал расшитый золотом платочек, с которым вышел во двор в день убийства; правая рука царевича была сжата в кулачок, в котором находились орешки, которые дала ему кормилица на крыльце за несколько минут до его смерти…»[36] Видимо, надо понимать это так, что похоронили ребенка не обмывая, не переодевая и даже не разжав кулачков – as is, так сказать. Но предмета, которым царевич, якобы, себя смертельно ранил, при этом не сохранилось. Странно, что сохранились орешки и платок, потому что при эпилептических припадках у больного разжимаются пальцы и все падает из рук. Да и до этой трагедии никто и нигде не говорил о том, что мальчик эпилептик. Это уже после смерти ребенка комиссия стала записывать всякие страшилки о том, как Дмитрий бился в припадках и кому-то «обгрызал руки». Вот и кормилица Арина Тучкова призналась следственной комиссии, что «она того не уберегла, как пришла на царевича болезнь черная, а у него в те поры был нож в руках, и он ножом покололся, и она царевича взяла к себе на руки, и у нее царевича на руках и не стало». Это же говорил и один из братьев царицы Марии, Григорий Федорович Нагой. Зато другой ее брат, Михаил, утверждал, что царевич был зарезан Осипом Волоховым (сыном мамки царевича), Никитой Качаловым и Данилой Битяговским (сыном дьяка Михаила, присланного надзирать за опальной царской семьей). Но мамка Василиса Волохова свидетельствовала прямо противоположное Михаилу Нагому и соответствующее показаниям кормилицы: «Пришла опять тажь черная болезнь, и бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло, и било его долго, да туто его и не стало». Видимо, царевич оказался исключением из правил, и нож у него из рук не выпал.

Назначенная Годуновым следственная комиссия в составе митрополита Геласия, главы Поместного приказа думного дьяка Близ ария Вылузгина, окольничего Андрея Петровича Луп-Клешнина и будущего царя Василия Шуйского прибыла в Углич 19/29 мая 1591 года, через четыре дня после смерти царевича. Прибывших из Москвы не смутило наличие очевидных разногласий в показаниях свидетелей. Вывод комиссии был быстрым и однозначным – царевич погиб из-за несчастного случая.

Само собой, через 14 лет, при воцарении на Москве Дмитрия I[37] было объявлено, что все произошло совсем не так, царевичу в Угличе удалось спастись от козней шайки Годуновых, а и врать членам комиссии приходилось из страха перед кровожадным Борисом. После убийства Дмитрия I официально была утверждена уже третья история – о том, как по проискам Годунова был убит царевич. То есть, восторжествовала версия Михаила Нагого (кстати, он был в день убийства пьян и прибежал на двор когда ребенок был уже мертв), что во время прогулки Дмитрия подкупленные Годуновым Волохов, Битяговский и Качалов убили ребенка. Волохов перерезал ему горло, а остальные добили царевича ножами. Именно Василий Шуйский, которому приписывают основную роль в прогодуновских выводах следствия 1591 г., распорядился канонизировать Дмитрия Углического, чтобы подтвердить, что царевич погиб в Угличе в 1591 г. и, следовательно, свергнутый Шуйским с престола Дмитрий – самозванец.

Затем, уже при Романовых, эта версия стала аксиомой, не требующей доказательств. Лишь в начале XIX века профессор М.П. Погодин попытался отойти от нее и объявил Годунова невиновным, а царевича Дмитрия – жертвой несчастного случая. Быть может, интерес российских историков[38] начала XIX в. к Дмитрию Углическому связан, не в последнюю очередь с тем, что именно тогда император Николай Первый, решил проверить, а не пуст ли гроб (интересно, что натолкнуло его на данную мысль?), и повелел вскрыть раку. H.H. Засолов, анатом и лекарь, активно участвовавший в процедуре, рассказывал монарху: «Тело ребенка не было тронуто разложением, словно погребено вчера. Одеяния оказались целыми и яркими. При поднимании гробовой крышки по приделу разлилось благоухание розового масла. Также отходило изрядное свечение. Все присутствующие изумились. Преклонили колена». Тогда Николай Первый, как он сам признавался, «имевший материалистическую струнку», в истинности сказанного убедился лично. Распорядился с подобающими почестями перенести останки в Архангельский Кремлевский собор и наречь царевича Дмитрия Святым. Сразу возле раки начались чудотворения «с исцелением от слепоты, глухоты, хромоты, падучей и чахотки». Некоторые даже говорили, что временами надгробие делается прозрачным, а лежащий ниже пола великомученик отчетливо виден.

Таким образом, до нынешнего дня существует три версии случившегося в Угличе:

1) царевич убит по приказу Годунова, желавшего избавиться от наследника престола;

2) царевич сам закололся ножом в припадке эпилепсии;

3) царевича пытались убить, но он спасся (такую возможность допускали К.Н. Бестужев-Рюмин, И.Д. Беляев и др.).

Было ли преступление и свершилось ли оно по приказу Бориса – мы уже никогда не узнаем. Некоторые справедливо указывают на то, что Шуйским и Романовым смерть в Угличе была на руку не меньше, чем Годунову. Борис не мог рассчитывать на то, что убийство Дмитрия автоматически принесет ему царский венец. Не было и никакой уверенности в том, что Федор и впредь останется бездетным, особенно после того, как в 1592 г. у царя родилась дочь (впрочем, вскоре умершая[39]). Шуйские с Романовыми имели больше чем Годунов прав сесть на царский престол. Патриарх Иов на Освященном соборе 16 февраля 1607 г. отказался признать, что Годунов виновен в смерти Дмитрия Углического, и в принятом собором документе было записано, что царевич «прият заклание неповинно от рук изменников своих».

Все это так, но, с другой стороны, если для Романовых или Шуйских смерть Дмитрия означала возможность получить доступ к высшей власти, то для клана Годуновых это был вопрос жизни и смерти. К этому времени они вознеслись столь высоко, что при воцарении Дмитрия Углического новое правительство разделалось бы с Борисом в считанные часы. Австрийский посол Варкоч докладывал своему правительству: «Случись что с великим князем (т. е. с царем Федором – В.М.), против Бориса вновь поднимут голову его противники… а если он и тогда захочет строить из себя господина, то вряд ли ему это удастся». По меткому выражению Ключевского, Борису приходилось бить, чтобы не быть побитым.

Вопреки расхожему представлению, что царевич Дмитрий Углический был последним препятствием властолюбию Годунова, в середине 80-х годов XVI столетия существовали еще два законных наследника русского престола: племянница Ивана Грозного, ливонская королева-вдова Мария[40] и ее маленькая дочка, принцесса Евдокия[41]. Еще в 1586 году Борис, будучи правителем при царе Федоре, поручил близкому к нему купцу, авантюристу и английскому агенту влияния в России Дж. Горсею вести с Речью Посполитой переговоры о выдачи царских родственников на Русь. Горсей великолепно выполняет свое задание: льстит, лжет, сыплет золотом, намекает на интимные отношения с Марией и, наконец, добивается возвращения королевы и принцессы на историческую родину. Здесь их сначала с почетом принимают, но вскоре Борис, даже не поставив в известность царя Федора, отправляет его сестру вместе с дочерью в Подсосенский монастырь, находящийся в 7 верстах от знаменитого Троицкого монастыря. Инокиня Марфа (Мария) стала не опасна Годунову, но восьмилетнюю Евдокию еще нельзя было постричь, чтобы лишить права на престол: несчастная девочка неожиданно умирает 18 марта 1589 г., и современники винят Годунова в ее смерти.

Тогда же Борис совершает неслыханное дотоле дело: уничтожает завещание Ивана Грозного, которое определяло статус царевича Дмитрия, как наследника престола. Одновременно с исчезновением завещания умирает единственный человек, который мог бы восстановить его текст – переписчик завещания и бывший личный секретарь Ивана IV, дьяк Савва Фролов. Он скоропостижно скончался при невыясненных обстоятельствах. Примерно в это же время Годунов разослал указ, запрещающий упоминать на богослужении имя Дмитрия на том основании, что он рожден якобы в шестом браке, незаконном по церковным канонам. Смерть Дмитрия в этом ряду выглядит как логическое завершение череды событий.

Утвердись на престоле династия Годуновых – и этот эпизод русской истории выглядел бы так, как было угодно Борису. А, скорее всего, – все упоминания о нем попросту вычеркнули бы из летописей и учебников. Как вычеркнули из народной памяти такие события в истории династии Романовых, как казнь «воренка» Вани у Серпуховских ворот или убийство Петром Первым царевича Алексея. Вроде бы кто-то где-то об этом и упоминает, но вот, поди ж ты! – можно окончить и школу, и институт, но так и не узнать об этих «скелетах» в семейном шкафу Романовых. Не «педалируется» эта тема, и все. Не то что гипотетическое «убийство Иваном Грозным своего сына», о котором трезвонят во все колокола уже четыре века. И языки этим колоколам никто не отрезает…

Ну а что если мальчика-то и не было? Вернее, был, но не тот. Какие есть свидетельства в пользу версии о том, что царевичу Дмитрию удалось спастись? Свидетельства косвенные, но интересные.

Начнем с событий в Угличе. Вот царевича якобы убивают (или он сам наткнулся на нож). Что делает выбежавшая во двор царица-мать? Бросается к сыну? Ведь это естественное движение материнской души, которая не может поверить в страшное, которая должна убедиться в смерти единственного ребенка, в том, что ему уже невозможно помочь.

Нет, царица вместо этого берет в руки полено (ведь успела найти!) и начинает бить им мамку Волохову, выкрикивая, что та не уберегла царевича, а сын ее Осип Волохов вместе с сыном Битяговского Данилой и племянником Никитой Качаловым зарезали Дмитрия. И следствия никакого не надо – сидела в тереме, а все видела, все фамилии знает. Тут звонарь, удачно зашедший на звонницу (а служба в церкви давно закончилась, царевич с царицей с нее уже вернулись, поели, переоделись), увидев на царском дворе какой-то непорядок, ударил в набат. Ударить в набат – дело серьезное, если что – можно и головой поплатиться. Но – сидел на колокольне, дождался, ударил. Прибежали братья Нагие, царица передала им полено (ценное, видимо, нет чтобы бросить – передала с рук на руки, мертвый или умирающий ребенок, между тем, все еще на руках у кормилицы и мать не интересует). Наконец, приходит дядя царицы Андрей Александрович, старший и видимо самый разумный в роду: он берет ребенка и уносит его в церковь. Врача не приглашали. Действительно, зачем? Царица, так и не посмотрев на сына, на пару с крепко выпившим (а выпившим ли?) братом Михаилом, тем самым, который стал основоположником версии об убийстве ребенка наймитами Годунова, призывает расправиться со всеми, причастными, по ее мнению, к убийству царевича.

И началось. Убили Битяговского, Волохова и Качалова, убили дьяка Третьякова, убили их слуг, убили человека, который просто дал опростоволошеной избитой мамке Волоховой свою шапку– волосы прикрыть. Три дня слуги Нагих патрулировали вокруг города на телегах, убивая тех, кто пытался бежать от погромов. Убили всех, кто был не согласен с версией Нагих о причастности Годунова к убийству.

Икона св. Дмитрия Углического. Москва, XVIII в. Сцены из жития, в которых изображены события Углического погрома. Справа побиение камнями убийц царевича. Слева царица, мамка и кормилица благолепно склонились над убитым ребенком.

Полена не видно…

Однако когда приехала следственная комиссия из Москвы, все Нагие, кроме упертого, хотя и протрезвевшего Михаила, признали, что царевич сам виноват в своей смерти, закололся во время припадка. Марию постригли в монастырь, Нагих, а вместе с ними и всех оставшихся в живых жителей Углича сослали, видимо, решив что все лояльные правительству граждане в городе были вырезаны за три дня. Колокол, в который звонарь ударил в набат, высекли кнутом и тоже отправили в ссылку в Тобольск. Целый год ссыльные угличане тянули его до Сибири, а там тобольский воевода приказал написать на колоколе «Первоссыльный неодушевленный с Углича» и запер его в приказной избе (здании местной администрации).

Странное равнодушие царицы Марии Нагой к смерти сына объясняется одной ее фразой, прозвучавшей через 13 лет. Когда «названный Дмитрий» объявился открыто, неспокойная совесть заставила Годунова в марте 1604 года, при первых известиях о благосклонности Польши к претенденту на русский престол, допросить с пристрастием бывшую царицу, ставшую монахиней. Сначала она говорила, что ничего не знает о судьбе своего ребенка, но наконец, когда жена Годунова – женщина суровая и решительная – пригрозила выжечь инокине свечкой глаза, если та не разговорится, Мария Нагая призналась: «Он жив! Люди, теперь давно умершие, без моего ведома увезли его из Углича!»

Дядя царицы Марии, унеся ребенка в церковь, был свободен в своих действиях и мог подменить не одного, а десяток наследников престола пока одна половина города ловила и убивала другую. Но как члены следственной комиссии не увидели подмены? И это достаточно просто объясняется. Последний раз они могли видеть царевича, когда ему было два года. Если убитый ребенок хоть отдаленно походил на Дмитрия, этого было бы достаточно (а выбирать было из кого – по сообщению Д. Горсея, в Угличе только детей было убито во время погрома 30 человек). Местные чиновник все перебиты, убиты все неблагонадежные с точки зрения Нагих. Нет больше тех, кто мог бы раскрыть великую тайну: царевич был увезен из города, а в церкви положен другой мальчик, не имеющий никакого отношения к царской семье.

«Борис Годунов и царица Марфа, вызванная в Москву для допроса о царевиче Дмитрии при известии о появлении самозванца». Николай Ге

На Руси и в Польше в XVII веке ходило много легенд о том, как поменявшись местами с сыном дворового человека, царевич Дмитрий спасся и жил до своего возмужания, увезенный «в монастырь у самого Ледовитого моря».

Кстати, Горсей пишет в своей книге о том, что брат царицы Марии, Афанасий Нагой посещал его сразу после событий в Угличе. Горсей рассказывает об этом так: «Однажды ночью [в Ярославле] я предал душу Богу, считая, что час мой пробил. Кто-то застучал в мои ворота в полночь… Я увидел при свете луны Афанасия Нагого, брата вдовствующей царицы, матери юного царевича Димитрия, находившегося в 25 милях от меня в Угличе. «Царевич Дмитрий мертв! Дьяки зарезали его около шести часов; один из его слуг признался на пытке, что его послал Борис; царица отравлена и при смерти, у нее вылезают волосы, ногти, слезает кожа. Именем Христа заклинаю тебя: помоги мне, дай какое-нибудь средство! Увы! У меня нет ничего действенного». Я не отважился открыть ворота, вбежав в дом, схватил банку с чистым прованским маслом… и коробку венецианского териака [целебного средства против животных ядов]. «Это все, что у меня есть. Дай Бог, чтобы это помогло» Я отдал все через забор, и он ускакал прочь. Сразу же город был разбужен караульными, рассказавшими, как был убит царевич Дмитрий»[42].

Мы знаем, что в это время царица Мария была занята совсем другим делом – расправой с неугодными свидетелями происшедшего в Угличе. Ее волосы, ногти и кожа остались на месте.

Но что тогда заставило Афанасия Нагого скакать ночью 25 миль до Ярославля? Поиск такого смешного противоядия, как прованское (оливковое) масло? Почему Горсей подчеркивает, что не открывал ворот? А, может, как раз потому, что открывал? Ярославль, как известно, находился на дороге к тому самому Ледовитому морю, у которого в монастыре (и очень удивлюсь, если это не Соловки), по словам царицы-инокини, «давно умершие» люди спрятали ее сына. И где же еще прятать потайного царевича, как не на дворе у авантюриста-англичанина, который с 1573 по 1591 годы жил в России и был участником самых важных политических событий и интриг в царской семье? И кто еще мог вывезти мальчика на Север, и даже на Соловецкие острова, как не человек, управлявший конторой Московской компании, имевший в своем распоряжении и людей, и суда – суда, ходившие из Архангельска на Британские острова? Могли и на Соловки зайти. А может, ребенка спрятали в Михайло-Архангельском монастыре, к стенам которого вплотную примыкала фактория Английской Московской компании?[43] Так или иначе, Джером Горсей – удачный выбор Нагих. Или это англичанин их выбрал? Не зря же в Смутное время английское правительство вынашивало планы по отделению Русского Севера от России и созданию там протектората под управлением Московской компанией, наподобие Английской Ост-Индской компании, созданной – ну так совпало – в 1600 г., примерно в то время, когда «названный Дмитрий» колесил по Польше в поисках покровителей и денег для похода на Москву…

А кто были эти «давно умершие» люди (действительно ли умершие? Во всяком случае, некоторые из них принимали очень активное участие в событиях Смутного времени), осмелившиеся вырвать у льва добычу? Буссов утверждал, что Дмитрия поддерживали бояре, и об этом знал Борис Годунов и прямо говорил им это в лицо. Нет никаких сомнений, что важную роль в «воскрешении» Дмитрия сыграли, прежде всего, Романовы, во дворце у которых, как говорили, бывал, жил и даже служил в дворне «Гришка Отрепьев». Не за это ли подверг разгрому весь их многочисленный род Годунов?

Мария Нагая ни разу не вносила вклады на помин своего убитого сына – что просто невероятно для Московской Руси. Если только она не знала наверняка, что ее сын жив.

Патриарх Иов, лишенный сана и отправленный Дмитрием I в ссылку, Шуйским был возвращен в Москву и осыпан почестями, однако на церковном соборе отказался признать царевича Дмитрия убитым по приказанию Годунова.

«Он, как защитник Бориса Годунова и его семьи, не поддержал версию об убийстве царевича Дмитрия по приказу царя Бориса…16 февраля [1607 г.] состоялась встреча Иова с иерархами, где речь шла о всеобщей молитве за спасение царства и о прошении греха нарушения клятвы… царю Борису и его семье. Инициатива такого поворота дела исходила именно от Иова. Интересна формула молитвенного обращения, где новый святой [царевич Дмитрий] лишь упомянут. Дальше следовали панегирик Годуновым и утверждение, что все беды произошли из-за клятвопреступления подданных своему царю и его семье, – все это говорил Иов. Он ни словом не упомянул о царевиче Дмитрии, а уж тем более о его насильственной смерти, совершенной по указанию царя Бориса. Лишь в грамоте прощальной от Освященного Собора мельком упоминалось, что «царевича Димитрия на Углече нестало в 99 году, прият заклание неповинно от рук изменников своих». Но главной темой этой прощальной грамоты опять-таки было нарушение клятвы, данной Годуновым. Тут же, изобличая Отрепьева, клятвопреступников и подчеркивая свои действия по увещеванию толпы во время свержения наследников царя Бориса, Иов напоминал, что он неоднократно говорил, что «царевич Дмитрей убит на Углече в 99-м году при царстве блаженныя памяти великаго государя нашего царя и великого князя Федора Ивановича всеа Русии»[44].

Как видно, патриарх Иов считал царевича убитым в Угличе – но вовсе не Борисом Годуновым. И это опять возвращает к вопросу: если Дмитрий Углический был убит, то кому это было выгодно?

Потомок рода Нагих, граф Матвей Александрович Мамонов считал Дмитрия I настоящим сыном Ивана IV. Он писал в 1810 г.: «Что касается нашего Дмитрия, я почти убежден, что он был настоящим сыном царя Ивана Васильевича»[45].

Пискаревский летописец сообщает, что «Григорий Отрепьев» перед побегом в Литву проник в келью к Марии Нагой и та благословила его драгоценным крестом царевича Дмитрия. С этим крестом, как главным подтверждением его царского происхождения, он и отправился в бега[46]. С чего бы это матери убитого ребенка отдавать одну из немногих вещей, оставшихся от сына, да еще драгоценную, какому-то проходимцу?

Версии тайной подмены, произведенной с согласия царицы и ее братьев, придерживался француз Я. Маржерет, капитан роты телохранителей при особе царя Димитрия I[47].

Если это так, то кого же убили в Угличе?

Но, кем бы ни был убитый 15 мая 1591 года ребенок, его смерть стала началом Смутного времени и дорого обошлась и стране, и народу.

Глава 4

Дмитрий I

«НАРЕЧЕННЫЙ» ИЛИ «УРОЖДЕННЫЙ»?

Задолго до вторжения на Русь отрядов Дмитрия I, по стране ходили смутные предчувствия чего-то недоброго. Голод, бунты и разрушение всего привычного уклада жизни возбуждали людей, ставили их на грань, за которой начиналось изменение сознания. Иначе и быть не могло, если вспомнить, что «смрадный адский хлеб», добываемый из гробов – не поэтическое преувеличение Бальмонта, а жуткие реалии общественной жизни начала XVII века, когда трупы, выкопанные из могил, шли в пищу еще живым.

После убийства в Угличе в народе «заворочались нехорошие предчувствия. Критическое положение царствующей династии было очевидно еще далеко не всем, в отдалении от столицы этого четко еще не ощущали, но, тем не менее, был убит царевич, и убит рукой своего же холопа, дело в русской истории «нестаточное»[48].

Видения и знамения загуляли по Руси.

Новый Летописец за 7103 (1594/95) год сообщает: «…Бысть на Москве буря велия, многия храмы и у деревянного града у башень верхи послома, а в Кремле-городе у Бориса Годунова с ворот верх сломило; многи дворы разлома, людей же и скот носящи». Если буря ломала ворота или сносила крышу дома, то это не сулило хозяину ничего хорошего (в данном случае – Борису Годунову).

Еще одна буря пришла на Москву с Воробьевых гор и от Новодевичьего монастыря, где «кресты посломало и ворота выломало», и кто шел тогда из Москвы в монастырь, того относило обратно (Пискаревский летописец). В этом монастыре предстояло принять постриг и скончаться царице Ирине Федоровне, в иночестве Александре. Летописец указывает это знамение в 1604 году, в год ее кончины и считает его предвестием пострига и смерти царицы в монастыре.

В 1598 г. «на престол был избран «многомятежным самохотением» «рабоцарь» Борис Годунов, за которым по слухам числили отравление Ивана Грозного, убийство царевича Дмитрия, поджег Москвы, наведение на нее татар хана Казы-Гирея, уморение царской дочери новорожденной Феодосии, отравлении Федора Иоанновича… Естественно, что от этого царства добра не ждали. Пискаревская летопись сообщает: «И того же часу, как нарекли его [Бориса Годунова] на царство и начали звонити в большой колокол, и в те поры выпал язык у колокола, и в то время люди учали говорить не благо; и не в великое время переехал жити на царьский двор». В скором времени та же Пискаревская летопись указывает, что «учинилося знамение в Грановитой палате: выпало верху против царьского места с полсажени, а инде весь верх цел». Народная молва не видела благополучия на этом царском месте, несмотря даже на то, что первые годы царствования Бориса были спокойны и изобильны»[49].

В 1601 году холодное дождливое лето и ранние морозы не дали собрать урожай. Начался ужасный голод, продолжавшийся целых три года. Рукописное Сказание «О бывших знамениях на небеси и на воздусе» рассматривает этот голод, охвативший всю страну, и страшный мор в Смоленске в 1603 году в ряду прочих знамений. Несчастья притягивал к себе «неподлинный» царь Борис Годунов, к тому же погубивший по устойчивым слухам «подлинных» царей. Необходим был «настоящий» царь, вместе с которым будет снято проклятие с земли Русской. И потому так интенсивно начали распространяться слухи о чудесно спасшемся царевиче Дмитрии. Вместе с этим в Москве пошли и другие разговоры о недобрых предзнаменованиях. Русские книжники остерегались вносить в полном объеме рассказы о них в свои сочинения, но иностранцы, находившиеся в Москве, записали их во множестве со слов московитов.

Конрад Буссов и Мартин Бер в своих сочинениях о событиях Смутного времени, «приводят свод предзнаменований первых лет XVII века: «По ночам на небе появлялось грозное сверкание, как если бы одно войско билось с другим, и от него становилось так светло и ясно, как будто бы взошел месяц, временами стояли на небе две луны, и несколько раз по три солнца, много раз поднимались невиданные бури, которые сносили башни городских ворот и кресты со многих церквей. У людей и скотов рождалось много странных уродов. Не стало рыбы в воде, птицы в воздухе, дичи в лесу, а то, что варилось и подавалось на стол, не имело своего прежнего вкуса, хотя и было хорошо приготовлено. Собака пожрала собаку, а волк пожрал волка. В той местности, откуда пришла война, по ночам раздавался такой вой волков, подобного которому еще не было на людской памяти»[50].

Вокруг самой Москвы волки бродили громадными стаями. В Москве некий немец поймал молодого орла, а эти птицы здесь никогда не водились. По городу среди бела дня бегали лисы, а среди них невиданные в этих краях черные и голубые. У самого Кремля убили такую черную лису, за ее шкуру некий купец выложил 90 рублей. Все это продолжалось целый год. «Все татары толковали это так: разные лукавые народы пройдут в недалеком будущем по московской земле и будут посягать на престол». Волки, пожиравшие друг друга, знаменовали то, что московиты в скором времени будут уничтожать друг друга. О тех же чудесах, пользуясь сочинениями Буссова и Бера, счел нужным рассказать отдельной главой Петр Петрей в своем сочинении «История о великом княжестве Московском»[51].

Другой иностранец, Исаак Масса, проведший в России с 1601 года восемь лет, утверждает, что русские много толковали о знамениях. «…Происходило в Москве много ужасных чудес и знамений, и большей частью ночью, близ царского дворца, так что солдаты, стоявшие на карауле, часто пугались до смерти и прятались. Они клялись в том, что однажды ночью видели, как проехала по воздуху колесница, запряженная шестеркой лошадей, в ней сидел поляк, который хлопал кнутом над Кремлем и кричал так ужасно… Солдаты каждое утро рассказывали об этих видениях своим капитанам…»

Все это происходило в 1602 году. При первых успехах Дмитрия, как вспоминает Масса, москвичи ужасались страшному вою волков вокруг Москвы и лисам, появившимся на улицах многолюдного города[52].

И иностранные, и русские источники сходятся в сообщении о прохождении кометы в 1604–1605 году. Конрад Буссов говорит об этом следующее: «В том же 1604 году в следующее воскресенье после Троицы [10 июня], в ясный полдень, над самым московским Кремлем, совсем рядом с солнцем, появилась яркая и ослепительно сверкающая большая звезда…» Чтобы растолковать знамение, Годунов призвал к себе старца специально выписанного из Лифляндии. Старец пояснил, что таким образом Господь предостерегает государя, так как эти звезды предвещают обычно раздоры. То же сообщает и Мартин Бер[53].

О ряде небесных знамений сообщает Бельский летописец. «В лето 7110 [1601] ноября в 20 день бысть знамение на небесех: гинул месяц ополне по небесному, а осталось ево мало, аки дву ночей молоду, да и опять стал прибывать, и в полтора часа опять стал полон… Тое же зимы [1601/02] видели: солнце в Московском уезде двожды возходило ночью.» В 1603 году «в великий пост, в великий четверг, за час захожения солнца пришло облако копейным образом и разбило его надвое: одна половина пошла за лес, а другая стояла долго и покрыхось его оболоком, а солньце за облако зашло по своему хожению»[54].

О тех самых уродах, которые рождались у людей и животных, упомянутых мимоходом Буссовым и Бером, подробно сообщила Ш-я Псковская летопись под 7113 (1604/05) годом. «…Родила корова теля о двух главах, о дву туловах, и двои ноги; родила жена отроча, тело едино, глава едина, хребты вместо, руки двои и ноги двои; прояви в Руси, что разделится царьство Руское надвое, и бысть два царя и двои люди несогласием во всем царьстве и нашествие Литовское и Немецкое. Бывают многажды сия проявления по древнему Даниилу Пророку зверми и птицами, по Ивану Богослову во сне и в зрении». И далее: «Во 114 [1605/06] многи знамения быша в солнце и в луне и в звездах, и быша громи велицыи и страх и начаша злая быти на всей Руской земли»[55].

И на все эти мистические, астрономические, геологические и просто психические явления накладывались опасные для новой династии слухи о том, что Дмитрий был своевременно подменен другим ребенком, который и погиб в Угличе, а истинный царевич спасся и бежал в Литву, но вскоре явится мстить Борису…

И он явился.

В октябре 1604 года некто, назвавший себя чудесно спасшимся сыном Ивана Грозного, во главе казачьих отрядов и польских наемников пересек русскую границу и начал поход на Москву.

Историческая справка

Дмитрий I (ум, 17 мая 1606) – царь всея Руси с 21 июля 1605 по 17 (27) мая 1606, по господствующему в историографии мнению – самозванец, выдававший себя за чудом спасшегося младшего сына Ивана IV Грозного – царевича Дмитрия. Современники и историки выдвигали разные версии о его происхождении: итальянский или валашский монах (шведский историк Юхан Видекинд), незаконный сын Стефана Батория (Конрад Буссов), расстрига Григорий Отрепьев (Борис Годунов и Романовы, а затем многие историки имперского и советского периодов), подлинный царевич Дмитрий Иванович (A.C. Суворин, К.Н. Бестужев-Рюмин, Казимир Валишевский). Можно сказать, что окончательного ответа на вопрос о личности первого самозванца пока нет.

В 1603 году он появился в городе Брагин и поступил на службу к князю Адаму Вишневецкому. Где и признался князю, что он наследник московского престола и в подтверждение своих слов показал родинки и главное – золотой крест, данный ему матерью, царицей Марией Нагой. Го, что крест действительно принадлежал ей, подтверждает Пискаревский летописец, в котором сказано, что Отрепьев сумел перед бегством в Польшу проникнуть в монастырь, где жила опальная царица и «неведомо каким вражьим наветом, прельстил царицу и сказал ей воровство свое. Иона ему дала крест злат с мощьми и камением драгим сына своего, благовернаго царевича Дмитрея Ивановича Углецкого»[56]. В Польше Дмитрий перешел в католицизм и встретился с Мариной Мнишек. И то, и другое сначала помогли ему в его планах по завоеванию московского престола, а затем привели к гибели.

В начале 1604 года польский король дал ему аудиенцию в присутствии папского нунция Рангони, во время которой признал наследником Ивана IV, назначил ежегодное содержание в 40 тысяч злотых и позволил вербовать добровольцев на польской территории. В ответ от Дмитрия были получены обещания после вступления на престол возвратить польской короне половину смоленской земли вместе с городом Смоленском и Чернигово-Северскую землю, поддерживать в России католическую веру, поддерживать Сигизмунда в его притязаниях на шведскую корону и содействовать слиянию России с Речью Посполитой. Стоит отметить, что после прихода Дмитрия к власти он не проявлял особого рвения в выполнении своих обещаний.

Дмитрий, Константин Вишневецкий и Юрий Мнишек с торжеством вернулись в Самбор, где претендент на московский престол сделал официальное предложение Марине. Оно было принято, но свадьбу решено было отложить до воцарения Дмитрия. Он обязывался среди прочего уплатить Юрию Мнишеку 1 млн злотых, не стеснять Марину в вопросах веры и отдать ей «вено» – Псков, Новгород и вторую половину Смоленской земли, причем города эти должны были остаться за ней даже в случае ее «неплодия», с правом раздавать эти змели своим служилим людям и строить там костелы.

Юрию Мнишеку удалось собрать для будущего зятя 1600 человек в польских владениях, кроме того, к нему присоединилось 2000 добровольцев из Запорожской сечи и небольшой отряд донцов. С этими силами был начат поход на Москву.

Приграничные города Моравск, Путивль, Чернигов сдались Дмитрию. Под Новгород-Северским он разгромил войска московского воеводы Федора Мстиславского.

Однако 21 января 1605 года Дмитрий потерпел сокрушительное поражение под Добрыничами. Но, странное дело, вместо того, чтобы добить противника, войска Годунова решили покарать сочувствовавшее ему местное население и развязали жестокий террор, уничтожая всех без разбора – мужчин, женщин, стариков и детей. Эта бессмысленная резня вызвала раскол в еще верных Годунову войсках, многие дворяне отшатнулись от Бориса. Нечего и говорить, что население Северщины с тех пор готово было поддерживать любого, кто выступит против Москвы.

Правительственная армия осадила две небольшие крепости, Кромы и Рыльск, жители которых, будучи свидетелями кровавого террора со стороны царских войск, решили стоять до последнего. Сам Дмитрий «правил» в Путивле. Такое status quo продержалось несколько месяцев. Но 13 апреля 1605 года царь Борис внезапно умер. Живший тогда в России немец Буссов начертал Годунову такую эпитафию: «Вошел как лисица, царствовал как лев, умер как собака».

В мае 1605 года московская армия взбунтовалась и перешла на сторону противника. Дмитрий 24 мая прибыл к Кромам и во главе объединенного войска двинулся к Орлу, где его встретили с поклоном выборные от всей Рязанской земли. Дмитрий отправил на Москву, где воцарился сын Бориса, Федор Годунов, войско с князем Василием Голициным, а сам не спеша пошел следом. В Туле Дмитрий занимался государственными делами уже как царь: разослал грамоты, в которых извещал о своем прибытии, составил форму присяги, беседовал с английским послом. Туда же прибыло к нему посольство от московских бояр во главе с тремя братьями Шуйскими и Федором Ивановичем Мстиславским. Бояр привел к присяге рязанский архиепископ Игнатий[57], который первым из русских иерархов признал Дмитрия сыном Ивана Грозного и наследником московского престола. Что думал Шуйский, присягая человеку, смерть которого констатировал 14 лет назад?

Здесь, в Туле, Дмитрий узнал, что в Москве низложили Федора Годунова. Любимый сын Бориса, в котором тот души не чаял, сев на отцовский престол, процарствовал меньше двух месяцев. В Москву были отправлены с грамотой от Дмитрия Гаврила Пушкин и Наум Плещеев, вероятно, под охраной казацкого отряда Ивана Корелы[58]. 1 июня 1605 г. Гаврила Пушкин, стоя на Лобном месте, прочел письмо Дмитрия, адресованное как боярам, так и московскому люду с призывом свергнуть Годуновых и призвать на царство Дмитрия. Противиться посланцам царевича пытался патриарх Иов, но «ничего не успевашу».

Царь Федор Борисович Годунов

Произошел государственный переворот: восставшие москвичи разграбили дворец царя, а всю семью Годуновых схватили и посадили под домашний арест – в бывшем доме знаменитого опричника Малюты (вдова Годунова, царица Марья Григорьевна, была дочерью Григория Скуратова-Бельского). 5 июня 1605 г. тело бывшего царя Бориса Годунова было «ради поругания» вынесено из Архангельского собора. В Москву прибыли князья Василий Васильевич Голицын и Рубец-Масальский с приказанием, чтобы были устранены все враги Дмитрия. Именно они спровоцировали убийство Федора Годунова и его матери царицы Марии Григорьевны 10 июня. Подробности преступления неизвестны. Кто говорил, что 16-летнего царя задушили подушками, кто – что схватили за детородные органы, и когда он упал, обессилев от боли, размозжили ему голову дубинкой. Мать бросилась защищать сына, и тоже была убита. Одна царевна Ксения уцелела – по слухам, подступавший к столице Дмитрий, узнав о красоте девушки, распорядился оставить ее в живых – для собственных утех. Так бесславно закончилось правление династии Годуновых.

Имущество Годуновых и их родственников – Сабуровых и Вельяминовых – было взято в казну, Степан Годунов убит в тюрьме, остальные Годуновы отправлены в ссылку в Нижнее Поволжье и Сибирь, С.М. Годунов – в Переславль-Залесский, где по слухам, был уморен голодом.

Дмитрию донесли, что Годуновы покончили с собой, приняв яд.

20 июня 1605 года в столицу вошел и сам Дмитрий. Сопровождавший его Богдан Бельский, поднявшись на Лобное место, снял с себя крест и образ Николы Чудотворца и произнес краткую речь: «Православные! Благодарите Бога за спасение нашего солнышка, государя царя, Димитрия Ивановича. Как бы вас лихие люди не смущали, ничему не верьте. Это истинный сын царя Ивана Васильевича. В уверение я целую перед вами Животворящий Крест и Св. Николу Чудотворца».

«Убийство Федора Годунова». Картина К.Е. Маковского

Лишь одно событие омрачило торжественный въезд: когда Лжедмитрий ехал по мосту в Китай-город, вдруг поднялся недолгий, но обильный пыльный вихрь, ослепивший людей, это было некоторыми принято за плохое предзнаменование.

Соратники торопили царевича с венчанием на царство, но он настоял на том, чтобы вначале встретиться с матерью – царицей Марией Нагой. За ней был отправлен будущий известный полководец князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, которому новый царь даровал польский титул мечника.

18 июля Марфа прибыла из ссылки, и встреча ее с «сыном» произошла в подмосковном селе Тайнинском на глазах огромного количества народа. По воспоминаниям современников, Дмитрий соскочил с коня и бросился к карете, а Марфа, откинув боковой занавес, приняла его в объятья. Оба рыдали, и весь дальнейший путь до Москвы Дмитрий проделал пешком, идя рядом с каретой. Царица помещена была в Кремлевском Вознесенском монастыре, царь навещал ее там каждый день.

21 (по другим данным 22-го или 30-го) июля Дмитрий короновался «венцом», приняв его из рук патриарха Игнатия[59]. В отличие от всех остальных коронационных церемоний в Московском царстве, порядок коронации Ажедмитрия I был тройной: традиционные шапку Мономаха и бармы в Успенском соборе возложил патриарх Игнатий, затем он же возложил австрийскую корону[60], вручил скипетр и державу. И наконец, в Архангельском соборе в приделе Иоанна Лествичника возле гробов Ивана Грозного и Федора Ивановича вновь возложил на Дмитрия «царский венец», одну из царских корон – шапку Казанскую.

Враги уничтожены, годуновский ставленник патриарх Иов сведен с престола и заточен в монастырь, а на его место посажен признавший Дмитрия законным наследником новый патриарх – Игнатий. Мать Дмитрия, Мария Нагая (инокиня Марфа) прилюдно узнала в нем своего сына. И не было никого, кто усомнился бы в его царском происхождении…

Или были?

Буквально сразу после въезда Дмитрия в столицу, против него был составлен заговор. 23 июня 1605 г. по доносу купца Федора Конева «со товарищи» открылось, что против нового царя злоумышлял князь Василий Шуйский, распространявший по Москве слухи, что Дмитрия на самом деле является расстригой Отрепьевым и замышляет разрушение церквей и искоренение православной веры. Шуйский и его сторонники были схвачены, и царь Дмитрий предоставил судить заговорщиков общественному суду, на котором сам выступал обвинителем. По сохранившимся документам, царь был столь красноречив, и столь умело уличал Шуйского «в воровстве его», что суд единодушно приговорил изменника к смертной казни.

25 июня Шуйский был возведен на плаху, но приказом «царя Димитрия Ивановича» помилован и отправлен в ссылку в Вятку. Были казнены дворянин Петр Тургенев и купец Федор Калачник – последний, якобы, даже на плахе называл царя самозванцем и расстригой.

…Шло венчание на царство урожденного царя Дмитрия Ивановича. Царский дворец был разукрашен соответственно событию, путь от Успенского собора был устлан златотканым бархатом. Когда царь появился на пороге, бояре осыпали его дождем из золотых монет.

И думал ли кто-нибудь среди ликующей толпы, что это не годуновское лихолетье закончилось, а началась чертова дюжина смутных лет братоубийственной гражданской войны и разорения хуже Батыева, и что только половина от оставшихся после Великого голода русских людей доживет до окончания Смуты в 1618 году. То есть только четверть от тех 10–12 миллионов, которые населяли страну при Иване Грозном…

С.Ф. Платонов хорошо резюмировал мнение исторической науки по отношению к царю Дмитрию Ивановичу: «Неизвестно, кто он был на самом деле, хотя о его личности и делалось много разысканий и высказывалось много догадок»[61]. Официозная версия о том, что Лжедмитрий I был «боярским сыном и беглым монахом Гришкой Отрепьевым» разделялась и разделяется далеко не всеми историками. И даже те, кто согласен с ней, имеют свой взгляд на суть дела. Например, некоторые, в том числе и С.М. Соловьев, считали Дмитрия самозванцем, который, однако, сам искренне верил в свое царское происхождение. А в 1864 году Николай Костомаров убедительно доказал, что Дмитрий I и Григорий Отрепьев являются разными лицами.

Примечания

1

К. Бальмонт. В глухие дни.

2

См.: Манягин В.Г. Правда Грозного царя. М., 2007.

3

Первый сын, Дмитрий, погиб в младенчестве при невыясненных обстоятельствах. По одной из версий он «случайно» выпал из рук няньки в воду при посадке на корабль. Царевич Иван был вторым сыном, а Федор – третьим. Родился 11 мая 1557 г. Царь в 1584–1598 гг.

4

Д. Володихин. Царь Федор Иоаннович. Когда на троне блаженный // http://www.theopragnosis.ru/istoria/car-fedor-ioannovic

5

Временник Ивана Тимофеева.

6

Русская православная церковь признала его местночтимым (то есть, почитаемым только в какой-либо одной епархии) московским святым, которому до сих пор совершаются молебны.

7

Патриарх Иов. Повесть о честном житии… Федора Ивановича…

8

Исаак Масса – голландский купец, путешественник и дипломат. Посланник Генеральных штатов к Московскому государству. Автор мемуаров, описывающих события Смутного времени, свидетелем которого он был, находясь в Москве в 1601–1609 гг.

9

Ирина Годунова, супруга царя Феодора Иоанновича и сестра Бориса Годунова.

10

Это не так, известно, что Ирина Годунова принимала самое активное участие в выборах нового царя и сделала все, чтобы ее брат Борис сел на престол.

11

Временник Ивана Тимофеева.

12

Миро (ст. – слав, мvро от др. – греч. ????? «ароматное масло») – в христианстве специально приготовленное и освященное ароматическое масло, используемое в таинстве миропомазания для помазания тела человека. В православии используется также и при освящении храма. В католицизме и в Армянской апостольской церкви кроме таинства миропомазания используется при рукоположении священников и епископов и при освящении храмов и алтарей. Ранее использовалось при помазании на царство. Освященное миро хранится в православных храмах в специальном сосуде – мирнице, которая устанавливается на престоле.

13

С 1567 г. – сотник в опричном войске. С 1569 г. – шеф царской службы безопасности. Погиб в бою 1 января 1573 года, лично возглавив штурм крепости Вайсенштейн (ныне Пайде). По приказу царя тело было отвезено в Иосифо-Волоколамский монастырь. Похоронен рядом с могилой своего отца. До настоящего времени захоронение не сохранилось. По другим данным – погребен в фамильном склепе в Антипьевской церкви на Волхонке. Царь «дал по холопе своем по Григорье по Малюте Лукьяновиче Скуратове» вклад в 150 рублей – больше, чем по своему брату Юрию или жене Марфе. В 1577 году Штаден записал: «По указу великого князя его поминают в церквах и до днесь». После смерти Скуратова его родственники продолжали пользоваться царскими милостями, а его вдова получала пожизненную пенсию, что было уникальным явлением в то время.

14

Богдан Яковлевич Бельский (ум. 1611) – видный деятель опричнины, участник Ливонской войны. Племянник Малюты Скуратова, шурин Бориса Годунова. Сподвижник Ивана Грозного в последние годы, был его агентом в разных дипломатических поручениях (в частности, в переговорах с Англией). Царь умер в присутствии Бельского (по одной из версий, был задушен им и Борисом Годуновым).

15

Никита Романович (ум. 23 апреля 1585 или 1586) – русский государственный деятель, окольничий с 1558/59, боярин с 1562/63, дворецкий с 1565/66. Основатель династии Романовых. Сын Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина, дед русского царя Михаила Федоровича, отец патриарха Филарета, брат царицы Анастасии Романовны. Участвовал в шведском походе 1551 года; был воеводой во время литовского похода (1559, 1564–1567). В 1584–1585 году участвовал в управлении государством. Умер приняв монашество с именем Нифонта; погребен в фамильном склепе в подклете Преображенского собора Новосспаского монастыря.

Сыновья: Федор (патриарх Филарет) (ок. 1556–1633); Лев (ум. 1595); Михаил (ум. 1602); Александр (ум. 1602); Никифор (ум. 1601); Василий (ум. 1602); Иван Каша (ум. 1640).

16

Патриарх Иов. Повесть о честном житии… Федора Ивановича…

17

Патриарх Иов (в миру Иван; ок. 1525 – 19 июня 1607) – первый Патриарх Московский (1589–1605). Родился около 1525 года в Старице в семье посадских людей. Принял монашеский постриг в Старицком Успенском монастыре с имением Иов в честь Иова Многострадального. Впоследствии стал игуменом (с 1566 по 1571 год) Старицкого Успенского монастыря. Так как Старица была одним из центров опричнины, привлек внимание Ивана Грозного и в 1571 году его перевели в Москву в Симонов монастырь. В 1575 году стал архимандритом царского Новоспасского монастыря в Москве. С 1581 года епископ Коломенский. В Коломне был до 1586 года, когда был назначен архиепископом Ростовским. С середины 1580-х годов близкий сподвижник Бориса Годунова; при его содействии возведен в митрополиты Московские (1586 год) и 26 января 1589 года поставлен находившимся в Москве константинопольским патриархом Иеремией II в первые патриархи Московские. В дальнейшем поддерживал политику Бориса. Канонизирован РПЦ в 1989 году в лике святителей.

18

Скрынников Р.Г. Далекий век.

19

Патриарх Иов. Повесть о честном житии… Федора Ивановича…

20

Ектенья – «протяжное моление» (греч.) в богослужении – название последовательности молитвенных прошений. Ектенья – одна из главных составных частей богослужения.

21

Скрынников Р.Г. Далекий век.

22

И. Масса. Краткое известие о Московии в начале XVII века.

23

Скрынников Р.Г. Далекий век.

24

Скрынников Р.Г. Далекий век. Борис Годунов. Земский собор 1598 года. // http://www.bibliotekar.ru/polk-10/index.htm

25

Там же.

26

Скрынников Р.Г. Далекий век.

27

Там же.

28

Скрынников Р.Г. Далекий век.

29

Валерий Курносов. PR царя Бориса. // http://www.peoples.ru/state/ king/russia/godunov/history2.html

30

Там же.

31

Валерий Курносов. PR царя Бориса.

32

Там же.

33

Саин-Булат хан, после крещения Симеон Бекбулатович, в монашестве Стефан, тат. Sainbulat, Саинбулат, (ум. 5 января 1616) – касимовский хан в 1567–1573 гг., сын Бек-Булат султана, правнук Ахмат-хана, правившего Большой Ордой. Вместе с отцом перешел на службу к Ивану IV Васильевичу Грозному. Участвовал в Ливонских походах 1570-х годов. В 1575–1576 – царь и великий князь всея Руси (осенью 1575 г. над Симеоном был совершен обряд венчания на царство). С 1576 – великий князь Тверской. После смерти Ивана Грозного, целуя крест новому царю Борису Годунову, каждый боярин должен был обещать «царя Симеона Бекбулатовича и его детей и иного никого на Московское царство не хотети видети…» В правление Бориса Годунова Симеон был лишен удела и сведен на одну тверскую вотчину; он обеднел, ослеп (есть версия, что он был ослеплен по указанию Бориса Годунова) и жил в скудости. Лжедмитрий I постриг Симеона в Кирилло-Белозерском монастыре в иноки под именем старца Стефана (1606). Василий Шуйский в том же году приказал сослать его на Соловки. Умер 5 января 1616 года и был похоронен рядом с супругой в Симоновом монастыре. На надгробии была надпись: «Лета 7124 году генваря в 5 день преставился раб божий царь Симеон Бекбулатович во иноцех схимник Стефан».

34

После смерти царя Федора Ивановича в 1598 г. Бельский выступил одним из лидеров антигодуновской оппозиции, созвал в Москву из своих вотчин вооруженных людей, дабы посадить на престол Симеона Бекбулатовича. В 1600 году послан на Северский Донец строить город Царев-Борисов, из-за разговоров («Борис в Москве царь, а я в Цареве-Борисове!») вновь обвинен в измене и сослан. В 1605 амнистирован Федором Годуновым. При приближении к Москве войск Лжедмитрия I подтвердил, что тот является истинным царевичем, и заявил, что лично его спас. После воцарения Василия Шуйского отправлен воеводой в Казань, где был убит толпой горожан, которых отговаривал от присяги полякам.

35

Эпилепсия – хроническое заболевание головного мозга – вызывается неожиданными, приступообразными, хаотическими разрядами нервных клеток. Эпилепсия многолика, и ее формы традиционно подразделяются на разные группы. Бывают большие и малые эпилептические припадки. Малые эпилептические припадки чаще встречаются у детей в форме кратковременного затемнения сознания и длятся лишь несколько секунд или минут. Дети прерывают игру или другие занятия, на их лицах появляется мечтательное выражение. При другой форме малых эпилептических припадков, встречающихся, прежде всего в грудном возрасте, дети совершают резкие судорожные движения ручками и ножками. У детей постарше чаще бывают припадки, при которых они внезапно падают или роняют все из рук II http://уou-doctor ru/conten t/view/44/21

36

Например, http://vsemolitva.ru/bl9/gtsl9.htmL Правда, Иван Тимофеев пишет, что обагренные кровью орешки находились у груди ребенка при положении его в гробницу уже в Москве.

37

Буду называть этого человека тем именем, под которым он был венчан на царство, потому что совсем не уверен в его самозванстве и совершенно не верю в то, что он был «расстрига и вор Гришка Отрепьев».

38

Перед выходом в свет X тома «Истории государства Российского» Карамзин с гордостью говорил историку М.П. Погодину: «Радуйтесь, Борис Годунов оправдан! Пора, наконец, снять с него несправедливую охулку». И вот X том в руках у Погодина, он с нетерпением находит страницы о трагедии в Угличе и… «Читаю и глазам не верю. Все навыворот тому, о чем сам он мне говорил с таким восхищением…» Почему Карамзин в очередной раз думал одно, говорил второе, а писал совершенно иное? В одной из статей он объяснил это так: «Русскому патриоту хотелось бы сомневаться в сем злодеянии… Но что принято, утверждено общим мнением, то делается некоторым образом святынею…»

39

Феодосия (1592–1594).

40

Мария Владимировна, княжна Старицкая, королева Ливонская, в постриге инокиня Марфа (Подсосенский монастырь (1588–1608), Троицкий монастырь (1608–1610), Новодевичий монастырь (1610–†1612?)), дочь Владимира Андреевича, князя Старицкого (двоюродного брата Ивана Грозного) и княгини Евдокии Одоевской (двоюродная сестра князя Андрея Курбского), жена Магнуса, короля Ливонии, принца Датского.

41

Евдокия Ольденбург (январь 1581 – 18 марта 1589).

42

Горсей Д. Путешествие сэра Джерома Горсея. // В книге: Иностранцы о древней Москве. М.: Столица, 1991. С. 130.

43

По мнению К. Валишевского, Дмитрий в дальнейшем постригся под именем Леонида в монастырь Железный Борк. См.: Валишевский К. Смутное время. М., 1991. С. 7.

44

В. Ульяновский. Смутное время, http://statehistory.ru/books/Vasiliy-Ulyanovskiy_Smutnoe-vremya/13

45

Вопросы и ответы // Русский архив. 1877. № 3. С. 397; Там же. 1894. № 2. С. 286. Цит. по: В. Ульяновский. Смутное время. http://statehistory.ru/books/Vasiliy-Ulyanovskiy_Smutnoe-vremya/13

46

Полное собрание русских летописей. М., 1978. Т. 34. С. 205–206.

47

Маржерет Ж. Состояние российской империи и великого княжества Московии с описанием того, что произошло там наиболее памятного и трагического при правлении четырех императоров, именно, с 1590 года по сентябрь 1606.

48

Кузнецов Б.В. События смутного времени в массовых представлениях современников. М., 2010.

49

Кузнецов Б.В. События смутного времени…

50

Кузнецов Б.В. События смутного времени…

51

Кузнецов Б.В. События смутного времени…

52

Там же.

53

Там же.

54

Кузнецов Б.В. События смутного времени…

55

Там же.

56

Полное собрание русских летописей. М., 1978. Т. 34. С. 205–206.

57

Игнатий (ок. 1540, Крит – 1620, Вильно) – церковный деятель греческого происхождения, при Дмитрии I патриарх Московский и всея Руси. По словам митрополита Макария, выбран на патриаршество собором Русской православной церкви. В последствии, при Романовых, подвергся осуждению со стороны патриарха Филарета как еретик и изменник и вычеркнут из числа русских патриархов.

58

Фактически – начальник контрразведки у Дмитрия.

59

Патриарх Иов был смещен с кафедры и заточен в монастырь в родной Старице еще до прибытия Дмитрия в столицу. После убийства Федора Годунова Иова арестовали за богослужением в Успенском соборе Кремля, сорвали с него патриаршее облачение и как простого монаха отправили в изгнание. Но после воцарения Дмитрия состоялся поместный собор Русской церкви, который лишил Иова сана и утвердил на его место Рязанского архиепископа Игнатия, который был возведен в сан патриарха 24 июня 1605 г.

60

Коронационные регалии были привезены в Москву императорским послом Генрихом фон Логау. Австрийская корона, по свидетельству архиепископа Арсения Элассонского, была прислана Ивану Грозному австрийским императором Рудольфом II и была практически идентична цесарской короне. Предположительно, австрийскую корону вывезли из Москвы поляки в 1611–1612 годах.

61

Платонов С.Ф. Полный курс лекций по русской истории. Петрозаводск, 1996. С. 284.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.