Кто-то из сердобольных соседок вдовы потушил горевший очаг и закрыл дверь столь внезапно покинутого дома. Как-никак умыкание Джинессы было событием из ряда вон выходящим и не могло не сопровождаться сплетнями и домыслами. Но все они были не более чем ручейками в сравнении с океанскими штормами, которые неумолимо приближались к Аритону.

Здесь очень бы пригодился пророческий дар Дакара, но Безумный Пророк уже дважды упрямо подавлял пробивавшиеся к нему видения. Сейчас ему и вовсе было не до пророчеств. Стоило шлюпу отчалить, как он повалился на койку, пытаясь в пьяном оцепенении пережить столь ненавистное ему плавание. Новенький корабль Аритона еще не успел отойти далеко от Скимладской косы, однако Дакара мутило даже от слабой качки. Он лежал с позеленевшим лицом, натянув на себя одеяло, и громко стонал. Но вряд ли кто-то из пассажиров «Таллиарта» слышал его стоны. Джинесса вопила от бессильной ярости, а Фелинда с Фиарком — от неописуемого восторга. Чайки тоже кричали, поскольку они всегда кричат, носясь над волнами. Потом своевольный капитан «Таллиарта», предоставив пассажиров самим себе, подтянул якорный канат и поднял новенькие, с иголочки, паруса.

Пять дней плавания при хорошей погоде успокоили Джинессу. Корабль был похож на веселую, задиристую девушку, которой нравилось бежать вперед, подставляя лицо ветру и солнцу. Тиски страха, державшие вдову, постепенно ослабли, и Джинесса, устав мучить и терзать себя, все больше сознавала, что напрасно боялась голубых просторов. Плыть по морю оказалось даже приятнее, чем ехать в тряской телеге. Дети либо нежились на солнце, либо часами ловили с кормы рыбу. Аритон держался учтиво и старался не докучать своим присутствием. Мало-помалу Джинесса убедилась, что он ее не обманывал: Аритону действительно хотелось побороть ее животный страх перед морем.

Когда темнело и над зубчатой кромкой прибрежных лесов вечер рассыпал бусинки ярких звезд, наступало время удивительного, безмятежного покоя. В притихших морских водах серебрилась лунная дорожка. «Таллиарт», повторяя изгибы берега, плыл на юго-запад. Убаюканная негромким плеском волн, Джинесса забиралась на крышу каюты и молча сидела, обхватив руками колени. Дни плавания притупили боль утраты, не оставлявшую ее на берегу. Она смотрела на звезды, на воду, а легкий ветер играл ее волосами.

Большую часть времени Аритон проводил, стоя за штурвалом. На нем была все та же простая матросская одежда, успевшая просолиться от брызг и пены. Иногда он ставил шлюп на якорь и, чтобы передохнуть, брал в руки лиранту. Единственной слушательницей его завораживающей музыки была Джинесса. Дети спали внизу, уткнувшись друг в друга, как котята. Дакар храпел на форпике — чтобы избавить вдову и детей от его стонов и ругани, Аритон купил в Шаддорне несколько бочонков эля.

Сколько Джинесса себя помнила, она всегда была чем-то занята. И вдруг — никаких привычных забот, никаких домашних хлопот. Дыши влажным морским воздухом, любуйся звездами. И думай, о чем хочешь. Вполне естественно, что в Джинессе проснулось женское любопытство и она решилась спросить Аритона:

— Я вот все думаю: зачем ты приехал в Мериор? Аритон повернулся к ней. В лунном блеске его острое лицо оставалось таким же непроницаемым, как и при свете дня. Ответил он не сразу и довольно странно — припевом из старинной матросской песни, какие обычно поют, чтобы скрасить однообразную работу:

Слова смолкли, и на палубе установилась напряженная тишина.

— Почему ты спрашиваешь?

Ладони Джинессы, лежащие на коленях, стали влажными.

— Время настало, вот и спрашиваю. Шрамы, как у тебя, за просто так не достаются. И перстень с королевским гербом есть не у каждого.

Налетевший ветер качнул и накренил шлюп. Аритон столь же неторопливо выровнял судно и поставил штурвал на стопор. Потом повернулся к Джинессе, вслушиваясь в журчание воды вокруг руля.

— Нет тут никакой тайны. Дакар спьяну наверняка уже все выболтал.

— Ошибаешься, — возразила Джинесса. — Сам знаешь, что он тебя боится. Видно, ты ему не раз плеснул горяченьким на язычок.

На губах Аритона мелькнула улыбка.

— У него есть причины меня бояться. Кстати, а ты не пробовала его расспросить, почему он меня боится?

Джинесса сразу же уловила металл, появившийся в его голосе. Она поправила волосы, убрав их с лица.

— Жена башмачника попробовала. Потом говорила, что проще устрицу без ножа раскрыть.

Смех Аритона был похож на аккорд его лиранты.

— Ты же знаешь, кто я. И разные жуткие рассказы про меня слыхала. Но поскольку не разболтала обо мне соседкам, хочется думать, что ты мне веришь.

Заметив, что один из парусов ослаб, Аритон взялся за нужный канат, вытащил его из распорки и с проворством опытного моряка развернул по ветру. Джинесса поняла, что этот худощавый человек обладает изрядной телесной силой (как часто противники Фаленита обманывались его внешностью!). Шлюп вновь заскользил по волнам, оставляя за собой пенный светящийся след.

Джинесса недовольно закусила губу. Если принц, который вплел в ее судьбу узловатую нить загадок, считал объяснение оконченным, она так не думала. Ей требовалась ясность.

— Ты ведь хотел, чтобы я перестала бояться моря? Я его больше не боюсь. Не пора ли возвращаться в Мериор?

Слова эти пришлись Аритону не по вкусу. Джинесса увидела, как под блузой у него напряглись и одеревенели плечи.

— Смотри, как тихо и красиво вокруг. Неужели тебе здесь плохо?

Опять уклончивые ответы. Джинессу охватил прежний страх. Она и дети целиком в его власти. Если он не злодей, пусть объяснит, почему о нем идут такие слухи.

Ответ Аритона был кратким и безыскусным.

— Я не собирался и не собираюсь тебя обманывать. Мне нужно зайти в Южную Гавань — там у меня дела, — а потом плыть в Иниш, чтобы выполнить обязательство, которое я на себя взял.

В паруса снова ударил ветер. Вместе со страхом в Джинессе проснулась ее всегдашняя робость, и она едва решилась спросить:

— А почему бы сначала не отвезти нас с детьми в Мериор?

Скрип штурвала не помешал Аритону услышать ее вопрос.

— Пойми ты, что я несвободен! — в отчаянии выкрикнул он. — Время, как свора охотничьих псов, вечно норовит укусить меня за пятки, а будущее шипом вонзается в мою совесть. Кое-чего я все-таки уже добился. Ты перестала бояться моря. Твои дети, когда подрастут, смогут учиться искусству мореплавания. В Южной Гавани, если не хочешь, можешь не сходить на берег.

— А в Инише?

Аритон подавил горестный возглас, почти готовый вырваться у него из груди. С наигранной беззаботностью, под которой скрывалось отчаянное нежелание рушить возведенные им защитные барьеры, он сказал:

— А ты никогда не думала, что и я могу нуждаться в чьей-то поддержке? В Инише меня ждет не пирушка с друзьями. Мне предстоит встретиться со старухой-вдовой и ее взрослой дочерью, которая выросла, не зная отца. Не скажу, чтобы они находились в безутешном горе, но для меня предстоящая встреча будет непростой. Я рос вне семьи и потому испытываю определенную неловкость. Женские сердца — не море. Тут никакие карты не помогут. Я отправляюсь в негостеприимный дом выполнить последнюю волю моего недавно умершего друга. Прости, что имел дерзость попросить тебя пойти туда вместе со мной.

Джинессе стало неловко, и она отвернулась. Но его доверие к ней уже дало трещину. Как ее залатать, Джинесса не знала, а если бы даже и знала, у нее не хватило бы сил.

— Так как, ты по-прежнему хочешь побыстрее вернуться домой? — спросил Аритон.

Взбудораженность не позволяла ему оставаться на одном месте. Закрепив штурвал, Аритон вскарабкался на носовую палубу, чтобы продолжить разговор, на который у Джинес-сы не хватало ни смелости, ни желания. Топсель и кливер, оказавшись против ветра, чудовищно изогнулись. Казалось, их вот-вот сорвет с мачты. Уловив состояние капитана, «Таллиарт» встрепенулся. Палуба качнулась, потом сильнее. Спохватившись, Аритон вернулся к штурвалу и развернул корабль на три румба по ветру. Снасти жалобно заскрипели, словно не желали участвовать в насильственной гонке.

Корабль раскачивало. Соленые брызги вперемешку с пеной заливали палубу. У Джинессы вновь заболели глаза, и она поспешила вниз. Перед тем как скрыться в люке, она взглянула на Аритона. Его силуэт темнел на фоне белых кружев застывшей пены. Не замечая разбушевавшегося ветра, он упрямо вел корабль дальше, как будто своим торжеством над природной стихией хотел доказать, что одолел минутную слабость и не нуждается ни в чьей поддержке.

По правде говоря, Джинесса искренне восхищалась совестливостью Аритона и твердостью его характера. Но сказать ему об этом она все равно бы не смогла, даже если бы очень захотела. Глубокой ночью Аритон привел «Таллиарт» в Южную Гавань и, едва забрезжил рассвет, спустил лодку и съехал на берег. Проснулись пассажиры шлюпа уже без капитана.

Протирая глаза, Дакар озирался по сторонам. Аритон встал там, где швартовались торговые суда. Второй лодки на шлюпе не было. Кричать не имело смысла — никто не услышит, а если и услышит, то вряд ли погонит лодку к незнакомому кораблю. Бормоча ругательства, Дакар топтался по палубе. Как и Джинесса, плавать он не умел. Оставалось единственное — ждать.

Аритон вернулся в сумерках. Его лодка была тяжело нагружена свежей провизией. Однако мешки муки и корзины со снедью не могли рассказать, почему от Повелителя Теней выразительно пахнет просмоленными канатами и свежими опилками. Глаза Аритона лихорадочно блестели, однако он не произнес ни слова. Он не собирался делиться своей радостью ни с Дакаром, ни с Джинессой и уж тем более — показывать им привезенные свитки пергамента, которые он поспешил спрятать в рундук. На свитках красовались печати местной гильдии корабельных дел мастеров. Аритон заключил письменные соглашения с плотниками и канатчиками. Увидев их, и последний дурак догадался бы, что Фаленит задумал основать верфь. Джинесса воздерживалась от расспросов. Двойняшки, возможно, что-то знали, но не показывали виду. Дакару было ровным счетом наплевать на корабли, Безумного Пророка больше интересовал свежий эль, избавлявший его от необходимости думать. Джинесса больше не требовала повернуть назад. С Аритоном она говорила лишь по необходимости и уже не пыталась проникнуть в тайны его прошлого. Но ее покладистость почти не давала результатов: Аритон замкнулся в себе. Он упрямо продолжал вести «Таллиарт» в направлении Иниша… Спустя две недели после дня зимнего солнцестояния шлюп подошел к родному городу Халирона.

Это зрелище Джинесса запомнила на всю жизнь. К Инишу они подходили ранним утром. Золотистые утренние облака постепенно розовели, в этом рассветном зареве в небо тянулись коричнево-красные причудливые башенки. Дети еще крепко спали, а Джинесса любовалась длинными изящными лодками, везущими матросов с кораблей на берег. Нос и корму каждой лодки украшали либо связки талисманов, либо резные головы диковинных зверей с оскаленными мордами. Над бирюзовой водой гавани разносились крики торговцев рыбой. У воды речной дельты был совсем другой цвет — грязновато-зеленый. Оттуда пахло тиной и водорослями. С балконов богатых домов долетал аромат курящихся благовоний. Первые лучи солнца легли на узорчатые крыши башен старинной крепости, на зубчатые парапеты, видевшие верховных королей Шанда. Чуть поодаль высилась сигнальная башня со странными узкими окнами. Когда-то короли запирались в ней вместе с советниками и обсуждали государственные дела. А наследный принц другой династии, так и не взошедший на трон Ратана, сейчас стоял у Джинессы за спиной и настраивал лиранту.

Иниш считался жемчужиной Шанда. Джинесса словно попала в волшебную сказку, которую не нарушала никакая обыденность. Ни одной струйки черного дыма не поднималось из печных труб. Не пахло гниющими помоями. Если в городе и имелись дубильные заведения, ветер в это утро явно дул в другую сторону. Даже хрипловатые крики матросов, подзывавших портовых шлюх, смягчались тягучим южным говором.

Аритон заглушил струны лиранты и встал. Вместо худощавого моряка перед Джинессой стоял элегантный менестрель, наряженный в черный камзол с серебристым поясом. Матросские штаны сменились другими — узкими и щегольскими. На ногах красовались башмаки с вышивкой и пряжками, а вместо блузы Фаленит надел шелковую рубашку с перламутровыми пуговицами. Джинесса торопливо поцеловала спящих двойняшек, затем подошла к перилам палубы.

— Если хочешь взять меня с собой, я готова, — сказала она.

Аритон наградил ее мимолетной улыбкой.

— Представляю, как обозлится Дакар, когда проспится и обнаружит, что лодка уплыла и ему опять придется сидеть на корабле.

Аритон убрал лиранту в чехол, тщательно завязал все тесемки и помог Джинессе сойти в лодку. Потом спустился сам и сел на весла. Больше он не произнес ни слова.

Вблизи портовая часть Иниша оказалась не столь красивой. Она напоминала обедневшую знатную даму, роскошный наряд которой успел выцвести и поистрепаться. Как и везде, дощатый причал держался на шатких сваях, густо облепленных водорослями. Воняло подгорелым жиром, гнилой рыбой и кровяной колбасой. Арки зданий, столь заворожившие вдову при подходе к городу, покрывала серая осклизлая плесень. Городские власти обязали всех уличных шлюх ходить с колокольчиками. Колокольчики звенели то дерзко, то гнусаво. Рядом слышалась брань портовых грузчиков, сгибавшихся под тяжестью мешков и корзин. Здесь выходили на поверхность городские сточные трубы, и канавы тонули в неубранных нечистотах. Уличные торговцы , давно притерпевшиеся к зловонию, сосредоточенно потрошили кроликов. Тутже дымили колченогие жаровни, на которых жарилось мясо.

— Прости, я должен был тебя предупредить, — сказал Аритон, увидев, что Джинессе стало дурно от портовых запахов.

Он стянул с руки перчатку.

— Возьми и прикрой нос. В самом городе улицы чище. Наняв уличного мальчишку стеречь лодку, Аритон взял Джинессу под руку, стремясь поскорее увести из гавани.

Оказалось, что передвигаться по городским улицам не так-то просто. Джинессу постоянно толкали и пихали. Назойливые торговцы чуть ли не силой заставляли купить у них заколки и ленты для волос или булочки-плетенки, посыпанные кунжутом. Джинесса с тоской вспоминала сонный Мериор: пальмы, бросающие тень на белый песок; соседок, солящих рыбу в кадках; чаек, снующих рядом и дерущихся из-за рыбьих потрохов.

К тому времени, когда они миновали шумный и грязный портовый рынок и стали подниматься по узким улочкам в верхнюю часть Иниша, у Джинессы подкашивались ноги. Аритон усадил ее возле фонтанчика, журчащего в тени сливового дерева. Босоногая девчонка с длинным хлыстом и тремя подопечными гусями одолжила вдове кружку. Слушая птичьи трели, доносившиеся из зарешеченного окна богатого дома, женщина с жадностью напилась прохладной, вкусной воды.

— Здесь совсем недалеко, — подбодрил Джинессу Аритон.

Должно быть, пока она пила воду и боролась с головокружением, он успел расспросить дорогу. Джинесса вернула ему перчатку и встала.

Лицо Аритона было побелевшим и каким-то неживым.

— Ты боишься туда идти? — спросила она.

Он не ответил, сосредоточенно шагая по плиткам мостовой, чтобы не запачкать башмаков. Их сверкающие пряжки отражали кусочки неба.

Нет, не боюсь, — наконец произнес он. — Просто я не гожусь для ноши, которую учитель возложил на мои плечи.

Его пальцы непроизвольно стиснули ремень лиранты. «Пришли», — поняла Джинесса.

Глядя на этот опрятный домик, окаймленный цератониями, трудно было поверить, что прежде тут находилась молочная лавка. Высокие узкие окна, украшенные резными ставнями; на двойных дверях — накладки из кованой латуни. Терракотовые стены сберегали тепло внутри дома. Крыша была выстлана замшелой черепицей.

К дверям вели ступени, отделанные мраморной крошкой. Взявшись за дверной молоток, Аритон несколько раз постучал.

Дверь мгновенно распахнулась, словно хозяйка — невысокая худая женщина — следила за ними, подглядывая в щель. Ее волосы соломенного цвета были гладко зачесаны и убраны в тугой пук. Пухлые губы и приплюснутый нос свидетельствовали о добродушном характере. Однако выражение на лице женщины было холодным и надменным.

— Маг говорил, чтобы мы вас ждали, — сдержанно поздоровавшись, сказала дочь Халирона.

Она обвела взглядом молодого менестреля и его спутницу, будто искала повод не пустить их в дом. Однако такого повода не нашлось.

— Меня зовут Аритон Фаленский. Наверное, вам говорили, что я был последним учеником у вашего отца.

Голос Аритона звучал безупречно. Но Джинесса достаточно узнала этого человека, и его напряженные плечи были красноречивее слов.

— Нам говорили. Значит, вы приехали в Иниш, чтобы выполнить последнюю волю моего отца?

Женщина открыла дверь пошире.

— Что ж, входите и давайте подведем черту. В моей жизни это вряд ли что-то изменит, а в маминой — не знаю. Только постарайтесь не доводить ее до слез. Я вас очень прошу. Ей и так нездоровится. Не надо добавлять ей страданий.

Аритон ступил в полумрак чистенькой передней, пол которой был выложен плиткой. Вкусно пахло какими-то цветами, росшими в широких керамических вазах. И все же их аромат не мог до конца заглушить едкий запах мази, которой вдова Халирона лечила больные суставы. Дочь менестреля застенчиво шмыгнула носом и на ходу коснулась пальцем одной из ваз — нет ли пыли. Введя пришедших в комнатку, она попросила их подождать.

— Пойду взгляну, проснулась ли мама. Женщина, не оборачиваясь, исчезла за дверью, покрытой растрескавшимся от времени лаком.

Аритон огляделся. Комнату переполняли пузатые подушечки с бахромой и кистями. Повсюду стояли ножные скамеечки и стулья с мягкими сиденьями, спинки которых украшала прихотливая вышивка. На полках и за стеклянными дверцами шкафов обитали десятки безделушек, вырезанных из алебастра и свитых из позолоченной проволоки. Как ни старался, Аритон не нашел там ни одной дельной вещи. Только пустячки. Даже невысокому худощавому Фалениту здесь было тесно. Всеми этими скамеечками и подушечками мать и дочь пытались приукрасить свою домашнюю крепость. Увы, это не спасало их от скуки и одиночества. Аритон чувствовал, что задыхается среди этого упорядоченного хлама, на котором не было ни пылинки. Он склонил голову и вновь сжал ремень лиранты.

Джинесса стояла рядом, закусив губу. Ей тоже было душно. В чужой жизни она вдруг увидела кусочек своей собственной. Она едва не повторила ту же судьбу; еще немного, и горечь вдовства заслонила бы от нее весь окружающий мир. Она заперлась бы сама и насильно заперла своих детей, судорожно цепляясь за них. Плавание на «Таллиарте» освободило ее не только от страха перед морем. Оно избавило Джинессу от страха перед жизнью. Ей захотелось поблагодарить Аритона, но она не знала как. Да и не время было говорить об этом.

Дверь приоткрылась, и дочь Халирона жестом пригласила их войти.

Аритон шагнул первым. Здесь было почти так же сумрачно, как в передней. Джинесса вошла следом. Почти половину спальни занимала кровать под балдахином. Женщина едва удержалась, чтобы не заткнуть нос: в спальне господствовал тяжелый запах старости, болезни и щелочного мыла. На столике возле кровати тускло поблескивали граненым стеклом баночки со снадобьями. Вдова Халирона — высохшая старуха с узкими, как щелки, глазами — восседала на пожелтевших простынях, обложенная со всех сторон кружевными подушками.

— Мы знаем, как он умер, — надтреснутым сердитым голосом произнесла старуха, не посчитав нужным поздороваться. — И знаем, как он жил. А жил он исключительно в свое удовольствие, путешествуя по разным городам.

Не обращая внимания на ядовитость ее тона, Аритон учтиво поклонился.

— Госпожа Деарта, — сказал он, слегка улыбнувшись. — Меня привела к вам последняя воля Халирона. Прикажете мне уйти?

Старуха выпростала из-под одеяла руку со скрюченными пальцами.

— Для нас он умер не прошлым летом, а давным-давно, когда бросил нас, променяв на музыку.

Она сморщила бесцветные губы.

— Я стала вдовой при живом муже. Зато он вряд ли отказывал себе в женских ласках.

Вдова Халирона ни разу не произнесла его имя.

Теснота и духота спальни совсем выбила Джинессу из колеи. Она безуспешно искала, на что бы сесть. Единственный стул был занят нескладной дочерью Халирона. Аритону пришлось довольствоваться ножной скамеечкой. Он не возражал и принялся доставать из чехла лиранту.

Наконец Джинесса выбрала угол, где стоял шкаф с одеждой, и перешла туда. Дочь Халирона нетерпеливо шаркала ногой по полу, старуха вытащила носовой платок и шумно высморкалась. Аритон невозмутимо проверял струны.

— Мы не видим особого проку в песнях, — раздраженно бросила ему дочь Халирона.

Аритон заглушил последний пробный аккорд. Он посмотрел сначала на Деарту, затем на ее дочь, сидящую с вызывающе вскинутым подбородком. Родные Халирона бросали ему вызов, и Аритону не оставалось иного, как поднять невидимую перчатку.

— Осталось узнать, видите ли вы какой-нибудь прок в сострадании, — тихо сказал он.

Выждав еще некоторое время, Аритон опустил пальцы на струны и заиграл. Прозвучало несколько плавных вступительных аккордов, после чего лиранта неожиданно вскрикнула. Звуки понеслись, будто листья, гонимые ураганным ветром. Потом они слились в один нескончаемый каскад, заставлявший сердце замирать от скорби. Музыка, рождавшаяся под пальцами Аритона, не молила о прощении за брошенный дом и покинутых близких. Нет, она взывала к пониманию, она разворачивала целый мир: яркий, страстный, наполненный первозданной красотой, которому были тесны стены этого домика. Лиранта рассказывала о взлетах вдохновения, рвавших оковы благочестиво-размеренной жизни.

Аритон сидел, приникнув к лиранте. Он не видел, как Деарта несколько раз подносила к щекам скрюченные пальцы, дабы смахнуть слезы. Только Джинесса, сама зачарованная игрой и пением, видела, как с лица дочери Халирона слетела маска подчеркнутого безразличия. Женщина ссутулилась и замерла. Сколько лет она взращивала пренебрежение к главе их семейства, бросившему близких ради каких-то песенок. Теперь оно исчезло. Осталась давнишняя и до сих пор не забытая боль маленькой девочки, тоскующей по отцу.

Строки баллады не предлагали запоздалого утешения. Каждое слово пронзало и обжигало. Каждое слово возвращало семье мужа и отца, но не такого, каким его хотели бы видеть жена и дочь, а настоящего, живого Халирона — великого менестреля и обычного человека, подверженного слабостям. Тогда, в Джелоте, Аритон воздавал дань любви и уважения своему наставнику. Сейчас он стремился как можно точнее передать страстные, неистовые слова учителя, обращенные к живым. Это был призыв любить жизнь и жить с любовью.

Когда Аритон допел последние строки и в тесном пространстве спальни отзвенел последний аккорд, глаза Деарты успели высохнуть. Ее руки неподвижно лежали на одеяле. Аритон вскинул голову. Он терпеливо и напряженно ждал, когда старуха заговорит.

Голос Деарты не стал звонче, но в нем исчезла недавняя жесткость.

— Я слышала эту мелодию. Правда, с другими словами. Мой муж не рассказывал вам, что однажды он уже пел нам эту балладу? И знаете когда? В тот самый день, когда он нас покинул. Но вы ее исполнили совсем по-другому.

Аритон бесстрастно выслушал ее слова.

— Музыку и слова написал сам Халирон. Но выбор манеры исполнения он оставил за мной. Такова была его последняя воля.

Дочь Халирона сидела, затаив дыхание. Деарта всем видом пыталась показать, что ничего особенного не произошло. Чувствуя, что Аритон обладает силой, способной изменить привычный уклад ее жизни, старуха отвела глаза.

— Что прошло, того не вернешь, — прошептала она. — Вместо семьи мой муж выбрал вас и сделал своим наследником.

Деарта будто намеренно пыталась поколебать столь тяжело дававшееся Аритону равновесие.

— Ваш муж избрал меня не вместо семьи, а для того, чтобы сделать очередным звеном в цепи менестрелей. Так повелось издавна, со времен Эльшаны. Было бы странно не выполнить последнюю волю человека, который отдал мне столько сил. Только поэтому я и оказался в вашем доме. Аритон начал задыхаться. Все вокруг, даже муслиновые портьеры, было пропитано тяжелым запахом снадобий. Преодолевая отвращение, он сказал то, что собирался сказать напоследок:

— Халирон мечтал о возвращении домой и о примирении с вами обеими. И запоздал он только из-за меня. Это я повинен, что он умер раньше положенного срока, так и не увидев ни Иниш, ни вас.

— Как странно. Маг, что привез нам прах моего мужа, говорил совсем другое, — проскрипела старуха. — Он убеждал нас, что вы, принц, здесь ни при чем. Но извинения мага для меня — пустые слова. Ими не исцелишь моего сердца. Я считаю, что муж задолжал и мне, и дочери, и прошу вас выплатить этот долг. Он задолжал не только нам, но и всем жителям Иниша. Став знаменитым, Халирон пел где угодно, но ни разу не приехал сюда. Я хочу, чтобы вы задержались в городе до конца зимы и позволили людям насладиться тем, чего их лишил мой муж. Они это заслужили.

— Мама, как ты можешь? — не выдержала дочь Халирона, но Аритон махнул рукой, прося ее успокоиться.

Джинесса глядела на Аритона и мысленно умоляла его отказаться от бредовой старушечьей затеи. Ведь не напрасно принц выбрал своим пристанищем Мериор. Возможно, только там он сумеет сохранить себе жизнь. Кому из врагов Аритона придет в голову искать его в такой глуши? Понимает ли эта полоумная старая карга, что перед ней — наследный принц, который приехал выполнить последнюю волю своего учителя и не более того? Только еще не хватало тейр-Фалениту играть в тавернах Иниша!

Ни до, ни после этой минуты Джинесса не видела, чтобы Аритон так раскрывал свою истинную суть. Сейчас в нем не было ничего, кроме искреннего сострадания к старой, больной и озлобленной женщине. Поклонившись Деарте, он медленно произнес:

— Я готов играть в тавернах Иниша, причем с радостью. Но только при одном условии: если вы и ваша дочь согласитесь присутствовать на каждом моем выступлении.

И снова в жизни Джинессы произошла неожиданная перемена. Мучаясь в душной спальне Деарты, она мечтала о возвращении в Мериор на борту «Таллиарта». Теперь заботой Аритона было найти в гавани Иниша надежного капитана, который возьмется отвезти ее и детей домой. Поначалу Джинесса даже рассердилась на то, что Аритон поддался капризам взбалмошной старухи. И только потом поняла, какую изощренную ловушку он приготовил Деарте и ее дочери.

В таверне Нармса, за стенами которой завывают холодные зимние ветры, Пескиль, командир итарранских наемников, достает кошелек и опрокидывает его содержимое на стол, тем самым прекращая все возражения упрямого капитана торгового судна, которому он заявляет:

— Здесь больше, чем ты запросил. А теперь иди и готовь свой проклятый корабль к плаванию. Мы поплывем на север… Знаю, что это безумие, но я очень тороплюсь и не хочу рисковать. Уж лучше застрять во льдах и зазимовать в какой-нибудь бухте, чем оказаться добычей варваров Ма-ноллы. Мы обойдем Камрис с моря. К весне мне нужно быть в Авеноре. Когда доплывем, получишь еще…

В пустом зале портовой таверны Иниша Аритон усердно упражняется на лиранте. На втором этаже, в грязной комнатенке, Дакар, отупевший от пьянства и избытка женских ласк, вдруг просыпается, разбуженный стучащимся в его мозг пророчеством. Милашка, что лежит с ним рядом, хихикает, слушая, как Безумный Пророк выкрикивает предупреждение, касающееся бестелесного мага, который отправился куда-то кого-то искать. Эти слова достигают Альтейнской башни, и Сетвиру, слышащему их, отнюдь не до смеха…

Подгоняемое последними зимними штормами, судно «Черный дракон», обычно промышляющее перевозом контрабанды, проходит Миндерлийский пролив, по обе стороны которого в сероватой дымке виднеются вершины заснеженных холмов. На палубе рядом с капитаном Диркен стоит Джирет Рыжебородый. Он везет необычайно важные известия для своего наследного принца, которого не видел семь лет…