Приказ короля был четким и однозначным: любой ценой избавить Аритона Фаленского от привязанности к снадобью, пагубному для его тела и разума. Морщась от боли в подагрических коленях, лекарь опустился на холодный каменный пол и выругался. Мальчишка-ученик — и тот понял бы, что королевское повеление невозможно было выполнить, не совершив чуда. Время лишь усугубило потребность тела пленника в проклятом зелье, а порции, которые давали Аритону на борту «Брианны», превосходили всякие допустимые пределы. Отсутствие новых порций грозило усугубить мучения пленника. Если разум Аритона все-таки выдержит их, тело может не справиться, и тогда смерть неизбежна.

Лекарь снял свою руку с дрожащих от напряжения мышц пленника и махнул караульным:

— Опустите его.

Стражники повиновались. Аритон прижал колени к груди и застонал. Бред по-прежнему мучил его.

Лекарь понимал, что он почти ничем не может помочь пленнику. Тело Аритона само пыталось научиться жить без опасного зелья. Лекарь послал за соломенной подстилкой и одеялами и прикрыл окоченевшее тело Аритона. Своим помощникам он велел обвязать башмаки мягкой фланелью, дабы производить как можно меньше шума. Помощникам приходилось удерживать Аритона, когда тот начинал метаться. Если его конвульсии становились особенно сильными, пленника поили тщательно отмеренными порциями. Содержавшееся там количество снадобья лишь успокаивало тело, но не давало прежнего забытья. В моменты, когда Аритон был совершенно не властен над своим телом, помощникам лекаря приходилось менять запачканные простыни.

К утру наступило незначительное улучшение. Лекарь распорядился принести мешки с песком, чтобы удерживать голову Аритона в неподвижном положении, пока его пытались заставить проглотить настой целебных трав. К полудню в камеру явился его величество король Амрота.

Король пришел без свиты. Ничто в его облике не напоминало о пиршестве с обильными возлияниями, затянувшемся далеко за полночь. Когда его величество переступил порог камеры, караульных и помощников лекаря оттуда как ветром сдуло. Шаги короля гремели по каменным плитам, отзываясь гулким эхом. Лекарь поспешно поклонился.

В подземелье можно было обойтись без придворной учтивости. Король прошел прямо к подстилке и стал жадно вглядываться в пленника. Незаконный сын его жены выглядел совсем не так, как он ожидал. Король сразу же обратил внимание на руки Аритона, безжизненно лежавшие поверх одеяла; ладони были слишком узкими, а пальцы — тонкими. Пленник явно не был прирожденным воином.

— Ваше величество! — Лекарь нерешительно переминался с ноги на ногу, вцепившись узловатыми старческими пальцами в полы своего сюртука. — Ваше присутствие здесь может неблагоприятно сказаться на пленнике.

Король поднял голову. Его глаза зло блеснули.

— Я не ослышался? — прорычал он.

Унизанная перстнями рука сдернула с Аритона все одеяла. Король хотел увидеть пленника целиком.

— Ты полагаешь, этот ублюдок оценит твою заботу? О ком ты печешься? О преступнике?

Лекарь не ответил. Король снова взглянул на пленника и улыбнулся, встретившись с его зелеными, широко открытыми и осознанно глядящими глазами.

Аритон негромко втянул в себя воздух. Потом тоже улыбнулся и сказал:

— Мне говорили, что рога, наставленные тебе моей матерью, зудят до сих пор. Ты явился сюда пободаться или желаешь просто полюбоваться на меня?

Король наотмашь ударил его, и звук удара, усиленного тяжелыми перстнями, донесся даже до стражников в коридоре.

Ошеломленный лекарь ухватил короля за рукав.

— Ваше величество, будьте милосердны. Он слишком слаб и потому не всегда понимает, что говорит.

Король сердито отмахнулся.

— Он — Фаленит, и этого уже достаточно. А ты много себе позволяешь.

Однако единовластный правитель Амрота более не стал терзать пленника. Похоже, встреча с королем забрала у Аритона все силы. Очередная порция снадобья начала действовать, и вскоре ему стало не до противоборства. Король смотрел на содрогающееся тело Аритона с запечатлевшимся на бескровной коже пунцовым следом его удара. Руки Повелителя Теней сжались в кулаки, пальцы, некогда умело сплетавшие разрушительный покров мглы, сейчас побелели от напряжения. Зеленые глаза расширились; во взгляде отчетливо проступило страдание.

Король со злорадством ревнивого возлюбленного наблюдал за корчащимся Аритоном. Дыхание пленника стало прерывистым и хриплым. Боль сделалась невыносимой, и он что-то крикнул на древнем языке, давно позабытом везде, кроме Раувена. Удовлетворенно ухмыльнувшись, король опустил одеяло. Скомканная шерсть накрыла собой метавшегося в беспамятстве Аритона.

— Не торопись, — бросил король лекарю, который потянулся, чтобы поправить одеяло. — Мой суд вначале заставит Аритона вспомнить, кто он такой, и лишь потом свернет ему шею.

Едва король удалился, лекарь позвал помощника и велел приготовить свежую порцию снадобья. По времени Аритон должен был получить ее намного позже, однако состояние пленника не оставляло лекарю иного выбора.

— Думаю, что обойдусь без этого пойла.

Аритон говорил с трудом, будто выдавливая слова, однако в глазах его неожиданно блеснул острый, незамутненный разум.

Удивленный лекарь отпрянул.

— Неужели ты разыграл свой приступ?

По лицу Аритона пробежала озорная улыбка, затем его глаза закрылись.

— Я напомнил его величеству строчку из одной весьма скверной пьесы, — язвительным, но слабеющим голосом ответил пленник.

Аритон надолго затих, и было непонятно, спит ли он или просто лежит молча. У королевского лекаря имелись свои соображения на этот счет. Он попросил принести стул и приготовился к весьма неприятному бдению. Ему приходилось лечить раненых воинов, и он знал, что поначалу они достаточно успешно преодолевали муки зависимости от одурманивающего снадобья, которое им приходилось давать, дабы ослабить телесные страдания. То были люди, крепкие телом и волей, умевшие владеть собой. Как и Аритон, они пытались с помощью полной неподвижности побороть все страдания разума и души. Возможно, пленник, являясь опытным магом, мог это сделать. Но приступы горячки и бреда будут повторяться и в конце концов обязательно сломят даже самую железную волю.

Теперь пленник дышал быстро и часто. Вот один его мускул вздрогнул, затем другой, и вскоре все тело сотрясали судороги. Напряглись согнутые в локтях руки. Голова запрокинулась. Потом боль затуманила восприятие, разум погрузился в кошмар, и дух Аритона наконец-то смог криком возвестить о своих мучениях.

Когда стиснутые зубы пленника разжались и в легкие судорожно устремился воздух, лекарь был настороже. Он заглушил громкие хриплые стоны, заботливо, точно собственного сына, накрыв Аритона несколькими простынями. Помощник спешно принес порцию снадобья. Перед тем как вновь провалиться во тьму, пленник с искренней благодарностью взглянул на них обоих.

Лекарь разгладил влажные, скомканные простыни и стал растирать напрягшиеся мышцы Аритона, пока их дрожание не прекратилось. Он сам изрядно устал и, превозмогая боль в затекшей спине, выпрямился. Узнав от помощника, что солнце давным-давно зашло, лекарь воскликнул:

— Эт милостивый! Какая сила воли!

К следующему утру Аритону уже не понадобились новые порции снадобья. В последние часы освобождения от зависимости пленник находился в ясном сознании. Хотя его решимость и несгибаемое мужество вызывали у лекаря неподдельное восхищение, никакая сила характера не могла ослабить его телесные страдания. Аритон был крайне истощен; сквозь его бескровную кожу просвечивали жилы. Судя по виду, пленник находился ближе к смерти, нежели к жизни.

Впервые за долгие недели его сон не был отягчен дурманным зельем. Когда Аритон проснулся, лекарь сказал ему:

— Король узнает о твоем выздоровлении не раньше, чем ты как следует окрепнешь. Мы постараемся, чтобы у тебя на это было достаточно времени.

Ответ пленника поразил его своей неожиданностью. Лицо Аритона, слишком изможденного, чтобы сдерживать владевшие им чувства, исказилось недовольной гримасой.

— Это чересчур рискованно и может тебе дорого обойтись. Король, чего доброго, казнит тебя за подобное милосердие. А я все равно буду страдать до тех пор, пока мои разум и тело способны воспринимать то, что меня окружает.

Аритон повернулся лицом к стене, не решаясь выказать свой самый глубинный страх. Он боялся, что горе и отчаяние лишили его равновесия, что его хрупкое самообладание может не выдержать дальнейшего натиска и вынудить его к неоправданному применению магии.

— Если мне суждено предстать перед амротским судилищем в роли козла отпущения, я не хочу медлить ни единого часа. Проклятое зелье более не властно надо мной. Думаю, я сумею выдержать эту потеху, — с горькой иронией произнес Аритон. — Если хочешь быть по-настоящему милосердным ко мне, иди и сообщи королю.

Лекарь резко встал. Не в силах произнести ни слова, он с искренним сочувствием коснулся исхудавшего плеча Аритона и покинул камеру, отправившись прямо к его величеству. Прежде ему казалось, что время, проведенное у изголовья Повелителя Теней, станет одним из самых неприятных воспоминаний. Но чтобы его сердце сжималось от жалости к пленнику — такого он и представить себе не мог.

Наступил назначенный королем Амрота день суда над Аритоном Фаленским. Разряженные в шелка и дорогие меха, обвешанные украшениями, королевские сановники до отказа заполнили белоколонный зал государственного совета. Здесь же присутствовал и наследный принц, хотя он по-прежнему пребывал у отца в немилости. Король так и не простил ему слов в защиту Фаленита и не позволил Лизаэру занять положенное наследному принцу место на возвышении. Стоявший там стул оставался пустым. Сознание того, что отец публично опозорил его, жгло самолюбие Лизаэра, однако врожденное чувство долга возобладало. Наследный принц занял место на галерее, где обычно располагались королевские гости. Видя, как открылись тяжелые, украшенные барельефами двери, Лизаэр с волнением подался вперед. В зал вступили стражники, а в середине образованного ими кольца шел пленник. Кольцо было плотным, а грозное оружие, казалось, исключало всякое поползновение к побегу. Знать зашевелилась; головы вельмож повернулись в сторону Аритона.

Лизаэр глядел на Повелителя Теней с предельным вниманием, испытывая при этом сложные чувства. Одурманивающее зелье, которым пленника поили почти месяц, придало фигуре Аритона вид обманчивой хрупкости. Вместо прежних лохмотьев на нем была крестьянская рубаха, болтавшаяся на его худых плечах. Осунувшееся лицо было отрешенным, словно цепи на руках и ногах не доставляли пленнику ни малейшего неудобства. Затрудненная походка говорила об обратном. С галерей послышался оскорбительный шепот, но и тогда в лице Аритона ничего не изменилось. Когда пленник и стражники вплотную подошли к возвышению, Лизаэру бросилось в глаза странное несоответствие. Сколько ухищрений было предпринято фаленитским магом, чтобы только не оказаться перед судом. И вдруг — полное равнодушие.

За долгие недели заточения Аритон отвык от света. Ослепленный ярким освещением, с которым соперничал блеск украшений знати, пленник щурился и моргал. Когда глаза его наконец притерпелись, Аритон обвел холодным, как море, взглядом шумные галереи, и там сразу стало тихо. Взгляд пленника переместился на знамена и пестрые шпалеры, скользнул по сидящим на возвышении вельможам и наконец сосредоточился на короле.

— На колени! — потребовал верховный правитель Амрота, тридцать лет мечтавший о таком моменте.

Аритон не шелохнулся. Его глаза оставались отрешенными, как у ясновидца, который пребывал не здесь и не слышал обращенных к нему слов. Придворные беспокойно заерзали. Только Лизаэр продолжал хмуриться, предчувствуя, что за странным поведением пленника может скрываться некий хитрый замысел. Он вспомнил, с каким хладнокровием Аритон вторгся к нему в душу тогда, в парусном трюме «Брианны». Вряд ли нынешнее поведение пленника было простым совпадением. Если умный, волевой человек, наделенный вдобавок магическими способностями, ведет себя столь бесцеремонно, им явно движет что-то более серьезное, чем показная бравада. Тогда что?

Знак, поданный королем стражникам, прервал размышления Лизаэра.

В просторном зале государственного совета королевским гвардейцам было где развернуться. Всколыхнулись полотнища знамен, затряслись тяжелые бархатные ламбрекены — это воины подняли и перевернули древка своих девятифутовых алебард. Блеснули лезвия, тупые концы, окованные металлом, были нацелены прямо в спину Аритона. Однако Фаленит, превосходно рассчитавший время, с непостижимым для зрителей проворством опустился на колени. Вместо удара между лопаток древко одного из гвардейцев пронзило воздух, просвистев над головой Аритона.

Этот маневр стоил стражнику потери равновесия. Пытаясь удержаться на ногах, он шагнул вперед, но поскользнулся и рухнул вниз на глазах у всех собравшихся. Громко лязгнули звенья кольчуги. Послышался чей-то смех. Стражника передернуло, его лицо побагровело от ярости. Он было замахнулся, чтобы отомстить Аритону, но слова Повелителя Теней предварили его удар:

— Мудрейшие из мудрых всегда говорили, что к насилию прибегают из страха.

Слова эти были произнесены выразительным, но холодным тоном и адресовались королю.

— Неужели ты настолько трусишь, что побоялся увидеть меня без кандалов?

Неслыханная дерзость взбудоражила всех. Но король воспринял выпад Аритона без гнева. Его губы тронула улыбка. Собравшиеся затихли, ожидая ответных слов правителя.

— Мой верный страж, пленник опозорил тебя. Отомсти ему.

Стражник встал и схватился за оружие с поспешностью разъяренного медведя. Спасая свою честь, он резко ударил Аритона, и тот ничком повалился на пол. Кандальная цепь помешала пленнику загородить руками лицо. Он ударился щекой о мраморный край ступеньки. По бледной коже потекла струйка крови. Все затаили дыхание. Правитель Амрота махнул стражнику, и тот отступил назад, по-прежнему не сводя взгляда со своего обидчика.

Лизаэр разглядывал острые черты лица Аритона, но не заметил никаких перемен, если не считать кровоподтека. Не обращая внимания на сотни враждебных глаз, пленник встал, сопровождая свои движения отвратительным лязгом цепей.

Королевская рука сжала лежащий на коленях скипетр.

— Ты до сих пор существуешь только потому, что мне угодно видеть твои страдания.

Ответ Аритона последовал мгновенно, словно удар хлыста:

— Врешь! Я существую потому, что в свое время твоя жена отказалась позволить тебе использовать магию теней в качестве оружия против Фаленитов.

— Однако ты предал ее благие намерения, покинув Раувен, — Король подался вперед. — Ты растратил свои дарования на безжалостное убийство илессидских моряков. Нам всем интересно знать причину, заставившую тебя это сделать, ибо нога Лизаэра никогда не ступала на борт военного корабля. Он никогда не обращал свой дар света против Картана.

Лизаэр вцепился в перила, больно задетый этим замечанием. Отец слукавил: отнюдь не представления о чести удерживали наследного принца на берегу, а упорный отказ раувенских магов дать ему надлежащее обучение, которое позволило бы Лизаэру усилить и отточить врожденное дарование.

Если Аритон и знал правду, он промолчал. Кровь стекала по его скуле и капала на белый мрамор пола. Спокойный, собранный и уверенный в себе, он не был подавлен собственной беззащитностью. Он вообще не выглядел человеком, находящимся в безвыходном положении. Раздраженный его невозмутимостью, равно как и злобой придворных, Лизаэр одновременно не мог отделаться от неожиданно появившегося дурного предчувствия. Находись он сейчас рядом с отцом, у него хотя бы была возможность предостеречь короля.

— Ну? — Король поднял скипетр, сверкнувший голубыми огоньками сапфиров. — Тебе нечего сказать?

Установилась почти полная тишина; ропот собравшихся был едва слышен, напоминая шелест весеннего дождя на снегу. Лизаэр проглотил слюну и почувствовал, как у него сжалось горло. Аритон давным-давно мог бы сотворить какой-нибудь магический трюк или окутать зал подвластными ему тенями. Почему он этого не сделал? Незыблемое спокойствие, ощущавшееся во всем облике пленника, совершенно не вязалось с его прежней вспыльчивостью. Такое несоответствие будоражило Лизаэра, и он доискивался причин с упорством хорька, охотящегося на крыс.

Королю надоело ждать.

— Ты что же, не хочешь попытаться вымолить себе свободу?

Стоя между стражниками, под немилосердно ярким светом канделябров, Аритон по-прежнему оставался безучастным к происходящему. Он видел, как сжались и побелели королевские пальцы, но даже бровью не повел.

— Освежите-ка ему память, — велел король.

Вновь блеснули сапфиры, и скипетр резко опустился.

На этот раз пленник не сумел в последнюю секунду увернуться от удара и повалился на бок. Аритону удалось лишь не задеть острого края ступеньки. Во всем остальном он находился в положении тряпичной куклы, терзаемой собаками, и был практически беззащитен перед ударами стражников, которые перекатывали его перед подиумом взад-вперед. «Освежение памяти» сопровождалось звоном и грохотом кандалов. Король еще не вполне насладился своей безраздельной властью над пленником. Не желая, чтобы Аритона ненароком покалечили, он дал знак прекратить издевательство.

Пленник лежал на спине, возле устланного ковром прохода, ведущего мимо рядов скамеек к главным дверям. Гвардейцы умели бить, не калеча, и видимых повреждений на его теле не было. «Напрасно его пощадили», — подумал Лизаэр. Выражение лица картанского пленника осталось неизменным.

Аритон устремил взгляд на короля, и это было единственной переменой.

— Те же мудрецы говорили, что насилие — излюбленное средство слабаков, глупцов и тому подобных никчемных людей.

Верноподданный стражник ударил его по ребрам. Король засмеялся.

— Так зачем же ты покинул Раувен, ублюдок? Чтобы превратиться в слабака, глупца, в общем, никчемного человека? А потом потехи ради сжечь семь кораблей и погубить матросов?

И вновь Аритон не ответил. Лизаэр едва удержался, чтобы не выругаться. Что-то в упрямстве пленника показалось ему нарочитым. Аритон будто специально направлял обуревавшие короля чувства в какое-то русло, преследуя непонятную, но вполне определенную цель.

— Отвечай! — Лицо короля угрожающе побагровело. — Может, позвать сюда лекаря? Наверное, еще одна порция того зелья сделает тебя учтивее.

Аритон взмахнул руками; похоже, он стремился подавить охватившее его нетерпение. Лизаэр отчаянно надеялся, что самообладание начинает изменять пленнику. Аритон с видимым трудом поднялся. Лицо его было липким от крови.

— Да будет тебе известно, твое королевское величество, что я умею разговаривать даже с рыбами. Но ты не услышишь от меня ничего, кроме отражения твоей собственной злобы.

Возмущенный ропот на галереях заставил Аритона почти выкрикнуть последние слова:

— И все равно ты останешься слабаком, глупцом и полной никчемностью.

Король дал выход своей ярости. Он кивнул стражникам, и их кулаки, обтянутые кольчужными рукавицами, повергли Аритона на колени. Кровь пленника опять запятнала пол. Амротская знать встретила это одобрительными выкриками.

Среди колышущейся, орущей массы один только Лизаэр сидел неподвижно. Происходящее вокруг словно не трогало его, но мысли наследного принца бурлили подобно воде в мельничном желобе. Аритона вновь ударили древком алебарды, а когда голова его склонилась, стражник, злобно усмехнувшись, придавил ее каблуком. Следующий удар пришелся пленнику по лицу. Зрители взвыли от восторга.

Лизаэр, который с растущей тошнотой наблюдал это насилие, вдруг обратил внимание на простертую руку пленника. Обмякшие пальцы были как-то странно расслаблены. Вроде однажды он это уже видел... Воспоминание обожгло наследного принца. Вот она, разгадка причины безразличия Аритона! Скорее всего, раувенские маги научили его отделять разум от страданий тела. Лизаэр еще раз взглянул на пленника: Аритон явно не чувствовал сейчас никакой боли.

«Но ведь так его могут и убить», — подумалось Лизаэру. Если все ухищрения предпринимались Аритоном ради собственной смерти, повинен в ней будет не кто иной, как сам король. Тогда конец многовековой вражде положит не честный поединок, а вспышка звериной жестокости. Испытывая стыд за собравшихся, утративших человеческий облик и представление о сострадании, наследный принц Амрота встал, намереваясь уйти. Но раньше, чем ему удалось протиснуться к боковой двери, со стороны возвышения раздался оглушительный хлопок. Аритон пустил в ход свое магическое искусство.

В воздухе появилась тень. Она потемнела, затем приобрела очертания женской фигуры, облаченной в одежды темно-пурпурного и серого цветов, какие носили раувенские маги. Лизаэр вздрогнул: в скрытом капюшоном лице ему почудились тонкие черты матери. Неужели в Аритоне столько беспредельной злобы, что он решился на публике повторить сцену, показанную Лизаэру в палубном трюме? Выдержит ли рассудок короля подобное зрелище? Вспомнив о своем даре света, способном уничтожать такие тени, Лизаэр повернулся и стал протискиваться сквозь толпу ошеломленных придворных. Но добраться до короля было не так-то просто.

Лизаэр то и дело натыкался на застывших от удивления королевских советников. С галереи донесся чей-то истошный вопль. Король вскочил с места. Брошенный им скипетр беспрепятственно пролетел сквозь призрачную женщину и со звоном ударился о плиты пола. Стражники, позабыв про Аритона, с оружием наготове попытались окружить видение.

— Чего вы испугались? — раздался ясно слышимый в общем гаме голос Аритона. — Этот призрак никому не угрожает. Не пытайтесь разогнать иллюзию силой оружия!

Пока Лизаэр отбивался от стражника, благоразумно старавшегося не допустить наследного принца к призраку, паника поутихла. В зале воцарилась тишина. Аритон, извиваясь всем телом, пытался встать. Король безотрывно глядел на тень своей жены. Было видно, что он встревожен и до крайности разозлен.

Аритон встал. Стражникам было не до него, и он беспрепятственно дотащился до основания помоста. Остановившись перед призраком, он произнес фразу на древнем языке, ныне сохранявшемся только среди магов Раувена. Королева не ответила, и Аритон жестким, приказным тоном повторил эту фразу.

Призрак оставался неподвижным. Измучившийся от неопределенности ситуации Лизаэр видел, как Аритон перевел взгляд на короля. Повелитель Теней устало сказал:

— Я не могу заставить ее говорить. Ее послание предназначено тебе, и только ты в силах это сделать.

Король резко сел и раздраженным тоном приказал пажу принести скипетр. Звук королевского голоса пробудил видение.

Королева отбросила свою накидку, отороченную серым, и заговорила. Слова ее отчетливо были слышны в самых дальних углах галерей.

— Я принесла его величеству королю Амрота весть из Раувена. Силою плоти, крови и разума тебя предостерегают: отнесись к обоим моим сыновьям одинаково.

Король затаил дыхание. Лицо его побледнело, руки сжались в кулаки. Он не обратил внимания на поданный ему скипетр. В это мгновение все находившиеся в зале словно перестали для него существовать. Шумно втянув воздух, король спросил:

— Чем мне угрожает Раувен в случае отказа?

На лице королевы появилась та самая легкая улыбка, что до сих пор преследовала короля в его снах.

— Ты пожалеешь об этом, правитель Амрота. Убив Аритона, ты одновременно убьешь и Лизаэра. Покалечив его, ты сделаешь калекой и собственного наследника.

Вздрогнув от услышанного, наследный принц проскользнул мимо стражника, вскочил на возвышение и опустился перед отцом на колени:

— Отец, весьма возможно, что все это не предостережение раувенских магов, а очередная уловка картанского ублюдка.

Король остался безучастен к словам сына. Брызгая слюной от ненависти, он спросил покойную жену:

— А если я пощажу твое проклятое отродье?

— Тогда наследного принца Амрота ожидает процветание.

Подобно туману в лучах яркого солнца, тень королевы растаяла.

Король злобно насупил брови. Под нарастающий гул голосов разгневанных придворных он грубо вырвал из рук пажа свой скипетр. Лизаэр словно не слышал и не видел всего этого: внимание наследного принца было приковано к Аритону Фаленскому. Пленник полностью оставил свои уловки. Лизаэр даже не предполагал, что увидит на его израненном лице проблеск удивления и иных чувств, владевших Аритоном. Потом стражник схватил Повелителя Теней за плечо. Аритона бесцеремонно вернули в окружающий мир.

— Повернись и выслушай свой приговор, ублюдок, — рявкнул стражник.

Лизаэру ничего не оставалось, как подняться на ноги. Никто из придворных не осмелился задаться вопросом: действительно ли слова мертвой королевы были требованием раувенских магов или же явились трюком пленника. Многие были глубоко раздосадованы при мысли о том, что кровная вражда, длившаяся семь поколений, вдруг окончится в считанные секунды.

Король подался вперед и провозгласил:

— Аритон Фаленский, за твой пиратский разбой, явившийся причиной гибели семи кораблей вместе с их командами, ты приговариваешься к изгнанию из нашего мира через Врата Изгнания, находящиеся на одноименном острове. — Король хлопнул в ладоши. — Препроводите этого ублюдка в подземелье, где он будет находиться до отплытия на остров. И постарайтесь, чтобы он больше не попадался мне на глаза!

Гвардейцы обступили Аритона и спешно потащили его к выходу, уводя пленника от внешне застывшей, но внутренне негодующей толпы, которую лишили вожделенного зрелища расправы. Лизаэру стало не по себе. Совсем недавно какое-либо помилование Аритона казалось просто немыслимым. Испугавшись вдруг, что Повелитель Теней повернул все в свою пользу, Лизаэр совладал с собой и тронул короля за рукав.

— Было ли это мудрым решением?

Вопрос был задан без всякой задней мысли. Те, кто проходил сквозь мерцающий портал Врат Изгнания, никогда не возвращались, и даже могущественные маги Раувена не могли разгадать эту загадку.

— А вдруг изгнание Аритона явится и моим изгнанием?

Принц понуро отступил. Король услышал его предостережение, но момент был упущен — приговор уже прозвучал. Что толку говорить об этом теперь? Принц молча поклонился и отошел.

— Напрасно ты тревожишься, сын мой, — послышался за спиной голос отца. — Я выполню все условия раувенских магов. Никто больше не причинит вреда фаленитскому ублюдку.