Ответом ему был каскад аккордов лиранты, больно сверлящих уши.

— Нам таки пришлось ехать вдвоем на одном коне, — раздался из темноты голос Аритона. — А лежишь ты на прошлогодних дубовых листьях, неподалеку от дороги, ведущей в Таридор.

Дакар смачно и грязно выругался, удивляясь, что на ругань у него всегда находятся силы.

— Могло быть и хуже, — заметил Аритон. Новоиспеченный магистр приглушил струны лиранты.

Одна струна, задев перстень на его руке, издала на удивление гнусный звук. Дакар поежился; ему показалось, что Аритон провел пилой по его черепу. Усмехнувшись, Фале-нит продолжал:

— Ты бы и сейчас мог валяться в канаве, и по тебе бы ползали муравьи, а вороны дожидались бы твоей смерти, чтобы устроить пир. У тебя что, часто голова болит? Торговец воском подумал, что у тебя чума. Он орал об этом во все горло. Хорошо, что мимо не ехал никто из джелотских гонцов. Представляешь, тебя бы сожгли если не в качестве моего пособника, то как чумного больного!

— При чем тут головные боли? — огрызнулся Дакар. — Лучше бы этот торговец рассказал про тухлое мясо, которым он меня потчевал. После мяса все и началось.

Не желая дальше разговаривать с Аритоном и слушать его игру, Безумный Пророк повернулся на другой бок и плотно заткнул руками уши.

К утру боли в животе прекратились, тем не менее это никак не повлияло на настроение Дакара. Все три дня совместного путешествия с Аритоном он обиженно молчал. Дакар был не настолько безрассуден, чтобы вновь испытывать нрав принца. С династией Фаленитов такие шутки могли кончиться плохо, и пророк это знал. Открытому столкновению он предпочел хитрость. Где-то под ночь, когда Аритон заснул, толстяк крадучись выбрался на дорогу и сел в повозку торговца солью, попросив подвезти его до Таридора. К полудню он уже был в городе.

Весело насвистывая, Дакар явился в лучшую городскую таверну. В зале, сизом от табачного дыма, его встретили привычные и такие долгожданные запахи. Даже обилие тлеющих трубок не могло перебить непередаваемого кисловатого запаха деревянных бочонков с элем. Нельзя сказать, чтобы пророк с таким же удовольствием вдыхал испарения разгоряченных и немытых человеческих тел, однако он не отличался особой брезгливостью. Тем более что с кухни доносился упоительный аромат жареной курятины.

Как и в любой таверне, завсегдатаи сидели поближе к очагу. Несколько человек поздоровались с Дакаром, видимо, спутав его с кем-то из своих приятелей. В ответ он кивнул и присел на скамью, где уже устроились несколько чисто одетых торговцев и четверо загорелых матросов. Брезгливо морща носы, торговцы вели негромкую беседу. Матросы играли в кости и хохотали. Неподалеку служанка отскребала каменный пол, заляпанный чем-то непонятным. Дакар прищелкнул пальцами, подзывая ее к себе.

— А ну, красавица, принеси-ка мне эля. Только не бурды, разбавленной водичкой, а самого лучшего, какой у вас есть. И большое блюдо жареной курятины с приправами.

Положив скребок, служанка помчалась на кухню. Ожидая ее возвращения, Дакар от нечего делать следил за перебранкой матросов, уличивших одного из игроков в жульничестве.

Вскоре служанка вернулась. Дакар облизал губы, с удовольствием созерцая шапку белой пены, взметнувшейся над кромкой чистой стеклянной кружки. Затем он поднял кружку, поднес к губам и в предвкушении удовольствия закрыл глаза.

Рот обожгло едкой горечью, проникшей вплоть до мозга. Дакар содрогнулся и едва не опрокинулся со скамьи. Он хватил кружкой по столу, ничуть не заботясь, что может ее разбить. Глаза Дакара были готовы вылезти наружу, и из них по щекам градом катились слезы.

— Эй ты, толстый и важный! — накинулся на него матрос, сидевший по другую сторону стола. — Не умеешь пить эль, спросил бы водички. А шлепать кружкой куда попадя отправляйся в другое место. Слышишь? Иначе я разрублю твою тушу на кусочки и изжарю в ламповом масле.

Дакар с трудом удержался, чтобы не сцепиться с наглецом, потом удержался. В общем-то, никому не нравится, когда ему в лицо брызжут элем. Свой гнев Безумный Пророк переместил на горькое пойло. Он нарочито громко плюнул в кружку и подозвал служанку.

— Откуда ты наливала мне эту отраву? Из какой лохани? Или у вас тут подают щелок, подкрашенный элем?

Жжение проникло ему в живот, и Дакар закричал во всю мощь своих легких:

— Что молчишь, дура? Я тебя спрашиваю! Или ты намеренно хотела меня отравить?

Из кухни на шум вышел хозяин таверны. Вертел, зажатый в его руке, напоминал боевой меч.

— Я этого не потерплю! — крикнул он Дакару. Подойдя ближе, хозяин почти уткнулся вертелом в грудь Безумного Пророка.

— Кто тебе дал право хаять мое заведение? Эта таверна — лучшая во всем Таридоре!

Дакар вызывающе скрестил руки.

— Представляю, чем тогда потчуют народ в остальных тавернах! Наверное, ослиной мочой с добавлением змеиного яда.

Хозяин со всей силой рубанул вертелом по столу. Железный прут опустился совсем рядом с локтем Дакара.

— Кто ты такой, чтобы позорить мое имя? — Хозяин навис над Дакаром, уперев в бока тяжелые кулаки. — Если у тебя кишка тонка пить настоящий крепкий эль, иди туда, где подают яблочный морс.

Вертел оставил на крышке стола глубокую вмятину с рваными краями. Дакар представил, что такая же участь могла постичь его локоть, и похолодел от ужаса. События принимали совсем дрянной оборот, но оскорбленное достоинство Безумного Пророка требовало отмщения.

Он пододвинул хозяину злополучную кружку.

— Убедись сам. Если эти помои не обожгут тебе рот, можешь обозвать меня последними словами и вытолкнуть вон.

Матросы прекратили играть. Торговцы вытянули шеи. Седобородые завсегдатаи покинули свои любимые места возле очага и замерли, наблюдая за действиями хозяина. Тот медленно поднес кружку ко рту и залпом осушил ее содержимое. Потом он облизал губы, смахнул застрявшие в бороде янтарные капельки и шумно опрокинул кружку на стол. Лицо у хозяина перекосилось, но не от эля, а от злости.

— С твоим языком, придурок, недолго и без головы остаться.

Хозяин таверны слегка качнул подбородком. Перед ним выросли двое головорезов. Дакар так и не понял, где они прятались до сих пор и почему он не заметил их раньше. Верзилы подошли к Безумному Пророку и, взяв под локти, молча поволокли в выходу.

Сточная канава была не самым лучшим местом для отдыха, но Дакару сейчас не хотелось никому попадаться на глаза. Три пальца до сих пор кровоточили; падая, он поранил их о камни мостовой. Каждый вдох сопровождался резкой болью в ребрах. Безумный Пророк осторожно потрогал набрякший синяк под правым глазом и нехотя признался себе, что потерпел поражение.

Дакар так и не нашел вразумительного объяснения, почему хозяин таверны выпил отвергнутую им кружку эля и даже не поморщился. Наконец он отнес это за счет дурного вкуса и решил попробовать эль в других местах. Дакар успел обойти едва ли не все места в Таридоре, где подавали эль и вино, но везде его ждало разочарование. Иначе как пойлом здешнюю выпивку назвать было нельзя. Зато пророк сделался посмешищем местных выпивох, растрезвонивших по городу, что в Таридоре появился какой-то сумасшедший, который везде пробует выпивку, морщится и уходит. Кончилось тем, что на порог очередного заведения Дакара попросту не пустили.

Не лучше обстояло дело и с местной пищей. Горячие колбаски, которые он купил, чтобы хоть немного утешиться, оказались несъедобными. У Дакара вновь схватило живот, однако на этот раз он повел себя осмотрительнее и не стал препираться с владельцем. Голод давал о себе знать. Дакар зашел еще в несколько лавок, и везде повторялось одно и то же. Хозяева с удивлением взирали на грузного идиота, который платил за еду и уходил, почти не притронувшись к ней.

Вконец отчаявшись напитать желудок, Дакар стал подумывать, не купить ли ему женских ласк. У него вполне хватит денег на солидное увеселительное заведение, где чистые и надушенные простыни, а от милашки не разит чесноком. Странно, но мысли об утехах плоти не вызывали сейчас прежнего приятного тепла в промежности; вместо этого там ощущалось странное и пугающее покалывание, и Дакар решил не испытывать судьбу.

Он сидел, уперев бороду в сложенные на коленях руки. С моря тянуло сыростью. Ветер теребил давно не мытые волосы, больше похожие на клочки спутанной пряжи. Злость, досада, отчаяние уступили место раздумьям. Что же с ним творится?

Мимо сидящего Дакара по улице проезжали богатые, покрытые лаком кареты. Тащились запыленные скрипучие телеги. Он провожал их взглядом и думал, думал, думал… Выход оказался совсем простым. Безумный Пророк даже удивился, почему это сразу не пришло ему в голову.

— Эт милосердный! — громко воскликнул он. Бездомная кошка испуганно метнулась под прикрытие опрокинутых бочек. Там же рылся (очевидно, в поисках съестного) уличный мальчишка, одетый в невообразимое тряпье. Он замер и недоуменно уставился на Дакара. Тому было все равно.

— Пусть ийяты сожрут меня с потрохами! Толковая знахарка — вот кто мне сейчас нужен.

Мальчишка приблизился к нему и улыбнулся пухлыми невинными губами.

— Господину нужна знахарка? Я знаю одну такую. Дашь малый сребреник — отведу тебя к ее дому.

Дакар пригляделся к его лицу и босым ногам. Так оно и есть; никакой это не нищий, а ловкий маленький проходимец. Додумался ведь, что в лохмотьях красть легче.

Мальчишка стоял, ковыряя землю большим пальцем ноги. Он знал себе цену. Дакар сердито зыркнул на него, но делать было нечего. Безумный Пророк вздохнул и полез в карман за монетой.

Насколько Дакар помнил, знахарей в Таридоре не особо жаловали, и чтобы открыто заниматься этим ремеслом, требовалась изрядная смелость. Знахарка, к которой привел его малолетний вымогатель, жила в убогом домишке, сразу за городской дубильней. Подведя Дакара к дому, мальчишка схватил вожделенную награду и скрылся.

Дакар зажал потными пальцами нос и пожалел, что он не заложен. Ветер, дувший со стороны дубильни, нес невыносимое зловоние. Во дворике, куда вошел Безумный Пророк, смрад был еще сильнее. Ржавое железное корыто, по-видимому, предназначенное для сбора дождевой воды, превратилось в одну липкую, смрадную гору гниющих отбросов. Ее густо облепили блестящие иссиня-черные мухи, отчего гора казалась движущейся. Тут же кормились жирные крысы. Заслышав человеческие шаги, они юркнули под крыльцо. Дакар поднялся на три полусгнившие ступеньки и постучал в дверь.

Знахарка открыла не сразу. Наконец заскрипела дверь, сбитая из шершавых, некрашеных досок. Дверь не распахнулась, а только приоткрылась, придерживаемая узловатыми пальцами с изгрызенными ногтями, вокруг которых запеклась кровь.

— Кого еще принесло? — раздался недовольный голос.

Дакару он напомнил голоса стареющих шлюх из дешевых портовых заведений. Зажав рукавом нос, пророк вместо ответа побренчал мешочком с монетами. Уловка сработала: знахарка отворила дверь.

Ставни на окнах комнатенки были закрыты. В сумраке Дакар различил очертания каких-то птиц, расхаживающих по полу. Так и есть: куры. В подтверждение его догадки голосистый петух громко захлопал крыльями и запел. Из противоположного угла ему ответил второй. От горящего очага исходило удушливое тепло. В котле, подвешенном над огнем, слабо бурлило какое-то пахучее варево из трав.

Знахарка уселась на подоконник, широко расставив ноги. Дакар попытался было определить ее возраст, но быстро оставил это занятие. Красноватые, воспаленные глаза безучастно глядели на пришедшего. Волосы женщины были то ли светлыми, то ли поседевшими; трудно сказать, когда она в последний раз их мыла и расчесывала, — во всяком случае, сейчас они больше напоминали птичье гнездо. Сходство усиливали застрявшие там цветки чабреца и тонкие птичьи перышки. Одежду знахарки составляли блуза и штаны из грубо окрашенной кожи. Стершийся орнамент дополняли многочисленные пятна, по-видимому, от ее снадобий.

— Что тебе надобно? Приворотное зелье, да? Крючковатым указательным пальцем знахарка ткнула Дакара в брюхо.

— Конечно, приворотное зелье. Можешь не объяснять. Дело известное: красотка бросила тебя и ушла к другому, помоложе и постройнее. Молчи не молчи, я по глазам вижу.

Дакар заморгал и протестующее кашлянул.

— Мне нужно не приворотное зелье, а снять заклинание. Смех знахарки был таким же скрипучим, как петли ее двери.

— Хочешь сказать, что какая-то горячая девка решила тебя заарканить? Красивое вранье. Думаешь, я в него поверю?

— Да женщины здесь вообще ни при чем! — рявкнул Дакар. — А если ты вдобавок еще и ворожишь на куриной крови, мне у тебя делать нечего.

Он повернулся, намереваясь уйти, но бледные пальцы знахарки вцепились в его руку.

— Поспешное решение — глупое решение.

Знахарка снова зашлась скрипучим смехом.

— Насчет куриной крови ты угадал. Но многие верят в эту ворожбу. С чего мне отказываться, если они платят? Только знал бы ты, до чего мне осточертело ежедневно жрать курятину.

Женщина отсекла все его раздумья и колебания. Узловатые пальцы крепко впились ему в запястье. Знахарка заставила Дакара отойти от двери и толкнула вглубь комнатки. Он даже не заметил, как оказался сидящим на цыплячьей клетке. Босой костлявой пяткой хозяйка норы ловко прикрыла свою расшатанную дверь. Потом знахарка встала напротив ошеломленного Дакара, сощурилась и принялась барабанить пальцами по бедрам. Когда ей мешал наплывающий из котла пар, она просто дула на белые облачка.

Ни пряный запах готовящегося зелья, ни другие столь же пахучие снадобья не могли заглушить кислой вони дубильни и сладковато-гнилостного смрада дворовой помойки. Стараясь дышать ртом, Дакар пригляделся. Пожалуй, если не считать нескольких клеток с курами и двух свободно разгуливающих петухов, комнатенка была вполне опрятной. Правда, ее убранство сразу же указывало на явное пристрастие хозяйки к птицам: даже крышка стола покоилась на клетках, предназначенных для голубей и домашней птицы. Койка у стены была застелена яркими покрывалами, сотканными из грубой шерсти (такие покрывала долгими зимними вечерами ткали пастушьи жены). С потолочных балок свешивались пучки сушеных трав; рядом с ними болтались талисманы, сделанные из кусочков войлока с пришитыми к нему бусинками. Отдельно висели сморщенные птичьи лапки с пожелтевшими когтями.

— Лавка на дому, — усмехнулась женщина, но в словах ее слышалась заметная гордость.

Она взяла лучину, обмакнула в жестянку с чем-то вязким, но довольно приятно пахнущим, а потом прищелкнула пальцами и пробормотала заклинание. Резкие, гортанные согласные выстреливали в воздух, как горошины из стручка. Самих слов Дакар не разобрал. Лучина вспыхнула. Знахарка тут же дунула на пламя, загасив его и оставив лучину тлеть. Скрюченными пальцами она небрежно указала на талисманы.

— Эти у меня охотно берут матросы, чтоб их корабль не утонул и сами не сгинули в пучине. А куриные лапки годятся от всего. Не скажу, чтобы щедро платили, но мне хватает. Как говорят: «Удержись от мотовства — не познаешь нищенства».

Знахарка вздохнула и пожала плечами.

— Богатеи ко мне не захаживают. У них свои лекари.

Сидеть на птичьей клетке было занятием не из приятных; деревянные палки защемляли мясистую плоть его зада, отчего Безумный Пророк постоянно ерзал. Он старался глядеть куда угодно, только не на знахарку.

Та ходила вокруг него кругами и что-то бормотала, чертя в воздухе огненные знаки. Лучинка в ее руках то вспыхивала, то почти гасла, извиваясь драконьим хвостом. Выучки Дакара хватало, чтобы понять, на чем строилось ремесло знахарки. Своим ограниченным, но все же магическим зрением он видел слабое мерцание вокруг талисманов. Особой силой они, конечно же, не обладали и в лучшем случае могли спасти жизнь их владельцу, но никак не всему кораблю. Знахарка была довольно сведуща в животной магии, основой которой служила сила крови. Кое-что она понимала и в колдовской силе трав. Сила луны питала сеть охранительных заклинаний, растянутых знахаркой над своей лачугой и двором. По тонкости и изощренности колдовства она, конечно же, уступала ведьмам из Кориатанского ордена.

Дакар больше не сомневался, что пришел сюда зря, и теперь искал повод поскорее убраться. Наконец он не выдержал и без обиняков сказал:

— Очень сомневаюсь, чтобы ты могла мне помочь. Знахарка пружинисто выпрямилась. Произносимые ею слова вдруг стали удивительно знакомыми: Дакар узнал ругательства, которые частенько вырывались и из его уст. Женщина сердито блеснула глазами, точно потревоженная крыса, и раздавила лучинку о пожелтевший птичий череп.

— Я и сама вижу, что не могу! — огрызнулась она, разгоняя рукой последнюю струйку дыма. — На тебе — магические печати Содружества Семи! Как тебя вообще угораздило явиться ко мне с такой просьбой? Эти печати на тебя наложил Асандир. Или ты считаешь меня алчной дурой, которая ради денег возьмется за что угодно? Ты дал Асандиру слово, и он тебя этим словом связал по рукам и ногам. Так что пеняй на себя.

Дакар качнулся и вскочил, переполошив кур.

— Быть этого не может! Я не…

Он вдруг осекся и закусил нижнюю губу. Знахарка смерила его насмешливым взглядом.

— Тебе лучше знать, может или не может, — рассудительно произнесла она. — Никто тебя не тащил в ловушку. Раньше надо было думать. А теперь дергайся не дергайся, все одно не выпутаешься.

Женщина полезла в сундук, извлекла оттуда грязный мешочек и высыпала из него горсть раскрашенных бабок для гадания. Смочив их своей слюной, она покачала бабки на костлявой ладони и швырнула на пол. Дакар невольно поежился, когда последняя из них отлетела к его ноге. Куры тоже встревожились. Они покачивали гребнями и устилали дно клетки свежей порцией помета.

— Слушай, что я сейчас увидела.

Голос знахарки царапал, как щетка, которой снимают ржавчину.

— Тебе поручено заботиться об одном человеке. Ты сбежал от него и теперь не знаешь, где он. Так вот: через два дня, на закате, ты сможешь встретиться с ним в святилище Эта-Создателя. Не здесь. В Корабельной Гавани.

Дакар сорвал свою злость на клетке, изо всех сил пнув ее и вызвав ответное негодование куриного племени.

— А если я не захочу с ним встречаться? — вызывающе спросил Безумный Пророк.

Знахарка равнодушно пожала тощими плечами.

— Тогда будет то же, что уже было с тобой. Магические печати твоего учителя лишат тебя всех удовольствий жизни. Даже хлеб и вода будут становиться тебе поперек горла. В конце концов ты просто помрешь от голода и жажды. Дакар сыпал проклятиями и ругательствами на всех языках и наречиях Этеры. Выпустив скопившийся внутри яд, он коварно усмехнулся.

— Асандир связал меня с человеком, которого я считаю своим врагом. Скажи, я связан с ним пожизненно?

Знахарка кивнула.

— Значит, если он вдруг погибнет, печати тут же потеряют свою силу?

Знахарка снова кивнула.

— Тогда я знаю, что мне делать. Я его просто убью. Ярость Дакара неслась, как камнепад, уродующий зеркальную ледяную поверхность.

— Если такова цена освобождения, Даркарон мне свидетель — я готов ее заплатить. Последний из Фаленитов, окончательно и бесповоротно мертвый, — вот это зрелище!

Безумный Пророк полез за деньгами. Знахарка усмехнулась и покачала головой.

— Денег я с тебя не возьму. Потрать-ка их лучше на почтовых лошадей, иначе не поспеешь к сроку.

Среди золотистых песков Санпашира, где непрестанно дующие ветры быстро заносят следы от повозки, маг Содружества скорбно склоняет голову, затем прикрывает одеялом лицо покойного, который сумел насладиться последним в своей жизни солнечным утром, но которому не суждено было увидеть красноватые стены и причудливые башни его родного Иниша…

Вечер окрашивает дымку над морем в нежные сиреневые тона и сглаживает зубчатые контуры развалин древнего Авенора. Впервые видя этот город собственными глазами, ликующий Лизаэр Илессидский откровенно насмехается над пустыми страхами, которые люди испытывают к подобным местам, и говорит своей усталой свите:

— Эти стены поднимутся вновь и станут родным домом моим детям. Отсюда мы двинем войска, чтобы сокрушить Повелителя Теней…

Одинокий всадник на черном коне держит путь на юго-восток, о чем Первая колдунья Кориатанского ордена докладывает Главной колдунье:

— Моя повелительница, Аритон направляется в Корабельную Гавань, явно намереваясь уплыть на каком-нибудь корабле. Если ему удавалось ускользать от нас на суше, в морских просторах он может бесследно скрыться. Существует ли хоть какая-нибудь возможность следить за ним?

Морриэль с усмешкой отвечает:

— Да, Лиренда, и возможность эта стара, как мир. Я отправлю туда Элайру. Пусть вотрется к нему в доверие и потом соблазнит его…