Гуда поднялся, вздохнул и сладко потянулся. Сквозь полурастворенную дверь откуда-то из глубин дома до слуха его донесся визгливый женский возглас:
      - Убирайся отсюда!
      Бывший наемный охранник торговых караванов снова уселся в удобное кресло, стоявшее на крохотной открытой веранде трактира у самого порога, и водрузил ноги на перила. Тем временем перебранка в зале для посетителей, начавшаяся несколько минут назад, грозила перерасти в нешуточную потасовку. Подобное повторялось из вечера в вечер. Клиенты побогаче, как правило, предпочитали останавливаться в уютных и просторных городских гостиницах, проезжие средней руки - в многочисленных постоялых дворах на побережье. И лишь самые бедные и незнатные из путников - возчики, наемные солдаты, крестьяне из близлежащих селений - искали приюта в "Зубчатом Гребне", трактире, которым владел Гуда Буле. Подвыпив, они нередко затевали между собой шумные ссоры и драки.
      - Ты что же, хочешь, чтоб я позвала на помощь городскую стражу?! - вновь послышалось из зала.
      Обычно дородной сожительнице Гуды без особого труда удавалось утихомирить буянящих постояльцев и лишь изредка ему самому - высокому, жилистому и сухощавому бывшему вояке, не утратившему за годы оседлой жизни боевой сноровки и недюжинной силы, случалось вышвыривать вон из "Гребня" одного или нескольких драчунов.
      Больше всего на свете он любил смотреть на закаты. Неподвижно сидя в своем уютном кресле у порога трактира, он мог подолгу любоваться солнечным диском, который, плавно скользя по небосводу к линии горизонта, озарял багровыми отсветами воды Элариальского залива и окрашивал белоснежные стены городских строений в золотисто-оранжевые тона. Лишь в эти быстротечные мгновения, предшествующие ужину, Гуда позволял себе полностью отрешиться от своих многочисленных забот и обязанностей и погрузиться в созерцание великолепного зрелища, что открывалось его взору. Он никогда не уставал дивиться тому, что финал любого из дней, проходивших по большей части в бестолковой суете и мелочных расчетах, неизменно оказывался таким роскошным, таким торжественным и сказочно прекрасным. Поэтому, услыхав позади себя оглушительный грохот, он лишь досадливо повел плечами, но с места не сдвинулся. Если сожительница не справится с буянами в одиночку, она кликнет его на подмогу.
      - А ну-ка выметайтесь отсюда оба подобру-поздорову! У нас здесь не место для драк!
      Пояс Гуды украшала пара кожаных ножен с торчавшими из них рукоятками кинжалов. Вынув один из них, он рассеянно провел большим пальцем по острому лезвию. Лицо Гуды, давно разменявшего шестой десяток лет, с загрубевшей от солнца и изборожденной глубокими морщинами кожей, походило на географическую карту, которую чья-то нетвердая рука Бог весть когда нанесла на кусок старого, потрескавшегося пергамента. На этом лице без труда читалась вся долгая и затейливая, изобиловавшая опасностями и приключениями история его жизни. Отразились на нем и лишения, которые Гуде довелось претерпеть на своем веку: жара и холод, непосильная работа, скверная, скудная еда и еще более скверное питье. Нос бывшего наемника был сломан и расплющен ударом чьего-то дюжего кулака, его крупную голову с обширной лысиной посередине обрамлял венчик тонких и прямых седых волос, закрывавших уши и спускавшихся до самых плеч. Никто даже много лет тому назад не назвал бы его красавцем, теперь же дряблая, морщинистая старческая кожа самым невыгодным образом обрисовывала его неправильные, изуродованные черты, но При всем том лицо хозяина трактира вовсе не было отталкивающим. В пристальном, открытом взгляде светло-голубых, выцветших на солнце глаз бывшего наемного солдата читались недюжинный ум, прямота и честность, отвага, дружелюбие и жизнерадостная веселость, что поневоле вызывало приязнь и мгновенное расположение у всякого, кто встречался и заговаривал с ним.
      Гуда в который уже раз окинул восхищенным взором ясный горизонт в розовых отблесках вечерней зари, золотистые гребни волн и белоснежных чаек, которые с пронзительными криками носились над морской гладью. Жара спала, сменившись легкой предвечерней прохладой. Одноэтажное здание трактира отбрасывало на ярко-желтый песок косую продолговатую тень. Из груди Гуды вырвался долгий, счастливый вздох. Поистине, он ныне обладал всем, о чем только мог мечтать человек его звания. Он не дерзнул бы даже помышлять о большем. Напротив, у него были все основания считать, что судьба обошлась с ним на редкость милостиво, одарив на склоне лет пусть скромным, но надежным достатком, подругой жизни, покоем и уютом, а также возможностью каждый вечер любоваться солнечными закатами.
      Внезапно у самого края горизонта появилась темная точка. Стоило ей там возникнуть, и в сердце Гуды закралось тревожное предчувствие, сродни безотчетному страху, от которого по коже старого воина пробежал озноб и которое все росло и росло по мере того, как точка увеличивалась в размерах. От былого благодушия трактирщика не осталось и следа. Он напряженно вглядывался вдаль блеклыми голубыми глазами, нисколько, впрочем, не утратившими былой зоркости, и вскоре ему уже удалось рассмотреть неведомого путника, фигурка которого лишь поначалу являла собой некое подобие крошечной черной точки, и убедиться, что незнакомец быстрым шагом следовал как раз по той дороге, которая вела к порогу "Зубчатого Гребня". Путник был мал ростом, тщедушен и настолько кривоног, что издали казалось, будто он каким-то немыслимым образом передвигается верхом на огромном прозрачном мяче, обхватив его хилыми, тонкими ножонками. Теперь Гуда без труда мог уже различить заплаты на грязном и надорванном у подола голубом балахоне нежданного гостя, а также безошибочно угадать в нем исалани - жителя небольшого государства, именуемого Исаланом и находящегося у южной окраины Империи Великого Кеша. Левое плечо странного путника, при ходьбе опиравшегося на длинный деревянный посох, было стянуто черным кожаным ремнем заплечного мешка.
      Гуда, который еще не мог ясно разглядеть черты лица исалани, но уже узнал его и понял, что мрачное предчувствие его не обмануло, пробормотал, однако, краткую молитву, надеясь с ее помощью хотя бы ненадолго оттянуть миг неизбежной встречи:
      - Милосердные боги, сжальтесь надо мной и сделайте так, чтоб это оказался не он или чтобы он прошел мимо!
      Когда он поднялся навстречу гостю, из недр дома в очередной раз донесся душераздирающий вопль. Гуда вздохнул и поморщился. Тем временем путник легко взбежал наверх по деревянным ступеням крыльца и, остановившись перед Гудой, скинул с плеча лямку потертого кожаного мешка и поставил его у перил. Выпрямившись, он воззрился на хозяина трактира с нарочитой и строгой торжественностью, которая нисколько не шла к его маленькому, сморщенному плутоватому личику, чертами и выражением напоминавшему не то мордочку хорька или лисенка, не то голову птенца-подлетыша какой-нибудь хищной птицы вроде ястреба или грифа. В довершение этого сходства лысую голову гостя обрамлял на уровне ушей и затылка венчик легкого и редкого светлого пуха. Он испытующе оглядел Гуду с ног до головы своими узкими, как щелки, черными глазами, затем, широко улыбнувшись и кивнув, наклонился к мешку и распустил стягивавшие его веревки.
      - Апельсин хочешь? - спросил он вместо приветствия.
      Не дожидаясь ответа, путник пошарил рукой в мешке и извлек оттуда два крупных ярко-оранжевых апельсина. Гуда поймал на лету плод, который гость небрежно ему бросил, покачал головой и обреченно вздохнул.
      - Скажи мне, Накор, волею которого из семи низших демонов ты очутился здесь?
      Исалани, прозывавшийся Накором, этот в высшей степени странный и нелепый маленький человечек, которого многие почитали за мудреца и волшебника, а Гуда - за отчаянного безумца, был некогда спутником бывшего наемного солдата в одном весьма опасном путешествии, о котором сам Гуда предпочел бы забыть раз и навсегда. Это ему почти удалось, и лишь изредка, при полной луне, подробности тех страшных приключений и чудовищного риска возвращались к нему в ночных кошмарах. Девять лет тому назад молодой, беззаботный и веселый бродяга уговорил Гуду (убеждать Накора не было нужды, он был заведомо на все согласен) сопровождать его в город Кеш, в результате чего все трое оказались вовлечены в политические интриги, заговоры и кровопролития и лишь чудом остались живы. По телу Гуды прошла дрожь, едва он вспомнил о тех давних днях. Зато потом оказалось, что под личиной безродного бродяги скрывался сам юный Боуррик, наследный принц Королевства Островов. За верную службу его высочеству Гуда получил более чем щедрое вознаграждение, что и позволило ему после недолгих поисков обрести наконец свое покойное, скромное и надежное земное прибежище. Он прибился к вдове трактирщика и осел близ Элариальского залива, в "Зубчатом Гребне", с веранды которого открывался такой восхитительный вид на окрестности. Гуда был убежден, что нигде больше не увидит он таких красивых закатов, и ни за что на свете не согласился бы покинуть эти места. Он молил богов лишь о том, чтобы минута его мирной кончины пришлась на пору заката, и чтобы встретил он ее вот здесь, у порога своего трактира, любуясь оранжево-багровым солнечным диском. Однако появление Накора, похоже, знаменовало собой, что боги остались равнодушны к его мольбам и готовили ему совсем иную участь.
      Словно в подтверждение его мыслей кривоногий коротышка снова широко осклабился и кивнул:
      - Я за тобой.
      Над лысой макушкой Гуды, со свистом рассекая воздух, пролетел жестяной кубок для эля, который чья-то крепкая рука метнула из полуоткрытой двери. Скатившись по ступеням, кубок замер на песке у крыльца. Трактирщик инстинктивно втянул голову в плечи.
      - Постояльцы донимают? - сочувственно осведомился исалани. - Небось, погонщики мулов воюют меж собой?
      Гуда покачал головой:
      - Гостей нынче немного. Сдается гене, это семеро отпрысков моей благоверной резвятся в обеденном зале.
      Накор, легко спружинив короткими ногами, подпрыгнул и уселся на перила веранды.
      - Ладно, дай-ка мне чего-нибудь перекусить и пошли отсюда. Нам с тобой лучше не мешкать.
      Гуда задумчиво взглянул на свой кинжал и снова провел по лезвию большим пальцем.
      - Куда на этот раз?
      - В Крондор, - охотно отозвался Накор.
      Бывший наемник прикрыл глаза, не торопясь с ответом. Единственным человеком, кого они оба знали в Крондоре, был принц Боуррик, И никакие на свете силы не заставили бы Гуду снова искать с ним встречи.
      - Я не назвал бы свою жизнь в "Зубчатом гребне" ни легкой, ни безмятежной, - пробормотал он наконец. - Но желания все это бросить у меня не было и нет. Я никуда отсюда не уйду, Накор. Так и знай.
      Коротышка вонзил зубы в апельсин и, откусив изрядный кусок, выплюнул кожуру и принялся с аппетитом прожевывать мякоть. Он тщательно вытер подбородок тыльной стороной руки, с насмешливым прищуром взглянул на Гуду и кивнул в сторону двери, из-за которой теперь слышался громкий плач ребенка, перекрывавший не только прочие шумы, но даже и визгливый женский голос, сердито выговаривавший то ли одному из старших детей, то ли кому-то из постояльцев.
      - Только не говори мне, что тебя все это устраивает. Я ведь все равно не поверю.
      - Что ж, мне и вправду приходится нелегко, - согласился Гуда. - Зато жизни моей здесь ничто не угрожает, я ем горячую, сытную и свежую пищу по три раза в день, в одно и то же время, а как настанет ночь. отправляюсь на боковую. Притом, заметь, в одну и ту же постель - собственную, удобную и мягкую. И всякий раз рядом со мной оказывается моя хозяйка, к которой я успел попривыкнуть, а что до ее ребят... - В это мгновение речь его прервал новый оглушительный вопль одного из участников ежевечерней потасовки. Помолчав, Гуда искоса взглянул на Накора и после некоторого колебания спросил: - Скажи, а зачем бы это нам с тобой тащиться теперь в Крондор, в этакую даль?
      Накор пожал плечами и, пряча улыбку, ответил со своей обычной невозмутимостью:
      - Чтобы встретиться там кое с кем. - Он покачнулся и, удерживая равновесие, обвил ногой столбик перил.
      Подмигнув ему, Гуда с усмешкой заметил:
      - Ты, как и прежде, не склонен утомлять собеседника ненужными подробностями. Так с кем же нам надлежит встретиться в Крондоре?
      - Сам не знаю. Но мы это выясним, когда туда доберемся.
      Гуда окинул своего гостя с ног до головы придирчивым взором, таившим в себе насмешку и осуждение.
      - Помнится, когда мы с тобой виделись в последний раз, ты направлялся к северу от Кеша, на остров чародеев. Звездная Пристань, кажется? Ты ехал верхом на породистом вороном жеребце. Боги, надо целый год работать, не разгибая спины, и во всем себе отказывать, чтобы такого купить. На плечах твоих красовался богатый плащ, а под ним, как сейчас помню, был небесно-голубой балахон, какие носят волшебники, - новехонький, с расшитыми золотом подолом и рукавами. А в поясном ремне у тебя позвякивали золотые монеты императрицы. - Гуда умолк и вопросительно воззрился на исалани.
      Тот равнодушно пояснил:
      - Лошадь пощипала худой травы и сдохла от колик. Полы моего плаща то и дело цеплялись за придорожные кусты, ну я его и выкинул, осердясь. Рукава балахона оказались слишком широки. Они мне изрядно мешали, и я их оторвал, а подол пришлось обрезать кинжалом - уж больно он был длинен. Таким мне мой балахон больше нравится. - И Накор любовно провел ладонью по груди, обтянутой грязной и вылинявшей голубой тканью.
      Гуда, снова оглядев оборванное одеяние исалани, осуждающе покачал, головой:
      - Ты мог бы доверить свой драгоценный наряд самому лучшему портному. Тот бы его перекроил по твоему вкусу.
      - Недосуг было, - невозмутимо отозвался Накор. Он сощурился и взглянул на небо, по которому, гонимые легким бризом, неторопливо проплывали фиолетово-серые облака, края которых золотили последние лучи закатного солнца. - А к тому же я порастряс все свои деньги, да и в Звездной Пристани мне наскучило. Вот и решил, что неплохо бы побывать в Крондоре.
      Гуда с усмешкой погрозил своему гостю пальцем.
      -Только не пытайся меня убедить, что путь из Звездной Пристани в Крондор лежит через Элариал. Я ведь в свое время заглядывал в карту и потому знаю, что тебе, чтобы сюда попасть, пришлось сделать преизрядный крюк.
      Против ожидания трактирщика слова его нисколько не смутили Накора. Кивнув и обезоруживающе улыбнувшись, тот спокойно пояснил:
      - Я искал тебя. Гуда. Сперва я двинулся в Кеш, а оттуда - в Джандовай. Ты ведь говорил, что, может, осядешь там. Но мне сказали, что ты уехал в Фарафру, и я пустился по твоему следу. Он меня привел из Фарафры в Дракони, Каралиен, а потом и сюда.
      - Выходит, я нужен тебе просто позарез, - подытожил польщенный Гуда.
      Накор подался вперед. Лицо его вмиг утратило прежнее лукаво-насмешливое выражение и стало серьезным, даже как будто бы скорбным. В черных глазах горела тревога. При виде этой перемены Гуда поневоле напрягся и весь обратился в слух.
      - Речь идет о вещах очень и очень важных, Гуда, - веско проговорил исалани и зачем-то оглянулся через плечо. - Уж ты мне поверь. Не спрашивай, в чем именно обстоит дело. Я и сам этого толком не знаю. Но предчувствия еще никогда меня не обманывали, и теперь я голову даю на отсечение, что мы стоим на пороге большой беды, которую надобно отвести от тех, кому она грозит. Ты обязательно должен пойти со мной, Гуда. И путь приведет нас туда, где доводилось бывать мало кому из кешианцев. Поэтому приготовь-ка не мешкая свой верный меч и дорожную суму. Завтра поутру в Дурбин отправляется большой караван. Я уже уговорился с хозяином, он тебя наймет охранником. Здесь еще хорошо помнят бравого вояку Гуду Буле. А из Дурбина мы поплывем в Крондор. Нам ведь надо прибыть туда как можно скорее.
      Гуда больше уже не надеялся, что ему удастся отделаться от нежданного посетителя. А кроме того, ему теперь хотелось этого гораздо меньше, чем несколько минут тому назад, когда он распознал в бредущем к трактиру путнике исалани Накора. Он с тоской оглядел темневший вдали горизонт, спокойную гладь моря и носившихся над ней чаек испросил, чтобы только выиграть время и собраться с мыслями:
      - С чего бы это я стал тебе верить?
      Накор расхохотался и покачал плешивой головой. Рукой со все еще зажатым в ней надкусанным апельсином он указал в сторону двери трактира.
      - Да хотя бы потому, что тебе до смерти надоело все это. Разве я не угадал?
      Гуда невольно прислушался к раздававшимся изнутри воплям одного из своих приемных отпрысков, судя по всему, атакуемого шестью остальными, и пожал плечами.
      - Да как тебе сказать. Моя жизнь здесь, конечно же, не богата событиями и, что греха таить, скучновата и однообразна. - Слова его прервал неистовый визг, и Гуда поморщился, борясь с желанием зажать уши руками. Он кивнул в сторону полураскрытой двери и, когда крик ребенка стих, вполголоса добавил: - Но и вполне мирной ее тоже не назовешь.
      - Пошли-ка отсюда поскорей. Простись со своими домашними и- вперед!
      Гуда встал с кресла, расправил плечи и снова оглядел горизонт. Выражение его лица в эту минуту представляло собой странную смесь сожаления, растерянности и решимости. Повернувшись к. своему низкорослому приятелю, он скороговоркой пробормотал:
      - Знаешь, ты лучше подожди меня в здешнем караван-сарае. Я недолго. Мне просто надо все как следует ей объяснить.
      - Так ты женат? - удивился Накор.
      Гуда покачал головой:
      - Нет, до этого не дошло, но все же...
      Накор облегченно вздохнул и с прежней своей беззаботностью заявил:
      - Вот и прекрасно! Это здорово все упрощает. Оставь своей подруге денег и пообещай, что когда-нибудь вернешься. Побьюсь об заклад, что не пройдет и недели, как кто-нибудь другой займет и это кресло, и нагретое тобой местечко в ее постели.
      Слова исалани не оказали на Гуду сколько-нибудь заметного действия. Похоже, что он отнесся к подобной перспективе с непритворным равнодушием. Но взгляд, которым он окинул воды залива с волнами, едва золотившимися в последних лучах заходившего за горизонт солнца, был исполнен тоски и печали.
      - Мне будет так недоставать этих закатов, Накор! - произнес он дрогнувшим голосом, лишь теперь вполне покорившись своей участи.
      Накор понимающе кивнул и проследил за взглядом трактирщика. Он спрыгнул с перил на пол веранды, усеянный апельсиновой кожурой, поднял свой кожаный мешок и перекинул лямку через плечо.
      - Обещаю тебе. Гуда, - с насмешливой торжественностью проговорил он, - ты увидишь закаты во сто крат прекраснее здешних. Ты узришь чудеса, в которые прежде не дерзнул бы поверить. Уж я знаю, что говорю. - С этими словами он сбежал вниз по ступеням и зашагал по дороге, что вела в город Элариал, уверенно перебирая своими кривыми ногами и твердо печатая шаг.
      Гуда Буле широко распахнул дверь и переступил порог трактира, который на семь долгих лет сделался его домом и который, он был почти в этом уверен, ему больше не суждено увидеть.

      С мачты послышался предостерегающий крик впередсмотрящего:
      - Судно прямо по курсу!
      Амос Траск, адмирал флота его величества, не поверил своим ушам.
      - Да ты в своем уме?! - проревел он, задрав голову кверху.
      Портовый лоцман, который стоял подле Амоса и уверенно проводил "Королевского Орла" - флагман военного флота - в крондорскую гавань к дворцовому причалу, не растерялся и тотчас же отрывисто приказал своему помощнику:
      - Дай им знак, чтоб они отвернули с нашего пути!
      Помощник, молодой человек с унылым и мрачным выражением лица, дождался, пока судно оказалось в пределах видимости, и крикнул в ответ своему начальнику:
      - Но у них на мачте королевский штандарт!
      Амос Траск бесцеремонно оттолкнул лоцмана. В свои шестьдесят с лишком лет он все еще сохранял силу и выправку бывалого моряка. В мгновение ока он перебежал с кормы корабля на нос. Движения его были исполнены силы, уверенности и своеобразной неуклюжей грации, отличающей всех, кто провел большую часть жизни на шаткой палубе, среди необозримых просторов океана. Он ходил на флагмане принца Аруты без малого двадцать лет и уж конечно мог бы без посторонней помощи провести его через гавань к самому причалу. Даже с закрытыми глазами. Но правила требовали присутствия на борту лоцмана с помощником, а бывший пират Траск уважал морскую дисциплину как мало кто другой.
      Приставив ладонь козырьком к глазам, адмирал сощурился и стал вглядываться вперед. Картина, открывшаяся перед его взором, заставила его нахмуриться и стиснуть зубы. Утлое суденышко длиной не более пятнадцати футов ловчилось опередив огромный флагман, проскочить в тот самый просвет между двумя кораблями, куда направлялся "Орел". Паруса лодки трепетали на ветру, а мачту увенчивало миниатюрное подобие военно-морского флага Крондора. Перспектива столкновения с огромным, тяжелым и неповоротливым военным кораблем, вследствие чего от лодки остались бы одни щепки, похоже, приводила экипаж последней, состоявший из двух развеселых юнцов, в безудержный восторг. Во всяком случае, оба они хохотали так звонко, что звуки их смеха, перекрывая суматошный шум гавани, долетали теперь до ушей рассерженного адмирала.
      - Николас! - взревел Траск, набрав побольше воздуха в бочкообразную грудь. Юноша, к которому он обращался, отпустил кливер и приветливо помахал ему рукой. - Олух ты этакий! Ведь мы не можем сбавить ход! Отворачивайте, пока не поздно! - Второй из юнцов, тот, что стоял у руля, повернулся лицом к адмиралу и широко осклабился, давая понять, что услышал призыв капитана "Орла" и ни в коем случае не намерен выполнять его требование. - Мне следовало это предвидеть, - мрачно буркнул Траск, обращаясь к помощнику лоцмана, и крикнул рулевому лодки: - Гарри! Да ты, видать, совсем спятил! Ну, держись у меня! - Он оглянулся, удостоверился, что последние паруса успели уже убрать, и, беспомощно разведя руками, подытожил: - Мы направляемся прямехонько к причалу. Отвернуть нам при всем желании некуда, остановиться мы тоже не можем. Как, по-твоему, должен чувствовать себя капитан судна, которое того и гляди укокошит двух желторотых мальчишек... Молодой человек пожал плечами. - Один из которых - принц Николас, а другой - его сквайр?
      С лица помощника лоцмана сбежали все краски. Он приставил ладони ко рту и отчаянным, срывающимся голосом стал кричать Николасу и Гарри, чтобы они немедленно убрались с пути "Орла".
      Амос потряс головой и облокотился о переборку. Все попытки как-то предотвратить грядущее несчастье казались ему заведомо обреченными на неудачу. Он провел ладонью по заметно поредевшим за последние годы волосам, в которых, как и в густой бороде его, серебрилась седина и которые были стянуты сзади в тугую и короткую морскую косицу, и отвернулся к корме. Но не в его обычае было покорно принимать удары судьбы. Отчаяние никогда не властвовало над душой отважного капитана долее, чем несколько мгновений. Через секунду Амос так резко развернулся лицом к борту, что едва не задел локтем помощника лоцмана, охрипшего от крика.
      - Уймись, Лоуренс. Этим ты им не поможешь, - приказал он не повышая голоса и свесился через борт, чтобы из-за бушприта видеть происходящее внизу.
      К его огромному облегчению, с безудержным весельем на борту лодки было покончено. Оба юноши, похоже, вполне осознали степень нависшей над ними угрозы и что было сил старались избежать столкновения с "Орлом". Николас с побледневшим от напряжения лицом налег на рулевое весло. Левой ногой он охватил основание мачты, а правой крепко упирался в палубу. До Амоса донесся его звонкий голос:
      - Гарри! Лево руля!
      Капитан одобрительно кивнул. Если им удастся развернуть свою лодку влево, то "Орел" не подомнет ее под себя мощным, тяжелым носом, а всего лишь опрокинет, толкнув бортом, и мальчишки останутся живы. Только бы они успели выполнить маневр!
      Между тем оба судна, почти не сбавляя хода, приближались к причалу. Если принц и Гарри не смогут осуществить задуманное, их хлипкое суденышко вскоре окажется смято в лепешку между корпусом "Орла" и мощными сваями.
      - Похоже, им удастся проскочить перед нами, - с явным облегчением в голосе пробормотал Лоуренс.
      - Нет, они рассчитывают, что мы подтолкнем их к причалу, - усмехнулся Амос. Он приставил ладони ко рту и крикнул: - Так держать, Гарри!
      Сквайр кивнул, не выпуская из рук румпель. Он из последних сил старался удержать лодку у кормы "Орла".
      - Это все равно что поддеть хрустальный шар острием кинжала и не уронить его, - пробурчал Амос.
      Но как бы там ни было, а "Орел" продвигался к причалу. Пора было готовить тросы. Он снова повернулся спиной к борту.
      Снизу послышался отчаянный вопль Гарри. Лоуренс, схватив капитана за руку, в волнении воскликнул:
      - Принц едва удерживает рулевое весло в прежнем положении! Еще немного, и мы расплющим их своим бортом!
      Амос высвободил руку и зычным голосом крикнул команде:
      - Приготовить булини и кормовые лини!
      Матросы повиновались. Им предстояло теперь бросить бухты канатов докерам, ожидавшим на причале.
      - Адмирал! - чуть не плача, воззвал к нему помощник лоцмана.
      - Я не желаю этого слышать! -отмахнулся Амос и закрыл глаза.
      - Адмирал, они потеряли управление! Мы сейчас столкнемся с ними, слышите?!
      - Не слышу и ничего не желаю слышать, - отрезал Амос Траск, страдальчески морщась и не открывая глаз.
      В следующее мгновение снизу раздался оглушительный треск, сопровождаемый криками матросов, наблюдавших за происходящим с берега.
      Портовый лоцман, за последние несколько минут не проронивший ни звука, внезапно с мольбой обратился к Амосу:
      - Адмирал, но ведь я-то, согласитесь, в этом нисколько не виноват.
      Траск криво усмехнулся и лишь теперь открыл глаза. Не будь положение, в котором все они оказались, столь нелепо трагичным, его немало позабавило бы выражение лица насмерть перепуганного лоцмана и он от души посмеялся бы над ним. Но сейчас ему было не до смеха. Он лишь смерил лоцмана презрительным взглядом и раздраженно бросил:
      - Я, так и быть, присягну в этом перед господами судьями, можете не сомневаться! - Услыхав такое, лоцман едва не лишился чувств. Лицо его, и без того бледное, приобрело зеленоватый оттенок. Адмирал же с сарказмом добавил: - Если вы не желаете разбить "Орла" о сваи, то потрудитесь причалить корабль! Теперь ведь самое время этим заняться.
      Из оцепенения лоцмана вывели не столько слова адмирала, сколько тон, каким они были произнесены. Он стал поспешно отдавать требуемые команды, и вот сперва носовые, а затем и кормовые тросы были надежно закреплены на кнехтах причала. "Королевский Орел" плавно покачивался на волнах. Амос снова свесился через борт и заглянул вниз, туда, где между корпусом корабля и сваями кружили обломки шлюпа и обрывки парусов. Улыбнувшись в свою широкую, черную с проседью бороду, он крикнул матросам на причале:
      - Эй, бросьте-ка веревку этим двум негодникам, а не то они чего доброго наглотаются воды и пойдут ко дну!
      Тем временем лоцман окрепшим голосом приказал команде "Орла" опустить сходни.
      Когда Амос сошел с борта своего корабля, оба незадачливых морехода уже выбрались из воды с помощью крепкой веревки и стояли в сторонке, у края причала. Траск подошел к ним вплотную и оглядел обоих с головы до ног, стараясь придать своему лицу как можно более суровое выражение, что, впрочем, удалось ему не без труда. Уж больно забавный и жалкий вид был у них - оба вымокли до нитки, еще не оправились от испуга и стучали зубами от холода.
      Николас, младший из сыновей принца Крондорского, стоял, переместив тяжесть своего тела почти целиком на правую ногу. Левую же, пораженную врожденным увечьем и потому обутую в сапог с нарощенным каблуком, он слегка отставил в сторону. Если не считать упомянутого изъяна, младший из принцев был весьма привлекательным юношей. В свои семнадцать лет он почти сравнялся ростом с отцом, на которого весьма походил и благородной сухощавой подтянутостью, и правильными, хотя и резковатыми чертами лица, и цветом глаз и волос, и стремительной легкость движений. От матери же он унаследовал ровный, мягкий и открытый характер, а потому во взгляде его темно-карих глаз не было того легкого отблеска высокомерия, того язвительно-насмешливого огонька, что отличал принца Аруту. Николас растерянно взглянул на подошедшего капитана и понурил голову.
      Второй из юнцов, средний сын графа Генри Ладлэнда, носивший то же имя, что и его родитель, и потому именуемый при Крондорском дворе не иначе как Гарри, был полной противоположностью Николаса. К тому моменту, когда капитан взглянул на него в упор, он вполне уже успел справиться с растерянностью, позабыть пережитый страх и явно пребывал в прекрасном расположении духа. При виде адмирала Траска он широко и беззаботно улыбнулся, словно только что совершил геройский поступок и ожидал теперь заслуженной похвалы. Ровесник Николаса, рыжекудрый Гарри был на целых полголовы выше своего юного господина. В его серых глазах плясали веселые искорки, на румяных щеках обозначились ямочки. Впрочем, это был его обычный вид, и Амос, с трудом удержавшись от ответной улыбки, вместо внушения ограничился лишь тем, что погрозил ему пальцем. Несмотря на безудержную проказливость Генри Ладлэнда-младшего, чьи шутки и забавы далеко не всегда бывали безобидны и редко когда укладывались в рамки благопристойности, ему все сходило с рук, потому что все любили его за веселый, легкий и дружелюбный нрав. Придворные дамы и юные фрейлины принцессы Крондорской все как одна были в восторге от его остроумия и галантной обходительности. Они считали его на редкость красивым юношей и щедро одаривали своей благосклонностью.
      Гарри провел ладонью по мокрым волосам и звонко расхохотался.
      - И он еще смеет хохотать мне в лицо! - возмутился Амос. - Королевское судно раскрошено в щепы, сами едва не потонули...
      - Простите, простите, адмирал! -поспешно пробормотал Гарри. - С лодкой это и в самом деле вышло неловко, но я... - он снова прыснул со смеху, - я как вспомню, какое было лицо у лоцмана, когда он стоял возле борта...
      Тут уж и Амос не смог удержаться от смеха.
      - Твоя правда, - пробасил он, - я так его физиономии вовек не забуду.