Глава XV

Последняя из весенних бурь, направленных стараниями Харадмона на юг, столкнулась с рукотворными тенями Аритона в нескольких лигах к северу от Итарры. Столкновение всколыхнуло природу. Час за часом шел густой снег, покрывая белыми кружевами едва зазеленевшие холмы и долины.

Начало смеркаться. Снежный покров и неожиданно ударивший мороз уберегали Аритона от встреч с другими путниками, но он больше не хотел рисковать и окружал пространство, по которому ехал, магией сокрытия. Так продолжалось, пока он не почувствовал, что силы на исходе. Тратить их дальше на магическую защиту было безрассудством.

В воздухе потеплело; теперь снег шел вперемежку с дождем. Потом разразился ливень, хлещущий косыми струями. Земля быстро напиталась водой, превратив дорогу в месиво из грязи и луж. Мышастая кобыла с трудом переставляла ноги, рискуя то увязнуть, то поскользнуться и сломать ногу. Пожалев лошадь, Аритон пустил ее тихим шагом, держась ближе к обочине с поросшими осокой скатами. Если ей и случится упасть, она хотя бы не покалечится о камни.

Через какое-то время Аритон понял, что ему нужно сменить лошадь. Белые пятна на шее делали мышастую чересчур заметной. Решение было здравым и правильным, и все же необходимость расстаться с Тишеальди опечалила Аритона. Это удивило его; ему казалось, что после Итамона и Итарры в нем уже не осталось места подобным чувствам. Украденная в караване ломовая лошадь оказалась плохой заменой мышастой. Неподкованная, она без конца спотыкалась, пока Аритон не отпустил поводья, предоставив ей идти как идется. Он ехал без седла; подпруга мышастой не годилась для этой лошади. Под дождем вымокли и всадник, и лошадь. Единственным сухим местом оставалась та часть лошадиной спины, где сидел Аритон.

Вопреки убеждению итарранцев северная дорога не была его преднамеренным выбором. Просто так сложились обстоятельства его бегства из города. К тому же Аритон знал, что на юге он не встретит ничего, кроме развалин Итамона. Три дня и две ночи почти безостановочной езды наугад до такой степени вымотали Аритона, что, когда дозорные, посланные Стейвеном ему наперерез, окружили его, у него уже не было ни сил, ни желания пришпорить свою понурую клячу или попытаться оказать им хотя бы видимость сопротивления.

Дозорные препроводили его в лагерь, размещавшийся в небольшой роще между холмами. Лагерь стоял на берегу извилистой реки, несущей воды на север, к морю. Рассвело; проливной дождь сменился моросящим. С листьев и ветвей беспрерывно скатывались серебристые капельки, и их постукивание переплеталось с щебетанием птиц. За исключением звяканья удил и негромкого лошадиного фырканья, ничто не говорило о близости человеческого жилья. В воздухе не пахло дымом очагов, не лаяли и не скулили собаки. Охваченный подозрениями, Аритон спешился. Пока он слезал, с мокрых фалд его плаща текли струйки воды, прочерчивая борозды на забрызганных грязью и покрытых пеной боках лошади. Он покачнулся, и сейчас же сильные руки удержали его, не дав упасть. Лошадь куда-то увели. Аритон заметил, что один из сопровождавших его дозорных — женщина. Она указала в сторону шатра, скрытого между деревьями.

— Предводитель Стейвен ожидает вас внутри, ваше высочество, — сказала она.

Аритон поплелся в указанном направлении. Сил шевелить языком не было, а их понадобилось бы достаточно, чтобы вслух отказаться от высокого титула. Он и так едва переставлял ноги, следя, как бы не рухнуть при очередном шаге. Пересохшие губы пылали, а ноги за долгие часы, проведенные в седле, превратились в студенистую массу и отчаянно болели. Аритон ввалился в шатер, принеся с собой запахи сырой травы и мокрой шерсти. Шатер встретил его приятным теплом, мягкими осенними красками расстеленных ковров и светом свечей. С легким стуком полог за его спиной захлопнулся. Аритон стоял, привыкая к свету. Сознание едва отметило собравшихся и, похоже, ожидавших его людей.

Только потом он понял, что эти люди не просто сидели возле низенького столика, загроможденного оловянными кувшинами, листами старого пергамента и писчими перьями. Четверо из них стояли на коленях: молодой парень, женщина средних лет и двое мужчин постарше. Пятый, внушительного вида мужчина в кожаной кольчуге, громко и торжественно произнес:

— Добро пожаловать, ваше высочество наследный принц Фаленский.

Аритон вздрогнул. Вновь желая откреститься от ненавистного титула, он вяло взмахнул правой рукой, разбрызгивая капельки воды с гофрированных манжет и перепачканных кружев. Левая рука, остававшаяся под плащом, удерживала что-то похожее на сверток. На лбу сквозь паутину спутанных мокрых волос поблескивал серебряный обруч — символ наследных принцев Ратана.

— Я — чужестранец, молящий лишь о приюте. Не надо приносить мне клятвы верности, — хриплым голосом произнес он.

Горевшие свечи мешали Аритону ясно видеть пространство, в котором он оказался. Но тут рослый человек встал, приветливо улыбаясь, и Аритон вдруг увидел его своим внезапно пробудившимся магическим зрением. Этот человек с уродливым шрамом на лице, несомненно, знал себе цену. Более того, он обладал даром провидца и наверняка заранее знал о том, что происходило сейчас. Глубоким, низким голосом он объявил:

— Вы — тейр-Фаленит, и ваше право на престолонаследие было объявлено Асандиром. Я поклялся служить вашей династии, как служили мои предки, временно правящие этим краем до возвращения законного верховного короля Ратана.

— Кайден, — прошептал побелевшими губами Аритон. Собравшиеся встрепенулись, услышав древнее паравианское слово, а могучий воин улыбнулся еще шире.

— Я хранил наследие Ратана и боевую силу до возвращения наследника престола. Возвестите о своем наследном праве, ваше высочество. Мое правление подошло к концу.

Аритон сердито стиснул зубы.

— Вели соплеменникам встать.

Ему было не до церемоний. Пламя свечей раздражало глаза, голова кружилась, а левая рука устала держать ношу, укрытую плащом.

— Я всего-навсего незаконнорожденный, — с отчаянием добавил Аритон. — Я не принимаю ничьих клятв.

— Это не имеет значения, ваше высочество, — возразил один из воинов постарше, который стоял рядом с предводителем.

Он был явно из потомков ратанской родовой знати: седовласый, в черном, изящно перепоясанном камзоле с оранжево-красной шелковой подкладкой. Наверное, когда-то так одевались при ратанском дворе. Человек этот подошел к принцу и со спокойным достоинством поклонился. Потом выпрямился и, раскрыв в улыбке рот, в котором недоставало нескольких передних зубов, сказал:

— Обстоятельства рождения не могут лишить вас права на престолонаследие. Незаконнорожденность никогда не мешала продолжению династии Фаленитов. Начиная со времен Торбанда прямые потомки всегда имели больше прав на престол, нежели их двоюродные братья. В качестве примера могу привести добрую дюжину старинных баллад.

Аритон устало посмотрел на этого бодрого, голосистого старика.

— Кто ты? — шепотом спросил он.

Старик будто не слышал его вопроса. Безупречно поставленным голосом опытного певца он сказал:

— В ваших жилах течет кровь Фаленитов. Маги Содружества Семи объявили вас наследником престола.

— Кто ты? — уже резче повторил Аритон.

— Меня зовут Халирон, и я тоже имею честь приветствовать вас во владениях северных кланов.

Аритон побледнел. Какая горькая ирония судьбы! Перед ним стоял сам магистр Халирон — единственный во всей Этере человек, способный понять устремленность его сердца и осуществить его надежды. Разумеется, если бы судьба Аритона не переплелась с этим проклятым троном.

Свеча в напольном канделябре, горевшая едва ли не у самого локтя Аритона, вдруг начала коптить. Он протянул руку, чтобы поправить фитиль, но собравшиеся успели заметить, как изменилось его лицо, когда Халирон назвал себя.

Воцарилось неловкое молчание. Аритон увидел подходящую возможность изменить тему разговора. Он порывисто распахнул плащ.

— Возьмите ее, — сказал Аритон, указывая на посиневший труп маленькой девочки, привезенной им из Итарры.

Ей было не больше пяти лет, этой девочке, не знавшей ни детских радостей, ни сытной еды. Скрюченная костлявая ручонка, прижатая к груди, была изуродована гниющей раной, наполовину скрытой под грязной повязкой. В воздухе повеяло трупным зловонием.

Все тотчас окружили Аритона.

— Она умерла минувшей ночью, — сообщил он. — Ее похитили из вашего клана, и она была невольницей в работном доме скупщика туш. Остальных детей удалось освободить. Они разбежались и, будем надеяться, доберутся домой. Эта малышка была слишком больной и слабой.

Кто-то зашептал на древнем языке слова поминального ритуала. Чьи-то руки потянулись и забрали у Аритона мертвую девочку. Он поднял голову. То была женщина в одежде дозорной. Чем-то ее сдержанность и суровость напомнили ему Маноллу, предводительницу кланов Тайсана.

— Это дочка Танлии. Я узнала ее по родимому пятну на ухе.

Аритон распрямил затекшую левую руку. Его захлестнуло волной печали.

— Прошу тебя, передай Танлии мои... Нет, просто скажи, что ее дочка до самого конца держалась очень мужественно.

Он сбросил промокший плащ с леопардом и подал его женщине, чтобы та завернула мертвого ребенка. Женщина со слезами на глазах приняла королевскую реликвию. Аритон повернулся к остальным.

— Я принес вам не королевское наследие, а лишь страдания!

Люди из клана встретили его слова со странным спокойствием.

— Гибель этой девочки — не первое горе, которое мы познали. Со времени разрушения Итамона каждое наше поколение многократно сталкивалось с подобными трагедиями.

— Нет. С таким вы еще не сталкивались. — Аритону наконец удалось добиться нужной интонации. — Деш-Тир своим заклятием обрек меня на вражду с моим единоутробным братом Лизаэром Илессидским. Нами обоими движет ненависть безумцев, одержимых желанием уничтожить друг друга. Лизаэр взбудоражил всю Итарру. Не пройдет и нескольких дней, как их армия двинется по моим следам. Стоит ли вам жертвовать жизнью ради чужака, родившегося далеко от Этеры?

Предводитель клана перебил его:

— Еще задолго до вашего рождения горожане не ставили наши жизни ни в грош. Мы для них стоим дешевле гниющих конских туш. И если дочка Танлии не сумела убедить вас в этом, ее жизнь была напрасной.

Предводитель оглянулся на догорающую свечу. Он подозревал, что словами убеждения наследный принц пытается скрыть собственную неуверенность.

— По условиям королевской хартии Ратана у северных кланов есть все основания встать на вашу защиту.

— Чувствую, вы совершенно не поняли моих слов! — взорвался Аритон. — Начнете сопротивляться Лизаэру и познаете разрушение и гибель. Оставьте в покое условия королевской хартии. Основания, о которых ты упомянул, существуют для честной борьбы. Я же говорю об одержимости, вызванной чужеродными и непонятными нам сущностями Деш-Тира; о безумии, не знающем границ. У меня больше нет ни капли жалости к брату, и желание уничтожить его не вызывает во мне никаких угрызений совести. И потому я не хочу взваливать на свои плечи ответственность за жизни других людей. Поймите же: ваши кланы не станут для меня защитой, а окажутся лишь напрасной жертвой.

Предводители кланов шепотом переговаривались между собой. Снаружи было слышно, как ветер качает ветви деревьев; летящие с них капли барабанили по крыше шатра. Но если буря в природе подходила к концу, буря иного рода угрожала вылиться в открытое столкновение. Этот невысокий усталый человек, несомненно, был потомком Фаленитов, однако говорил он с прозорливостью мага. Иначе и быть не могло: ведь это его сила сделала явью Пророчество о Западных Вратах и уничтожила многовековую завесу тумана над Этерой. Пусть обликом своим он напоминал Торбанда; он все равно оставался чужаком, сулящим несчастья и умоляющим освободить его от права, принадлежащего ему с самого рождения. С каким нетерпением они ожидали его прибытия, а теперь... Но ведь и он говорил им все это не из желания напугать.

Нахмурив лицо, не отличавшееся утонченностью черт, Каол, рано поседевший в стычках и засадах, убеждал предводителя своего клана держать ухо востро. Остальные уважительно слушали его слова, ибо закаленный боец вслух произносил то, о чем другие говорить не решались.

Стейвен был взволнован, но не предостережениями соплеменников. Он отошел от стола и встал рядом с Халироном. Непревзойденный менестрель, тоже отличавшийся высоким ростом, сразу показался мальчиком-подростком. Светло-карие глаза Стейвена были серьезными и грустными.

— У меня было видение. Я уже давно знаю, когда и как мне суждено умереть. И вот что я вам скажу: у нас нет иного выбора. Я говорю это вам, ваше высочество, и вам, мои собратья и соратники. Вне зависимости от нашего признания или непризнания наследного права тейр-Фаленита войска Итарры все равно выступят против нас.

Стейвен полуобернулся к Аритону. Его крупные, сильные руки лежали на шнуровке пояса, на котором висело несколько метательных ножей с черными рукоятками.

— Ваше высочество, волею судьбы нам уготовано защищать вас. Армия Итарры вторгнется сюда, и нам придется воевать. Выбор, который я прошу вас сделать, прост: должны ли мы умирать за титул, который никто не носит, или же за реально существующего наследного принца?

Аритон не торопился отвечать, изучающе глядя на великана. За его внешним спокойствием скрывалось неприязненное чувство. Кайден самым бесстыдным образом стремился воззвать к его совести и привязать его к кланам так, как Ситэр привязывал души обреченных. И в то же время предводитель не лукавил; его мольбы говорили о бесконечной преданности.

Дождь продолжал стучать по крыше шатра. От ветра, проникавшего внутрь, потрескивали свечи, капая горячим воском на металл подсвечников. Молчание становилось затяжным и лишь усугубляло напряжение собравшихся. Аритон ответил шепотом, чтобы, кроме предводителя, его никто не слышал:

— Должно быть, Эт с Дейлионом составили заговор. Им нужно было бы послать кайдена, которого я бы мог ненавидеть, — опьяненного собственной властью и поглощенного мелочными заботами. Но хотя несчастливые обстоятельства моего рождения могли бы дать мне свободу от обязательств, твое мужество делает меня смиренным и готовым их принять. Если ты увидел, что твоя дальнейшая жизнь и смерть неразрывно связаны со мной, что же мне остается? Только заранее просить твоего прощения — больше ничего.

— Вы его получили, — ответил предводитель деширских кланов, с удивительным спокойствием выслушав слова Аритона. — В ответ я прошу вашей дружбы, Аритон Ратанский.

Принцу все же удалось не показать своего удивления тем, что в здешней глуши знают его имя.

— Никак, твои сновидения раскрывают все мои секреты?

Бессонные ночи и тяжесть минувших событий вдруг снова навалились на Аритона. Он прикрыл лицо руками, чтобы предводитель не заметил его состояния.

— Как тебя зовут? — спросил он через пальцы.

— Стейвен Валерьент, граф Деширский.

Принц вздрогнул. Опаленный рукав его рубашки завернулся, обнажив рубец, тянущийся по правому предплечью и уходящий вниз, где он скрывался под грязным шелком. Аритон оставил без внимания перешептывания предводителей кланов. Не отнимая от лица обожженные трясущиеся руки, он стал произносить клятву гостя:

— Я клянусь в своих дружеских намерениях по отношению к этому дому, его хозяину и всем достопочтенным собравшимся. Да благословит Эт род и семью и да дарует он силу твоему наследнику и честь — династии Валерьентов. Находясь под твоей крышей, клянусь перед Этом, что как твой брат готов делить с тобой все, что ниспошлет судьба, и служить тебе верой и правдой. Да будет Даркарон мне свидетелем.

Аритон уронил руки.

— Ты ведь все знал заранее, — укоризненно сказал он. Стейвен засмеялся. Нагнувшись, он обнял наследного принца, будто сына.

— Я жил ради этой минуты.

Потом, чувствуя, что Аритон от измождения вот-вот упадет в обморок, он подставил принцу свое плечо, как всегда делал, помогая уставшим дозорным, и велел, чтобы принесли горячей воды для мытья, горячей пищи и сухую одежду.

После того как Аритона вымыли, накормили и уложили спать, военный совет кланов возобновил заседание. Итарра была способна выставить против них десятитысячную армию. Стейвен не сомневался, что именно такую армию и пошлют против Аритона. Пятивековой опыт предков Валерьента не позволял ему сомневаться в этом.

Итарра не пощадит жизни своих солдат — только бы уничтожить королевскую династию Фаленитов.

— Мне нужно отправить еще одного гонца с посланием, — заявил старый, высохший граф Фаллемерский, буравя единственным глазом Стейвена. — Тогда уже завтра все мои люди, способные сражаться, отправятся вам на подмогу.

— Что толку, если они все равно опоздают?

Каол с размаху всадил кинжал в грубые доски стола.

— Сам знаешь, этот полудохлый принц прав. Если мы вступим в сражение с итарранцами, дело кончится массовой бойней.

— А если не вступим, нас перебьют во время отступления. Или же к лету мы перемрем от лихорадки в болотах Англифена, — сказал Стейвен и тихо добавил: — Мы будем сражаться, но при этом должны с выгодой для себя выбрать поле битвы.

— Это будет самый крупный и самый кровавый из наших налетов, — сказал последний граф Фаллемерский. — Не хотел бы я пропустить такое зрелище.

Каол сверкнул на него глазами.

Перебранка была дружеской: они просто спорили. Одни стратегические замыслы принимались, другие отвергались, третьи изменялись до неузнаваемости. Очередную карту разворачивали, всматривались в нее и потом смахивали со стола. Вскоре весь пол был устлан несколькими слоями карт. Наконец они выбрали подходящее место: равнина, по которой протекала река Талькворин. Там она становилась довольно широкой и быстрой, хотя и неглубокой. В разгар весны низкие и топкие ее берега густо зарастали луговыми травами.

— Похоже, мы все учли.

Стейвен поднялся, потягиваясь и растирая затекшие руки. Застежки на его кольчуге тускло блеснули.

— Будите вчерашних дозорных. Нам предстоит переместить в это место все наши стоянки. Первые отряды сразу же начнут валить деревья и строить западни.

— А принц? — хмуро спросил Каол.

Взглянув на предводителя, он недовольно поджал губы.

— Ты же не будешь дожидаться, пока его высочество придет в себя? Места там опасные. Еще до наступления темноты мы должны укрепиться и разбить лагерь.

Предводитель кланов и его боевой командир молча смотрели друг на друга. Оба без слов понимали, о чем речь. В лесах Дешира существовал неукоснительный закон: любого, кто был не в состоянии двигаться сам, добивали «ударом милосердия». Труп оставляли непогребенным, чтобы не тратить лишнее время, а сами уходили. Итарранские наемники не дремали, и каждый раненый, которого приходилось вести или нести на носилках, ставил под угрозу жизни здоровых и боеспособных соплеменников. Раненых добивали еще и по другой причине: чтобы не попали в плен.

— Не волнуйся, ему просто надо выспаться, — сказал Стейвен, понимая, к чему клонит Каол. — Обещаю, что он оправится хотя бы тебе назло. А вот клячу, на которой он приехал, придется оставить для пиршества воронам.

Аритон проснулся оттого, что ему в колени упиралось что-то теплое. Кто-то трогал его за волосы и водил по пальцам руки, лежавшей поверх одеяла.

Он шевельнулся. Затекшее тело отозвалось болью, заставившей его с легким стоном приподняться.

— Ты его разбудила, — послышался испуганный детский голос.

— Нет, тебе показалось, — сразу же отозвался другой с противоположной стороны постели.

Аритон открыл глаза.

— Видишь, разбудила! — заявила темноволосая девочка, которой на вид было лет шесть.

У нее были желто-карие глаза и ямочки на щеках. Девочка примостилась возле его плеча.

— Он может рассердиться.

Аритону действительно захотелось рассердиться, увидев четыре пары уставившихся на него глаз. На его ногах восседало ангельское существо с волосами цвета темной меди. Старшая из девчонок, почти подросток, серьезно глядела на него, встав чуть поодаль. Прячась за ней и посасывая два засунутых в рот пальца, стояла самая младшая, унаследовавшая отцовские черные волосы.

Аритон приподнялся на локте и обнаружил, что лежит под одеялом совершенно голый. Он долго разглядывал ширмы и сшитое из меховых лоскутков одеяло, пытаясь собраться с мыслями, и наконец догадался, что находится в чьей-то спальне. Но как он сюда попал? Ах да, он долго куда-то ехал. Кажется, он даже заснул в пути и свалился с лошади.

— Ты ведь на нас не сердишься? — спросила десятилетняя девочка с иссиня-черными волосами.

У Аритона саднило все тело. Он и сейчас испытывал чудовищную усталость. Даже если бы он и хотел рассердиться, на это не хватало сил. Мучительницы превосходили его числом, и одолеть их можно было только хитростью.

Вскоре на спальной половине появилась жена Стейвена Дэния, держа в руках миску с тестом для хлеба. Она уже готовилась хорошенько отчитать дочерей за то, что мешают гостю спать.

Дэния увидела, что ее настырные девчонки раздобыли где-то кусок ремешка из сыромятной кожи, и теперь ремешок стараниями детских рук, в точности исполняющих терпеливые указания принца, превращался в затейливую головоломку.

Сердитые слова замерли у Дэнии на губах, и она тихо сделала шаг назад. Но принц даже сквозь хихиканье девчонок услышал этот звук.

— Не волнуйся, — сказал он Дэнии. — Таэшка рассказала мне, что днем вы сворачиваете лагерь. Мне так и так пришлось бы вставать.

Аритон указал глазами на девочек.

— У тебя замечательные дочери, Дэния. А их отец, надо понимать, — Стейвен? Они все похожи на вас обоих, не спутаешь.

Миска с тестом неожиданно стала обременительной ношей. Дэния знала, что к столь высоким особам, как принц, положено обращаться с особенной учтивостью. Но в то же время она чувствовала, что всякие там реверансы с ее стороны только рассердят Аритона.

Самая младшая из дочерей помогла матери преодолеть одну неловкость, невинно сотворив другую.

— Мамочка, посмотри!

Идаль дернула за конец ремешка, мигом превратив затейливую головоломку в узловатый клубок. Не обращая внимания на сердитые возгласы сестер, она обхватила ручонками запястье Аритона и громко сообщила:

— Смотри, а у нашего принца шрамы.

— У каждого, кому удается бежать из Итарры, есть шрамы, Идаль, — мягко отчитала дочь Дэния, не зная, как загладить детский промах. — Но говорить об этом невежливо.

Загородившись миской с тестом, как щитом, Дэния раздала дочерям поручения, и девочки упорхнули с легкостью бабочек. Когда топот детских ног затих, она обнаружила, что принц по-прежнему внимательно глядит на нее. Его руки действительно были в шрамах. Дэния знала об этом, ибо прошлым вечером ей пришлось врачевать его ушибы. Однако, за исключением странного ожога на руке, шрамы были достаточно давними, и раны эти принц явно получил не в Итарре.