Эра беззакония

– Удивлены визитом? – спросил генерал, закуривая.

– Еще бы! – ответил Калмычков. – Не замечал, чтобы вы ходили по кабинетам мелких клерков.

– Не прибедняйтесь, Николай Иванович. Разве вы клерк? С вашим опытом и послужным списком. Ценю вас, как полезного для дела сотрудника, – генерал разглядывал Калмычкова. – Не мельтишите, глаз не отводите – не боитесь, стало быть, начальства?

– Н-не знаю. Неожиданно, как-то…

– Вот и не бойтесь, иначе разговор у нас не сложится. Бутылку-то, уберите, заглянет кто ненароком. Подумают, что у меня свой коньяк кончился.

Калмычков смахнул посуду и уже с меньшим напряжением уставился на генерала.

– Сначала о самоубийстве, – сказал генерал. – Копии протоколов я читал. Мне докладывают о ходе расследования. Вчера, вот, видео принесли. От вас хочу услышать: что «не так» в этом деле. Что протокол упускает?

– У меня крайне мало информации, товарищ генерал. Я прибыл туда через четыре часа после опергруппы.

– Не понял!? Где вы болтались столько времени? – возмутился генерал.

– Я не болтался. Получил приказ от начальника отдела по телефону примерно в двадцать два двадцать.

– Тем более не понял! Дежурный по ГУВД озадачил меня в девятнадцать. Я проинструктировал начальника Центрального РУВД. Минут пять на это ушло. Потом решил подстраховаться и приказал Перельману отправить вас. Он что, паршивец, так долго со своими московскими кураторами советовался? – Генерал закурил вторую сигарету, едва раздавив в пепельнице окурок первой. – Значит правда, журналистов неспроста нагнали. Хотели нам гадость подсунуть. И подсунули. Выходит, дельце с душком. Кто-то ноты написал, остальные сыграли. А Перельмана, думают, мне не с руки давить, после того, как Полищука сняли. Правильно думают…

– Кто думает, товарищ генерал? – осторожно спросил Калмычков.

– Козлы всякие, Калмычков, козлы. Давайте дальше.

– Журналист этот, с кассеты. Почему он так поздно снимал в квартире? Присутствовал с самого начала. Внизу, когда труп выносили. А съемку в квартире вел через три с лишним часа, перед моим приездом. И когда он карту памяти с камеры самоубийцы переписал? Копнуть бы это Центральное!.. Но я не буду.

– Думаю, все-таки копнете, – сказал Арапов.

– Нет, товарищ генерал, ассенизаторы в другом управлении служат, – уперся Калмычков.

– Не кипятитесь, я же не Перельман, ловушек не ставлю. Задачи, бывает, несколько решений имеют. Посылать вас в РУВД со служебным расследованием – глупое решение. Лапши по ушам развесят. Репутацию сломаете и врагов наживете. Так ведь?

– Так, товарищ генерал, – согласно кивнул Калмычков.

– Я помогу. Есть другое решение… Внутренний телефон этот? – Генерал пододвинул к себе аппарат и набрал номер собственной секретарши. – Таня, найди начальника Центрального. Он скрываться будет, но ты достань и срочно ко мне. Живого или мертвого! Лишь бы слушать еще мог.

– Думаете, расколется? – засомневался Калмычков.

– А мы ему гамбит устроим. Заставим из двух зол выбирать меньшее. – Генерал усмехнулся. – Получится, с вас пузырь! И в дерьме не вымажетесь, и шефу будет что доложить. Но я не за этим пришел, – продолжил генерал. – Это так, ответ на ваш рапорт. Есть у меня разговор интереснее. Хочу позвать в одно дело. Вы – как?

– Не ларьки по ночам грабить, надеюсь? – съязвил от удивления Калмычков.

– А ларьки – не устраивают?

– С вами – на любое дело, товарищ генерал, но хотелось бы конкретики… – От удивления Калмычков не успевал обрабатывать информацию.

– Будет вам конкретика, – сказал генерал. – Служебного регламента для таких предложений не предусмотрено. Приглашаю ко мне на дачу. На шашлык. В субботу. Часов в двенадцать, устроит?

– Спасибо за приглашение, товарищ генерал. Чему я обязан?.. – совсем «офигел» Калмычков.

– В субботу поговорим и об этом. В общих чертах – дело хорошее. Без криминала, но польза очевидная, и для ГУВД, и в целом… Решение, повторяю, за вами. Не приедете – на службе не отразится.

Генерал вышел, а Калмычков долго сидел, боясь спугнуть удачу. Да что там удачу – чудо, которое только что видел своими глазами. «Не приснилось же?..»

Сам по себе визит генерала, который людей ниже начальника отдела не замечает вовсе, сам визит уже намекает на то, что его из толпы выделили. Неважно почему! Скорее всего, в собственных корыстных интересах. Используют, как презерватив, и выкинут. Конечно, так и будет.

Но шанс, один из тысячи, у него все-таки появился. Не дурак же он, в самом деле. До Главка дослужился. А дальше? Все хорошие карьеры только так, с элементом чудес и строятся. Из грязи – в князи!

«Что генерал про «взять в дело» намекнул? Надо взвесить, просчитать. Дров бы не наломать. Взлетишь высоко, с чужой помощью, а потом как долбанешься о землю, костей не соберешь. Сколько хочешь примеров. Может, все же, синица в руке?»

Калмычков достал из корзины смятый генералом рапорт, разгладил его и перечитал.

«Из-за мудака Перельмана тринадцать лет жизни – коню под хвост?»

Маятник его предпочтений застрял в мертвой точке врожденной осторожности и здравого смысла. Но сил удержать его почти не осталось. Слишком активно притягивал противоположный полюс – честолюбие, спортивный азарт и жажда всего: славы, власти, самореализации, в конце концов.

Здравый смысл оказался сильнее. Калмычков решил не мучить себя бесплодными раздумьями, остыть, подсобрать информацию, тогда уже и решать. Почти двое суток у него в запасе. «Заодно посмотрим, как генерал с Перельмановым заданием поможет. Может, фуфло все, пустые слова?»

Товарно-денежные отношения

21 октября, пятница

Генерал не шутил! Не тот человек.

Прошлый вечер Калмычков потратил на обзвон людей, которым доверял. Выведывал, что за птица генерал Арапов.

Самым осведомленным оказался бывший начальник отдела полковник Полищук – Макарыч, которого ушли на пенсию, чтобы освободить место Перельману. Много рассказал. И других людей Калмычков спрашивал, которые видят мир с иной точки зрения, нежели профессиональные милиционеры. Кое-что поведали.

По всему выходило, генерал – человек влиятельный и надежный. Но старого пошиба. За ним какие-то заслуги, еще в восьмидесятых, в Москве. Там же хорошие связи. В ГУВД он последний мамонт, который помнит, как должна работать милиция. Тем и хорош и плох одновременно. Самого начальника ГУВД иногда на место ставит. Тот терпит, но зуб, конечно, точит.

Вооруженный информацией, Калмычков прибыл утром на службу.

Едва сделал несколько телефонных звонков, как в кабинет, постучав, протиснулись трое офицеров, из которых он сразу признал только капитана Егорова. С ним майор и старший лейтенант.

– Товарищ подполковник! Майор Савельев, начальник уголовного розыска Центрального РУВД, – доложил майор. – Прибыли по приказанию начальника РУВД. Со мной капитан Егоров и старший лейтенант Поляков.

– Хорошо, что прибыли, – сказал Калмычков. Зачем они прибыли, он только смутно угадывал. – Присаживайтесь! Слушаю вас.

Майор заерзал в кресле, не зная как начать.

– По поводу неувязочки с журналистами. Это… Про самоубийство на улице Достоевского.

– Смелее, смелее! – поняв тему, напустил строгости Калмычков, – рассказывайте, как обделались.

– Нам гарантировали, что не под протокол, – встрял Егоров. – На словах, для пользы дела.

– Видел я ваши дела. В телевизоре помелькать захотелось? Мне песни пели: «Никаких журналистов!.. Участковый внизу держал…»

– Если б генерал нашего за горло не взял, – взъерепенился Егоров, – стал бы я рассказывать. Своими руками крючок в задницу вставлять.

– Егоров, не хами! – одернул подчиненного майор Савельев. – Сказано: без протокола! Хочешь неприятностей на РУВД?

Постепенно Калмычков въехал. Вчера генерал предложил начальнику Центрального РУВД выбор. Или засылает к нему УСБ с проверкой всего, чего можно, или виновные в торговле информацией по конкретному случаю колются Калмычкову без протокола, для выяснения подоплеки возни, которая вокруг это дела затеяна. Наказаний не будет, но выводы, конечно, последуют.

Не без труда, изо всех сил напрягая в себе хитрого следователя, Калмычков выявил за полчаса картину торговли информацией в Центральном УВД. Собственно, она ничем не отличалась от торговли в любом другом районе, да и в самом Главке.

Всего за сто баксов капитан Егоров позволил поснимать квартиру, где произошло самоубийство. Еще за пятьдесят – дал короткое интервью. Старики Самсоновы «выступили» за триста рублей. «И были счастливы!» – не преминул вставить Егоров.

На вопрос Калмычкова, почему журналист не в девятнадцать-двадцать часов, а гораздо позже произвел съемку в квартире, Егоров ответил, что, от кого попадя, денег не берет, а этот репортер оказался умным и за пару часов раскопал людей, которым Егоров отказать не может.

Так же примерно, плюс за две сотни баксов, журналист раскрутил старшего лейтенанта Полякова на копирование карты памяти из камеры самоубийцы. Прокурорского сообщника Поляков не выдал. И Егоров не очень откровенничал.

«Я бы на бабло не позарился, да у тех людей за яйца подвешен, – признался Егоров. – Их, конечно, не застучу, но люди наши, милицейские. Распоряжение выполнил, и немного при деньгах».

Поляков добавил: «Деньги вернем, только не все. Часть наверх пошла. Не просить же обратно».

Почему журналистов собралось так много, так быстро, и кто за этим стоит, «орлы» не знали. Калмычков отпустил их и начал было строчить отчет для Перельмана, но одумался и следов на бумаге решил не оставлять.

Выслушав устный доклад, Перельман требовал принятия мер и наказания виновных, опять плевался слюной, пока не сообразил, что законных оснований под его требованиями нет и даже начальнику Центрального РУВД он по субординации – никто. Попыхтел немного и сдулся.

«Где планируете умирать?..»

22 октября, суббота

«Странная осень в этом году: сентябрь – суше августа, и в октябре всего два-три дождика. И тепло. Не по-питерски, – удивлялся Калмычков, летя по сухому Выборгскому шоссе. – Сглючил мир, перевернулся. Погода в том числе».

Кто отвечает за смену времен года? Есть, ведь, кто-то. Или на небе демократия?

Похоже, этот «кто-то», получив от начальства «втык» за вчерашний мягкий день, а может, и за всю нетипичную осень, пересмотрел свое отношение к работе. Ночь ушла у него на раздумье. Обещанное предупреждение о неполном служебном соответствии притушило кураж. Одумался, встал на путь исправления.

Сегодняшний день выдался солнечным, но уже ветреным и холодным. В рамках должностных инструкций. Осень будто опомнилась, что задержала бабье лето на неприлично долгий срок. К утру сменила южный антициклон на северо-западный, сметая багрянец лесов злой секущей метлой полярного ветра.

Солнце прогрело салон машины, и пока Калмычков петлял по улицам дачного поселка, не ощущал перемену погоды. Но только вышел, чтобы постучать в зеленые ворота генеральской дачи, как резкий ветер дохнул запахом снега, заставил по самое горло застегнуть молнию джемпера и куртки.

На стук не откликнулись. Калмычков постучал еще раз, прикидывая, удобно ли заорать на всю улицу: «Эй, хозяева!» Кричать не пришлось. Лязгнули засовы, и сначала одну половинку, а затем вторую, раскрыл невзрачный мужичок.

– Калмычков Николай Иванович? – спросил он, щурясь и прикрывая ладонью глаза.

– Он самый.

– Ждали вас к двенадцати, а сейчас половина первого. Я в сараюшке ковырялся, не услыхал, что тарабаните. Проезжайте! – махнул он Калмычкову, а сам закричал в сторону дома, – Серафим Петрович! Приехал!

С крыльца уже спускался, поспешая, генерал в спортивном костюме. Калмычков едва успел въехать на территорию и заглушить машину, чтобы, выйдя из нее, угодить в широко расставленные объятья.

– Заплутали, Николай Иванович? Немудрено. Здравствуйте. Проходите.

– Здравия желаю, товарищ генерал! – Калмычков, не стал подыгрывать. «Чего Ваньку валять».

– Мы не на службе, – генерал обнял его за плечи и повел по дорожке. – Я вас к себе домой пригласил, окажите любезность, будьте со мной на одной ноге. Серафим Петрович меня зовут. И никаких званий, пожалуйста.

– Слушаюсь, товарищ… Простите, Серафим Петрович.

– Веня! – окликнул генерал мужичка, что открывал ворота. – У тебя все готово?

Тот утвердительно кивнул головой, и генерал повернул на тропинку, ведущую в глубь участка. Ему хорошо удавалась роль гостеприимного хозяина, показывающего дорогому гостю, что где посажено, какая постройка для чего предназначена. «БДТ по тебе плачет», – съехидничал про себя Калмычков.

Дача не произвела на него впечатления. Даже разочаровала. Совсем не генеральская дача. Лет пятнадцать назад она, возможно, тянула на такой статус. Но время не стоит на месте. Сегодня любой хозяин пяти ларьков имеет дворец, рядом с которым двухэтажный, под крашеной вагонкой, домик генерала, выглядит бедно и неухоженно.

«Участок, конечно, большой – с полгектара, но рук и денег в него не вложили», – оценил Калмычков. Он планировал следующим летом купить землю на Валентинино имя. Отчетливо представлял, что и как построит, присматривался по дачным местам.

Можно было и в этом году начать, но затянулись «бои местного значения». Чем это кончится? Непонятно. Браться за обустройство семейного гнезда в обстановке неопределенности он не решился.

Генерал, судя по всему, дачей не занимается, тоже в семье что-нибудь не так. Женской руки не видно. Никаких современных прибамбасов: гномиков, качелей.

– Такой вот уголок для отдыха, – закончил экскурсию генерал. – А у вас, Николай Иванович, дачка где?

– Я житель каменных джунглей, – отшутился Калмычков.

– И не планируете?

– С моей зарплатой много не напланируешь, Серафим Петрович.

– Да-да. Зарплаты в ГУВД – не разгуляешься, – посочувствовал генерал. – Но довольно о грустном. Приглашаю попариться! Веня замечательно баньку истопил.

– Я утром душ принял… – заартачился Калмычков.

– Душ – для чистоты тела. А баньку в субботу сам Бог велел, для души. Не упрямьтесь, Николай Иванович! Попаримся, грехи смоем, тогда и о делах поговорим.

Пришлось Калмычкову подчиниться. Но пару маячков на оставшейся в раздевалке одежде он соорудил.

– Веником владеете? – спросил генерал, выбирая среди душистых, распаренных орудий пытки подходящее для себя.

– Приходилось…

– Тогда – вперед!

Парились умело, со вкусом. Между расспросами о семье, о службе в ОВД и Главке, Калмычков понял, что разговора в баньке не будет. Посмотрели на него, на предмет микрофонов и видеокамер, а остальное так, для снятия напряжения.

Он угадал. Когда напарились, отдохнули и, совершив заключительное омовение, вернулись в раздевалку, маячок, что попроще, из пряжки брючного ремня, показался не тронутым. Приглядевшись, понял – тронули, но заметили и восстановили. Хватило квалификации. А второй, хитрый, маячок, из пуговицы и складки рубашки, не оставил сомнений – «прошмонали» качественно. Если на даче никого кроме генерала и Вени нет, то кто же он – этот Веня – специалист широкого профиля?

После бани разомлевшего Калмычкова, и впрямь как грехи с души смывшего, генерал потчевал на открытой терассе чаем. Терасска устроена умно. Холодный ветер в нее не задувает, а солнышко греет, во всяком случае, в это время дня и в это время года.

Вениамин соорудил шашлычок. Украсил стол блюдом с зеленью и помидорами, с ловкостью официанта разлил по бокалам вино. Калмычков оценил и вино, и выставленный попозже коньячок, которым не злоупотребили, а только придали обеду законченность, с плавным переходом к кофе.

Культурную программу вел генерал. Разговор перетекал с политики на анекдоты, потом на женщин, не заходя, впрочем, дальше шуток про легендарные стринги секретарши «самого». А потом, под коньяк, обозначились схожие взгляды на тонкости розыска, на политику МВД, которая, оказалось, одинаково их не устраивает.

Искусством анекдота генерал владел мастерски. Калмычков смеялся как ребенок.

Через полчаса задушевной беседы исчезли пожилой генерал и «салага» подполковник. Простые, без задней мысли, мужики. Кушают, пьют и смеются. Калмычков упустил момент, когда размягченный баней и гастрономическими утехами разум перестал играть роль тренированного цепного пса, стерегущего мысли хозяина от чужих проникновений.

Попили кофе, и только тут он заметил, как ловко генерал усыпил все его уровни защиты. Генерал спросил: «А не выкурить ли нам по сигарке?». И Веня тут же притащил коробку «Коибы».

«Все знает! – восхитился Калмычков. – Как кошка с мышонком играет. Ай да умница! Ай да генерал! Просчитал меня по полной программе. И главное, похоже, впереди».

– Не удивляйся, Николай… Можно я на «ты» перейду? В два десятка лет – разница. Спасибо. Ты кури, кури. Я тоже побалуюсь, – генерал раскурил сигару, но было ясно, что делает это больше за компанию. – Конечно, знаю, какие ты любишь. Уж извини. Прежде, чем в гости звать, надо к человеку приглядеться.

– Давно приглядываетесь? – спросил Калмычков.

– Я – второй час. А Макарыч еще в прошлом году тебя рекомендовал, – ответил генерал.

– И Перельман приглядывается? – Калмычков попытался разозлиться, но после приятного застолья не смог.

– Перельман – тема отдельная. О нем позже. Сейчас, все внимание к тебе.

– Почему? – спросил Калмычков.

– Впечатление производишь хорошее. Макарыч не ошибся. – Генерал говорил спокойно, нейтрализуя калмычковские попытки «обострить». – Теперь и я убедился. Считаю, что в обойму тебя брать – решение правильное.

– А меня спросили, хочу ли я в вашу обойму? – ершился Калмычков.

– Тебя еще рано спрашивать. Ты понятия не имеешь, куда зовут, – сказал генерал.

– Намекали позавчера, что не ларьки…

– …И не грабить, – подхватил с улыбкой генерал. – Не бойся! Криминалом под крышей начальства заниматься и без тебя охотников хватает.

– Тогда зачем?

– А затем, Николай Иванович, что подходишь. Умный, самостоятельный, выдержка хорошая. И опыт правильный – не в писарях сидел. Уже таких – большой дефицит, – генерал оставался приветливым и спокойным. Только теперь не отводил взгляда от глаз Калмычкова. Очень его интересовали реакции. – Удивляюсь, как «Контора» тебя проглядела. У них хороших кадров – днем с огнем… Я проверял, ты чистый.

– Я, Серафим Петрович, потому и чистый, что в команды не вхожу Не хочу от чужих грехов отмываться. Я никого не подвел, и меня никто не подставил, – Калмычков слегка наглел. Он не напрашивается!

– Гляди ты, какая умная философия!.. – протянул генерал.

– И менять ее не планирую! – гнул свое Калмычков.

– Молодец, Николай! Умный, он и в Африке – умный. На это и расчет, что хватит ума оценить ситуацию. Пойдем, – генерал выбрался из-за стола, – пойдем, я тебе сначала обрисую, чем ты подходишь нам, а потом и предложение сформулирую. Решать тебе.

Веня накинул генералу на плечи пятнисто-голубой милицейский бушлат. Генерал поправил его и сказал, глядя Калмычкову в глаза:

– Правда, решение у тебя – заведомо одно. Сильно не обольщайся.

Калмычков не сумел скрыть недовольство таким поворотом.

– Не напрягайся, Николай, – генерал хлопнул его по плечу. – Еще предложения не слышал. Пошли, прогуляемся по бережку. Авось не продует.

Они вышли через калитку в заборе, минут десять петляли меж чахлых сосен, пока не оказались на берегу залива. Широкая полоса галечника, обильно сдобренная валунами, убегала вдаль километра на два и терялась за крутым изгибом, превращаясь в мыс. На мелководье разлеглись валуны, даже более крупные и живописные, чем на берегу, пенили набегающий прибой.

Погода не тянула на прогулочную. При ярком солнце, нырявшем ненадолго в облака, колючий ветер гнал штормовую волну. Генерал застегнул бушлат на все пуговицы, а Калмычков, так и не изловчился спрятаться от ветра, в опрометчиво одетой курточке, с символичным названием – «ветровка». К счастью, генерал знал места, и немного пройдя вдоль воды, они свернули в прибрежный сосняк, где ветер не так зверел. Вполне приличное место, если не обращать внимания на следы пикников.

Присели на выбеленный временем остов сосны, уперлись спинами в растопыренные обрубки сучьев. Генерал достал сигарету и протянул пачку Калмычкову. Тот отказался. Генерал убрал пачку в карман и выдержав паузу, начал рассказ.

– Макарыч позвал тебя в ГУВД не случайно. У нас, ведь как? Чуть потеплее местечко, стараются своего пристроить. Брат жены, шурин тещи… Ты знаешь… – Калмычков согласно кивнул. – Эффективность кадровой политики нулевая, но тронуть никого не моги. Как слипшиеся пельмени. И съесть этот ком невозможно, и пельменину не отщипнешь. Сцепились и держатся один за другого.

А тут Макарыч, года два назад, приходит и рассказывает: «Попался мне майор, который до начальника отделения дослужился, и ни с кем не повязан». Я, конечно, не поверил. Так не бывает! А он: «Приличный майор…» – говорит. Я велел приглядеться. Он полгода тебя изучал, потом еще год, в Главке. Ты его очаровал. Пугала незапятнанная репутация. Такая у нас страна: если человек мало пьет или ничего не украл – подозрительно выглядит. Решили по полной схеме твой боевой путь прошерстить. За две недели Макарыч управился. Оказалось, человек ты нормальный. Только умный, изобретательный и хитрый. Перспективный для дела мужик!

Правда, раз я в тебе чуть не разочаровался. Когда Макарыча снимали. Даже я не мог помешать, заказ был московский. Но рапорта писал. Думал и ты, как «глас народа», обозначишься. Напишешь что-нибудь в защиту, на словах поскандалишь. Благодетель он твой был. И в общении у вас полное взаимопонимание. А ты – ни гугу… Струсил? Потом только понял: и здесь ты умен оказался. Мне дружок мой московский материалы прислал, которые их комиссия на Макарыча состряпала. Вижу: в четырех докладных, объяснительной записке и отчете за полугодие (все за твоей подписью), ловко так обстоятельства представлены, что по статьям, по которым Макарыча под суд подвести пытались, он ни при чем. А с тебя, офицера нового и неопытного, надо бы спросить по полной строгости, да нечего. Ты их не интересовал, а Макарыч пенсией отделался.

Я тебя зауважал! Начни с рапортами бегать, кто потом всерьез в эти документы поверит? Молодец!.. А место его занять – лелеял мечту? – спросил генерал.

– Не то чтобы лелеял, было немного… Здоровый карьеризм, – ответил Калмычков.

– Зря. Не для того Макарыча сняли. До меня дотянуться не смогли. Пока. А человек им свой позарез нужен. Знаешь, кто будет начальником Управления после меня?

– Не может быть! – возмутился Калмычков. – Перельман дилетант.

– Кого это волнует. В эпоху всеобщего похеризма… – Генерал снова выдержал паузу. – Давай о тебе закончим. Что мы имеем? Пока ты опером бегал, потом начальником уголовного розыска, включая академию – все как у людей. Не выпячивался и героя не строил. Прикажут взять – брал, прикажут поделиться – передавал. Дела возбуждал по указке. По указке и херил. Палки выбивал…Так?

– Так… – кивнул Калмычков.

А генерал продолжил.

– Только став начальником отделения, ты позволил себе заработать. Макарыч раскопал, кто рынок постельных услуг в районе под себя завернул. Мало завернул, укрепил и расширил. Без разборок и трупов. Или были трупы, только концы обрублены? – спросил генерал.

– О чем вы, товарищ генерал?.. – слабо трепыхнулся Калмычков.

– О проститутках, Коля. О самом рентабельном, после наркотиков, бизнесе. Не представляю, как тебе удалось протащить схему дележа доходов по бандитским структурам. При этом сохранить жизнь и самостоятельность. Раз сумел, и они согласились, значит, очень не дурак! Эти ребята делиться не любят. А ты не на откате, в деле присутствуешь!

Калмычков уставился в одну точку и тупо разглядывал муравья, ползущего по травинке. Генерал помолчал и продолжил крушить его прошлое, настоящее и будущее.

– Оболочку я понимаю: на теме сидит их «бычок», твои интересы представляет Привалов. Тебя не видно. Предъяву ни менты, ни бандиты не выставят. А что внутри? Какие нити держишь? Как ты это провернул? Поделишься опытом? – Калмычков угрюмо молчал. Три года упорной работы летели в тар-та-ра-ры.

– И с бабками, – сказал генерал, – не светишься. Личные расходы под копеечку с зарплатой сходятся. Денежки в обороте?

«Как примитивно! – с тоской думал Калмычков. – Губу раскатал: в дело зовут. Поделиться предлагают!» Так паскудно он себя давно не чувствовал. Душу ветром выдуло.

– Чего вы от меня хотите? – спросил он механически, с полным равнодушием к предмету.

– От твоего бизнеса – ничего. От тебя – полной самоотдачи! – ответил генерал.

Калмычков непонимающе уставился на него.

– Я предупреждал: выходов у тебя – не два. На «оборотня в погонах» уже хватает, – принялся объяснять генерал. Он не отрывал взгляда от глаз Калмычкова. Что надеялся в них увидеть? Ясно, что. То же самое, что высматривал Калмычков в глазах уличенных преступников, судорожно решающих, колоться «под тяжестью» или пока потерпеть. Генерал работал безотказными милицейскими приемами.

– «Оборотни», это дорожка тех, кто старших не уважает. Дури у них много, а ума нет, – генерал изменил тон на дружески-участливый. – Ты не такой. И твоим мозгам есть применение. Или на проститутках хочешь всю жизнь сидеть?

– Теперь, как понимаю, не придется, – криво ухмыльнулся Калмычков.

– Да ради бога! – всплеснул руками генерал. – Дорос до подполковника своим умом, и славно. Но дальше ты никому такой самостоятельный не интересен. Дальше – открытое море. Бездонные глубины, где за камушек не спрячешься. Тут ходят рыбы с большими зубами! У них аппетит – акулий. Можешь, конечно, барахтаться у бережка. Но разве это твой уровень?

– Вы намекаете, товарищ генерал, что я имею шанс стать акулой? – спросил недоверчиво Калмычков.

– Имеешь, – ответил генерал. – Придется, конечно, поплавать в стае, пока подрастешь. А там, как судьба. Я только из лужицы тебя вытащу, в стаю открытого моря внедрю.

– Что взамен? – спросил Калмычков. – Бесплатный сыр, сами знаете…

– Работа, – ответил генерал. – Принцип взаимной выгоды. Мы помогаем тебе, ты – нам. Никаких клятв и взаимных обязательств. Выгодно – сотрудничаем, нет – разбежались.

– Недалеко убежишь на короткой цепуре, – усмехнулся Калмычков.

– Я тебя проституток обирать не посылал… – развел руками Арапов.

– Понятно все, товарищ генерал, в прошлом. Расскажите о будущем.

– «Будущее светло и прекрасно…» – выдал цитату генерал. – Так, кажется, изгалялись классики? Под эту байку половину русских людей в прах превратили, а ума не нажили. Все мечтают.

– О ком вы, Серафим Петрович? – не понял Калмычков. – Мечты давно по боку. Лозунг дня: «Лови момент!» Любой ценой набить карманы.

– Об этом и говорю: дураками были, дураками остались. Перед революцией глупыми идейками тешились, тянули одеяло каждый на себя. Идейки им дороже России были. Так и просрали матушку. А без страны и сами в пыль обратились. Сегодня – те же грабли, в тот же лоб! Рвут с родимой последние лохмотья, а срамное место лоскутком демократии прикрывают… – сказал генерал. – Умнеть пора! По кругу ходим. Как бычки на веревочке. Страну теряем. И людей! После революции десяти миллионов не досчитались, а демократия в сотню может обойтись. Без лучших территорий уже остались.

Калмычков помалкивал. Поворот генеральской мысли ошарашил его неожиданностью. Не до высших сфер. Еще не растаяла горечь разоблачения, не окрепла просевшая под ногами почва. А тут – политика!

– Сколько лет грабеж продлится? Под сказки о реформах. Ну – пять, ну – десять… А потом, обрыв? Без науки, обороны и сельского хозяйства в этом мире самостоятельно не живут. Чтобы завтра стало хорошо и правильно, надо сегодня делать правильные дела, – говорил генерал. – А если наоборот: пятнадцать лет врешь, воруешь и ломаешь, то скоро в развалинах будешь лебеду кушать. Если новые хозяева позволят.

– Какие развалины, товарищ генерал? Стройки кругом! – не согласился Калмычков. Он не любил отвлеченных построений. Мода, политика, религия – не входили в список волнующих его тем…

«Так есть этот Бог или выдумки?» – спросил он у отца в девять лет. Они заканчивали обход музеев для общего развития. После Эрмитажа, Зоологического и Морского посетили Исаакиевский собор. Наблюдали маятник Фуко, бегло окинули стенные росписи. Смысл их был непонятен маленькому Коле, и он пристал к отцу с расспросами. «Сынок, не забивай голову тем, что не пригодится в жизни», – ответил отец. Коля запомнил и постепенно распространил этот принцип на все, что не касалось достижения поставленных целей. Заботившие генерала проблемы, относились именно к этой категории.

– Прагматичное новое поколение? – поморщился генерал. – Ни разу не задумывался в какой стране живешь? Кому служишь?

– Раньше телевизор смотрел, – ответил Калмычков. – Там спорят, как Россию «обустроить». Так они политики, это их работа. Мне за другое деньги платят. Объявят демократию – будем ей служить, объявят коммунизм – нам какая разница? Лишь бы оклад не снижали.

– Получается, себе служим? – уточнил генерал.

– А кому?

– Эх, молодежь… Этим они вас и берут! Украли понятие – Родина. Только на футболе поорать: «Россия – чемпион!..» Слепыши! Законы природы нарушаете. Нельзя строить болагополучие на зыбком основании. Рухнет! Семья, карьера, спокойная долгая жизнь в тепле и достатке – должны опираться на платформу. Надежную и неколебимую – могучую страну. Державу! Где она? Пшик!.. А политики, чтоб ты знал, уже давно определились с тем, что правильно. Исключительно для себя, – сокрушался о непонятном Калмычкову генерал. – Хорошо, посмотрим на вопрос со стороны шкурного интереса. Ты помирать где планируешь?

– Я?.. Пожил бы еще немного, – не въехел в генеральскую шутку Калмычков.

– Я не шучу. Это серьезный вопрос. Может быть, самый серьезный на сегодняшний день, – не отставал генерал.

– Я не готов ответить, не задавал его себе никогда, – признался Калмычков.