— Стой, если тебе дорога жизнь!

Джирет высвободил правую руку и изо всех сил попытался встать в боевую позу и придать себе воинственный вид. В это время подоспел Идрин, однако он не удержал равновесие и плюхнулся на спину.

Старик перестал насвистывать. Под угрозой двух наставленных на него заостренных палок седок натянул поводья и остановил пони. Конек обнажил зубы и закатил глаза; остановка была ему явно не по вкусу. Жертва нападения молча вытянула шею и с удивлением обнаружила двоих чумазых, исцарапанных колючками мальчишек. Губы старика дрогнули в улыбке, а серебристые брови приподнялись.

— Вылезай из повозки и выкладывай все оружие, какое у тебя есть. И никаких резких движений!

Джирет ткнул локтем Идрина, веля ему взять поводья.

Старик повиновался не сразу, будто раздумывал над приказом. Затем он выпустил из рук поводья и осторожно слез. В сумеречном свете блеснула золотистая подкладка его плаща. Старик видел, как пони стал незаметно вытягивать шею, намереваясь укусить Идрина. Не дожидаясь, пока это случится, старик привычно ударил упрямое животное кулаком по крупу. Пони обиженно заржал и сердито тряхнул гривой, но свою затею оставил. После этого его хозяин бесстрастно снял с пояса кинжал, служащий больше украшением, чем оружием, и, перевернув рукояткой вперед, подал Джирету. Старик спокойно стоял, дожидаясь, пока Идрин грязными руками обшарит все его дорогое одеяние в тщетных поисках спрятанного оружия.

Наконец, под угрозой двух палок и собственного кинжала, старик поднял вверх руки, на пальцах которых не было ни одного кольца.

— Чьим пленником я имею честь оказаться?

У него был мелодичный голос, без малейшего дребезжания, свойственного голосам людей такого возраста.

Джирет нахмурился. Обычно пленники выказывали страх, а не осведомлялись любезными голосами, кто взял их в плен. Поскольку у пони был дрянной нрав, Джирет решил связать старику руки поводьями и заставить его самого вести своего конька в лагерь. Они с Идрином забрались на повозку и показали, куда двигаться.

Опьяненные успехом, мальчишки не могли сидеть спокойно и все время пихали друг друга в бок. Им удалось взять в плен взрослого! Предводители клана наверняка похвалят их за смелость! Какой выкуп потребовать за этого старика? Он явно стоил не меньше хорошего меча, а то и лошади.

Только потом юные вояки спохватились, что допустили одну серьезную оплошность.

— Глупо получается, — шепнул приятелю Джирет. — Повозке не проехать через лес.

Идрин закусил нижнюю губу.

— Заедем в лощину, там велим ему распрячь лошадь и оставим повозку.

— Придется, — согласился Джирет, задумчиво соскребая с палки остатки коры. — Ветер пахнет дождем. Наша добыча может здорово подмокнуть.

— Не бойтесь, мальчики, — вмешался пленник. — Дождь не причинит ей вреда. Парусина у меня довольно новая. Она не пропустит воду.

— Помолчи! — прикрикнул на него раздосадованный Идрин. — Только еще не хватало, чтобы из-за твоей болтовни мы напоролись на дозорных.

Пленник замолчал, будто обдумывая услышанное. На своих длинных ногах он вполне поспевал за трусящим по дороге пони.

— А разве у юных налетчиков нет дозорных?

Трудно сказать, смеялся он над мальчишками или нет.

К этому времени почти совсем стемнело, и им было не разглядеть его лица.

Джирет ободрал пальцы, но так и не нашел в повозке ни гнезда для хлыста, ни самого хлыста. Тогда он стал размахивать руками, чтобы заставить пони идти быстрее. Тот сообразил, чего от него хотят, и зашагал быстрее, высоко поднимая ноги, а потом выбрасывая их назад. Копыта задних ног выразительно застучали по передку повозки. Мальчишек начало неимоверно трясти. Идрин съежился.

Джирет изо всех сил старался сохранять самообладание.

— Наших дозорных мы отправили выслеживать новую добычу, — бессовестно соврал он. — А ты, если хочешь дожить до выкупа за свою шкуру, придержи язык.

Юные грабители хорошо знали лес и даже в темноте сумели добраться туда, куда надо. Там, где меловые скалы образовывали пологий спуск, они приказали старику распрячь пони. Идрин присматривал за пленником, а Джирет спешно маскировал ветками их добычу. После этого, едва удерживаясь от ликующих возгласов, ребята повели пленника и пони через лес к лагерю, откуда несколько часов назад удрали в поисках приключений.

У границ лагеря мальчишки перестали осторожничать. Джирет закричал во все горло, а Идрин немало испугал танцующих, швырнув свое игрушечное копье прямо в большой костер. Оттуда взвились искры. Танец оборвался, обеспокоенные дозорные схватились за оружие. Из леса появился другой отряд дозорных с мечами наголо.

Щурясь от яркого пламени, пленник остановился. Джирет, не обращая внимания на оскаленные зубы пони, схватил старика за полу черного с золотистой подкладкой плаща и потащил ближе к свету.

— Глядите!

Мальчишка махнул самому рослому из приближавшихся мужчин.

— Отец, мы взяли пленника, за которого можно получить хороший выкуп, и еще — маленького конька Таэшке в подарок.

Стейвен, предводитель кланов Ратана, даже среди высоких дозорных выделялся ростом. Худощавый, темноволосый, он умел бегать с изяществом оленя, и в карих его глазах читалось постоянное беспокойство, свойственное любому зверю, за которым давно охотятся. У Стейвена были большие и сильные руки и квадратный подбородок, неизменно чисто выбритый. Грубоватую красоту лица несколько портил странный шрам, прорезавший скулу и челюсть и оканчивающийся чуть выше ключицы наростом изуродованной плоти.

Можно было подумать, что это память о неудачной встрече с диким кабаном. На самом деле десятилетнего Стейвена ударил раскаленной докрасна пряжкой от сбруи погонщик каравана. Наемники торжествовали победу, увозя в качестве трофеев черепа убитых врагов, среди которых были и несколько старших братьев Стейвена. Не помня себя от горя и ярости, он пустился в погоню за караваном.

Стейвену повезло: он заработал отметину, но остался жив.

При виде своего сына-недоросля, беспечно подгоняющего пленника в городском наряде, перед глазами Стейвена встали картины, временами посещающие его в кошмарных снах. Однако он предпочитал вначале разобраться, что к чему, и только потом действовать. Половина жизни, проведенная им в должности кайдена, научила его быть предельно честным. И хотя у Стейвена бешено колотилось сердце, а руки чесались отколотить сына за дурацкую выходку, он подавил этот порыв и заставил себя медленно подойти к пленнику. Тот улыбнулся, показав редкие передние зубы. Из-под капюшона выбилась прядь седых волос.

Стейвен остановился напротив пленника, пропуская мимо ушей возбужденную болтовню сына. Его кулаки разжались.

— Откинь капюшон, — велел он пленнику. Вместо ответа старик повернул к нему лицо. Предводитель клана побледнел.

— Даркарон, пощади нас.

От этих слов Джирет сразу же умолк. Спина мальчишки взмокла от пота; он понял, что заработал не похвалу, а хорошую порку. Распахнув от удивления глаза, он видел, как отец, достав кинжал, с несомненным почтением к пленнику перерезал у того путы на запястьях.

Старик встряхнул затекшими руками и откинул капюшон, открыв узкое лицо с прямым носом и длинные, до плеч, седые кудри.

— Великий и непревзойденный, даруй нам свое прощение, — тихо произнес Стейвен.

Потом он накинулся на сына:

— Глупый мальчишка! Ты взял в плен вовсе не торговца. Не доход от выкупа принес ты клану, а стыд и позор. Знаешь ли ты, кто это? Это самый великий и непревзойденный из всех менестрелей Этеры!

— Вот этот? — переспросил Джирет, избрав грубость способом защиты.

Мальчишка сердито ткнул острием копья в сторону старика.

Стейвен вырвал палку из рук сына.

— Разве ты не заметил лиранты, когда осматривал его имущество?

Джирета начало трясти.

— То-то, — сказал Стейвен.

Он уловил попытки менестреля спрятать удовлетворенную улыбку, и это помогло предводителю успокоиться. Но мальчишке надо было преподать достойный урок, и Стейвен суровым тоном продолжал:

— Ты не только напал на того, кого не имел права и пальцем тронуть. Ты еще позволил себе нарушить дисциплину!

Сбоку захихикали; то была старшая сестра Джирета Таэшка. Прилюдное унижение послужит мальчишке лучшим уроком, нежели порка наедине. Стейвен решил обставить случившееся как недоразумение и результат мальчишеской глупости и более к этому не возвращаться.

— Немедленно проси прощения у Халирона и окажи ему надлежащее гостеприимство. А еще лучше, загладь нанесенное ему оскорбление тем, что проводи его до дороги.

Джирет стал лихорадочно озираться по сторонам, но Идрина и след простыл. Подавленный, но по-прежнему не желающий извиняться, парень поднял голову, глядя на высокого менестреля.

— Не надо слов, — озорно подмигивая, сказал ему Халирон. — Я буду тебе благодарен, если ты позаботишься о коне и принесешь из повозки мою лиранту.

Менестрель торжественно вручил своему недавнему пленителю искромсанные поводья.

Едва только Джирет потянул за недоуздок, конек навострил черные кончики ушей. Потом он взмахнул передним копытом, и мальчишка, ругаясь как заправский погонщик, отскочил в сторону.

— Я уверен, он научится усмирять непокорных лошадей! — обратился Халирон к отцу Джирета.

Стейвен, плюхнувшись в кучу влажных листьев, трясся от смеха.

— Отличное наказание! — произнес предводитель, не переставая сотрясаться от новых приступов хохота. — Вот уж действительно подарок для Таэшки! Да этот зверь откусит у девчонки всю руку.

— Едва ли, — с улыбкой возразил Халирон.

Люди, окружавшие их, постепенно стали расходиться. На лощеной спине недовольно фыркающего коня плясали отсветы факелов.

— Этот бесенок не любит мужчин и, как оказалось, мальчишек тоже. Сказать по правде, я ничуть не огорчен случившимся. Надвигается буря. Чуете, как пахнет ветер? А в здешних местах не встретишь даже хижины отшельника. Я уж думал, что мне придется провести прескверную ночь среди разбушевавшейся стихии.

Когда буря в конце концов обрушилась на лес, Джирет уже спал в родительском шатре, а Халирон удобно устроился среди груды подушек. Хотя никто не осмеливался просить менестреля сыграть на лиранте, он щедро услаждал слух семейства Стейвена, пока завывания ветра не начали заглушать даже его сильный голос. Буря, обрушившаяся на Страккский лес, пришла с юга. Шум ветра и яростный стук дождя по пропитанной жиром крыше шатра заглушались раскатами грома.

Вернулся Стейвен, помогавший дозорным укреплять лошадиные стойла.

— Странно, — произнес он, выжимая насквозь промокшую куртку и отбрасывая мокрые волосы с той части лица, что не была обезображена шрамом. — Бури с юга приходят к нам крайне редко. Обычно они успевают порастрястись над Маторнскими горами и потрепать крыши итарранских домов.

— С возвращением солнечного света стоит ожидать еще более удивительных перемен, — отозвался Халирон, завязывая последние тесемки на чехле с подкладкой из тончайшей шерсти, в котором он хранил свою лиранту.

Отложив драгоценный инструмент, менестрель принял из рук жены Стейвена чашу с вином.

— Вы так добры, — сказал Халирон, подымая чашу в знак благодарности за гостеприимство, оказанное ему кланом.

Дэния еще не успела снять праздничный наряд и ее густые медно-рыжие волосы были украшены блестками. Услышав эти слова, она просияла.

— Ты оказал нам такую милость. Твое пение — неоценимое сокровище.

Ее искренние слова почему-то опечалили менестреля, который вдруг погрузился в раздумья.

— Понимаю, ты грустишь из-за отсутствия преемника, — догадалась женщина.

Дэния умела узнавать такие вещи, что нередко приводила в недоумение окружающих. Она переглянулась с мужем, который, опустившись на колени перед низким сундуком у стены шатра, доставал сухую рубашку.

Халирон вздохнул.

— И дело не в том, дорогая хозяйка, что я не пытался найти преемника. Я прослушал несколько тысяч певцов. У многих был несомненный талант. И все же я остался неудовлетворенным. Всем им чего-то недоставало; чего-то неуловимого, о чем не скажешь словами.

Он попытался изгнать горечь из голоса, но так и не сумел.

— Я снискал себе репутацию старого придиры. Возможно, люди правы.

Слова словами, а лицо Халирона выражало искреннюю печаль. Дэния поняла, в чем трагедия великого менестреля: он так и не нашел ученика, достойного унаследовать его титул магистра. Наверное, в этом и крылось величайшее в его долгой и талантливой жизни разочарование.

— Дэния, — тихо позвал жену Стейвен. — Принеси еще телировой настойки и наполни чашу нашего гостя.

Женщина поднялась и неслышной походкой, выработанной годами лесной жизни, отправилась за хрустальным графином. Халирона заинтересовали тени, замелькавшие на темной половине шатра. Хозяева тоже обратили на них внимание. Оказалось, что это Джирет проснулся и выбрался из постели.

— Ты, никак, испугался блеска молний? — с легкой иронией спросил Халирон.

— Не мальчишка, а просто Даркарон какой-то, — недовольно пробурчал Стейвен и встал. — Джирет, тебе мало хлопот, что ты задал нам вечером?

Мальчишка молча облизал губы. Когда наконец он решился вступить в полосу света, все увидели его встревоженное, бледное лицо.

— Отец, я видел сон, — дрожа всем телом, сообщил он.

— Эт милосердный, да это же знамение! — воскликнула Дэния.

Блестки сверкнули у нее в волосах; Дэния бросилась к младшему сыну и подхватила его на руки.

— Стейвен, он совсем окоченел. Неси одеяло. Халирон тоже вскочил на ноги, и проворство, с каким он это сделал, никак не вязалось с почтенным возрастом. Он бросил Дэнии свой роскошный плащ и отошел в сторону, пропуская Стейвена, тащившего ворох постельного белья. Бросив эту кучу на пол, предводитель клана осторожно взял сына из рук жены и по самый подбородок завернул его в теплый шерстяной плащ.

Халирон помог потрясенной хозяйке сесть.

— Значит, уважаемая Дэния, твоих сородичей посещают видения?

Смелая женщина, привыкшая к бедам и неожиданностям, Дэния умела владеть мечом. На ее теле были шрамы от ран, полученных во время набегов. Сейчас же она дрожала, как и сын, беспомощно опираясь на плечо менестреля.

— Это по линии Стейвена, — тихо пояснила она. — У мужа тоже бывают видения.

Ее красивые темные глаза тревожно глядели на копну медно-рыжих волос, торчащих из складок плаща.

— Очень часто картины эти бывают ужасными и кровавыми, — добавила Дэния.

Халирон наполнил свою чашу телировой настойкой и вложил в ледяные пальцы хозяйки.

— Тебе самой не помешает одеяло.

Шатер сотрясался от продолжающихся раскатов грома.

— Что ты видел? — стараясь говорить спокойно, спросил у сына Стейвен. — Я знаю, сынок, тебя что-то испугало, но что?

Заплетающимся языком Джирет выговорил, что видел короля, убегавшего из Итарры.

— Эт милосердный, — прошептал Стейвен и зарылся лицом в сыновние волосы, пряча от всех странный блеск в глазах.

После недолгого молчания предводитель спросил:

— А как ты узнал, что это король?

— У него на лбу был серебряный обруч, а на плечах — плащ с гербом Фаленитов. — Будучи наблюдательным мальчиком, Джирет добавил: — У него лицо как на портрете Торбанда... том самом, со скипетром в руках, который ты хранишь в пещере.

Стейвен сглотнул комок и, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно, сказал сыну:

— Представь, что ты — дозорный, докладывающий о том, что видел. Я хочу знать все подробности. Не упусти ни одной мелочи.

— Его величество был один, — начал Джирет. — У него на поясе висел всего один меч, а ростом он был пониже, чем Каол. Король очень торопился. Лошадь, на которой он скакал, шаталась от усталости. И еще: правая ладонь у него была слегка ранена. И за ним гнались.

Джирет замолчал, и его вновь начало трясти.

— Кто гнался? — не отставал Стейвен.

Он ободряюще похлопал сына по спине, но глаза его были жесткими и суровыми.

— Двадцать всадников с копьями. Их послал командующий гарнизоном Итарры, — неохотно сообщил Джирет.

— Выходит, твой сон был настоящим видением.

Стейвен осторожно поставил мальчика на ноги.

— А ты не помнишь, когда король скакал, был дождь?

Дэния затаила дыхание. Халирон взял ее за руку. Джирет нахмурил лоб, сосредоточенно вспоминая. Потом он поднял на взрослых глаза, такие же серьезные, как у отца, и сказал:

— Забавная штука: я видел снегопад. Но на деревьях были зеленые листочки. — Джирет дерзко вскинул подбородок. — Я не вру. Все, что я видел во сне, правда.

— Тогда оденься и приведи сюда Каола, — велел сыну Стейвен.

В ответ на удивленный возглас Дэнии он невесело улыбнулся:

— Женушка, неужели ты хочешь, чтобы король застал нас спящими? Если среди весны выпадает снег, а итарранские псы отправляются на охоту, жди беды. Нужно предостеречь все кланы Фаллемера и удвоить число дозорных, следящих за дорогой.

Лизаэр усилием воли проснулся. Простыни, на которых он лежал, были влажными и сбились в комок. Кошмар, терзавший его во сне, еще довлел над ним — безграничный ужас, источник которого лежал вне пределов сознания. В ярости от собственного бессилия Лизаэр отшвырнул пуховую подушку. Магическая защита, созданная Содружеством, могла отводить осязаемые угрозы, однако вторгшееся в его сон было неосязаемым. После победы над Деш-Тиром Лизаэр уже не первый раз просыпался в поту и с бешено стучащим сердцем.

Не зная, как унять противную дрожь во всем теле, Лизаэр вскочил с постели. Хотя за окнами не было еще и намека на рассвет, он поспешно оделся. Ему отчаянно захотелось выйти наружу. Даже в темноте роскошь спальни гнетуще действовала на него. Зная, что кто-то из бестелесных духов несет неусыпную вахту, Лизаэр сказал:

— Выйду-ка я на свежий воздух. Может, прогуляюсь по саду.

— Тогда лучше накинуть плащ. Там густой туман, — ответил ему голос Люэйна.

Лизаэр удивленно вскинул брови.

— И вы допускаете такую мерзкую погоду накануне коронации Аритона?

— Над Итаррой вообще должен был пролиться обильный дождь, — коротко объяснил Люэйн.

Понимая, что накануне коронации важно не допустить разгула стихии, Люэйн все же не решился вмешиваться в законы природы.

— Харадмон повернул надвигавшуюся бурю на север, — добавил бестелесный маг. — К полудню от тумана не останется и следа.

Направляясь к шкафу, где висел его плащ, Лизаэр увидел, что и другие постели остались нетронутыми. Дакар наверняка где-нибудь пьянствует. После всех заявлений о жутком итарранском эле Безумный Пророк явно решил утешить себя более крепкими напитками. А если наследный принц Ратанский, перед тем как надеть на себя ярмо пожизненного владычества здешним непредсказуемым королевством, решил утопить свою последнюю свободную ночь в вине, никто его не станет осуждать.

Лизаэру и сейчас было жарко, однако он все же накинул плащ и тихо скользнул за дверь.

Сад, примыкавший к помещениям для высоких гостей и отгороженный со стороны улицы высокими стенами, серебрился в росе. От соприкосновения с сыростью разгоряченное тело Лизаэра мгновенно покрылось гусиной кожей. Воздух не освежал. От факелов, заменявших уличные фонари, в сад ползли струи густого дыма, разъедавшего глаза. Назойливые благовония, которыми стремились перебить смрад сточных канав, заодно перебивали и природные запахи земли, а также слабый аромат распускавшейся сирени. Где-то вдалеке рычали собаки, видимо не поделившие кость. Потом раздался визгливый женский голос, выкрикивающий проклятия. И уже совсем близко, чуть ли не за самым забором, прогрохотали тяжелые сапоги ночной стражи. Лизаэр любил городскую жизнь, но Итарра отталкивала его своей безнравственностью и неуловимостью. Чем глубже он стремился проникнуть в суть здешних интриг и понять замыслы гильдейских управителей, тем сильнее ощущал, что погружается в какое-то скользкое болото. Как ни проклинал Лизаэр запустение Итамона, здесь ему было еще неуютнее, чем среди развалин мертвого города.

Ночная сырость все же пробрала принца, и он поплотнее укутался в плащ. Если совсем недавно ему было нестерпимо жарко, сейчас он дрожал от холода. Нет, он не испытывал ни малейшей зависти к Аритону, которому предстояло управлять королевством далеких предков.

Порочность Итарры медленно и коварно вползала в душу Лизаэра, подрывая его принципы и убеждения.

Вымотанный бессонными ночами, Лизаэр остановился и прислонился спиной к мраморному пьедесталу, на котором красовался бюст какого-то сановника. В гуще цветов стрекотали сверчки. Женские крики стали реже и тише, а потом и совсем смолкли. Собачья драка закончилась, и поверженная сторона теперь жалобно скулила. Дозорные завернули за угол, и из-за деревьев все слабее доносились грохот их сапог и брань. Лизаэр вбирал в себя звуки незнакомого мира и раздумывал о том, сколь сильно встреча с ватагой оборванных детей из зловонного квартала поколебала его представления.

Будучи наследным принцем Амрота в далеком теперь Дасен Элюре, Лизаэр пользовался доверием людей. Их нужды были его нуждами, которые он принимал близко к сердцу. Точно так же, оказавшись в Итарре, Лизаэр попытался принять близко к сердцу заботы государственного совета, и сановники самых высоких рангов не таили от него свои проблемы. Даже главнокомандующий Диган изменил позицию и был готов завязать с ним дружбу. Уверенность в том, что он вершит правосудие по совести, всегда позволяла Лизаэру удовлетворять врожденную потребность в справедливости. Вплоть до сегодняшнего дня честность казалась ему величиной абсолютной и постоянной, что делало каждый его выбор ясным и однозначным.

Лизаэра вдруг обуяло желание безостановочно шагать по этому темному саду, дабы не угодить в невидимую западню. Усилием воли он подавил свой порыв. Вдыхая тонкий аромат сирени, Лизаэр пытался разобраться, почему считанные минуты, проведенные им в бедном квартале, смогли поколебать безупречную ясность его принципов. Вопрос не имел однозначного ответа, а распадался на множество сопутствующих вопросов. Лизаэр понимал: невозможно служить интересам гильдий, не обрекая на смерть детей, ставших узниками работных домов. Обеспечить торговцам право на безопасную торговлю — значит попустительствовать наемным головорезам и закрывать глаза на кровавые бойни, устраиваемые ими при нападении на лесные кланы.

Кому отдать предпочтение? На чью сторону встать? В этом мире противоречивых интересов, где слово чести нарушалось сплошь и рядом, не существовало основополагающих принципов, без которых немыслима настоящая справедливость.

Маги Содружества воздерживались от того, чтобы высказывать свое мнение. Лизаэр понимал: все их сверхъестественные силы направлены на то, чтобы сделать Аритона королем. Они и потом не станут направлять его действия. Бесконечные убеждения в необходимости действовать по совести — это все, на что сможет рассчитывать его брат.

Только сейчас Лизаэр по-настоящему осознал, какой груз ответственности предстоит возложить Аритону на свои плечи. Он припал головой к холодному камню, скорбя о справедливости, переставшей быть столь однозначной. Похоже, в Итарре каждый устанавливал собственные принципы, чтобы потом нарушать даже их. Погруженный с детских лет в заботы королевства, Лизаэр с ужасом сознавал, что сейчас не в состоянии обозначить принципы даже для самого себя. Итарра утонченно мучила его, раздувая сомнения и дразня возможностями. Наверное, и позабытый Тайсан доставил бы ему не меньше страданий. Его учили управлять государством в узком пространстве, ограниченном стенами отцовского дворца; он не знал, да и не желал знать о жизни, существующей за теми стенами.

— Дейлион-судьбоносец, я уже ничего не понимаю! — в отчаянии воскликнул Лизаэр.

Ему казалось, что в саду больше никого нет, поэтому, услышав женский голос, раздавшийся со стороны ворот, Лизаэр дернулся от неожиданности и ударился плечом о каменную бороду статуи.

— Кто здесь? — настороженно спросил он.

Туманная мгла, разлитая между подстриженными деревьями, скрывала незнакомку.

— Я не враг.

Голос женщины был приятным и мелодичным; судя по выговору, она не являлась уроженкой Итарры.

Наконец Лизаэр увидел ее силуэт, выплывший из тумана. Женщина была с головы до ног закутана в плащ. Изящная походка говорила о том, что незнакомка молода, но угадать в темноте ее возраст не представлялось возможным.

— Кто ты? — спросил Лизаэр.

Кажется, он где-то видел ее, но где? В память Лизаэра прочно впечатался образ Талиты, заслоняя собой все другие воспоминания.

— Мы уже встречались. Возможно, ты забыл, поскольку встреча была совсем недолгой. Это было в доме Энитен Туэр.

Наверное, незнакомка лучше видела в темноте, чем Лизаэр, ибо ей удалось без труда разглядеть каменную скамейку в нише за живой изгородью. В это время по улице проезжала телега, и укрепленный на ней фонарь бросил сквозь ограду несколько лучиков света. Лизаэр разглядел завитки рыжих волос, выбивающихся из-под капюшона.

— Юная колдунья, — узнал ее Лизаэр и с упреком добавил: — Правда, Аритон знаком с тобой лучше, чем я.

Оба понимали, что речь идет о ночной встрече на сеновале таверны «Четыре ворона». Элайра поспешила спрятать руки под плащом, чтобы Лизаэр не видел, как дрожат ее пальцы.

— Кажется, ты не одобряешь ночных прогулок своего брата, — сказала Элайра.

Ее догадка оказалась верной; к тому же, учитывая недавние раздумья Лизаэра о самом себе, слова младшей послушницы достаточно сильно на него подействовали. Он даже не мог с уверенностью сказать, что движет сейчас Элайрой. Оторвавшись от пьедестала, Лизаэр пересек песчаную дорожку, желая лучше рассмотреть лицо девушки. Увы, капюшон плотно скрывал ее черты. Тогда принц решился на честный ответ.

— Толком не знаю, одобряю или нет. Аритон ведет себя не слишком разумно. Идет на неоправданный риск, выискивая жемчужины в груде отбросов. Я предпочитаю более привычный порядок, когда благосостоянием бедняков занимаются на государственном уровне. Можно всю жизнь кормить голодных и одевать нагих, но это ничуть не изменит их положения.

— У вас с Аритоном слишком разные взгляды, — помолчав, сказала Элайра. — Его представления берут начало из сферы абсолютного. Вселенская гармония начинается с признания, что жизнь в обыкновенном камешке столь же священна, как и жизнь сознательного существа. Но взгляды каждого из вас одинаково ценны.

— Я только не пойму, каков твой интерес в этой игре? — с плохо скрываемой неприязнью спросил Лизаэр.

Он и так был достаточно измучен, чтобы какая-то девчонка являлась среди ночи и начинала копаться в его совести.

Эти слова смутили Элайру; она даже вздохнула, приоткрывая свою робость. И все же не стала ничего выдумывать.

— Меня сюда послали. Я получила непосредственные указания от старших сестер. Они велели собрать сведения о характерах обоих принцев, и прежде всего о том, кому предстоит здесь править.

Лизаэр отошел назад, почувствовал у себя за спиной вторую скамейку и сел лицом к Элайре.

— И что же ты обнаружила? — сердито спросил он.

— Я узнала, что жизнь в Итарре способна истерзать любого человека, впервые попавшего в этот город. Он неизбежно начинает страдать, а страдания быстро ослабляют его дух. Ты, как и надлежит принцу, ставишь любовь и заботу о подданных выше личных страданий.

Капюшон Элайры шевельнулся: она опустила голову, наверное пораженная собственной бесцеремонностью. Окажись сейчас перед ней Аритон, тот каким-нибудь язвительным замечанием оборвал бы дальнейшие расспросы. Лизаэр повел себя более учтиво и просто замолчал. Оценив тактичность принца, Элайра призналась:

— Я видела твоего брата. Это было днем, когда он пускал теневые кораблики в квартале скупщиков конских туш.

Лизаэр не стал скрывать своего любопытства. Вместе с тем его крайне обеспокоило состояние, в котором находился Аритон, если даже встреча с юной колдуньей не облегчила страданий будущего короля.

— Выходит, Аритон говорил с тобой?

— Нет, — резко возразила Элайра. — Я переоделась мальчишкой. Он так и не видел моего лица. И я очень прошу тебя не рассказывать ему об этом.

— Так это тебя он старался защитить, когда кориатанские ясновидицы решили сунуть нос в наши дела в Итамоне? — воскликнул пораженный принц.

— Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь.

Элайра упредила все объяснения Лизаэра. Она то ли рассердилась, то ли здорово испугалась.

— Молчи об этом. Если дело касается Круга Старших нашего Ордена, я предпочту ничего не знать.

— Просто Аритон заботится о тебе, — сказал Лизаэр, чтобы хоть как-то успокоить девушку.

— Причина не во мне. Он готов плакать о траве, по которой ходит, потому что ему приходится ее мять.

Голос Элайры зазвучал суровее; сочувствие Лизаэра только мешало ей.

— Раз ты — потомок Илессидов, то должен бы знать, что отличительная черта династии Фаленитов — способность сострадать!

Элайра стремительно встала, задев плащом кусты. Оттуда дождем посыпалась роса.

— Мне надо идти, — сказала она.

— А как же твое задание? — спросил Лизаэр и тоже встал.

Он нагнулся и освободил зацепившийся за кусты плащ Элайры, не дотронувшись до самой девушки.

— Ты ведь не конца выполнила то, что тебе поручили.

Элайра решительно замотала головой. Небо на востоке чуть посветлело. Из-под капюшона блеснули глаза Элайры, и Лизаэр увидел, что они полны слез. Однако, когда она заговорила, ее голос был спокойным.

— Я получила все, ради чего сюда явилась. А вот ты — нет, раз встал среди ночи и отправился в сад искать успокоения.

Лизаэр осторожно взял ее за руку.

— Я провожу тебя до ворот, — вежливо предложил он. С удовлетворением обнаружив, что Лизаэр достаточно тактичен, чтобы не лезть с расспросами, Элайра благодарно улыбнулась ему. Сейчас ее состояние вполне совпадало с внутренним настроем Лизаэра и не могло задеть его чувств, а потому она сказала: