Мара почувствовала холодный ком у себя в груди. Началось, подумала она. Однако ее лицо, все еще хранившее следы слез, не выразило беспокойства, когда она приказала:

— Говори.

Солдат отсалютовал хозяйке традиционным ударом кулака в грудь.

— Госпожа, военачальник шлет известие: разбойники угнали скот с пастбища.

— Мой паланкин, быстро! — бросила она служанке, которая немедленно кинулась выполнять повеление. Следующий приказ был .отдан воину:

— Собери эскорт.

Он поклонился и вышел. Мара скинула легкую короткую накидку — обычный домашний наряд знатных женщин цурани — на руки одной из прислужниц; другая поспешно подала дорожное платье — одеяние более длинное и более скромного покроя. Добавив к этому тонкий шарф, чтобы скрыть незажившие отметины на шее, Мара вышла из дома.

Ее уже ожидали безмолвные носильщики паланкина; на них были лишь набедренные повязки. Четверо воинов торопливо прилаживали застежки шлемов и закрепляли оружие на ременных поясах. Солдат, принесший Маре тревожную весть, почтительно предложил ей руку и помог расположиться на подушках сиденья. Затем он подал знак носильщикам и эскорту. Паланкин дрогнул и качнулся вперед; носильщики зашагали быстро, торопясь к дальним пастбищам.

Путешествие завершилось намного раньше, чем ожидала Мара: они остановились, не дойдя нескольких миль до границ поместья. Это был настораживающий признак, поскольку бандиты никогда не осмелились бы учинить набег на внутренние поля, если бы гарнизон мог отряжать в обход достаточное количество патрулей. Резким движением Мара отдернула прозрачную занавеску:

— Что здесь произошло?

Кейок повернулся к ней, прервав разговор с двумя солдатами, осматривавшими землю в поисках следов, которые помогли бы определить численность и меру опасности бандитов. Если он и заметил следы слез на лице девушки, то, во всяком случае, вида не подал. Сам он выглядел весьма внушительно в сверкающих лаком доспехах; украшенный плюмажем шлем сейчас был подвешен на ремешке к оружейному поясу.

Жестом он показал на разрушенный участок ограды: рабы в набедренных повязках уже трудились, заделывая этот пролом.

— Разбойники, госпожа. Десять или, может быть, двенадцать-тринадцать. Они убили мальчика-подпаска, развалили ограду и угнали несколько нидр.

— Сколько именно?

Повинуясь поданному Марой знаку, военачальник помог ей выбраться из паланкина. Странно было ощущать у себя под сандалиями траву после месяцев, проведенных в тесной монастырской обители, где каменные полы откликались эхом на каждый шаг. Неожиданными показались и запахи плодородной земли, смешанные с ароматом кейловых лоз, оплетающих ограду.

Мара решительно стряхнула мгновенную рассеянность и, увидев перед собой Джайкена, обратила к нему угрюмый взгляд; точно так же мрачнел ее отец, когда в домашних делах возникали неурядицы.

Как видно, Джайкен чувствовал себя крайне неуютно. Судорожно сжимая пальцами счетную табличку, он поклонился и сообщил:

— Госпожа, ты потеряла не более трех-четырех нидр. Я смогу назвать точное число, когда мы соберем всех отбившихся от стада.

Маре пришлось повысить голос, чтобы ее могли расслышать во всем этом шуме: мычали перепуганные животные, перекрикивались пастухи, а их направляющие посохи и кнуты со свистом рассекали воздух.

— Отбившихся?.. — переспросила Мара. Раздраженный робостью Джайкена, Кейок опередил его с ответом. Голосом, более уместным на поле боя, чем на истоптанном нидрами лугу, он пояснил:

— Когда воры погнали нидр с пастбища, многие животные перепугались и бросились бежать куда попало. Это и привлекло внимание пастухов.

Он помолчал, обводя взглядом далекую стену леса. От Мары не укрылась подозрительная резкость его тона.

— Что тебя тревожит, Кейок? Уж конечно, не потеря пары нидр и не убийство одного раба?

— Нет, госпожа. — Все еще не отрывая глаз от деревьев на горизонте, старый воин покачал головой. — Я сожалею об утрате полезного имущества, но, что и говорить, это не главная моя забота.

Он подождал, пока надсмотрщик кончит выкрикивать свои команды: несколько рабов нагнулись, чтобы поднять следующий столб ограды. Только тогда Кейок поделился с Марой худшими своими опасениями:

— С тех пор как этот пес из Камой покушался на твою жизнь, мы соблюдали величайшую бдительность, госпожа. Здесь побывали не мелкие воришки. Они и налетели, и скрылись при свете дня, а это значит, что они все продумали заранее и располагали сведениями о наших патрулях.

Мара похолодела. Подчеркнуто бесстрастно она высказала предположение:

— Шпионы?..

Властитель Анасати не погнушался бы возможностью организовать фальшивый «бандитский» набег, если бы хотел испытать силу военного отряда Акомы.

Кейок провел пальцем по мечу.

— Не думаю, госпожа. Минванаби никогда не будет прибегать к таким тонкостям, а у Анасати нет ни одного поста, достаточно далеко выдвинутого к югу, чтобы столь быстро организовать нападение. Нет, тут явно побывали солдаты, не имеющие господина.

— Серые воины?

Мара нахмурилась еще сильнее, когда подумала об этих грубых, отвергнутых всеми кланами отщепенцах, которые часто собирались в банды, укрывающиеся среди гор. Сейчас, когда Акоме так катастрофически не хватает защитников, подобные разбойники под руководством умного вожака могут оказаться не менее опасными, чем воинский отряд знатных врагов.

Кейок стряхнул пыль с обшлагов и снова напряженно вгляделся в темнеющие холмы, поросшие лесом.

— С разрешения госпожи, я бы послал разведчиков. Если этот набег — дело рук серых воинов, то их единственной целью было набить свои утробы. Тогда мы сможем увидеть дым: ведь им потребуется развести костры для приготовления пищи; если же мы ничего такого не обнаружим, это будет означать, что весть о нашей слабости быстро доходит до вражеских ушей.

О возможности контратаки он не упомянул. В отличие от Накойи, он был скуп на слова и не торопился напрямую давать советы. Но именно его умолчание подсказало Маре, что открытая демонстрация силы может приблизить катастрофу. Воины Акомы слишком малочисленны даже для того, чтобы вытеснить банду воров из их логовища. Как же низко пала Акома, подумала Мара; но она молча подала знак, что признает правоту военачальника. Кейок поспешил отдать солдатам необходимые приказания. Носильщики выпрямились, готовые пуститься в дорогу: они стремились поскорее вернуться домой, где на столах их дожидались миски с остывшим ужином.

Однако властительница все еще медлила. Она понимала, что Накойя вправе порицать ее за пустую трату времени там, где ее присутствие вовсе не требуется. Но ведь старая няня была убеждена, что у Акомы есть лишь один путь к безопасности: разумный и скорый политический брак. А вот Мара так не считала. Она не могла отрешиться от мысли, что сейчас главная угроза коренится в отчаянной нехватке солдат, и ломала голову над тем, как бы пополнить их ряды. Взмахом руки она снова подозвала к себе Кейока. Он поклонился; в сумерках черты его лица были плохо различимы.

— Скоро ночь, госпожа. Если ты желаешь посоветоваться, позволь мне присоединиться к твоему эскорту: когда наступит тьма, охранять тебя будет гораздо труднее.

На душе у Мары полегчало: отрадно было лишний раз убедиться в тех самых достоинствах военачальника, которые так ценил в нем властитель Седзу. Улыбнувшись, она позволила старому воину усадить ее в паланкин и сразу же перешла к делу:

— Ты уже начал набирать пополнение?

Кейок приказал носильщикам трогаться в путь, а затем зашагал рядом с паланкином.

— Госпожа, двое из ваших солдат связались со своими родичами в дальних городах и попросили прислать к тебе на службу кого-нибудь из младших сыновей. Через пару недель я разрешу еще одному-двум сделать то же самое. Если таких попыток будет больше, во всех казармах, от Амболины до Дустари, станет известно, что Акоме не хватает защитников.

В темноте расцвели огни: рабы, чинившие ограду, зажгли фонари, чтобы продолжить работу. Но вот носилки властительницы повернули к господскому дому. Кто-то неуверенно затянул песню; потом к первому голосу присоединился второй, а за ним и еще несколько голосов. Памятуя о том, что безопасность этих людей зависит от ее благоразумия, она спросила:

— Нам придется оплачивать контракты?

Кейок застыл на месте:

— С кем? С наемниками? С обычными охранниками караванов? — За один шаг он наверстал то расстояние, на которое успели продвинуться носильщики. — Невозможно. На них нельзя будет положиться. Люди, которые не принесут перед натами Акомы клятву, скрепленную кровью… хуже чем бесполезны. Они не будут обязаны тебе своей честью. Чтобы ты могла выстоять против врагов твоего отца, тебе нужны воины, которые без колебаний выполнят любой твой приказ, даже ценой своей жизни. Покажи мне человека, который готов умереть за плату, и я приму его на службу. Нет, госпожа, наемников используют только для выполнения простых поручений: охранять склады или ходить дозором, отпугивая обычных воров. И это делается только для того, чтобы освободить настоящих воинов для несения более почетной службы.

— Значит, нам все-таки нужны наемники, — настаивала Мара, — хотя бы для того, чтобы не позволить серым воинам объедаться мясом наших нидр.

Кейок отстегнул свой шлем от пояса и потеребил плюмаж.

— Да, госпожа… когда настанут лучшие времена. Но не сейчас. Из тех наемников, чьи услуги ты оплатишь, половина, скорее всего, будет состоять из шпионов. Хотя мне и противно оставлять безнаказанными молодчиков, не имеющих хозяев, нам придется запастись терпением и медленно наращивать силы.

— И умирать, — с горечью сказала Мара. С каждой минутой она все более остро сознавала, что у нее, по-видимому, есть лишь один выход: последовать совету Накойи и вступить в брак ради выживания; но все ее существо восставало против такого решения.

Пораженный состоянием девушки, в котором он никогда прежде ее не видел, Кейок приказал носильщикам остановиться.

— Госпожа?..

— Какой срок понадобится господину Минванаби, чтобы узнать, сколь велик ущерб, причиненный нашему дому его предательством? — Мара вскинула голову; ее лицо смутным овалом белело между занавесками. — Рано или поздно один из его шпионов обнаружит, что сердце нашего дома слабо, что мои поместья лишились охраны, если не считать горсточки уцелевших воинов… А мы пока лезем вон из кожи, лишь бы поддержать иллюзию благополучия. Наши дальние владения полностью беззащитны, поскольку сторожить их — для отвода глаз — приставлены старики и необученные юнцы, щеголяющие зелеными доспехами! Мы живем, как трусишка-газен: не смеем дышать и надеемся, что харулт нас не растопчет! Но эти надежды тщетны. В любой день можно ожидать, что все наши уловки будут разгаданы. И тогда властители, жаждущие нашей гибели, нападут и ударят со всей жестокостью!

Кейок водрузил шлем на голову, а затем подчеркнуто неторопливо застегнул ремешок под подбородком.

— Твои солдаты умрут, защищая тебя, госпожа.

— Вот именно, Кейок. — Слова рвались из самого сердца Мары; она не могла унять бурю чувств, из которых главным была безнадежность. — Все они умрут. А также и ты, и Вайо, и даже старая Накойя, Потом враги, убившие моего отца и брата, отправят мою голову и натами нашей семьи к властителю Минванаби, и… и Акомы больше не будет.

Старый солдат в молчании опустил руки. Он не мог ни опровергнуть слова своей госпожи, ни предложить ей хоть какое-нибудь утешение. Он тихо приказал носильщикам идти вперед, к дому, к свету, к средоточию красоты и искусства, ко всему, что было сердцем Акомы.

Носилки качнулись, когда после неровной почвы луга рабы вступили на мощенную гравием дорожку. Устыдившись своей вспышки, Мара распустила завязки занавесок, и тонкие полотнища упали, отгородив ее от мира. Понимая, что, возможно, она плачет, Кейок выступал рядом с паланкином, глядя только перед собой. Выжить, не утратив чести, — это казалось недостижимой мечтой после гибели властителя Седзу и его сына. И все-таки ради хозяйки, чью жизнь он оберегал, старый воин не хотел поддаться уверенности, которой успели проникнуться его соратники: что немилостью богов отмечен этот дом и судьба Акомы неотвратимо близится к концу.

От этих печальных мыслей военачальника отвлек голос Мары, в котором звучала неожиданная решимость:

— Кейок, вот если я умру, а ты переживешь меня… что тогда?

Кейок указал назад, в сторону холмов, где укрылись разбойники со своей добычей.

— Если я не получу от тебя, госпожа, разрешения покончить с собой, я стану таким, как те люди. Бродяга, не имеющий хозяина, одинокий, без цели и смысла… серый воин, который не вправе носить цвета никакого дома.

Мара немного отодвинула занавеску:

— И таковы все бандиты?

— Некоторые. Другие — мелкие преступники, воры и грабители; иногда среди них попадаются и убийцы, но большинство — это солдаты, пережившие своих хозяев.

Носилки приближались к крыльцу господского дома, где томились в ожидании Накойя и несколько слуг. Мара поспешила задать новый вопрос:

— Это люди чести, Кейок?

Во взгляде, который военачальник бросил на властительницу, не было и тени упрека.

— У бездомного солдата не может быть чести, госпожа. Но прежде, до того как погибли их хозяева… Я полагаю, что серые воины были достойными людьми… И все-таки, пережить своего хозяина… это знак немилости богов.

Паланкин был уже у крыльца, и носильщики опустили его на землю. Мара раздвинула занавески шире и с помощью Кейока выбралась из паланкина.

— Военачальник, когда твои разведчики вернутся с холмов, зайди ко мне. У меня есть план, который нужно обсудить, пока весь дом спит.

— Как прикажешь, госпожа.

Кейок поклонился, прижав кулак к груди, как полагалось по этикету. Но когда слуги, высоко поднимая фонари, двинулись вперед, чтобы осветить ей путь, Мара подумала, что уловила искру одобрения на изборожденном шрамами лице старого воина.

Беседа Мары с Кейоком затянулась до глубокой ночи. Звезды искрились, как льдинки. Медно-золотой профиль луны Келевана стоял в зените, когда военачальник поднял с пола свой шлем.

— Госпожа, твой план рискованно дерзок. Но от газена никто не ожидает нападения, и потому этот план может сработать.

— Он должен сработать! — Мара выпрямилась в темноте. — Иначе наша гордость сильно пострадает. Просить о безопасности в обмен на брак — это не прибавит нам чести и только порадует тех, кто строит против нас козни. Наш дом уже не будет одним из главных участников Игры Совета, и духи моих предков не смогут обрести покой. Нет, я думаю, что по этому поводу отец сказал бы: «Безопасный путь не всегда самый лучший».

Кейок надел и закрепил шлем столь тщательно, словно готовился к сражению.

— Как пожелает моя госпожа. Но я не завидую тому, кто возьмет на себя задачу объяснить Накойе, что именно ты задумала.

Он поклонился, повернулся и зашагал к двери; отодвинув засов, он вышел в сад. Лунный свет золотил цветочные клумбы. Мара следила за удаляющимся силуэтом военачальника, и ей казалось, что плечи у него сейчас развернуты шире, чем обычно, а в легкой походке чуть меньше напряжения. Она чувствовала, что Кейок одобряет военный способ преодоления трудностей, стоящих перед Акомой, и его молчаливая поддержка принесла ей немалое облегчение. Он предпочитал попытать счастья, выполняя ее рискованный план, но не быть свидетелем того, как она в поисках защиты заключит брак с кем-либо из более могущественного рода и тем самым поставит свою семью в унизительную зависимость от семьи мужа.

Мара расцепила чуть вспотевшие пальцы, испытывая одновременно страх и воодушевление.

— Я выйду замуж на моих условиях или вообще не выйду, — пробормотала она, а потом вернулась на свои подушки. Сон пришел не сразу. Воспоминания о Лано перемежались мыслями о молодых заносчивых сыновьях из знатных семей, на одном из которых ей рано или поздно придется остановить свой выбор.

Утро выдалось жаркое. С юга дули сухие ветры, и влагу, оставшуюся от сезона дождей, можно было найти лишь в низинах между холмами. В такие места и перегоняли сейчас пастухи многочисленные стада нидр, поднимающих облака желтой пыли. Мара завтракала в саду внутреннего дворика, сидя под спасительной тенью деревьев и прислушиваясь к мирному журчанию воды из фонтана. Одетая в яркое платье с высоким воротом, она казалась сейчас даже моложе своих семнадцати лет, хотя глаза ее блестели подозрительно ярко, а лицо слегка осунулось после бессонной ночи. Однако ее голос, когда она приказала позвать Накойю, звучал твердо и властно.

Старая няня явилась, настроенная весьма сварливо; с ней это часто бывало по утрам. Вызов хозяйки застал Накойю в тот момент, когда она одевалась: ее волосы были в спешке заколоты на затылке, а поджатые губы красноречиво свидетельствовали о раздражении и досаде. Отвесив короткий поклон, она спросила:

— Что угодно госпоже?

Властительница Акомы жестом разрешила ей сесть. Этим разрешением Накойя не воспользовалась: колени болели, а час был слишком ранний, чтобы вести споры со своевольной девчонкой, упрямство которой могло погубить честь ее славных предков.

Мара ласково улыбнулась бывшей няне:

— Накойя, я еще раз обдумала твой совет и поняла, что это и в самом деле разумно: выйти замуж, чтобы расстроить планы наших врагов. Прошу тебя, подготовь список женихов, которых ты считаешь приемлемыми: мне понадобится твое руководство, чтобы сделать правильный выбор. Теперь ступай. Мы с тобой все обсудим… в свое время.

Накойя моргнула, удивленная столь разительной переменой в настроении госпожи. Потом глаза ее сузились. Она догадывалась, что такая сговорчивость просто маскирует какое-то другое намерение, но пуранская этика запрещала слугам задавать вопросы господам. Заподозрив неладное, но не имея возможности остаться, после того как ей было приказано уходить, Накойя была вынуждена подчиниться:

— Как прикажешь, госпожа, и пусть направляет тебя мудрость Лашимы.

Шаркая ногами и что-то бормоча себе под нос, Накойя удалилась. Мара отхлебнула глоток чоки, являя собой живой портрет образцовой властительницы, которой некуда спешить. Через пару минут она подозвала мальчика-посыльного и негромко приказала:

— Позови ко мне Кейока, Папевайо и Джайкена.

Она еще не успела допить свою чашку чоки, когда явились оба воина: Кейок в отшлифованных до блеска боевых доспехах и Папевайо, также в полном вооружении; его черная головная повязка смертника была прилажена столь же аккуратно, как оружейный пояс с привешенным к нему мечом. Догадка Накойи оказалась верной: Папевайо держался как человек, удостоенный почетной награды за доблесть. В остальном же вид у него был такой, как всегда. Многое меняется в жизни, но преданность Папевайо остается, подумала Мара.

Кивком головы она подозвала служанку с кувшинчиком чоки, и на этот раз Папевайо принял кубок с дымящимся напитком.

Кейок отхлебнул чоку, не снимая шлема — верный знак, что сейчас его мысли целиком посвящены стратегии задуманной вылазки.

— Все готово, госпожа. Вайо проверил, как распределено оружие и доспехи, а сотник Тасидо руководит тренировкой. Пока не начнется стычка, твои солдаты будут выглядеть внушительно.

— Вот и прекрасно. — Слишком взволнованная, чтобы допить свою чоку, Мара уронила руки на колени. — Теперь нам нужен только Джайкен, чтобы приготовить наживку.

В этот самый момент появился Джайкен. Он поклонился, едва переводя дух: было очевидно, что он очень спешил. Его одежду покрывала пыль, и в руке у него была та же счетная табличка, на которой он делал отметки, когда пастухи выгоняли на пастбище гурты нидр.

— Умоляю простить мне этот неподобающий вид, госпожа. По твоему приказу пастухи и рабы…

— Я знаю, Джайкен, — перебила его Мара. — Твою честь это никак не задевает, а твоя преданность делу достойна восхищения. Скажи теперь, есть у нас на складах зерно и другие товары, чтобы хватило на торговый караван?

Сбитый с толку похвалой и совершенно неожиданным поворотом беседы, Джайкен расправил плечи:

— У нас наберется шесть фургонов тайзы. невысокого качества, которую мы придержали, чтобы подкормить стельных нидр, но сейчас уже видно, что это не понадобится: последние телята были отлучены от матерей два дня назад. Еще у нас есть несколько шкур, которые можно продать шорникам. — Джайкен переступил с ноги на ногу, стараясь скрыть растерянность. — Караваи получится более чем скромным. Ни зерно, ни шкуры не принесут серьезного дохода. — Он почтительно поклонился. — Моя госпожа могла бы получить более ощутимую прибыль, если бы подождала, пока телята наберут вес; а к тому времени и урожая будет собран, Мара пренебрегла деловым советом:

— Я хочу, чтобы был приготовлен маленький караван.

— Слушаю, госпожа. — Хадонра сжимал в руках табличку с такой силой, что даже пальцы побелели. — Я составлю послание к нашему агенту в Судан-Ку…

— Нет, Джайкен. — Мара резко поднялась и подошла к фонтану. Она подставила руки под струю и смотрела, как капли воды скатываются у нее с ладони. — Я хочу, чтобы этот караван был отправлен в Холан-Ку.

Джайкен обратил изумленный взгляд на Кейока, но не увидел в суровых чертах военачальника даже тени неодобрения. Не на шутку встревоженный, он чуть ли не взмолился:

— Госпожа, я повинуюсь твоей воле, но эти товары все равно придется отправить в Сулан-Ку, оттуда вниз по реке, а уж потом погрузить на корабль в порту Джамар.

— Нет. — Мара сжала пальцы в кулак, и капли водах упали на мраморные плитки, которыми была вымощена площадка у фонтана. — Путь нашего каравана должен пролегать по суше.

Джайкен снова покосился на Кейока, но военачальник и его телохранитель стояли как столбы, глядя прямо перед собой. Пытаясь совладать с волнением, Джайкен снова воззвал к хозяйке:

— Госпожа, дорога через горы чрезвычайно опасна. В лесах полно бандитов, а у нас не хватит воинов, чтобы их оттеснить. Снабдить такой караван надежной охраной… да ведь для этого придется оставить все поместье беззащитным. Я просто обязан возразить!

Улыбнувшись совсем по-детски, Мара отошла от фонтана.

— Нет, наша оборона не настолько пострадает. Папевайо возглавит отряд специально отобранных солдат. Дюжина наших лучших бойцов — этого должно быть достаточно, чтобы держать бандитов на расстоянии. Они уже захватили наших нидр, так что еда у них есть; а караван с такой немногочисленной охраной должен навести их на мысль, что товары в фургонах никакой ценности не представляют.

Джайкен поклонился; его худое лицо оставалось неподвижным.

— Тогда мы поступили бы совсем мудро, если бы отправили караван вообще без охраны.

Продолжая спор, Джайкен рисковал, но он был готов даже навлечь на себя неудовольствие хозяйки, лишь бы заставить ее отказаться от нелепого каприза.

— Нет. Мне требуется почетный эскорт.

Джайкен был потрясен настолько, что у него исказилось лицо; впрочем, через секунду оно снова приняло обычное бесстрастное выражение. Если госпожа намеревается сама пуститься в это бессмысленное путешествие, значит, горе лишило ее рассудка.

— Иди же, Джайкен, — сказала Мара, — выполняй, что тебе приказано.

Хадонра еще раз покосился на Кейока, как будто надеялся, что требование властительницы вызовет у того протест. Но старый военачальник лишь едва заметно пожал плечами, как бы говоря: ну что тут можно поделать!

Джайкен помедлил, хотя честь запрещала ему возражать. Суровый взгляд Мары заставил его покориться. Еще вчера он удостоился похвалы властительницы Акомы за разумное ведение хозяйства, а сейчас, похоже, у нее не осталось и крупицы природного чутья, которым Лашима наделила даже нидру!

Присутствующие служанки, как им и полагалось, помалкивали; у Кейока на лице не дрогнул ни один мускул. Только Папевайо встретил взгляд молодой хозяйки. Складки около уголков его рта прорезались чуть глубже, чем обычно. На какое-то мгновение могло показаться, что он вот-вот улыбнется, но во всем остальном он оставался таким, как всегда: подтянутым и непроницаемым.