Глава 15. ВИНОВНИК ТОРЖЕСТВА

Появился Имперский Стратег.

Он вошел под торжественные звуки флейт; его расшитая золотом белая мантия сверкала под лучами солнца.

Роскошь его одеяния составляла разительный контраст с черным облачением двух фигур, выступавших слева и справа от Имперского Стратега. Увидев их, гости мгновенно смолкли. Даже властитель Минванаби испытывал не свойственную ему робость.

Когда Джингу шагнул вперед, чтобы приветствовать второго по могуществу человека Империи, его поза выражала не заносчивую развязность, а покорность и почтение. Да и трудно было ожидать другого в присутствии Всемогущих. Намерения магов были непознаваемы, а их действия неоспоримы. Они были по ту сторону закона, и единственная их цель заключалась в служении Империи.

То, что Альмеко привел двух магов на празднование дня своего рождения, вызвало некоторую растерянность у каждого из гостей: в присутствии Непостижимого, грозившего неведомой опасностью, никакой план не мог служить гарантией успеха; ни одному союзнику нельзя было вполне доверять. Никто ничего не знал наверняка; одни поговаривали, что Альмеко сумел добиться поддержки некоторых из Всемогущих; другие предполагали, что все важные решения Имперского Стратега исходят из Города чародеев.

Мара наблюдала традиционный ритуал поздравлений с удобного места в укромном уголке зала. Она даже испытала некоторое облегчение, увидев Всемогущих рядом с Альмеко, так как всеобщее внимание было отвлечено от ее персоны… по крайней мере, на какое-то время. Ее утомила необходимость выдерживать испытующие взгляды гостей, а от назойливых расспросов властителя Экамчи о причинах отсутствия Текумы ей и вовсе стало тошно. Считалось, что Всемогущим ничего не стоит пресечь самую изощренную интригу; в любой момент они могли прибегнуть к магии. Они выносили приговор и вершили кару по своему усмотрению; их слово было законом. Они могли бы уничтожить Джингу в его собственном доме, если бы сочли, что в нем таится угроза для Империи; в этом случае Десио только поклонился бы и произнес нараспев ритуальную фразу: «Воля твоя, Всемогущий».

Однако Всемогущие, как правило, держались в стороне от Игры Совета; иные цели привели сюда двух чародеев. Мара улыбнулась. Какой бы ни была причина их прихода, последствия могут оказаться двоякими. С одной стороны, у ее врага возникли новые заботы, но зато и Минванаби получил неожиданную возможность привести в исполнение свой злодейский замысел, пока внимание гостей приковано к таинственной паре.

Мара обдумывала тайный смысл происходящего, а тем временем гости уже начали собираться — каждая семья в соответствии с ее рангом, — чтобы засвидетельствовать свое уважение Имперскому Стратегу. Приближался момент, когда Маре и Накойе придется покинуть свою укромную нишу, так как Акома была одним из самых древних родов Империи, первым после Пяти Великих Семей. Две семьи — Кеда и Тонмаргу — уже стояли наготове впереди Мары. Когда же за ними устремился властитель Ксакатекас, правительница Акомы двинулась через толпу.

— Иди медленно, — предупредила она Накойю.

В отличие от остальных семей, которые шествовали большими группами, включающими сыновей, дочерей, зятьев, невесток, братьев и сестер — да еще каждому кровному родственнику разрешалось иметь почетного стража — собственная свита Мары состояла из первой советницы и Папевайо.

Многие властители и их советники даже не обращали внимания на властительницу Акомы до тех пор, пока она не проходила мимо них, так как величие и власть редко обходятся без грома фанфар.

Из обрывков разговоров, которые Мара могла услышать по пути, она успевала понять их смысл, прежде чем собеседники замечали ее приближение. В нескольких группах шептались о том, что в двух спутниках Альмеко удалось опознать тех самых Всемогущих, по милости которых Ассамблея Магов поддерживала кампанию Имперского Стратега в варварском мире. В обществе Стратега часто видели и других магов, о которых говорили как о его любимчиках. Низко надвинутые капюшоны мешали разглядеть лица, но если эти двое — действительно Эргоран и его брат Элгахар, то кое-кто из властителей, плетущих нити заговоров, сегодня может потерпеть неудачу.

Когда семейство Ксакатекас приступило к исполнению положенных поклонов, Мара, напутствуемая Накойей, взошла на возвышение. Пока она поднималась по ступеням, у подножия лестницы уже остановились следующие за ней Камацу из рода Шиндзаваи и его сын. Но вот Ксакатекасы отошли, и Мара оказалась лицом к лицу с Альмеко и с хозяином дома, Джингу Минванаби.

Оба Всемогущих располагались по одну сторону от Альмеко; особый ранг магов ставил их вне любых церемониальных правил. Но, выпрямившись после поклона, Мара успела перехватить проницательный взгляд одного из них и распознала под черным капюшоном крючковатый нос и тонкие губы Эргорана.

Как бы помогая Маре подняться. Имперский Стратег взял ее за руку; летучая искра сарказма промелькнула в его улыбке, когда в ответ на ритуальное приветствие властительницы Акомы он милостиво склонил голову. Очевидно, Альмеко не забыл их последнюю встречу, когда она покорно повторила слова Бантокапи насчет ночлега в хлеву у нидр. Этикет не позволял ему касаться этой темы, ибо ритуальное самоубийство сняло пятно с чести Акомы. Но ничто не препятствовало Стратегу завести с Марой беседу и направить ее в такое русло, чтобы гостье пришлось несладко.

— Госпожа Мара, какая приятная неожиданность! Я чрезвычайно рад удостовериться, что ты унаследовала доблесть твоего отца, иначе ты не решилась бы сунуться в это змеиное гнездо.

Все еще держа Мару за руку и поглаживая ее с показной отеческой заботой, он обернулся к властителю Минванаби. Хозяин дома стоял, пытаясь подавить раздражение, не меньше Мары пораженный последним замечанием Альмеко. А тот не унимался:

— Джингу, ты же не собираешься омрачить кровопролитием празднование моего дня рождения, правда?

Властитель Минванаби побагровел и забормотал что-то невразумительное, но Альмеко прервал его. Вновь обратившись к Маре, Стратег посоветовал:

— Ты только не позволяй своему телохранителю слишком крепко спать у твоей двери, госпожа. Если Джингу вздумает убить тебя без соблюдения правил приличия, то я буду чрезвычайно зол на него. И он это знает. — Стратег покосился на могущественного союзника. — Не говоря уже о том, что он поручился за безопасность всех гостей, и, следовательно, ничего не выгадает от твоей погибели, раз ему придется поплатиться за это собственной жизнью.

Виновник торжества от души рассмеялся. И Мара поняла, что Великая Игра была для этого человека поистине только игрой. Если бы Джингу мог убить правительницу Акомы таким способом, который позволил бы ему полностью снять с себя ответственность за это злодеяние, то Альмеко не только не стал бы негодовать, но мысленно рукоплескал бы властителю Минванаби за искусство заметать следы. И даже если бы Джингу потерпел неудачу, для Альмеко все эти события послужили бы просто занимательным развлечением. Мару бросило в жар. Сохранять безмятежный вид становилось все труднее. И в этот момент стоявший в двух шагах от нее второй сын властителя Шиндзаваи что-то прошептал отцу. Глаза Альмеко сузились; заметив мертвенную бледность лица Мары, он с наигранным сочувствием пожал ее руку:

— Не огорчайся, птичка: Джингу может удивить нас всех примерным поведением. — С широкой ухмылкой Альмеко добавил:

— Конечно, сейчас соотношение сил не в твою пользу, но все же шансы дожить до конца празднества у тебя есть, хотя они действительно невелики.

Он не выказывал намерения отпустить Мару и явно собирался еще позабавиться на ее счет; но тут раздался вежливый голос:

— Господин Альмеко… — вступил в разговор Камацу из Шиндзаваи. Искушенный жизнью, проведенной среди дворцовых интриг, бывший полководец клана Каназаваи переменил предмет разговора с изяществом, на которое вряд ли был способен кто-либо еще из присутствующих:

— Всего лишь несколько минут тому назад госпожа Мара напомнила, что во время ее свадьбы у меня не было благоприятной возможности представить тебе моего младшего сына.

Воспользовавшись тем, что обращение Камацу отвлекло от нее внимание Альмеко, Мара сумела высвободить пальцы из захвата Стратега. Она отступила на полшага влево; такое же движение без малейшей задержки сделал и Камацу. Имперскому Стратегу оставалось только одно: примириться с мыслью, что перед ним стоит уже не Мара, а властитель Шиндзаваи. Статный юноша сопровождал отца. Камацу улыбнулся и проговорил:

— Позволь представить тебе моего второго сына, Хокану. — Альмеко нахмурился; маска благодушия едва не упала с его лица. Он повернул голову к молодому Хокану, но пренебрежительное замечание, на какие он обычно не скупился, не успело слететь с его губ. Как ни в чем не бывало, Камацу продолжил:

— Его старшего брата Касами ты, несомненно, помнишь, Альмеко: он военачальник второй армии клана Каназаваи в твоем войске.

В словах Камацу придраться было не к чему; пришлось Стратегу взять себя в руки и пробормотать что-то благосклонное.

Другие семьи уже стояли на лестнице, ожидая, пока настанет их черед приветствовать Стратега; чтобы дать им возможность подняться на возвышение, отец и сын Шиндзаваи еще на шаг продвинулись вперед. Альмеко еще раз перевел взгляд на Мару, но Камацу завершил эту часть церемонии словами:

— Мы не станем больше отнимать твое время, господин: здесь многие желают тебя приветствовать. Да озарят боги улыбкой праздник твоего дня рождения. ; Следующая семья поднялась на возвышение, и Стратегу пришлось принять очередную порцию поклонов и приветствий. Тем временем Мара успела снова взять себя в руки. Она мысленно возблагодарила богов за то, что они вернули ей разум, и, обернувшись к властителю Шиндзаваи, наклонила голову в знак искренней признательности. Камацу уже удалялся прочь от очереди гостей, но ответил ей легкие кивком.

В его манере держаться Мара уловила то, чего не видела ни в ком с того самого момента, как вступила в пределы владений Минванаби, а именно — сочувствие. Возможно, властитель Шиндзаваи не числился среди ее союзников, но ясно показал, что не является и врагом. Он многим рисковал, когда прервал злую забаву Стратега, и сделал это весьма дерзко.

Сын не сразу последовал за отцом, и Мара заметила, что за ней следят его темные глаза. Она ответила на этот взгляд чуть заметной улыбкой, но не рискнула выразить свою благодарность словами, чтобы не дать властителю Минванаби повода вообразить, будто Акома и Шиндзаваи заключили против него союз.

Накойя настойчиво тянула госпожу за рукав, пытаясь поскорее увести ее в безопасный уголок.

— Нужно уносить отсюда ноги, Мараанни, — заклинала ее первая советница, воспользовавшись минуткой, когда Папевайо расположился между своей госпожой и прочими гостями, загородив собой Мару и Накойю от посторонних взглядов. — Здесь у тебя нет ни одного союзника, а Стратег делает из Акомы посмешище. Если ты останешься — лишишься жизни, а Кейоку придется воевать, спасая Айяки. Лучше уж снести позор бегства, чем рисковать потерей натами.

Мара опустилась на вышитую подушку, борясь со слабостью:

— Сейчас нам нельзя покидать этот дом.

— Дитя мое, это необходимо! — Никогда еще старая женщина не была так близка к тому, чтобы публично выказать страх. Опустившись на пол около хозяйки, она не прекращала попыток:

— На карту поставлено будущее Акомы!

Мара ласково похлопала по руке первой советницы:

— Мать моего сердца, нам не избежать этого испытания. И дело не только в том, что у нас на руках совсем не останется сильных карт и мы не сможем стать ничем иным, кроме как мишенью для шуточек Альмеко; но я сомневаюсь, дадут ли нам уйти отсюда живыми. Если нам даже удастся как-нибудь перелететь через границы Минванаби, мы окажемся легкой добычей для ряженых «бандитов», без всякого риска для Джингу. Но здесь, где он поручился за безопасность гостей, у нас есть шанс уцелеть.

— Не рассчитывай на это, госпожа, — угрюмо вымолвила Накойя. — Если Джингу из Минванаби позволил дочери Седзу прибыть сюда, значит, он и мысли не допускает, что у нее остается хоть один шанс спастись. Для тебя это место подобно гнезду из ядовитых колючек, наполненному сотней смертельных ловушек. Даже с помощью богов ты не сможешь их избежать.

Мара выпрямилась с гневным блеском в глазах:

— Ты все еще считаешь меня девочкой, почтенная матушка. Это ошибка. Ни угрозы Джингу, ни даже глумление Имперского Стратега не заставят меня поступиться честью предков. Не знаю как — с помощью хитрости или политического расчета, — но мы ускользнем из этой западни и отпразднуем победу.

Хотя в глубине души Мару терзал такой же страх, как и Накойю, она умудрилась произнести эти слова самым уверенным тоном, и старая няня слегка успокоилась. Все это время Хокану из Шиндзаваи, стоявший в другом конце зала, любовался гордой осанкой Мары из Акомы. Его восхищала ее смелость, которой трудно было ожидать от столь молодой женщины. Если Минванаби желал ее смерти, то его заговор должен быть продуман весьма тщательно, ибо эта властительница была истинной дочерью своего отца.

Послеполуденные часы тянулись томительно долго. Вниманию гостей были предложены выступления музыкантов и акробатов, а также одноактный фарс в стиле Сегуми. Однако даже в присутствии Всемогущих любовь цуранской знати к изящным искусствам не могла полностью возобладать над азартом политических игр.

Недавно стало известно, что позиции имперского войска в варварском мире оказались чрезмерно растянутыми. Это ставило Стратега в весьма затруднительное положение, чем и надеялись воспользоваться в своих интересах некоторые властители.

Врата между двумя мирами — Келеваном и Мидкемией — открывались и закрывались исключительно по воле магов. И теперь, когда двое из них сидели посреди гостей, подобные духам полуночи, даже самые отважные из властителей не решались добиваться поддержки своим замыслам.

Многие не скрывали досады на то, что на празднестве, устроенном в честь дня рождения Альмеко, виновник торжества так назойливо выставляет напоказ свои связи с Всемогущими.

Когда занавес упал и актеры в последний раз поклонились публике, на деревянный помост, установленный для спектакля, шагнул Десио Минванаби. Подняв руки, он призвал всех к молчанию, и шепотки в зале прекратились. Десио опустил руки с нарядными кружевными манжетами на рукавах и возвестил:

— Разведчики Минванаби принесли весть об опасных беспорядках на реке. С севера явилась банда речных пиратов; вблизи от границы нашего поместья разграблены и сожжены две барки.

Ропот наполнил зал, затем он утих, и наследник Минванаби добавил:

— Властитель Джингу слышал требование Имперского Стратега, чтобы празднование его дня рождения не было омрачено кровопролитием. Во избежание подобной беды отец распорядился поднять цепь, расположенную ниже по течению от молитвенных ворот, и перекрыть таким образом выход из озера. Любое судно, которое попытается проникнуть к нам со стороны реки, будет уничтожено, как только окажется на виду! Если же кто-либо из гостей пожелает отбыть с празднества, не дожидаясь его окончания, то необходимо заблаговременно предупредить нас об этом, и воины караула получат приказ пропустить их.

Десио завершил речь почтительным поклоном и выразительной улыбкой, предназначенной исключительно для властительницы Акомы.

Потом его сменили на подмостках акробаты, и праздник покатился своим чередом.

Маре удалось сдержать негодование, которое вызвало у нее последнее изобретение Минванаби. Он не только сумел повернуть все таким образом, что любая попытка покинуть его поместье окажется равносильной публичному признанию в трусости, но и обзавелся превосходным оправданием на тот случай, если его гостя случайно прирежут на реке неведомые злодеи; сам же он останется совершенно чист. Без ведома Минванаби нельзя было даже послать гонца в поместье Акомы.

Мара взглянула на Папевайо, и его глаза сказали ей, что он все понял: даже Кейока невозможно ни о чем предупредить. Сейчас ставки в игре стали гораздо выше, чем мог предвидеть любой из ее советников. Если она погибнет, то, скорей всего, нападение на Айяки произойдет раньше, чем весть о ее кончине достигнет пределов Акомы.

Старый друг властителя Седзу, Патаки из Сиды, проходил мимо ее стола и вежливо поклонился. Тихим голосом, который могли услышать только Мара и Накойя, он сказал:

— Ты поступишь благоразумно, если отошлешь своего телохранителя отдохнуть.

— Это мудрый совет, господин. — Она улыбнулась, стараясь скрыть усталость. — Но я уже предлагала ему именно это, а Папевайо говорит, что ему не хочется спать.

Престарелый властитель кивнул, сознавая, как и все они, что преданность воина не будет лишней.

— Будь начеку, дочь Седзу, — сказал Патаки. — Альмеко не питает к Джингу дружеских чувств и с удовольствием полюбовался бы крахом честолюбивых замыслов Минванаби. Но сейчас ему нужна поддержка этого семейства на полях сражений в варварском мире. Поэтому Альмеко не лишит Джингу своей милости, если тот сумеет убить тебя, не опозорив свой род. — Властитель Сиды бросил мимолетный взгляд на помост, где обедали почетные гости, и задумчиво добавил:

— Ну а уж если Джингу будет уличен в нарушении клятвенного обязательства оберегать безопасность гостей, Альмеко с еще большим наслаждением посетит церемонию ритуального самоубийства властителя Минванаби. — Патаки улыбнулся, словно они обменивались шутками. — Многие из присутствующих здесь причастны к тому, что приключилось с Акомой, госпожа. Но никто не будет действовать против тебя, кроме Минванаби. По крайней мере, ты знаешь своего врага.

С внезапной сердечностью Мара отозвалась:

— По-моему, властитель Патаки, я знаю также и одного друга.

Старик рассмеялся, словно оценил остроумный каламбур:

— Сида и Акома прекрасно ладили друг с другом на протяжении многих поколений. — Он взглянул на отведенный ему стол, за которым сидели два его внука. — Время от времени твой отец и я даже поговаривали о возможном союзе.

— С этими словами он пытливо всмотрелся ей в лицо. — Хотелось бы надеяться, что в один прекрасный день мы с тобой сможем побеседовать о таких делах. Но сейчас я должен возвратиться к своей семье. Да хранят тебя боги, госпожа.

— И да хранят они Сиду, — пожелала в ответ Мара. Накойя наклонилась поближе к хозяйке и прошептала:

— Во всяком случае, один человек здесь нашелся, подобный твоему отцу.

Мара кивнула:

— И даже от него не придется ждать поддержки, когда Джингу примется за дело.

До той поры, пока не нарушены формы приличий, полагалось следовать непреложному правилу: если слабый умирает на глазах у всех, наблюдатели не должны вмешиваться или протестовать. Минванаби нанесет удар. Единственный вопрос — когда.

Сумерки за открытыми окнами скрадывали береговую линию, и при свете вечерней зари озеро мерцало, словно лист серебряной чеканки. Одна за другой зажигались звезды. Тем временем рабы с факелами и кувшинами с маслом совершали свой привычный обход, зажигая лампы. Вскоре должно было совсем стемнеть; с наступлением ночи опасность возрастала. Мара проследовала в пиршественную залу вместе с прочими гостями, стараясь выглядеть так же, как они, — веселой и оживленной. Если бы ей было позволено мечтать, она сейчас мечтала бы об одном — о роли воина, чтобы сражаться в доспехах и с мечом, пока смерть не отыщет ее или ее врагов… но идти через возбужденную толпу, видеть сияющие улыбки, слышать беспечный смех, и все это время нести в сердце, не показывая виду, неизбывный давящий страх — это значило бессильно дожидаться, пока достоинство не обратится в маску, под которой скрывается безумие.

Лучшие повара Империи готовили ужин для этого вечера, но Мара не чувствовала вкуса еды, которую брала с роскошных подносов, украшенных ободками из редкого металла. Она соглашалась отведать то одно, то другое, чтобы успокоить Накойю; но в голове назойливо билась одна мысль — что Папевайо сейчас борется с одолевающим его сном. Всю прошлую ночь напролет он бессменно стоял на страже у ее дверей, и хотя боги наделили его телесной силой, острым умом и волей, не приходилось надеяться, что он сможет так же бодрствовать и еще одну ночь. При первой же возможности Мара извинилась перед любезными хозяевами и попросила разрешения удалиться на покой.

Черные тени, отбрасываемые глубокими капюшонами, не позволяли понять выражение лиц Всемогущих, но их глаза следили за Марой, когда она встала из-за стола. Сидевший справа от них Альмеко широко улыбнулся, толкнув локтем под ребро властителя Минванаби. И многие глаза с презрением следили, как властительница Акомы помогала своей престарелой первой советнице подняться на ноги.

— Желаю тебе приятных сновидений, — пробормотал Десио, наследник Минванаби, когда маленькая группа направилась к выходу в коридор.