- Тасайо, - вмешалась в разговор Мара, - быть может, как командиру тебе нет равных на войне, но знание истории у тебя хромает. Ты никогда не задумывался, почему по традиции лишь члены пяти семей имели право претендовать на трон Имперского Стратега, первого вельможи Империи после Света Небес? - Недоумевающий Тасайо мог лишь пожать плечами. - Так вот, все эти пять первых семей, включая твою собственную, связаны наиболее близким родством с основателем Империи! - Мара презрительно оглядела своего заклятого врага. - Если бы ты удосужился поинтересоваться, тебе поведал бы об этом любой ученый-историк или хранитель имперских архивов. Первоначально Высший Совет составляли пятеро братьев - отпрысков первого императора! Все мы стебли одного корня, Тасайо, - обведя зал рукой, заключила Мара. - Если хорошенько поворошить прошлое, то выяснится, что так или иначе, но все главенствующие семьи крупных кланов состоят в родстве.
      Рядом с Марой прозвучал голос властителя Ксакатекаса:
      - Я действую ради блага Империи!
      Он присоединился к двум вельможам, стоявшим на ступенях помоста, и, следуя их примеру, передал Ичиндару свой жезл предводителя клана Ксакала.
      Сверкнув золотом доспехов, Ичиндар воздел руки, и все заметили, что он держит не три, а четыре жезла.
      - Сегодня утром, Тасайо, я получил жезл клана Омекан! - выкрикнул император достаточно громко, чтобы нарастающий шум растревоженного зала не заглушил его слова. - Прими это во внимание и поостерегись: я располагаю голосами четверых претендентов на бело-золотой трон.
      Прежде чем склониться перед неизбежностью, Джиро из Анасати бросил на Мару взгляд, в котором пылала неприкрытая ненависть.
      - Ничего не поделать, Тасайо, так распорядилась судьба. - С этими словами второй из злейших врагов Мары покинул властителя Минванаби.
      Его отступничество вызвало повальное бегство правителей клана Ионани, и вскоре вокруг Тасайо осталась лишь жалкая горстка вассалов и вконец запуганных приспешников.
      Но внезапно дрогнул даже один из них. Когда он сделал шаг вниз по лестнице, желая примкнуть к тем, кто окружал возвышение, Тасайо дал волю ярости:
      - Барули Кеотара! Ты позоришь имя своего отца! Он всю жизнь хранил незыблемую верность дому Минванаби, а твое малодушие пятнает его память!
      Красивый и в громоздком парадном наряде, что удавалось очень немногим мужчинам, Барули небрежно крутанулся на каблуках:
      - Пятнает, вот как? И это говорит человек, чья семья пыталась однажды вероломно использовать меня как орудие, чтобы погубить властительницу Мару? Да ведь ни ты, ни Десио никогда не относились ко мне, своему исправному вассалу, с таким великодушием, какого удостоила меня эта госпожа, и как раз тогда, когда я был повержен ею во прах! - Барули с презрением сплюнул в сторону Тасайо. - Я покончил с Минванаби.
      - Я еще увижу поля твоих предков, засыпанные солью, а твой натами - в осколках! - вскричал Тасайо в пароксизме ярости.
      Его угрозы не поколебали молодого Барули: он удалился, не оглядываясь, и, дойдя до Мары, перед всем залом поклонился ей.
      - Кое-кто способен заявить, что нынче ты изменила фамильной чести, госпожа Мара. - Он улыбнулся. - Но не я. Несмотря на наши прошлые разногласия, я убежден, что ты воистину служишь Империи. Пусть с этого дня и навеки между нами установится мир.
      Мара улыбнулась в ответ:
      - Перед Высшим Советом я подтверждаю дружеский союз между Кеотарой и Акомой.
      Глаза Тасайо метали молнии - рушились все его планы.
      - Допустим, сегодня тебе удалось сыграть на руку Ичиндару, Мара, но это не конец. Я дал слово, что ты будешь в безопасности, пока не вернешься домой, но как только мои дозорные донесут, что твоя нога ступила на землю Акомы, я брошу против тебя всю мощь Минванаби. И не только. - Он резко развернулся к тем, кто остался при нем. - Я взываю к чести клана! Акома опозорила Империю и клан Хонсони! Война клану Хадама!
      - Запрещаю! - немедленно откликнулся Ичиндар.
      Губы Тасайо искривились от лютой злобы.
      - У меня пятьдесят тысяч солдат, готовых выступить по моему приказу.
      Считалось предосудительным обнажать клинки в Палате, но властитель Минванаби презрел обычай и для вящей убедительности вытащил меч. Лезвие драгоценного металлического клинка заиграло огнем. В зале поднялся гомон, но голос, не раз перекрывавший шум сражения, услышали все.
      - Ичиндар! Если ты хочешь положить конец спору, давай сделаем это на поле битвы! Посмотрим, останутся ли тогда с тобой твои прихвостни! потребовал Тасайо, уже не пытаясь сдержать ярость.
      Мара похолодела. Перед ней стоял безумец: он предпочитал превратить страну в пепелище, лишь бы не допустить торжества соперника. Оцепенев от того, что ее худшие ночные кошмары сбываются наяву, Мара закрыла глаза, пряча боль: да, прихотью богов ее надежды разбиты. Из-за ее гордыни, из-за безрассудной попытки перебороть судьбу погибнет не только Акома. Она увлекла за собой в пропасть цвет аристократии Империи, и к убийственному пониманию этой истины добавлялось собственное нестерпимое горе: не настанет для Айяки пора возмужания, и дитя, зачатое от Кевина, не возвестит первым криком о своем появлении на свет.
      Угнетало сознание своей ответственности: ведь если смотреть правде в глаза, только по ее вине все сложилось так плачевно. Ее народ стоял на пороге гражданской войны.
      Как сквозь сон, до Мары доносился тихий голос Ичиндара: он обращался к ней, пытаясь ее подбодрить. Не в силах выговорить ни слова, она повернулась к императору, чтобы поклоном выразить признательность. Обнаружив, что юный монарх не выказывает признаков страха, Мара заставила себя заговорить:
      - Акома в твоем распоряжении, государь.
      И сразу же вслед за ней многие властители принялись заверять Ичиндара в своей поддержке, другие же, напротив, отодвигались от своих соседей: вот-вот воцарится кровавый хаос, и не каждый считал благоразумным обнаруживать перед всеми, на чьей он стороне. Те, кто не желал ввязываться в грядущую стычку, предусмотрительно постарались, чтобы их не причислили ни к одному из противоборствующих лагерей.
      В это мгновение раздался голос, в котором звучала безграничная уверенность в праве повелевать:
      - Войны не будет!
      Шум в зале затих. Мара глядела во все глаза, пытаясь выяснить причину наступившей тишины. Окружавшие ее вельможи, не веря глазам своим, уставились куда-то вверх.
      Появившиеся одновременно из всех входов, расположенных по кругу верхнего яруса, и из всех боковых дверей, в зал спускались десятки одетых в черное фигур. Двигаясь сверхъестественно бесшумно, Всемогущие беспрепятственно достигли нижнего яруса Палаты Совета.
      Слово магов было законом, перед ним пасовала мощь любой армии. Все помнили, что натворил на стадионе всего лишь один неофит, посвященный в таинства черноризцев, и потому среди присутствующих не нашлось глупцов, желающих пойти наперекор воле Ассамблеи. Тасайо в бессильном гневе застыл на месте, ясно сознавая, что он погиб. Вся краска сбежала с его лица, когда он вложил меч в ножны.
      Вокруг сторонников императора сомкнулись кольцом полсотни магов. Их предводитель приветствовал властительницу Акомы официальным кивком. Мара узнала в нем Фумиту и вздрогнула: ведь он присутствовал при ее разговоре с Камацу от начала до конца! Сейчас рядом с ним стояли двое магов: один приземистый и очень тучный, а второй - тощий, с угловатыми чертами лица. Под их суровыми бесстрастными взглядами, исполненными непостижимой силы, на нее вдруг накатила волна панического страха: нет сомнений, они пришли за ней, чтобы покарать за непростительную дерзость.
      Спора нет, властителя Тасайо обуревало бешеное честолюбие, но и сама она ничем не лучше его. Ведь именно она в слепой самонадеянности посягнула на традиционные устои своего мира. Однако маг не спешил осуждать Мару. Остановившись между ней и заклятым врагом Акомы, Фумита обратился ко всему собранию:
      - Мы говорим от имени Ассамблеи и оглашаем ее решение. Мара из Акомы действовала ради блага Империи. С благородным самоотречением она подвергла опасности собственную жизнь, дабы предотвратить раздор в стране. С этого момента ее жизнь священна!
      Как только Фумита умолк, слово взял его дородный собрат:
      - Наши мнения во многом расходятся, но одно должно быть ясно всем: мы не допустим гражданской войны.
      Последним говорил худощавый маг:
      - Тасайо из Минванаби, отныне и навеки тебе запрещаются любые враждебные действия против Мары из Акомы. Такова воля Ассамблеи.
      Тасайо вспыхнул, словно получив пощечину, рука вновь сжала рукоять меча. Он позволил себе возразить.
      - Всемогущий, моя семья поклялась на крови Красному богу, - хриплым шепотом выдавил он.
      - Запрещено! - отрезал тощий маг.
      Белый как полотно Тасайо согнулся в поклоне:
      - Как прикажешь, Всемогущий.
      Он отстегнул меч - наследственный клинок с резной рукоятью - и, спустившись по лестнице, передал его Маре. Было видно, что каждое движение давалось властителю Минванаби с немалым трудом.
      - Победителю, - сумел выговорить он, но его пальцы дрожали от еле сдерживаемой ярости.
      - Все держалось на волоске. - Мара приняла трофей, но ее рукам также явно недоставало твердости.
      Тасайо издал горький смешок:
      - Не думаю. Ты отмечена богами, Мара. - Он оглядел зал. - Если бы ты вообще не появилась на свет, если бы не погибла твоя семья, оставив тебя наследницей, все равно могли бы произойти перемены - кто же спорит. Но это!.. - Доведенный до белого каления, властитель Минванаби указал рукой в сторону сообщества объединившихся властителей, магов и императора. - Ничего столь непоправимого не могло бы случиться! Да, я предпочитаю взглянуть в лицо Красному богу, лишь бы не видеть Большую Игру наших предков, низведенную до уровня пустой головоломки, и властителей, забывших о гордости и чести, пресмыкающихся в пыли у ног Света Небес. - Колючий взгляд топазовых глаз обежал Палату, где, как некогда грезилось Тасайо, он мог бы верховодить. - Да сжалятся боги над всеми вами и над Империей, которую вы обрекли на бесчестье.
      - Молчи! - оборвал его Фумита. - Шимони из Ассамблеи проводит тебя в твои владения, властитель Минванаби.
      - Подождите, умоляю! - вскричала Мара. - Десио принес обет Красному богу, поклявшись кровью всего рода Минванаби. По условиям этой клятвы ни один родич Тасайо не может остаться в живых, если Акому не принесут в жертву.
      Фумита, бесчувственный как камень, взглянул в лицо властительницы Акомы.
      - Глуп тот властитель, который полагает, что боги проявляют столь пристальное внимание к его врагам. Десио зарвался, давая такой зарок, так пусть же его родня и расплачивается за последствия.
      - Но что будет с женой Тасайо и двумя их детьми? Они же ни в чем не виноваты! - настаивала Мара. - Неужели ради сохранения чести требуется отнять у них жизнь? - В отчаянном стремлении спасти невинных Мара повернулась к своему врагу:
      - Освободи детей от верности натами Минванаби, и я приму их в свой дом. Заклинаю тебя, пощади их!
      Тасайо понимал, что ее жалость непритворна и слова идут от самого сердца. Только для того, чтобы ранить ее побольнее, он с вызывающей жестокостью покачал головой.
      - Пусть их гибель будет на твоей совести, Мара. - С этими словами он сорвал с пояса жезл предводителя клана Хонсони. - Властитель Саджайо, обратился он к стоявшему поодаль здоровяку с бычьей шеей, - теперь этот пост доверен тебе.
      Расставшись с жезлом, Тасайо в последний раз окинул взором чертоги власти. Более чем когда-либо изящный, и надменный, он насмешливо взглянул на Мару и императора, а затем повернулся к худощавому магу:
      - Я готов, Всемогущий.
      Маг вытащил из складок хламиды какое-то металлическое устройство, и зал наполнился слабым жужжанием. Он положил руку на плечо Тасайо, и оба бесследно исчезли, оставив на память о своем уходе лишь легкий хлопок воздуха, устремившегося в то пространство, которое они только что занимали.
      Властитель Саджайо полюбовался жезлом, попавшим к нему в руки, после чего нехотя поплелся к возвышению.
      - Величество! Не знаю, на благо Империи я действую или нет... - Он покосился на остальных властителей, которые единодушно сплотились вокруг Мары и Фумиты. - Но, как говорится, в Большой Игре боги покровительствуют победителям. Я передаю тебе полномочия предводителя клана Хонсони.
      Ичиндар принял последний из пяти жезлов.
      - Должность Имперского Стратега отныне упраздняется, - отчеканил он. Сейчас в его словах звучала непререкаемость обретенной власти.
      Без дальнейших церемоний он разломал надвое каждый из жезлов и швырнул половинки на пол.
      Затем, не дожидаясь, пока обломки скатятся по ступеням помоста, император окликнул властителя Камацу Шиндзаваи.
      Отец Хокану склонился в почтительном поклоне:
      - Чего желает Величество?
      - Империя нуждается в тебе, - изрек Свет Небес. - Я назначаю тебя на вновь учрежденный пост имперского канцлера.
      - Ради служения Империи, Величество, я с радостью принимаю этот пост, - вновь поклонился Камацу.
      - Да будет Камацу Шиндзаваи моим гласом и моим слухом, - возвестил Ичиндар вельможам. - К нему несите свои требования, нужды и предложения, поскольку мы займемся преобразованием страны.
      Новый имперский канцлер был отпущен, и Свет Небес произнес следующее имя:
      - Фрасаи Тонмаргу!
      - Величество!.. - выступил вперед старый воин.
      - Нам понадобится сановник, способный ведать военными делами. Если Камацу будет моими глазами и ушами, согласен ли ты стать моей правой рукой?
      - Ради служения Империи! - басовито прогудел в ответ властитель Фрасаи.
      Ичиндар вкратце обрисовал его новые обязанности:
      - Фрасаи Тонмаргу назначается верховным главнокомандующим. На него возлагаются обязанности, которые раньше исполнял Имперский Стратег, но теперь он будет следовать моим приказаниям. - Затем Ичиндар наклонил свой сияющий шлем в сторону того, кто стоял рядом с Марой. - Хоппара Ксакатекас назначается его заместителем.
      Юный властитель весело улыбнулся Маре.
      - Ради служения Империи! - во всю мочь выкрикнул он.
      Мара передала ему меч Тасайо.
      - Отправь его кочевникам пустыни во исполнение обета твоего отца.
      Хоппара с трепетом принял из ее рук старинный клинок. Наконец император обратил свой лик к властительнице в одеждах из переливающегося изумрудного щелка:
      - Мара из Акомы!
      Женщина, даровавшая ему почести и бремя самодержавной власти, подняла на него глаза, скрывая волнение за непроницаемым фасадом цуранского самообладания.
      - Ты предотвратила хаос и разгул безумия в стране, - произнес Ичиндар, чтобы слышали все, а потом, уже менее официальным тоном, обратился к Маре:
      - Какую же награду мы можем тебе предложить?
      Мара неожиданно для себя покраснела.
      - Величество, по правде говоря, мне не нужно ничего, кроме возможности в мире и процветании вести дела своей семьи. Боюсь, я нанесла слишком большой урон своей чести и не имею права на какую бы то ни было награду.
      - Ты пренебрегла важнейшими своими интересами, и честью в том числе, ради высшего блага, - заметил Ичиндар. - Ты напомнила нам о давно забытых истинах и о подлинном величии. В наши дни ты воскресила принцип, веками пребывавший в забвении. Поставив счастье всего народа выше интересов семьи, ты подала пример высочайшего благородства. Так неужели не существует награды, которой мы могли бы тебя почтить?
      Мара раздумывала не долее секунды:
      - Величество, я хотела бы попросить, чтобы мне было пожаловано право владения поместьями и землями, принадлежавшими властителю Минванаби.
      Весь зал отозвался на ее слова гулом неодобрительного недоумения. Цуранская традиция предписывала и простолюдину и вельможе держаться подальше от имения поверженного рода: принято было считать, что над этим местом тяготеет проклятие богов. Множество прекрасных поместий обратилось в руины и заросло сорной травой из-за неискоренимого убеждения, что судьба властителя неразрывно связана с землей, которая ему принадлежит.
      - К чему, госпожа, столь отягощенный злом подарок? - Император был в замешательстве.
      - Величество, - с торжественной серьезностью ответила Мара, - сегодня мы собрались, чтобы расчистить путь для грядущих перемен. По моему разумению, для небес будет куда большим оскорблением, если мы допустим, чтобы такое великолепное жилище было заброшено и обречено на разрушение и тлен. Ты только позволь мне, и я отправлю посланца в храм Красного бога и получу ясное подтверждение того, что клятва на крови, принесенная властителем Десио, исполнена. Тогда пусть жрецы Чококана благословят и освятят эти земли - если понадобится, то каждую пядь... И в день, когда беспокойные духи Минванаби с миром покинут те края, я поселюсь там сама. Изо всех сил стараясь скрыть слезы облегчения, Мара спешила высказать то, что наболело:
      - Слишком много погибло добрых людей, Величество. Другие стали рабами: их таланты погублены, их возможности пропадают втуне. - Мучительное воспоминание о Кевине заставило ее голос задрожать, но Мара овладела собой и продолжала:
      - Я думаю о будущем и поэтому прошу позволения быть первой, кто сломает бессмысленный обычай.
      Ичиндар кивком выразил согласие с ее неслыханной просьбой. В наступившей глубокой тишине - ибо каждый властитель в новом свете увидел свою землю и своих подданных - Мара бросила клич:
      - Пора покончить с бесцельным расточительством. Сейчас и навсегда! Я взываю ко всем, кто боролся против меня в прошлом. Придите ко мне с миром в сердцах, и пусть сгинут старые распри. - Она взглянула на Джиро из Анасати, но не заметила ни проблеска ответного чувства. Лицо его под красно-желтым шлемом оставалось холодным и отчужденным.
      Император с высоты помоста отметил безмолвный обмен взглядами, равно как и удивление на лицах многих присутствующих вельмож. Отчасти ему были близки чувства Мары, но все же он далеко не до конца понимал, что движет этой глубокой и сложной душой.
      - Госпожа Мара, земли - это недостаточное вознаграждение за дар просветленной мысли, которым ты обогатила наш Совет, - сказал он, глубоко тронутый ее видением победы, которую венчают прощение и милосердие. - У тебя есть богатство и власть, влияние и престиж. Сейчас в этом зале нет никого, кто превзошел бы тебя величием или весомостью заслуг. - Он внезапно улыбнулся, позволив себе некое подобие шутки:
      - Я предложил бы тебе стать моей десятой женой, если бы мог вообразить, что ты согласишься.
      Лицо Мары запылало от смущения, и по залу пробежала волна приглушенных смешков. И среди всеобщего оживления император огласил последний приказ этого небывалого дня:
      - Ты поступилась собственными интересами ради блага других людей. Это следует оценить и при твоей жизни, и в назидание будущим поколениям. Я хочу напомнить всем о давней поре, когда Империя была еще молода. В те времена, если некто принимал на себя особое служение, рискуя жизнью и честью, то мои предшественники возводили его в сан, дающий право на наивысшие почести повсюду, где бы он ни появился. Мара из Акомы, я присваиваю тебе древний титул - Слуга Империи.
      Онемев от изумления, Мара отчаянно цеплялась за последние клочки самообладания. Слуга Империи! На памяти ее поколения никто - ни мужчина, ни женщина - не удостаивался такого высокого титула. Им были отмечены за две тысячи лет лишь десятка два людей, ставших героями легенд. Их имена твердили вслух как заклинание, приносящее удачу, их заучивали наизусть дети, знакомясь с историей своего народа. Этот ранг означал также официальное приобщение к императорской семье. От столь неожиданного взлета на самый верх общественной пирамиды у Мары все поплыло перед глазами, и несколько мгновений она позволила себе потешиться мыслью, что могла бы вместе с Айяки перебраться во дворец и всю свою оставшуюся жизнь провести там в довольстве и покое.
      - Ты ошеломил меня, государь, - выдавила она наконец.
      И она склонилась перед ним до земли, как смиреннейшая из слуг.
      Затем властитель Хоппара Ксакатекас издал боевой клич, и весь Высший Совет разразился рукоплесканиями. Мара стояла, окруженная восторженными почитателями, чувствуя, что у нее кружится голова от сознания, что она победила. И более того - она сумела добиться, что ее семье уже никогда не будут угрожать злобные происки Минванаби.
      Глава 12
      ОТКРОВЕНИЯ
      Хокану застыл в неподвижности. Опершись руками о подоконник, он устремил взгляд туда, где полыхал красками блистательный закат, и, казалось, целиком отдался безмолвному созерцанию.
      Он стоял спиной к Маре, сидевшей на подушках в личной приемной Камацу, и она мучилась от невозможности взглянуть ему в лицо и понять, какие же чувства вызывает у него сейчас ее присутствие. Властительнице было не по себе еще и из-за трудных слов, которые ей предстояло произнести. Она вдруг обнаружила, что безотчетно теребит тонкую бахрому платья - эту привычку она переняла у Кевина, - и, спохватившись, заставила себя превозмочь тоску и печаль. Судьба предназначила ей быть властительницей Акомы, а ее возлюбленному - свободным сыном Занна.
      - Госпожа, - тихо сказал Хокану, - с тех пор, как мы виделись в последний раз, многое изменилось. - В его голосе появился оттенок благоговения, ладони сильнее прижались к резной узорной раме. - Да, я наследник владений Шиндзаваи, это так, но ты... ты Слуга Империи. Что за жизнь будет у нас, если между твоим положением и моим - целая пропасть?
      Мара не без труда стряхнула воспоминания о неугомонном варваре.
      - Будем жить как подобает мужчине и женщине, будем жить как равные, Хокану. В нашем потомстве продолжится и твой род, и мой, и имена обеих наших семей сохранятся. Вести дела наследственных владений мы поручили достойным управляющим...
      - А сами поселимся во дворце, который раньше принадлежал Минванаби? закончил фразу Хокану, еще не вполне овладевший собой.
      - Ты боишься накликать несчастье? - напрямик спросила Мара.
      Хокану издал короткий смешок.
      - Госпожа, в тебе воплощено все счастье, о котором я мог бы мечтать. Но... Слуга Империи... - задумчиво повторил он. Однако молодой воин не позволил себе надолго отклониться от сути беседы. - Я всегда восхищался домом Минванаби. И если ты будешь рядом со мной - значит, именно там моя мечта станет явью.
      Чувствуя, что Хокану вот-вот произнесет слова официального согласия на брак с ней, поскольку властитель Шиндзаваи доверил сыну принятие решения, Мара быстро заговорила:
      - Хокану, прежде чем ты скажешь еще что-то, я хотела бы открыть тебе одну тайну.
      Ее серьезный тон заставил собеседника отвернуться от окна. Лучше бы он этого не делал, подумала Мара. Его прекрасные темные глаза смотрели на нее с таким вниманием, такое искреннее восхищение светилось в их ясной глубине, что у Мары защемило сердце. И все-таки она сказала то, что было необходимо сказать:
      - Ты должен знать: уже месяц как я ношу под сердцем ребенка от другого мужчины - раба, к которому я питала глубочайшее уважение. Он навсегда вернулся на родину: его отправили через Бездну, и мы с ним больше никогда не увидимся. Но если я вступлю в брак, то поставлю непременным условием требование, чтобы ребенок считался законным.
      На красивом лице Хокану не дрогнул ни один мускул.
      - Кевин... - задумчиво произнес он. - Мне известно о твоем любовнике-варваре.
      Мара напряглась, внутренне готовая к вспышке мужской ревности, пальцы с такой силой вцепились в край подушки, что впору было побеспокоиться, не оторвется ли бахрома.
      Ее волнение не осталось незамеченным. Хокану пересек комнату и ласково развел сжатые пальцы Мары. Прикосновение было кратким и легким, но в нем угадывался еле заметный трепет - свидетельство чувств, которые Хокану считал себя обязанным держать в узде.
      - Госпожа, я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять: забеременеть по легкомыслию ты не могла. Значит, остается думать, что Кевин - человек, воистину достойный уважения. - Ее удивление зажгло у него в глазах веселый огонек. - Разве ты забыла, что я провел некоторое время в Мидкемии? спросил он, неожиданно улыбнувшись. - Мой брат Касами позаботился о том, чтобы основательно ознакомить меня с "варварскими" понятиями честности и справедливости. Для меня не в новинку склад характера мидкемийцев, властительница Мара. - Теперь его губы искривила невеселая усмешка. - Ведь именно я привел к отцу "варварского" Всемогущего по имени Паг, потому что угадал в нем некий редкостный дар. - Видя, что названное имя явно ничего не говорило Маре, Хокану объяснил:
      - Здесь он стал известен как Миламбер из Ассамблеи.
      Мара не могла удержаться от смеха: вот уж воистину ирония судьбы!
      - Вот так и получилось, - договорил Хокану, - что я тоже сыграл свою, пусть даже очень маленькую, роль в последующих ужасных событиях.
      Властительница Акомы взглянула в лицо Хокану и прочла удивительное понимание в устремленных на нее глазах. И хотя она не могла привнести пламя страсти в какой бы то ни было союз с домом Шиндзаваи, но перед ней был мужчина, которого она могла уважать, способный разделить ее взгляд на будущее - взгляд новый и непривычный. Объединив свои силы, они могли трудиться над созданием еще более великой Империи.
      Хокану опустился перед ней на колени.
      - Ты способен заботиться о двух мальчиках, которым не приходишься отцом? - спросила Мара.
      - Не просто заботиться, я их буду любить! - Он улыбнулся при виде откровенного изумления своей избранницы. - Вспомни, Мара, я же приемный сын Камацу. Хотя между нами нет кровных уз, связывающих отца и сына, он научил меня ценить крепкую любящую семью. Прекрасные качества Айяки говорят сами за себя, а ребенка Кевина мы воспитаем таким, каким его хотел бы видеть, родной отец.
      Мара потупилась, чтобы скрыть предательскую влагу на глазах. Руки Хокану бережно обвились вокруг ее плеч, и тогда она дала волю слезам облегчения. Разве смела она надеяться на большее, чем просто согласие принять в семью сына Кевина? Сердечный, великодушный отклик Хокану - разве это не щедрый дар небес? Маре показалось, что она слышит ворчливый голос Накойи, твердившей, что молодой Шиндзаваи - человек совсем особенный и заслуживает лучшего обращения.
      - Боги рассудили мудро, Хокану, - тихо промолвила Мара, - ибо ни один мужчина, рожденный в нашем мире, не сумел бы лучше тебя понять сложности моей жизни и остаться мне другом...
      - Я принимаю твое брачное предложение, властительница, Слуга Империи, - прошептал Хокану слова официального согласия. Потом он поцеловал ее, но совсем не так, как Кевин. Вопреки самым лучшим намерениям Мары ее тело отказывалось тотчас воспламениться: перемена была слишком ощутимой. Прикосновение Хокану не показалось неприятным, просто... другим.
      Обостренная чуткость подсказала Хокану: Маре необходимо время, чтобы привыкнуть к нему. Он слегка отстранился, по-прежнему держа ее в крепких объятиях, и в его глазах засветилось лукавство.
      - Каким образом, во имя всех добрых богов, ты можешь знать, что родится мальчик?
      Последние сомнения покинули Мару, и она рассмеялась от всего сердца.
      - А просто я так хочу, - ответила она, разом превращаясь из властительницы в женщину. - И все тут.
      - Значит, неукротимая моя суженая, быть посему! - провозгласил Хокану, помогая ей подняться. - А сейчас нам лучше пойти к моему приемному отцу и уведомить его, что в течение некоторого срока он не сможет исполнять свои обязанности при императоре, поскольку ему придется присутствовать на нашей свадьбе.
      * * *
      Мара подала сигнал, и процессия остановилась. Жрец Туракаму повернул к ней лицо в красной маске: его поза выражала безмолвный вопрос. Он стоял во всем своем жреческом великолепии, хотя это великолепие сводилось главным образом к наличию краски на коже. Его наготу прикрывала лишь украшенная перьями и костями накидка, наброшенная поверх ожерелья из младенческих черепов. Однако, явившись при всех положенных регалиях, он не счел нужным взять с собой прислужников, необходимых для проведения того или иного обряда: он намеревался всего лишь проследить за тем, чтобы молитвенные врата были убраны из поместья Минванаби с соблюдением всех правил.
      Мара вышла из носилок, чтобы переговорить с ним.
      - Досточтимая госпожа, - официально приветствовал ее жрец. - Твое щедрое пожертвование храму принято благосклонно.
      - Что это? - спросила Мара, указывая на разведенный вблизи от дороги костер, где горело несколько крупных бревен.
      - Злосчастные врата Десио, постройка которых так и не была завершена. Храм принял решение: падение дома Минванаби служит несомненным доказательством того, что их дело не снискало одобрения Красного бога. Поэтому врата не могут считаться священными и не отмечены благословением, следовательно, их можно разрушить, не опасаясь божественного возмездия.
      Он показал на пару запряженных нидрами повозок, стоящих на обочине дороги в ожидании, пока раскатают по бревнам вторые врата.
      - Их отправят, куда ты укажешь, а эту землю освятят заново. - Несмотря на зловещее обличье жреца, говорил он почти обыденным и вполне дружелюбным тоном. - В твоем намерении перенести молитвенные врата на новое место есть нечто странное, Мара, но мы не усмотрели в этом ни богохульства, ни святотатства. Если вспомнить обо всем, что связано с этими вратами, то становится понятным твое желание убрать их, раз уж поместье перешло в твои руки. - Чисто по-цурански пожав плечами, он продолжил:
      - Теперь, когда Высший Совет лишился значительной доли своей власти, для храмов открывается больше возможностей содействовать благополучию Империи. Ты немало способствовала такому повороту событий, и служители богов признательны тебе.
      Резким взмахом руки он заставил остановиться работника с лопатой, приблизившегося к западной опоре ворот.
      - Осторожнее! - предостерег жрец, а затем обратился к надсмотрщику:
      - Ни в коем случае нельзя потревожить останки жертв. Проследи, чтобы вокруг их могил оставалось достаточно земли.
      Надсмотрщик немедленно передал полученные указания остальным рабочим. Довольный тем, как продвигается дело, служитель Туракаму вернулся к доверительной беседе: