Моргана стояла передо мной и, улыбаясь, приняла младенца из моих рук.
      – Не признаю, не признаю, не признаю, – ворковала она, качая моего ребенка над пропастью.
      Я всхлипнула, и Владычица повернулась ко мне и зашептала:
      – Тсс… ты разбудишь его, смотри, как он взывает к небесам о мести.
      Она приплясывала на краю пропасти, как будто хотела бросить туда моего младенца. Я с рыданиями потянулась за ним, кружась в пространстве, увидела внизу извивающегося человека, который потащил меня вниз… вниз, в темноту…
      Руки Бригит обнимали, удерживали, качали меня, как это обычно делала мать, когда в детстве у меня бывали кошмары. Она напевала отрывки колыбельных, которые обычно пела мать, которые пел Кевин в тот вечер, когда мы убежали с Черного озера. Я задыхалась, страстно желая проснуться… и вспомнила о том, что, может быть, утром умру. И во сне, и наяву меня ожидал ужас.
      – Тебя хочет видеть сэр Ланселот.
      Я слышала слова Эттарды, но их смысл до меня не дошел.
      Просыпаясь, я думала о надменном бретонце, которого Артур выбрал, чтобы защитить меня. Конечно, из всех воинов он был человеком, на которого можно было положиться с уверенностью, даже если он молчаливо презирал меня. И сейчас по какому-то странному повороту судьбы линии наших жизней переплелись, сделав каждого из нас важным для жизни другого. Смерть Ланселота в бою принесет смерть и мне, но если он победит, то я буду жить. Это довольно странная зависимость для людей, которые недолюбливают друг друга.
      – Он просит разрешения увидеть тебя, – повторила Бригит, – и хочет говорить с тобой наедине.
      Я открыла глаза и увидела стоящую перед собой Бригит. На ее лице было удивление.
      – Можно не тревожиться о приличиях, если речь идет обо мне и Ланселоте, – заверила ее я. – Ты же знаешь, что мы не переносим друг друга.
      Ощущение тошноты вернулось ко мне, когда я села и дотронулась до руки Бригит. Она предположила, что мои боли в желудке могут объясняться беременностью, если подействовало заклинание колдуньи.
      Это был единственный лучик надежды после этой ужасной ночи, и я думала об этом, пока Бригит расчесывала мне волосы, а Эттарда помогала надеть халат. Ирония судьбы заключалась в том, что теперь, когда, наконец, во мне зародилась новая жизнь, моя собственная жизнь оказалась под угрозой.
      Сквозь облака виднелась убывающая луна, и я остановилась посмотреть на нее, гадая, о чем же хочет говорить со мной рыцарь Артура. Может быть, Ланселот пришел, чтобы подбодрить меня, поскольку наше будущее зависело от его отваги на завтрашнем поединке. Это было бы проявлением доброты, которую я непременно оценила бы. А может быть, он решил извиниться за прошлую грубость и хочет прекратить войну между нами. «Если это так, – подумала я, – я пойду ему навстречу».
      Когда дверь открылась, я улыбалась.
      Ланселот вошел молча и остановился на середине комнаты. В полутемной комнате я не могла рассмотреть его лица. Но он был спокоен и стоял, сложив руки и ожидая, когда уйдут мои слуги.
      – Через несколько часов я буду драться за тебя, – начал Ланселот, когда мы остались одни, – и я хочу кое-что тебе рассказать.
      Я наклонилась вперед, пытаясь рассмотреть его лицо и понять его настроение, пока луна выскользнула из-за облаков и бросала холодный свет на него. Первый раз я увидела в глазах Ланселота ярость и гнев. Это было так неожиданно, что я отшатнулась от него.
      – Я могу умереть в этом бою, госпожа, и, если такое случится, я хочу, чтобы ты знала: я защищал тебя не по доброй воле. Конечно, я буду драться так хорошо, как, ты знаешь, я умею драться, но только потому, что это приказал Артур… Ты не одурачила меня так, как ты это сделала с другими.
      Я была ошеломлена и молча смотрела на него, ожидая объяснений. Но, сказав это, Ланселот стоял молча и непреклонно. Я привыкла к тому, что Артур, когда ему бывало трудно, начинал ходить по комнате, а неподвижность Ланселота действовала мне на нервы, и я вскочила на ноги.
      – Что значит «одурачила»? – рявкнула я.
      Он усмехнулся.
      – Ты забыла, что я воспитывался в святилище богини. Ты же знаешь, как кельты умеют таить зависть, а многие видели в Артуре человека, занявшего чужое место. Владычица могла уговорить их признать его верховным королем, и я не сомневаюсь, что кто-то желал смерти Артура. – Он помолчал, его тон был таким спокойным и уверенным, что с трудом верилось, что он говорит об измене. – Не знаю, с самого ли начала тебя готовили к этому поступку или ты, сама того не желая, оказалась пешкой в чужих руках, но ты сварила этот яд и могла дать его своему мужу.
      – Что? – Я прошла через комнату, ошеломленная его обвинением, и крикнула: – О чем ты говоришь?
      – О твоем общении со старыми ведьмами в лесу. И о твоем визите к саксонской колдунье, которая, вероятно, хотела, чтобы Артур умер, – рявкнул в ответ он.
      Упоминание о колдунье ужаснуло меня. Я была потрясена, что мое личное дело стало предметом насмешек, и меня разозлило, что Ланселот с легкостью поверил в мое предательство. Кроме того, он был очень самодоволен и уверен в собственной правоте.
      Во мне закипало бешенство.
      – Ты прав, я встречалась с колдуньей, – отрезала я. – Я совершила все обряды вместе с мужем и в одиночку.
      Сила моего негодования помогла мне овладеть собой, и я стала, как зверь, ходить вокруг моего обвинителя, а он вынужден был постоянно поворачиваться, чтобы видеть мое лицо. Мой голос был тих и размерен, когда я обращалась к нему.
      – И не только это. Я видела, как варятся отвратительные снадобья, и пила эти зловонные зелья, когда каждый, кто был здоров телом и разумен душой, отказывался от этого. Я делала это и еще многое другое. И я готова на все, – добавила я, четко выговаривая каждое слово, – если это даст Артуру ребенка. – Замолчав, я вытянулась во весь рост и поймала взгляд бретонца. – Можешь ли ты сказать, что сделал для своего короля столько же?
      Он смотрел на меня широко открытыми от удивления глазами. А меня стало переполнять чувство собственного достоинства. Ни один чужеземец из Бретани не имеет права сомневаться в моих поступках, и еще меньше у него прав сомневаться в моей преданности Артуру. У меня были все основания заковать этого человека в цепи, но он должен был завтра сражаться за меня. Я осознала всю нелепость своего положения, и я засмеялась. Но вдруг комната поплыла у меня перед глазами, пол стремительно понесся мне навстречу, и я помню, как Ланселот бросился ко мне.
      Я пришла в себя уже ночью и увидела Артура на краю своей кровати. Еще не совсем очнувшись, я не могла понять, почему у него такой встревоженный вид.
      Мне хотелось протянуть руки, и обнять его, но когда Он увидел, что я пришла в себя, он положил свою широкую ладонь на мой лоб.
      – Бригит говорит, что ты потеряла много крови и должна лежать спокойно.
      Эти слова показались мне бессмысленными, и я нахмурилась.
      – Крови?
      Ирландка появилась рядом со мной, Артур встал, и она села на его место.
      – Твои месячные были гораздо обильнее, чем обычно, – ласково сказала она. – Но чем бы ни было вызвано первое кровотечение, оно уже прошло, и, если ты будешь пить мясной бульон и проведешь несколько дней в постели, ты поправишься.
      И вдруг я вспомнила обвинения и суд Ланселота и свои предположения о беременности.
      – Ты думаешь… – слова застревали у меня в горле, и я быстро перевела взгляд с Бригит на Артура.
      Я еще ничего ему не говорила, и он не мог знать, какую печальную новость ему предстоит услышать.
      Бригит кивком головы подтвердила то, чего я боялась.
      – А поединок? – прошептала я.
      – Он состоится примерно через три часа, – Артур глубоко вздохнул. – Ланселот просил заверить тебя, что он сделает все, что сможет.
      Мои глаза наполнились непрошеными слезами, в них было все: печаль, боль, надежда и страх. Я не хотела плакать при Артуре.
      Бригит спокойно встала, чтобы поправить подушки и расправить одеяла.
      – Поспи, госпожа. И ты, господин, тоже иди спать. Утром вам обоим понадобятся силы.
      Артур сказал, что он будет в соседней комнате, потом подошел к кровати и пожелал мне спокойного сна. Мне хотелось кричать, умоляя, чтобы он не оставлял меня до рассвета и позволил излить ему все свои несчастья. Но Артур не обнял меня, взял мои руки и молча – смотрел мне в глаза. Потом отпустил мои пальцы и пошел к двери.
      Я смотрела ему вслед, убеждая себя, что это не первый раз в моей жизни, когда у меня не было никого, к кому можно было бы обратиться, но это не помогло. Рассматривая то место на пальце, где когда-то было материнское кольцо, я думала, как бы поступила моя мать в таком трудном положении. Может быть, она отдохнула бы ночью, подумала я, и вдруг слезы брызнули у меня из глаз, и я расплакалась.
      На рассвете, Ланселот выехал на поединок с юношей, который произнес обвинения, придуманные Морганой против меня. Он был прекрасным наездником, но искусство Ланселота владеть мечом заставило его потерять самообладание. На траве еще не высохла роса, когда первый рыцарь Артура пригвоздил незнакомца к земле и предложил ему отказаться от обвинений в убийстве в обмен на его жизнь. К счастью, у юноши хватило здравого смысла принять это предложение.
      Я была благодарна Лансу за то, что он дал ему возможность выбора. По крайней мере, после этого меня не будут обвинять в двух смертях.
      По совету Бригит я провела следующие два дня в постели, обдумывая случившееся.
      Ланс боялся за жизнь верховного короля, и это объясняло его поведение. Теперь можно было надеяться, что он будет относиться ко мне с меньшей подозрительностью, а если поймет, что мы оба преданы Артуру, мы сможем когда-нибудь стать друзьями.
      Труднее было понять, почему никто из наших рыцарей не пришел мне на помощь. Понятно, что их запугали и сбили с толку еще в начале праздника, до отравления юноши. Может быть, они уже тогда знали о колдунье и поняли мои намерения превратно, как понял их Ланс. Но все это казалось невероятным, потому что об этом знали только Бригит, Фрида и… Моргана.
      Я со вздохом откинулась на подушки. Сколько я могу прощать Моргану? Она была по-своему красивой и упивалась своим положением, верховной жрицы, совершенно убежденная, что является любимицей богов. Каждый в Британии благоговел перед Морганой, и, когда в первый раз увидела ее, я тоже испытывала чувство благоговейного ужаса.
      Но, кроме того, Моргана была, склонна к приступам раздражения и иступленного бешенства. Я закрывала на это глаза, надеясь, что ее ненависть ко мне затихнет, как и ее роман с Акколоном. Но теперь оказалось, что Моргана зла на меня не только из-за того, что я знала о ее связи. Возможно, ее обижало то, что я была в таких близких отношениях с Игрейной, а она нет. Или, может быть, она не могла простить Артуру, что он стал верховным королем. Я пыталась разрешить семейные ссоры, но Моргана все больше ненавидела меня.
      Я не думаю, что она могла подложить яд. Моргана помогала Артуру вступить на трон, поэтому она, несомненно, не хотела, убивать его. Но ее умение использовать, подходящий момент и стремление обвинить меня в убийстве нельзя отрицать. Мне было страшно представить, но, если бы Ланселот проиграл поединок, к этому часу мы оба были бы мертвы. Из-за Морганы.
      К вечеру второго дня болезни я решила пренебречь советами Бригит и выйти. Я хотела обсудить с Владычицей Озера кое-какие дела.
      – Она вчера уехала, – нахмурившись, сказала кухарка, чистившая рыбу, – и даже не попрощалась со мной. Они уехали все вместе.
      Кухарка перевернула рыбину и стала чистить ее, от раздражения делая резкие движения, от которых серебряные чешуйки разлетались в стороны. Разозлившись на свою золовку, я резко отвернулась.
      Приехать ко мне и смертельно оскорбить меня при встрече! Делать намеки, осмелиться обвинить меня в убийстве и расставить сети так искусно, что даже верховный король не смог остановить се! Поставить под угрозу мою честь и мою жизнь и после этого исчезнуть!
      Я ругала се самыми последними словами, направляясь в комнату, где стоял длинный стол и где мы с Артуром занимались делами королевства. Но моего мужа Моргане не удалось провести. Артур сдержан в своих проявлениях любви, но я чувствовала, что он верит мне.
      Ланс с Артуром изучали один из свитков Мерлина, и, когда я вошла, они оба приветливо заулыбались. Ланселот впервые, проявил ко мне какие-то добрые чувства и поприветствовал меня.
      – Мне кажется, я должен извиниться перед тобой, госпожа, – сказал бретонец, идя мне навстречу.
      – Я должна тебе гораздо больше, – ответила я, протягивая руку.
      – Мы оба в долгу перед ним, – вмешался Артур, беря нас за руки и сжимая наши пальцы. – Мы многим ему обязаны, и с этого дня Ланс будет зваться Рыцарем королевы. Эту честь он заслужил в поединке.
      В голосе Артура слышалось облегчение, как будто он тоже чувствовал неприязнь между своим, первым рыцарем и женой и теперь был доволен, что все благополучно разрешилось.
      Минуту мы стояли, смеясь и сияя от радости, потом Артур отпустил наши руки, и мы втроем пошли к столу.
      – Итак, – начал Ланс, – поединок удовлетворил старых богов и изменил отношение придворных к смерти того несчастного юноши. К счастью, и мой противник, и я получили только несколько ссадин, и мне было жаль, что парень уехал домой: он мог бы стать полезным нам в нашем Братстве.
      – Но это не дает ответа на вопрос, кто положил яд в кубок и зачем, – сказала я, поднося стул и усаживаясь напротив мужчин.
      – Об этом мы и говорили, – Артур свернул свиток и затянул его свинцовым зажимом, чтобы свиток не разворачивался.
      – Кажется, паж Уриена видел, что кто-то брал кубки, когда Эттарда разговаривала с Гавейном. У того человека не было значка участника, но на турнире было так много незнакомых людей, что паж ничего не заподозрил. Он, правда, запомнил шрам на щеке незнакомца, доходящий до подбородка, но это все. – Артур посмотрел на меня и кивнул. – Я приказал рыцарям выследить его, но сомневаюсь, что они его смогут задержать – у многих воинов такие шрамы. Кроме того, у каждого короля есть враги, и я не собираюсь тревожиться из-за этого человека. Меня больше беспокоит то, что понятие справедливости уступило место старым представлениям. – Он отвернулся от стола и принялся ходить по комнате. – Подумайте, поединок вершит правосудие! Поединок не помог найти преступника. Кажется издевательством, когда судьба королевы зависит от выбора участников поединка. Мы должны утвердить понятие справедливости, основанное на законе и ответственности. Это единственный путь сохранить цивилизацию.
      – Ты должен сказать об этом Моргане, – заметила я.
      – Она-то согласилась с этим, – весело сказал Артур. – Мы долго разговаривали после того, как ты ушла с праздника. Моргана была расстроена из-за того, что не поняла моего приказа приехать в Силчестер после похода в Ирландию, она ожидала повторного приглашения, но его не последовало. И Моргана переживала, что приказала устроить поединок, ставший судом. Моргана сама не одобряет таких судов. Но рыцари, узнавшие, что яд предназначался мне, способны на многое. Это было лучшее, что она могла сделать, чтобы сдержать волнение толпы. Я выразил ей нашу общую благодарность.
      Эти слова стали последней каплей, переполнившей чашу моего терпения.
      – Благодарны! Черт возьми! Эта женщина обвинила меня в убийстве, Артур! Уже два года она на что-то в обиде, и это превратилось в какой-то клубок заговоров, интриг и лживых обвинений…
      Моя речь оборвалась на полуслове. Я стояла напротив мужа, глядя ему в лицо. Я надеялась прочесть в его взгляде понимание и тревогу за меня, но Артур словно спрятал свое лицо за маской безразличия.
      Артур отошел от меня и направился к длинному столу, за которым Ланс спокойно изучал карту.
      – Моргана рассказала мне, Гвен, почему ты невзлюбила ее, подрывала у женщин уважение к ее положению. Я считаю, что при таком твоем отношении к ней она вела себя всепрощающе и– с пользой для нас. Я не желаю больше об этом слышать, но хочу, чтобы ты попыталась искупить свою вину перед ней.
      Я смотрела ему в спину и старалась не расплакаться при Ланселоте, испытывая неловкость, оттого что наша первая ссора с Артуром произошла при постороннем.
      Взбешенная, я повернулась на каблуках и вышла из комнаты, не оглядываясь.
      В зале были Пеллеас и Гавейн, и я уговорила их отправиться со мной на прогулку верхом. Вскоре мы уже мчались по холмам и вдыхали чистый сельский воздух.
      Но я обещала себе, что в следующий раз я уже буду готова к выходкам Морганы. Владычице Озера не удастся снова сделать, меня легкой мишенью толпы.
      – Гвен, если варвары-саксонцы провозгласят свои законы, то бритты, несомненно, могут сделать то же самое! – В голосе Артура слышалось разочарование. После поединка он вынашивал мысль о своде общих для всех законов. – Я совсем не хочу возвращаться к старой римской системе, – ворчал он, – нужно просто восстановить основные принципы правосудия, на которые смогут полагаться все граждане королевства. В этих принципах была сила Империи, и они помогут сплотить Британию.
      – Вот в этом-то и трудность, – вмешался Ланс, – короли-вассалы боятся всего, что не усиливает их власть… едва ли половина из них может рассчитывать на преданность своих подданных. – Он изобразил голос короля Марка: – «Если мы утвердим этот глупый закон, придуманный верховным королем, то люди начнут называть его императором, и кем тогда будем мы?»
      Ланс так мастерски передразнил толстого корнуэльского короля, что мы с Артуром рассмеялись.
      Мы возвращались с побережья Ньюпорта и ехали друг за другом по дороге в Каэрлеон, где должны были провести зиму. Кэй заготавливал припасы и собирал наших подданных в отряды, чтобы они помогали чинить дороги и запруды, а Гавейн поддерживал боевую готовность воинов. Мы с Артуром занимались государственными делами, и обычно с нами был Ланселот. Я украдкой посматривала на бретонца. К концу осени он уже держал себя свободно со мной, и мы стали часто собираться втроем, как когда-то это делали с Бедивером. Часами мы обсуждали множество идей, связанных с Делом, болтая, смеясь и споря, но ни один из нас не осознавал, что скоро произойдет что-то гораздо более великое, чем наши теперешние мечты.
      Было тепло, и мы заезжали во владения королей-вассалов по южному побережью Уэльса. Это были места, где родилась Игрейна, земля пологих зеленых холмов и обдуваемых ветром долин, окаймленная песчаными берегами. Здесь, было много городов, которые еще не начали разрушаться и пустеть.
      Люди этих мест были удивительны. И в старинных замках, сложенных из грубо отесанного камня, сохранялась былая роскошь. Пока еще саксонская чума не добралась до этой земли, и в гавани все еще заходили корабли из Средиземного моря. Знать отправляла своих детей учиться на континент, а некоторые даже ездили в хитроумных повозках, называемых каретами.
      У Агриколы было такое средство передвижения, и он вез меня в карете, когда я ехала на юг, выходить замуж на Артура. И теперь, когда мы жили недалеко от Демеции, он отдал ее в мое распоряжение. Карета была гораздо легче крестьянской тележки, и, когда лошади, мчались галопом, мы неслись в ней по мощеной дороге, как облако в утреннем небе. Я снова вспомнила заветную мечту детства – стать воином, и чувствовала себя Будиккой в ее плетеной боевой колеснице, ведущей бриттов на битву. Если бы Артур так безжалостно не высмеивал меня, я попросила бы оставить карсту нам навсегда.
      – Ты неплохо управляешь парой, госпожа, – сказал военачальник Пулентис в тот день, когда Артур позволил мне править лошадьми по дороге к крепости на холме Динас-Повис.
      Наш хозяин стоял в середине немощеного двора. Его перевязь для меча была расшита в византийской манере, на шее у него висели бусы из, египетского стекла, но его домотканые клетчатые штаны были рваными и заплатанными.
      – Не могу сказать, что мне нравятся такие безделицы, – добавил Пулентис, показывая на карету. – Или эти красивые дома со штукатуркой и фресками. Стены сухой кладки устраивали моих предков, подойдут они и для меня. – Пулентис привел нас в свой маленький каменный дом и жестом показал на очаг в дальнем конце овальной комнаты, где на вертеле шипели и похрустывали свиные окорока…
      – Мне нужнее хлев для поросят, чем карета.
      Я радостно засмеялась, когда оказалась в знакомой обстановке – вокруг открытого очага сидели гости. Воробьи и мыши шелестели в толстом слое соломы на крыше, и на мгновение мне показалось, что я снова дома, в Регеде.
      – Ты же знакома с Иллтудом, не правда ли? – спросил наш хозяин, когда поднялся со стула представительный седовласый господин. Он был величественен и выглядел необычно для человека в простой рясе христианского монаха. Я попыталась вспомнить, где могла видеть его раньше.
      – Это кузен Игрейны, – шепнул Пулентис, пока незнакомец по-родственному обнимал Артура. – Когда-то он управлял всеми этими землями.
      И тогда я вспомнила этого человека, который был могущественным принцем и прекрасным воином, а потом ушел от мирских дел и стал монахом.
      – Госпожа, – Иллтуд весело улыбнулся мне, когда мы сели, – я знаю, что ты и мой молодой кузен прекрасно справляетесь с хозяйством у себя в Логрисс. Земледельцы процветают, на побережье безопасно, и Британия больше не истекает кровью междоусобиц. – Он взял кусок хлеба и обратился к Артуру. – Похоже, что это путешествие к Саксонскому берегу укрепило твое положение среди союзных саксов. Что сейчас тревожит тебя больше всего?
      – Связь, – ответил Артур. Он, как и я, был явно потрясен, что Иллтуд знает о наших делах. – Я добираюсь наладить сеть королевских гонцов, но для этого нужно время.
      Монах задумчиво жевал.
      – А ты не думал о сигнальных огнях? На севере, римляне построили множество сигнальных башен, но здесь тебе поможет сама природа.
      Артур отложил рог, из которого пил вино, и посмотрел на монаха. Иллтуд освободил место на столе, подвинул бутыль с вином на его середину и потом поставил рядом эмалевую солонку и деревянную доску для хлеба.
      – С крепостного вала здесь, в Динас-Повисе, ты можешь видеть Брент-Нолл в Сомерсете. За ним идет Гластонбери-Тор, а оттуда можно одинаково легко увидеть и северное, и южное побережье. Конечно, – добавил монах, – у тебя могут возникнуть кое-какие проблемы с этим старым негодяем Гвином, я слышал, он, забирает Тор себе. Он может не согласиться на установку сигнального огня.
      Артур усмехнулся.
      – С Гвином мы уже договорились. Мы оба разводим лошадей.
      – А!.. Значит, ты уже знаком со своим чудаком-соседом? – Смех Иллтуда был очень тихим для такого большого человека. – Если ты решишь построить конюшню на Западе, мои земли в Ллантвите – твои. Ты сможешь приводить туда жеребят для обучения и других, уже обученных, лошадей после похода. Отнесись по-доброму и к моим ученикам, их нужно немного приучать к земным делам. У нас более чем достаточно отшельников, сгорающих от усердия в молитвах. А сейчас мы нуждаемся в священниках, которые могут помогать людям в каждодневных делах: в просвещении, лечении и обучении земледелию. Для некоторых из моих мальчиков это трудно, – добавил он с кривой усмешкой. – Такие мальчики, как Семсон и Пол Аврелий, всегда уносятся куда-то в мыслях, и даже. Гильдасу больше нравятся книги, чем общение с мирянами.
      Я вздрогнула, услышав имя последнего, потому что в детстве знала сына Кау и даже, кстати, отвергла его предложение о замужестве. Однако я не знала, что он ушел в монастырь Южного Уэльса.
      – Ну, а теперь скажи, что ты собираешься делать с твоим Круглым Столом? – спросил Иллтуд.
      Артур непонимающе смотрел на него.
      – А что мне надо с ним делать, кузен?
      – Организовать такую боевую мощь, как в твоих конных отрядах, собрать их всех в Братство, которое уже становится знаменитым; заставить их забыть вражду племен и следовать за тобой… Это похвально и почти невозможно для выполнения, сказал бы я, зная, как обидчивы могут быть кельты. Но ты, конечно же, не собираешься останавливаться на этом?
      Мне было интересно, что ответит Артур, но именно в этот момент Пулентис стал показывать мне только недавно приобретенную великолепную керамическую чашу, которую поднес мне слуга. Я внимательно рассматривала чашу, заинтересовавшись изображением на глиняном кругу леопардов, преследующих друг друга.
      – Пятнистые кошки из Англии? – пошутила я, вспомнив историю о сыновьях Палуга, которые пожалели пятнистого котенка, приплывшего к их берегу и выросшего потом в кровожадного зверя, рыщущего по их лесам.
      – Это существо постепенно становится все больше и свирепей, – добродушно, засмеялся Пулентис.
      – Значит, ты не веришь, что это, потомки того леопарда, который сбежал из какого-то римского цирка? Может быть, он сбежал из зверинца Маэлгона?
      – Там и вправду зверинец, – на лице военачальника было отвращение. – Король Маэлгона – хвастун, он сделает все, чтобы его двор выглядел как можно привлекательнее. Недавно он хвалился, что его новый злой пес, которым он так гордится, явился! из потустороннего мира. Он называет его Дорматом – это означает «Дорога смерти». А скоро он будет утверждать, что держит драконов и грифонов в качестве домашних животных.
      Я была согласна с такой оценкой моего кузена. Как хорошо узнать, что другие находят его таким же хвастливым и самоуверенным. Мои отношения с Маэлгоном были очень сложными. До замужества он оказывал мне знаки внимания, а когда я однажды дала ему пощечину, он рассказывал всем, что его ударила легкомысленная девица.
      Вспомнив это, я вздрогнула, то ли от отвращения, то ли от страха, потому что Маэлгон поклялся, что отомстит мне за отказ. Я никогда не рассказывала Артуру об этом случае, чтобы не вносить раздоров, потому что король Гвинедда нужен был нам как северный союзник. Но одно только упоминание об этом человеке лишало меня душевного равновесия, поэтому я сменила тему разговора и спросила о свиньях, которых разводил Пулентис. Обрадовавшись возможности поговорить на свою любимую тему, наш хозяин принялся описывать животных, только что полученных из Пемброкшира, и мой кузен был забыт.
      Мы приближались к Кармартену, и нас стали спрашивать о Мерлине: он рос в этих местах, и сейчас, когда его и Нимю не было уже более двух лет, люди проявляли любопытство и высказывали всякие предположения о том, где он находится.
      – Мне известно, – признался мельник, – что чародей вернулся в ту пещеру, которую он называет домом, но держит свое, возвращение в тайне.
      – Неужели? – я попыталась скрыть свою радость и изобразила на лице изумление. Мерлин вряд ли приехал бы в Британию, не известив об этом Артура.
      – Да, это совершенно точно. – Человек, уверенно закивал головой. – Иногда его паж спускается с холмов и проезжает мимо мельницы на пути в город, где он покупает припасы.
      – Какие же чародею нужны припасы? – спросила я, вспомнив, что Мерлин укреплял в людях мысль о том, что он и его силы сверхъестественны.
      Это был, как объяснял он Артуру, один из способов ослабить врагов верховного короля.
      – Скорее, это припасы для пажа, – заметил мельник. – Чародею не нужно ничего, кроме семени папоротника, чтобы стать невидимым, и желания, чтобы обрести человеческий облик.
      Я усмехнулась, видя, как горд своей находчивостью мельник, и позволила разговору угаснуть. Но два дня спустя, когда Артур и Агрикола поехали в карете осматривать часть Дороги, которая проходила через Демецию, мы с Грифлетом поехали верхом по тропинке к пещере чародея.
      Приближалась зима, но на улице ласково светило солнце, и от этого становилось теплее на душе. Собаки бежали по лесу рядом с тропой, а Быстроногая, казалось, радовалась вместе со мной возможности отправиться на прогулку. Это заставило меня вспомнить годы, проведенные в Регеде.
      Когда мы проехали мельницу у ручья, Грифлет нервно огляделся по сторонам.
      – Госпожа, ты думаешь, волшебник дома? – Главный псарь нахмурился и быстро перекрестился, когда дорогу нам преградила олениха. – Говорят, что пещера Мерлина сделана из стекла, меняющего цвет при свете факела, а из глубины пещеры, доносится музыка, и что он видит невидимое человеческому взору. Как ты думаешь, госпожа, он позволит нам войти?
      Я улыбнулась сыну Ульфина и предложила ему остаться с лошадьми. Откровенно говоря, мне тоже не хотелось входить в обиталище чародея, но мне очень нравилась Нимю, и прежде, чем рассказать Артуру о этих слухах, я хотела убедиться, что они вернулись.
      Поворот с тропы обнаружили собаки, которые бегали возле изгороди из боярышника и привели нас на край луга. Одинокий пони выглядывал из-под навеса, построенного на склоне холма, и заржал, когда мы подъехали. Я отозвала собак, чтобы они не напугали пони. Грифлет осматривался по сторонам.
      Холм со всех сторон окружал лес, но его верхняя часть была открыта и небу, и ветру. Серая скала выступала вперед над длинным низким входом в пещеру, рядом зеленели папоротники и бил родник. Скалы были расчищены от камней, и в углублении скалы виднелась пещера чародея.
      Какая-то тень шевельнулась в, пещере, и Грифлет внимательно смотрел на нее, а я слезла с лошади и наклонилась, чтобы наполнить чашу. Я плеснула немного воды как подношение богам, чтобы тот, кто наблюдает за нами, мог убедиться, что мы приехали с миром.
      – Гвенхвивэр – Белая тень…
      Звук был отчетливым и ясным, и волоски на моих руках встали дыбом. До этого я только дважды слышала голос богини, и сейчас она произнесла мое древнее имя.
      – Белая тень севера, добро пожаловать в дом Мерлина.
      Я медленно повернулась и посмотрела на фигуру женщины, выходящей из темноты на дневной свет. Она была похожа на Нимю, и, хотя на ней был костюм пажа, а не белые одежды жрицы, у нее был взгляд богини.