— Келин, — с показной решительностью ответил Аритон. — Сострадание.

В просторном пещерном зале западного форпоста кланов Камриса не было никого, кроме немолодой худощавой женщины, тем не менее зал был довольно ярко освещен. Женщина ожидала судьбоносного события. В напольных и настенных канделябрах горели восковые свечи, но все равно углы тонули в сумраке. В горах владычествовала зима. Ледяные ветры пробирались и сюда, заставляя дрожать килдорнские шпалеры, даже самые большие, что висели над очагом. Женщина сидела на возвышении, в кресле, которое в здешних условиях имело то же назначение, что и королевский трон. Прямая как струна, она была облачена в черное платье и плащ с золотой каймой. Манолла Ганди, наместница Тайсана, вертела в руках писчее перо с позолоченным наконечником. Этим пером вот уже двадцать поколений подряд подписывали документы государственной важности. Время не щадило само перо, и его приходилось заменять новым, вот и сейчас Манолла заметила, что оно опять объедено молью. Но тонкий отлакированный стержень и наконечник прекрасно сохранились. Правда, с момента падения последнего короля Тайсана все государственные сообщения передавались предводителям кланов только устно, через посланников. Доверять их пергаменту было небезопасно; посланника могли захватить в плен горожане.

Манолла разгладила перышки, чтобы скрыть проплешины. Ее лицо выдавало сильное волнение. Кто знает, может за все время, прошедшее после падения Авенора, предводителям тайсанских кланов впервые суждено было собраться под одной крышей. Во всяком случае, письменных свидетельств предыдущих сборов не существовало. Манолла дерзко улыбнулась, предвкушая, как во всеуслышание объявит о возвращении через Западные Врата законного наследника Тайсанского престола.

Старый Ташэн с мальчишеским нетерпением дожидался этого события, а ее внук Майен боялся оказаться неловким и пролить вино, поэтому постоянно упражнялся, оттачивая каждое движение. Никто из дозорных западного форпоста ни единым словом не обмолвился о побывавшем здесь наследнике престола. Манолла гордилась своими людьми. Они понимали: подобная весть должна стать полной неожиданностью для предводителей кланов, многим из которых пришлось проделать неблизкий и опасный путь до западного форпоста.

В зале вдруг стало неестественно тихо, как будто неуемным горным ветрам надоело дуть, а поленьям в очаге — трещать.

Манолла встрепенулась; инстинкт дозорного предупредил ее об опасности. Мгновение спустя, без всякого завывания ветра и прочего шума, которым так любил сопровождать свое появление Харадмон, в зале возник другой бестелесный маг, Люэйн. Как обычно строгий и сосредоточенный, Люэйн походил на ученого, умудренного знаниями и годами и не склонного к пустым забавам. Озабоченно нахмурив круглое лицо, маг взглянул на сидящую в кресле Маноллу.

— Госпожа, я прибыл к тебе с известием.

Радужное настроение наместницы Тайсана бесследно исчезло. Она смотрела на неожиданного гостя отчетливее, чем когда-либо, понимая, что маги Содружества не являются по пустякам. Люэйн вообще слыл затворником. Последний раз он посещал Камрис для встречи с ее дедом.

— Говорите скорей, — попросила Манолла, опасаясь худшего и моля о том, чтобы вновь поскорее остаться одной.

Люэйн покачал головой. Он стоял неподвижно; его призрачно-тяжелые одеяния были неподвластны сквознякам, гулявшим по залу. Печальные глаза мага встретились с глазами Маноллы.

— Не могу, — ответил Люэйн. — Сначала я должен предосторожности ради наложить заклинания.

Манолла вскочила на ноги.

— Заклинания? Здесь?

Взбешенная тем, что маг сомневается в бдительности и силе ее дозорных, она стиснула драгоценное перо и чуть было не сломала реликвию.

— Это еще зачем? — резко спросила Манолла.

Маг махнул рукой, повернув ее ладонью вниз. Жест этот показывал, что он не собирался оскорблять наместницу.

— По необходимости, досточтимая кайден Тайсана. Облик Люэйна растаял, но Манолла ощущала, что маг по-прежнему находится здесь и творит заклинание. Она села и попыталась успокоиться, отложив подальше древнее перо. Но долго ждать ей не пришлось. Пламя свечей вдруг ослепительно вспыхнуло, в воздухе почувствовался запах озона. В зале появился светящийся круг, захвативший и подиум, где сидела Манолла. В центре круга стоял с виноватым видом Люэйн.

К этому времени наместница догадалась, зачем могло понадобиться наложение заклятия.

— Кориатанки, — уже мягче произнесла она. — Неужели они так опасны? Наш форпост находится между ветвями, и их наблюдательницам трудно здесь что-либо увидеть.

— Морриэль велела своим старшим колдуньям заняться ясновидением, — объяснил Люэйн, ставший похожим на встревоженную птицу. — Возможно, она решила возобновить поиски пропавшего Путеводного Камня. — Маг досадливо поморщился. — Все было бы не так скверно, но одна из ее ясновидящих уловила отблеск будущего, прочитанного нашим Содружеством по нитям судьбы.

Манолла поплотнее укуталась в плащ.

— Что вы собираетесь мне сообщить, уважаемый Люэйн?

Темные глаза Люэйна словно подернулись инеем.

— Вести очень плохие, Манолла. После победы над Деш-Тиром начнется война. Лизаэр Илессидский встанет на сторону горожан и поведет их против кланов.

Руки Маноллы сжались в кулаки. Она подалась вперед, сминая тонкую скатерть стола, придвинутого к ее креслу.

— Как? — тяжело прошептала она. — Неужели наш принц нас предаст?

До чего же Люэйну недоставало сейчас телесной оболочки! Он страдал, что не может по-настоящему смягчить удар своих слов, ибо его лицо, какие бы мучения ни отражались на нем, было лишь искусной иллюзией. Как бы он ни стремился, он не мог ни взять Маноллу за руку, ни коснуться ее плеча. Ему были доступны лишь слова утешения.

— Кайден, — сочувственно произнес Люэйн. — Это неотвратимо. Содружество Семи раскинуло нити судьбы. Мы увидели, что ненависть Лизаэра к его брату-Фалениту порождена Деш-Тиром. Но нам не дано было узнать, почему такое возможно.

Борясь с подступающими слезами, Манолла невидящими глазами смотрела на мага.

— Я думала, что это невозможно.

— И да, и нет одновременно, каким бы нелепым ни казалось подобное утверждение, — признался Люэйн. — Нам неведома природа Деш-Тира. Мы не можем заглянуть внутрь этого существа, а способны только оценивать результаты его сокрушительной деятельности. По происхождению он чужд Этере и лишен Имени, определяющего его сущность. Риатанские паравианцы поступили весьма мудро и не стали пытаться истолковать силы, слагающие Деш-Тир. Ты знаешь, Трайт был вынужден действовать иначе, когда Деш-Тир прорвался на Этеру и ему пришлось спешно запечатывать Южные Врата. Но в борьбе с этой чумой Трайт лишился большей части своих магических способностей. Какие бы ужасающие открытия по поводу сущности Деш-Тира ни сделал наш несчастный собрат, они стерлись из его памяти. Правильнее сказать, были стерты.

В скорбном молчании Манолла размышляла над услышанным.

— Принцы — это ваш единственный шанс победить Деш-Тира?

Люэйн попытался сделать вид, будто он расхаживает взад-вперед, но потом оставил это занятие, почти недоступное ему в нынешнем облике.

— Обстоятельства вынудили нас выбирать между неизбежной войной и возвращением Этере солнечного света, — кратко ответил он.

Бледная, напоминающая статуэтку из слоновой кости, Манолла откинулась на спинку кресла.

— Уж лучше скажите, что у вас не было выбора, — с привычной холодной иронией сказала она.

Сейчас она казалась девчонкой, неожиданно забравшейся в громадное кресло.

Ценя ее мужество, Люэйн склонил голову.

— Мы решили, что должны известить тебя немедленно. Ты понимаешь, что теперь не может быть и речи о возведении Лизаэра на тайсанский престол. Но ты не должна отчаиваться. Со временем появятся другие наследники-Илессиды, неподвластные вмешательству Деш-Тира. А до тех пор тебе придется быть более чем «тенью позади трона». Что бы ни случилось, наследие Тайсана должно сохраняться во имя будущих поколений.

Выпрямившись, Манолла наклонила голову.

— Можете быть в этом уверены и передайте мои слова вашим собратьям. Стойкость кланов Тайсана останется прежней.

— Я в этом и не сомневался. — В иное время и при иных обстоятельствах Люэйн позволил бы себе изобразить на лице улыбку. — Только отнесись к тому, о чем узнала, с предельной осмотрительностью. Кориатанские ведьмы ни за что не должны проведать об этом раньше, чем события станут явными. Помни: после сокрушения Деш-Тира наступят тревожные времена. Ход событий окажется настолько шатким, что любое слово, любой поступок смогут направить его в ту или иную сторону. Время это будет опасным и даже чудовищным по своим беззакониям.

Люэйн не мог ей признаться, что предсказания нитей судьбы заставили содрогнуться даже Асандира, известного своей невозмутимостью.

Манолла не представляла себе, какие события могут быть хуже и страшнее войны и лишения Тайсана наследного принца. Она заверила Люэйна, что будет действовать с предельной осторожностью, но собственные слова казались ей совсем формальными. С оледеневшим сердцем Манолла следила, как облик мага тает в воздухе, и потом еще долго глядела туда, где стоял Люэйн. Ее не слишком заботило, какие слова она скажет предводителям кланов, которые, не пройдет и часа, должны будут собраться в этом зале. Манолла мучительно думала о том, какие слова она скажет маленькому Майену.

С той минуты, как обаятельный светловолосый принц покинул западный форпост, мальчишка только и делал, что подражал безупречным манерам Лизаэра и тому неуловимому величию, которое отличало королевского наследника от остальных людей.

— Провались ты в Ситэр со своим величием, проклятый Илессид! — не выдержав, закричала Манолла, и завешанные шпалерами стены отозвались эхом ее страданий. — Сколько еще сердец помимо бедного сердца моего внука разобьет твое вероломство?

В прежние времена это помещение служило гостиной на женской половине дома старого графа. В воздухе и сейчас улавливался аромат сухой лаванды, к которому примешивался запах березовых дров, горевших в очаге. Но если когда-то гостиная была залита ярким солнечным светом и наполнена звонким смехом, сейчас в ней господствовал полумрак, сгущавшийся в укромных уголках до настоящей тьмы. Высокие, почти до потолка, арочные окна были плотно задрапированы толстым войлоком, преграждавшим доступ не только сквознякам, но и серому дневному свету. Тяжелые, плотные портьеры закрывали львиные головы на карнизах и фрески с изображениями нимф и дельфинов. Из-за вечной сырости и то и другое покрывал густой слой плесени. Только узорчатый пол, выложенный розовыми, золотистыми и серыми мраморными плитками, напоминал о далеком и беззаботном прошлом. Теперь здесь находились дневные покои Главной колдуньи Кориатанского ордена.

Разумеется, пол можно было бы застелить коврами, но Морриэль избегала подобных излишеств. Свечи она также считала помехой своим сосредоточенным размышлениям. Аскетичная, давно утратившая интерес ко всему мирскому, Главная колдунья, сидевшая в незанавешенном алькове, который предпочитала использовать для таких размышлений, выпрямилась и выжидающе взглянула на входную дверь. Тут же в дверь слегка постучали, и Главная колдунья удовлетворенно кивнула. Бриллиантовые головки булавок в ее волосах сверкнули крошечными огоньками.

— Впустите Первую колдунью, — велела Морриэль мальчикам-пажам.

Паж, находившийся ближе к двери, выскользнул из угла и отодвинул засов.

Лиренда пронеслась мимо одетого в ливрею мальчишки, даже не взглянув на него, словно он был предметом мебели. Приблизившись, она присела в реверансе, прошелестев шелком юбок и нетерпеливо ожидая, когда Морриэль позволит ей встать. Щеки Лиренды раскраснелись от ликования. Она поспешно сбросила плащ с нашитыми лентами — знаком ее положения в ордене. Когда второй паж принял от нее плащ, Лиренда осмелилась взглянуть прямо в глаза Главной колдуньи.

— Началось, — взволнованно произнесла Первая колдунья.

— Покажи.

Сидевшая неподвижно Морриэль была похожа на притаившегося паука. Главная колдунья закрыла глаза. В зале установилась почти полная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в очаге. Паж бесшумно опустил засов тяжелой двери и скрылся в углу.

Лиренда, сложив ладони чашей, дотронулась до кристалла, который висел у нее на шее. Она остановила поток своих мыслей и сняла внутренние преграды, впуская Морриэль к себе в сознание. Невидимый поток устремился от разума одной колдуньи к разуму другой, воскрешая две картины, полученные в результате наблюдения за ветвью.

Далеко-далеко, среди безбрежного океана, туманное небо неожиданно прорезал луч солнца и вспыхнул изумрудными переливами на гребнях волн. Морриэль еще помнила, как выглядел мир до вторжения Деш-Тира, и потому удержалась от восклицаний. Спокойно, словно в увиденном не было никакого чуда, она деловито обратилась ко второй картине: восход луны над островной крепостью, башни которой уходят в темно-синее небо...

— Корит, — пояснила Лиренда, выйдя из транса. — Западный остров архипелага Мин Перенс.

Морриэль недовольно подняла палец.

— Сама вижу. — Потом достаточно резко добавила: — Наша наблюдательница за пятой ветвью сообщила о неожиданном сгущении тумана над развалинами Итамона.

— Так и должно быть, — нетерпеливо бросила Лиренда. — Очевидно, наследные принцы, которых опекает Содружество, стянули Деш-Тир туда, чтобы уничтожить. Иначе чем объяснить, что в других местах туман стал значительно слабее?

Морриэль проигнорировала дерзкое замечание. Подчиненные должны говорить лишь тогда, когда их о чем-то спрашивают или велят высказать свое мнение. Достаточно небольшого послабления, и у нее уши распухнут от болтовни сестер-кориатанок. Две показанные картины были красноречивы сами по себе и не нуждались в пояснениях. Вот уже три недели, как Асандир со своими принцами обосновался в развалинах Итамона. И теперь появляются первые свидетельства того, чем они там заняты. Учитывая, что недавние попытки ясновидиц что-либо разузнать об этом окончились полным провалом, две эти картины явились волнующей новостью. Они показывали, что хватка Деш-Тира ослабла, но радоваться малообоснованному предположению было бы непростительным легкомыслием, что сродни глупости.

— Наша обязанность — узнать, какова природа сил, которые принцы противопоставляют Деш-Тиру.

Морриэль задумчиво наморщила лоб.

— Как бы там ни было, они совершают нечто такое, чего их благодетели из Содружества не могут сделать сами.

У Лиренды заблестели глаза.

— Вы предлагаете еще раз заглянуть в Камень Правды и попытаться узнать о действиях Асандира?

Из алькова донесся сухой смех Главной колдуньи.

— Да ты и сама ведь не прочь? — Морриэль помолчала, глядя в пространство. — Думаю, стоит попробовать. — Она щелкнула пальцами, вызывая пажа. — Принеси шкатулку со Скирионом. И поживее.

Паж поклонился. Колдуньи даже не заметили, как он ушел. Когда быстрые шаги затихли в коридоре, Морриэль поскребла ногтем подбородок.

— Да, мне хотелось бы с помощью пятой ветви взглянуть, что происходит нынче над Итамоном. Но действовать надо тонко. Мы должны слиться с пульсациями пятой ветви и дождаться подходящего случая, когда рядом с принцами не будет Асандира.

— Асандир и принцы находятся в одной из башен Сторон Света. Нам не удастся проникнуть сквозь паравианскую магическую защиту.

Главная колдунья готова была испепелить Лиренду взглядом.

— Что-то уж больно часто я стала слышать от тебя всякие «это невозможно» и «нам не удастся».

Лиренда склонила голову.

— Осознающей и готовой исправить указанную ошибку я предстаю перед своей старшей сестрой.

Морриэль презрительно поморщилась.

— Не будь лицемеркой.

Главная колдунья сложила руки на коленях. В воздухе запахло травами и снадобьем от моли.

— При всем твоем усердии честолюбивые замыслы у тебя перехлестывают знания.

В зале неожиданно стало холодно, как в склепе. Лиренде ничего не оставалось, как подавить свое раздражение. Когда у Морриэль от погоды ломило кости, старуха делалась особо желчной и нетерпимой. И вообще только молодые дурочки еще решались отстаивать истину в ее присутствии. Лиренда покорно стояла со склоненной головой, ожидая, пока Главная колдунья успокоится.

— Не будь у тебя стремления усесться на мое место, твой характер гроша ломаного не стоил бы. Но если ты завидуешь силе магов Содружества и думаешь, будто можешь усмирить Асандира, берегись. Ты получишь удар, которого из-за своей безмозглости вполне заслуживаешь... Ладно, хватит стоять как изваяние.

Блеснув кольцами, рука Морриэль махнула туда, где возле очага помещалась скамеечка для ног. Больше сидеть здесь было не на чем, и пажи, ожидая приказаний, располагались прямо на голом полу. Лиренда была готова претерпеть неудобства. Пожалуй, она даже не замечала их, ибо ее ум лихорадочно работал.

— Знай же, Первая колдунья, что преодолеть паравианские заклятия проще простого, — язвительно произнесла Морриэль. — Нашим оружием будет сострадание.

Лиренда встрепенулась.

— Аритон избрал башню Келин, — сказала она, забыв, что Главная колдунья не любит размышлений вслух.

— Именно так.

Похоже, что на сей раз Морриэль даже не заметила оплошности Лиренды. Она продолжала:

— Еще со времен самодурства Элайры в той таверне тейр-Фаленит, сам того не зная, показал нам свое уязвимое место. Ты помнишь, мы тогда вытрясли из этой девчонки все, чем они занимались на сеновале. И что мы получили? Оказывается, она влюбилась. Картина, которую мы увидели через Скирион, ясно показала невинную, беззаветную любовь.

А ведь здесь действительно скрывался ключ, который Лиренда просмотрела и, надо сознаться, даже не подумала проверить. Она проклинала собственную близорукость, слушая, как Морриэль излагала пугающе простой способ вторжения. Прежде всего, Асандир был не в состоянии следить за каждой минутой борьбы принцев с Деш-Тиром. Как любой маг Содружества, он имел привычку благоговеть перед всем паравианским. Естественно, Асандир был уверен, что в те моменты, когда он будет заниматься другими делами, охранительные заклинания Келина уберегут принцев от вторжения ясновидиц. Самое забавное, что к его принцам было бы не подобраться, если бы не одна особенность хваленой паравианской магии.

— Зачем нам стенобитный таран, если есть неприметная и незапертая боковая дверь? — продолжала Морриэль. — Вся защита Келина не различит угрозы, если мы прикроем свое появление образом Элайры, тоскующей по Аритону. Можешь не сомневаться: мы победим.

С этими словами Главная колдунья поджала губы и прикрыла глаза. Ее руки, по-прежнему сложенные на коленях, были похожи на когти хищной птицы.

— Пока мы будем лишь наблюдать, не делая попыток вмешаться.

Значит, Морриэль уже тогда предвидела, что из своевольного поведения Элайры можно извлечь какую-то выгоду. Лиренда искренне восхищалась умом и дальновидностью Главной колдуньи, хотя в глубине души понимала, что восхищается безжалостным хищником, способным неслышно подкрасться для нападения. Но ставки в этой «охоте» были безмерно высоки. Зависть завистью, однако влияние Содружества Семи на жизнь Этеры было гораздо обширнее влияния Кориатанского ордена и несравненно древнее. И с этим фактом приходилось считаться.

— Да, — сказала Морриэль, вторя своим мыслям. — Мне хочется испытать, насколько они сильны. Прямо сейчас. Когда ты перестанешь тупо пялить на меня глаза, мы сможем начать.

Лиренда густо покраснела от волнения. К этому времени в зал вернулся паж и теперь стоял перед Лирендой, держа в трясущихся руках окованную железом шкатулку со Скирионом.

— Начинай, — с язвительной усмешкой велела Морриэль. — Вот и проверим, насколько ты пригодна, чтобы сменить меня на этом посту.

Возбуждение, охватившее Лиренду, заглушало в ней недовольство ролью, которую отвела ей Морриэль. Первая колдунья взяла из рук мальчишки шкатулку, сняла охранительные заклятия и достала камень, похожий на осколок льда. Карие глаза Лиренды сосредоточились на Скирионе. Внутреннее сознание постепенно достигло необходимого уровня спокойствия, и тогда зал с его сумраком и тенями исчез, поглощенный прозрачными глубинами Камня Правды.

Не было ни времени, ни пространства. Лиренда пребывала там, где она могла все и одновременно не могла ничего. Ее личность переживала странную двойственность. Лиренда стала искрой, способной сжечь всю землю, и в то же время — ледяной глыбой, подавляющей любое пламя. Она была слепящим светом и бездонной тьмой; ей принадлежала Завеса между мирами, она чувствовала биение совершенной жизни и абсолютное оцепенение. Лиренда была всем и ничем; каждой ниточкой и узелком, слагающими ткань творения Эта.

Скирион требовал особого состояния, исключавшего всякое личное участие. Да, Лиренда полностью подчинилась этому состоянию, все ее действия показывали, что она — достойная преемница Главной колдуньи. И все же ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вздрогнуть, когда Морриэль, примкнув к ней, соединила ее с хранилищем магических сил Скириона. Потом Главная колдунья оживила сведения, полученные при допросе Элайры, и Лиренду захлестнули совершенно недопустимые в этой ситуации эмоции. Они наваливались, давили, душили.

Лиренда не могла ни убежать, ни закричать. Ощущать, чувствовать — сейчас она могла только это. И вихрь ощущений закружил ее и бросил в убогую каморку грязной, прокопченной таверны, где прошло раннее детство Элайры. Лиренду заставили — грубо и со всеми ужасающими подробностями — ощутить жизнь этого логова, населенного завшивленными нищими и шлюхами, покрытыми коростой и изъеденными болезнями.

Элайра хорошо помнила эти бессонные ночи. Она лежала, накрывшись вонючим тряпьем, поверх которого нагромоздила обрезки линялого вытершегося меха. Но холод не отступал. Он не давал уснуть, и Элайре не оставалось ничего иного, как лежать с открытыми глазами и слушать надрывный кашель старика. Взрослые называлиего болезнь чахоткой и говорили, что он скоро протянет ноги. Старик и сам это знал. Элайра жалела старика; он любил ее и как умел заботился о ней. Он был ее другом, а друзья были единственным богатством, доступным замызганной уличной девчонке. Все остальное— еду, кров, вещи— у нее могли отнять. Осиротевшая дочь воровки, попавшая на выучку к другим ворам, Элайра очень рано постигла эту истину. Зато любовь и приятные воспоминания могли пережить любые невзгоды и даже смерть. Вплоть до того дня, когда неоперившаяся воровка Элайра попала в руки городской стражи своего родного города Морвина и начальник караула отдал ее на воспитание в Кориатанский орден, девочку постоянно согревали чья-то дружеская забота и участие.

Находясь во власти Скириона, Лиренда с ужасом ощутила, что простые радости иной жизни, которые она, дочь богатых родителей, всегда с презрением отвергала, завораживают ее и тянут к себе. Ее чопорная, годами воспитываемая холодность трещала по швам. Морщась от негодования, она заставила свои взбаламученные чувства вернуться в надлежащее состояние и не выбивать ее из транса. Неугасимое стремление стать Главной колдуньей и обрести колоссальную власть и сокровеннейшие знания придало Лиренде сил. Она еще раз напомнила себе, что нужно быть бдительной и, входя в роль, не растворяться в горячей натуре Элайры. Ей необходима лишь видимость этих чувств, отвечающая требованиям Морриэль и позволяющая проникнуть в Келин — башню Сострадания.

Слова Главной колдуньи прозвучали откуда-то издалека:

— Ты мастерски справилась. Теперь готовься. Сейчас я соединюсь с ветвью.

Похвала Морриэль укрепила сосредоточенность Лиренды. Колдунья четко сознавала, что воспринимает все через завесу чувств и ощущений Элайры, и была готова к этому. И все же удивилась, когда соединение с силами пятой ветви не воспламенило ее. Будучи запертой внутри личности этой девчонки, она чувствовала так, как должна была бы чувствовать та. Преодолевая отвращение и инстинктивное желание оборвать связь, Лиренда стойко переносила ощущения души Элайры, имеющей склонность к магии воды. Разве это могло идти в какое-либо сравнение с ее родной стихией — огнем? Но Лиренда не имела права на ошибку, даже на оплошность, принося свою личность в жертву необузданным страстям своевольной послушницы.

Сила пятой ветви уменьшилась, что было заметно по приглушенному мерцанию. Эта земная сила, природа которой во многом оставалась загадочной для кориатанок, плавно несла Лиренду. Поскольку ее передвижением управляла Морриэль, измененное сознание Первой колдуньи не позволяло отсчитывать время. Лиренда не знала, сколько минут или часов прошло до момента, когда она увидела прозрачные голубые сумерки над заснеженными холмами.

Один из зубчатых проемов башни был освещен; вероятно, на парапете горел факел. Лиренда заметила три человеческие фигуры, расположившиеся полукругом. Двое стояли, а третий сидел на корточках, обхватив руками локти. Одежда, которую правильнее было бы назвать лохмотьями, и грузное тело этого человека побудили сознание Элайры назвать сидящего Дакаром, Безумным Пророком. Свет, поначалу принятый Лирендой за факельный, оказался сверкающей искрой, висевшей в воздухе.

Стоящие были в плащах с низко надвинутыми капюшонами. Сама Лиренда, не зная братьев, не могла бы определить, кто из них Лизаэр, а кто Аритон. Восприятие Элайры выделило среди двоих того, кто был выше ростом. Из-под капюшона у него выбивалась прядь золотистых волос. Илессид. Сознание девчонки быстро переключилось на другого принца. Неудивительно, что ее сразу же охватило плотское волнение, недостойное сестры Кориатанского ордена.

Лиренда только сейчас поняла, что за стенами башни вовсе не сумерки, а плотный густой туман, скрадывающий Дневной свет. Аритон поднял голову и огляделся. Судя по взгляду, он что-то заподозрил. Неужели он почувствовал, что издалека, из Камриса, кто-то за ним наблюдает?

Вряд ли взгляд принца затронул бы Лиренду, явись она сюда в своем сознании. Но Элайру он просто опалил. Неизвестно, в какое возбуждение пришла бы сейчас настоящая Элайра. Лиренде хватало и того, что испытывала Элайра мнимая. Чувства послушницы дразнили ее, тонко, едва уловимо напоминая ускользающий сон.

Аритон вдруг нахмурился. Он резко откинул капюшон, словно хотел разглядеть противника. Ветер теребил его волосы. Фаленит махнул рукой Дакару. На мгновение Лиренда замерла, восхищенная изяществом его жеста. И тут же в ее мозг пробилось неуместное воспоминание Элайры: когда-то те же пальцы с удивительной нежностью вытаскивали соломинки из ее волос. Разве такое забудешь?

Властный голос Морриэль прозвучал для Лиренды точно удар хлыста:

— Не смей растворяться в ее ощущениях!

Пока Лиренда пыталась преодолеть состояние влюбленной девчонки, Аритон опустился на корточки рядом с Дакаром. Они шепотом перебросились несколькими фразами. Потом на лице Безумного Пророка появилась довольно наглая ухмылка.

— Ты бы не решился, — сказал он Аритону. Фаленит вскинул подбородок и резко встал.

— Да, но сейчас я бы поступил по-иному.

Он засмеялся, и в его смехе, точнее в самом голосе, было что-то отвратительное, похожее на удары молотка по железу. Будь ее воля, Лиренда немедленно оборвала бы контакт. А мнимая Элайра чуть ли не слюни пускала, завороженно глазея на принца. Лиренда промешкала не более секунды, но Аритон уже успел закрыть свою брешь.

Он обратился к Лизаэру, и тот поднял руки. Мгновенно образовался вихрь нарастающей силы. Ослепительный, будто молния, в небо устремился луч света. Над развалинами Итамона оглушительно загрохотал гром. Лиренда увидела, как клочья Деш-Тира буквально выкипают, провожаемые воем поднятого ими ветра, и потом срезаются тенью, которая замораживала этот пар, превращая в снег. Снег неслышно падал на развалины Итамона.

И вдруг... Лиренда и ахнуть не успела, как кориатанские охранительные заклятия были сметены, словно крошки со стола. Принцы нанесли ответный удар, пробив все барьеры и ударив прямо в Скирион. Лиренда полетела вверх тормашками на пол. Не давая ей опомниться, Лизаэр выбросил из сомкнутых рук второй заряд, потом третий, четвертый... Удары продолжались до тех пор, пока у Лиренды перед глазами не закружились в бешеной пляске сотни светящихся пятен, а уши не оглохли от раскатов грома. Невидимый мост между домом старого графа и Итамоном превратился в пыточное колесо, и оно, подхватив Лиренду, начало безостановочно ее крутить.

Она едва заметила, что Скирион выпал у нее из рук. Контуры башни зашатались, потом завеса лопнула — сознание Элайры вырвалось наружу и начало сотрясать тело и разум Лиренды. В зал — святая святых Морриэль — ворвался ураган и принялся крушить все подряд. Подушки с треском разлетались на мельчайшие кусочки, кувыркалась и ломалась мебель, мраморные плитки пола взрывались тысячами острых осколков, кромсающих портьеры. Из обнажившихся окон полился серый свет...

Когда Лиренда пришла в себя, она лежала на полу, оглушенная и наполовину ослепленная магическими вспышками. В глазах у нее до сих пор бешено кружились пятна ярчайшего света.

— Эт милосердный, — услышала она собственный голос, в котором звучала нескрываемая зависть. — Надо же, им обоим подвластна магия стихий.

Сквозь постепенно ослабевающий грохот в ушах Лиренда услышала пронзительный крик Морриэль:

— Идиотка! Безмозглая тупица!

Костлявой рукой Главная колдунья ударила ее по щеке. Телесная боль и взбунтовавшееся достоинство Лиренды уничтожили последние остатки чужих ощущений. Нежной, влюбленной Элайры больше не существовало.

Лиренда чувствовала себя грудой рваного и грязного тряпья, заброшенного куда-то в дальний угол. Одновременно в ней нарастал гнев, теперь уже ее собственный. Слепящие пятна пропали, но контуры окружающего мира были размыты из-за неожиданно хлынувших слез. Присмотревшись, Лиренда поняла: ураган отнюдь не был кошмарным видением. Покои Морриэль выглядели так, будто пережили землетрясение. В зале не осталось ни одной целой вещи. Пажи, скорчившись под обломками массивного шкафа, вцепились друг в друга. Их все еще била дрожь. Но Лиренда, даже если бы и желала, не могла успокоить мальчишек.